***
Сёко ушла в кафе и беспокоить ее не хотелось. Скатившись пару раз с не самых экстремальных горок и чуть не порвав плавки, цепляясь влажной тканью за каждый стык, Гето засел на мелководье в бассейне с искусственными волнами. Резинка давно уплыла в неизвестном направлении, и теперь в лицо противно лезли мокрые пряди, расплывающиеся по воде подобно тентаклям из неприличных кинофильмов. Откуда он это знал? Из-за Годжо, конечно. В один момент тот без каких-либо предупреждений достал из-под собственной кровати громадную, мешковатую сумку с дисками и гордой надписью «личная собственность Сатору Годжо, кто тронет, тот хуила ХХХ», и принялся рассказывать, и показывать (благо, что не на практике) все ее содержимое. Гето предусмотрительно решил не задавать никаких уточняющих вопросов, чтобы не распалять чужой интерес. Зато он понял, что у белобрысого был явный кинк на сдерживание стонов, ролевые игры и лёгкое доминирование. Гето, признаться, совсем не хотел этого знать и засыпал в ту ночь со страхом, что сейчас это чудище начнет воплощать все те десятки видео в реальность. Однако, Годжо не просто не совершал ничего противозаконного, а наоборот — на следующий день вел себя приличнее обычного и даже поделился конфетами, будто совместный просмотр порнушки заставил Сатору что-то переосмыслить и ментально подпустить соседа чуть ближе. Вокруг туда-сюда сновали надоедливые дети лет десяти, перестреливаясь из водных пистолетов, и каждый раз, будто специально, попадали Сугуру точно в лицо. Был бы тут Сатору, он бы тотчас схлестнулся с мелкотой в неравном бою, отхватил пластмассовым корпусом пушки по голове, разорался, обязательно с размаху заехал бы ребенку по хребту, затем поругался бы с разъяренными мамашами, а потом, с гордо поднятой головой, ушел бы вон (выводимый охраной). В общем, хорошо, что Сатору тут не было. Спокойно. Вместо него рядом нарисовались Хайбара и Нанами. Второй держал четыре порции мороженого, два ванильных, одно клубничное и четвертое шоколадное. — Гето-семпай, это вам. — Ю выхватил из тонких пальцев сокурсника один из рожков и протянул куратору. — Не стоило, но спасибо. — Сугуру благодарно кивнул, но есть совсем не хотелось. — А вы Сёко предложили? — Конечно! — Хайбара прозвучал даже обиженно. — Она уже ест. А где Годжо-семпай? Гето пожал плечами. Интересно, а как быстро его выкинут прочь, если он начнет есть прямо в воде? — Годжо-семпай, Годжо-семпай! — из-за угла вынырнула белесая башка. Вспомнишь солнце… Без привычных темных очков, защищающих травмированные глаза от ультрафиолета, он выглядел как персонаж мультсериала с непропорционально большой лобной долей. Конечно, и лоб, и глазницы были у него нормальные, но в сравнении с прочими коренными гражданами Токио эта лупоглазость выделялась особенно сильно. Особенно на фоне Гето, с его вечно хитрым, подозрительным прищуром. — Будете мороженое?! Гето лишь усмехнулся, наблюдая за тем, как вытянулось чужое лицо, услышав единое упоминание о чем-то сладком. Так быстро еще никто не лавировал между оравой круглолицых карапузов в спасательных жилетах. Надо отдать должное, он даже никого не задел, лишь только на последнем шагу поскользнулся и чуть не растянулся на скользкой плитке. Следующие несколько минут все трое безмолвно наблюдали, как самый старший из них буквально вгрызался зубами в пломбир, а потом причитал, как пятилетний пацан, о том, как больно сводит челюсть, однако через мгновение продолжал делать то же самое, наплевав на все уроки, что пыталась дать ему жизнь. Гето иногда к своему ужасу замечал, что все, что бы ни сделал Сатору, он делал красиво. И сейчас кусал это глупое мороженое своими глупыми ровными, белыми зубами также великолепно и, будто бы, специально красуясь. И как же отвратительно тяжело было жить с тем, что твой несносный друг — буквально самое восхитительное и эстетичное, что мог создать господь-бог на этом свете. Смириться было непросто, но сейчас Сугуру уже даже не пытался отрицать. Это ведь была объективная истина, которую признавали и Иери, и пацаны, и Мей Мей, и даже Утахимэ. Годжо становился лицом колледжа два семестра подряд, ездил на фотосессии и какие-то мероприятия вместе с Ягой и вообще слишком часто легально прогуливал. Конечно, это скорее было связано с тем, что Сатору Годжо не просто обладатель смазливой мордашки, а еще победитель государственной олимпиады по физике с отрывом от второго места в пятнадцать баллов, что являлось феноменом и чуть ли не первым случаем в истории, но это так, мелочи. Как он потом сам рассказывал, не набрал сто баллов, лишь потому, что очень захотел тайяки из забегаловки у общаги и забил на последнее задание. Годжо раздражал до боли в животе