Настоящее чудо

Стид Боннет – это вирус, поражающий мозг, молекулами проникающий сквозь кожу, заполняющий до костей и сухожилий. Он пробирается незаметно и переделывает свою жертву изнутри, как делают перестановку в комнате или переписывают неудачные моменты в судовом журнале. Он стачивает резкие углы и смягчает огрубевшие участки. Он уничтожает, чтобы потом придать новую форму; опустошает, чтобы наполнить чем-то другим. Иззи смотрит в зеркало, и ему кажется, что он видит не себя. Иззи недавно снился Боннет, вспарывающий ему живот кинжалом, но ведь Боннета здесь больше нет, Боннет остался в воспоминаниях куском наивной пародии на пирата с неловкой/раздражающей улыбкой, дурацкими кружевами на рукавах, закрывающими кисти рук, и богатыми/пёстрыми нарядами, воняющими лавандовым мылом. Иззи смотрит в зеркало и видит не себя, а кого-то другого. Ему кажется, он настоящий умер во сне от руки Боннета и больше не проснулся. Не-Иззи своя смерть уже не волнует. Не-Иззи разорван/разрезан на части, из него с кровью и мясом выходит чёрный яд. Не-Иззи каждый день вспоминает Боннета, пока не-Чёрная Борода пытается забыть, но разве забудешь, если один пытается, а другой помнит и говорит об этом? Не-Чёрная Борода стреляет не-Иззи в ногу, не-Иззи стреляет себе в голову, но умереть повторно нельзя, можно только уйти – потому что так будет правильно. Не-Иззи слышит чужие крики гнева/отчаяния с палубы, словно мольбы о помощи, тонущие в порывах дождя, пронизанные шумом ветра и омытые бушующими волнами. Он нащупывает пистолет и остаётся. Он остаётся на бывшем корабле Боннета, на корабле, где портреты смотрят истерзанными клинком лицами, цветок в горшке опадает засохшими листьями и палуба щерится въевшимися разводами крови. Он остаётся на корабле не-пиратов, напичканных болью, ужасом и заварным кремом со свадебного торта. Он остаётся и стреляет в не-своего не-капитана. Боннет возвращается лёгким бризом в удушающую безветрием пустоту, ярким солнцем из-за туч мрака, он наполняет мёртвое жизнью, и можно подумать, будто он не вирус, пробирающйся в организм и выворачивающий всё там наизнанку. Боннет всегда мог притворяться не тем, кто он есть на самом деле. Иззи бы в таких условиях высказал ему всё, что думает, выплёвывая в лицо ядовитые слова обвинения и сердито щёлкая зубами, в лучшем случае стал бы его игнорировать. Но Иззи больше нет, Боннет его заколол во сне, действиями Боннета Иззи сломало и перекроило. Не специально, конечно, но это то, что Боннет делает – меняет. Не-Иззи улыбается, когда его видит. И не зло – а почти радостно, облегчённо. Не-Иззи разорван/изрезан на части, его собирают из ошмётков прежнего себя в единорога. Он чувствует себя подобно священнику в церкви и смеётся от мысли, что вначале было не слово – был Боннет. Не-Иззи смотрит в зеркало, не пытаясь в нём увидеть знакомые черты, он не знает этого человека, что видит. Он закрашивает его плотным слоем косметики. Не-Иззи думает, что Иззи скорее захлебнулся бы ядом, чем накрасился и выступил перед клоунами Боннета, словно в грёбаном шоу талантов, и ему смешно от этой мысли. — Взгляни на себя, — говорит ему Боннет с искренним/наивным восторгом. — Ты так изменился. Это же настоящее чудо! «Ты весь, – от родинок до ресниц – причина этому чуду». Не-Иззи берёт ладонь Стида в свою руку. Иззи бы с удовольствием переломал каждый его грёбаный палец. Не-Иззи поглаживает тыльную сторону его ладони и губами касается косточек. Стид завороженно смотрит из-под полуопущенных век и тихо просит: — Спой мне. Не-Иззи блаженно улыбается, глядя в глаза Стида и чувствует себя нужным. Даже любимым. Как же приятно будет забрать из рук ребёнка любимую игрушку, когда придёт время. — Ты будешь со мной? — спрашивает не-Иззи. — Конечно, мы же одна команда, мы никогда не разлучимся больше, — обещает Стид. — Ты будешь со мной, если я умру? — Что это значит? Зачем ты так говоришь? — Просто ответь. — Да. Да, я буду. — Хорошо. Стид Боннет вот уже несколько месяцев прикован к суше, он тоскливо смотрит на море, но возвращается назад, не в силах больше куда-то бежать. Он останавливается возле могилы Иззи Хэндса, когда подходит к дому, и кивает, как в приветствии. Стид живёт с Эдом посреди пустоши на краю моря, в разваливающейся хижине, которая никогда не станет гостиницей. Стид прикован к суше произошедшим и обещаниями. Эд верит, что идея с гостиницей должна сработать, но по правде говоря Эда это не слишком волнует, ведь ему всегда было всё равно на других людей. Стиду не было всё равно, но здесь никого нет, кроме Эда и единорога, навещающего его по вечерам. Говорят, что единороги предпочитают женские руки, но этот предпочитал только руки Стида. Стид проводит пальцами по его белоснежной холке, поглаживает загривок и улыбается. — Взгляни на себя, ты так прекрасен, просто настоящее чудо! И у тебя есть голова! — смеётся Стид. Под ладонью шёлковая гладкость шерсти. Единороги вольные существа, но этот совсем ручной. — Ты же и сделал его таким, — слышится в голове Стида насмешливым голосом Иззи. — Он тебя обожает. Стид не понимает, о ком говорит этот голос. О самом Иззи? Об единороге? Об Эде? Да это и неважно – ведь Иззи мёртв. Стид сам убил его – в своём сне.