и нехватки кислорода в легких. — А ты чего тут то сидишь? — спросил вдруг Сатору, когда Нанами и Хайбара, переговариваясь о чем-то понятном лишь одним им, уплыли вглубь бассейна. — Отдыхаю. — Ты даже не плавал. — Годжо подозрительно сощурился. — Пойдем на ту парную горку. А то Сёко отказалась. — А теперь скорчил такую обиженную жизнью рожу, что на секунду стало его жалко. — Правильно сделала. Ты бы своей тушей ее утопил. — Пойде-ем. — Сатору поднялся на ноги и потянул товарища за плечо, а потом, когда три попытки не увенчались успехом, хитро улыбнулся и показательно отвернулся, говоря это куда-то в сторону. — Или стрёмно? — Мне? — Все-таки это самая высокая и скоростная горка в Токийском округе. Не каждый осмелится. Я все понимаю. — Он на последок обернулся и зашлепал своими босыми ступнями с таким гордым видом, будто бы только что выиграл приз «самый лучший человек на планете». «Тогда уж самый конченый», — подумалось Сугуру. Через тридцать секунд они уже шли бок о бок, специально бортуя друг друга к краям дорожки. Какой примитивный трюк, Сатору. Но ведь сработало же, и Гето захотел проломить себе череп ладонью. А ведь стрёмно реально было. Не из-за необоснованной паранойи и уж тем более не из-за того, что он трус. А вот ну, потому что. Страх — естественная реакция, гарантирующая организму выживание. И то что у каких-то индивидуумов он напрочь отсутствовал было не его проблемой. «Охуеть», — пронеслось в голове, как только они подошли вплотную. Горка и издали казалась внушительной, а подойдя совсем близко и смотря на нее снизу-вверх, габариты сразу перетасовались, и в поджилках все неспешно затряслось. Годжо, казалось, никак это не волновало, у него был такой воодушевленный взгляд и даже детский восторг — он с важным видом показал браслет проверяющему и начал карабкаться… Какой же кошмар. Опозориться перед Сатору означало бы все. Финита. Конец. Крах, the end. Поэтому оставалось лишь запихать все свои опасения себе в задницу и сделать шаг следом. На самом деле, если они расшибутся на этой горке, так будет даже лучше. Выглядело это ненадежно и хлипко, а тряслось от проезжающих и того хуже. Как на зло, на днях Сугуру прочел о всех задокументированных трагедиях, когда-либо случающихся в водных парках, и теперь мог назвать себя профессионалом в том, как умереть внутри горки или быть засосанным в очистительный слив или просто вылететь к чертовой матери и расшибиться в лепешку. В Японии, конечно, с безопасностью все было на высшем уровне и несчастных случаев было не так много, но Сугуру твердо верил, что когда-нибудь войдет в те 0,005 процентов везунчиков. Наверху их встретил низкорослый мужичок с нелепыми усишками, быстренько зачитал правила безопасности и смерил Годжо оценивающим взглядом, как бы прикидывая, а пролезет ли такая шпала в проем. Последняя надежда на то, что их попросту не пустят из-за веса, роста, пола, цвета волос, размера левой пятки или еще чего-нибудь оборвалась, когда мужчина небрежно швырнул в них парным тюбингом. — Не ссыкуй, — прошептал Сатору, когда развалился сзади, закинув свои неприлично длинные ноги чуть ли ни Сугуру на плечи. Тот хотел ответить какой-нибудь жуткой колкостью, но не успел. Водяной поток завизжал и засосал в темноту страшной-престрашной горки убийцы.***
По итогу их все-таки выгнали. На крики сбежалась половина персонала, Нанами и Хайбара, и даже Сёко выбралась из телефона, чтобы поглазеть и тайком поснимать для ее сверхсекретной коллекции компромата. Наверняка никто из них так и не понял, что произошло; да и Гето, если честно, тоже не особо. Сейчас он просто ухватил незатыкающегося о своих правах гражданина и о том, что «я же заплатил!» Годжо и увел его в направлении раздевалок. Хотелось врезать ему еще раз, для профилактики. Судя по выражению чужого лица, Сатору хотелось того же. В ушах до сих пор позванивало от того, как оглушающе орал десять минут назад мистер-я-ничего-не-боюсь, чей крик отражался от полого пространства внтури горки, усиливался раза в три, и чудом не продырявил бедные чужие барабанные перепонки. Гето за этим даже забыл о том, что тоже должен был бояться. Скорость, ветер и вода, бьющие в лицо и не дающие вздохнуть, а в довершении всего, уцепившийся за него сзади Сатору, наплевавший на все правила безопасности и, по-видимому, забывший о существовании ручек у тюбинга, попросту отвлекали от кайфового чувства адреналина, бьющего по вискам. — Доволен? — ехидно спросил Гето, как только они оказались в мужской раздевалке. По какой-то причине народу особо не было, только какие-то пацанята скромно тушевались в углу, явно опасаясь двух высоченных молодых амбалов. — Пошел ты. — Годжо даже не съязвил, только лишь скорчил мерзенькое лицо, высовывая язык. Как только они вылетели, гонимые инерцией и напором (все-таки не зря именно эту горку прозвали самой быстрой) из трубы, то тотчас перевернулись, и вся конструкция из Годжо и плюшки приземлились аккурат Сугуру на спину. Дыхание сперло окончательно, и на мгновение показалось, что он утонет. Однако рассудок быстро вернулся, и, лавируя по дну бассейна в попытках выбраться из-под сего безобразия, которое еще и пиналось, Гето придумал, как можно было отомстить. За все хорошее, так сказать. Просто и со вкусом, и даже с легкой приправой аморальности. Это было не в его духе, но иногда, когда речь идет о Сатору Годжо, можно было и отойти за привычные рамки нравственности. — Ты обиделся что ли? — Сейчас Гето эта идея уже не казалась такой гениальной, однако в груди все еще сидело чувство чистого, садистского удовлетворения. — Мамка твоя обиделась. — От этих слов Гето аж передёрнуло. Реально, походу, обиделся. Сугуру не знал, чего ему хотелось больше: заржать или извиниться. Они просидели в неловкой тишине несколько минут, не переодеваясь и вообще не шевелясь, пока Гето наконец не сказал: — Тебе не стоило набрасываться на меня с кулаками в общественном месте. — А тебе не стоило делать вид, что ты утонул! — Сугуру с усилием сдержал смешок, однако весь вид соседа так и вопил об искренности и такой непривычной неприкрытой беззащитности, что стало стыдно. — Извини. Какая очаровательная форма заботы. И даже вполне физически ощущаемая. Гето еще раз потер ладонью нудящую щеку и вздохнул. Сатору же ничего не ответил, лишь дернул головой, пряча взгляд под челкой. Видимо, там, где под белой копной должно было находиться вещество под названием «мозг», сейчас происходили мыслительные процессы, несравнимые ни с одним термодинамическим законом. Сугуру иногда поражался, как в одном человеке могли сочетаться неоспоримая одаренность, граничащая с гениальностью, и... Тот Сатору, который выдавал такие перлы, что хотелось взорваться от стыда. Через минуту, когда Гето уже успел переодеть штаны, он вновь заговорил. — Ты похож сейчас на волосатого бабуина. — Ну вот, началось. Однако в груди что-то отлегло. Все вернулось на круги своя. — Отъебись. — Гето неосознанно потрогал себя за волосы и сморщился. — Пошли уже, а. — Годжо все еще сидел в мокрых плавках и тряс ногой. — Нам все равно ждать перваков. — Ну не тут же. — Какая разница-а? — Я не готов опять слышать, то… Что я слышал. — Сатору в ответ на это разразился смехом, чуть не хрюкнув. — Мне кажется, Нанами уже нас ненавидит. — Что-о? Да пиздишь, только ты тут страшный и ворчливый. — Мечтай. — Гето подхватил сумку и направился прочь из раздевалки, ставя точку на совершенно нелепом диалоге, пока сзади заслышалось торопливое кряхтение и звуки шуршания одеждой. На улице все так же адски припекало, но с мокрой головой переносить слепящее солнце было чуть полегче. Годжо тотчас разнылся, скрываясь в первой же тени дерева, что стояло близ входа, а Сёко, каким-то чудом успевшая и помыться и высушиться, закурила. Гето уже и не замечал, как провоняла табаком ее одежда, а за ней и они с Годжо. На первом году Яга категорически запретил любое употребление никотина, но шестнадцатилетняя Сёко мало придавала значения установленным правилам и, в конце концов, учитель сдался. Кто бы что ни говорил, он был тем еще добряком, а своим подопечным простил бы, наверное, даже убийство. Гето никогда не интересовался, почему подруга начала курить настолько рано — не выглядела она той, кто будет гнаться за подростковой модой; да и не его это было дело — захочет, сама расскажет. Учась с биологами и медиками, Сёко видела непозволительно много трупов для шестнадцатилетней девушки. Ей и ее незаурядными для возраста навыками и врачебной интуицией были заинтересованы многие высшие учебные заведения более высокого ранга и статуса, и она часто пропадала на практике, то там, то там, таким образом обеспечивая себе достойное будущее. Но техникум всегда был чем-то особенным и, даже сквозь флегматичный нрав, прорывалась та теплота, что охватывала Сёко здесь. Гето уважал принципы. А Сёко выражала так благодарность. Так или иначе, они оба нашли в колледже то, чего не обрели раньше — дом. Будучи одаренным еще в школе, Гето крайне любил разработанную директором здешнюю методику покадрового обучения. В большинстве своём, ученики кисли вместе, однако свои профильные дисциплины изучали напрямую с профессорами. И без всякого там «100 человек на паре». Так или иначе, подобное более чем подходило для уникумов своего поколения. Сугуру не мог назвать себя таковым, однако в школе обходил сверстников на 10 шагов и откровенно пинал хуи на уроках. Но оказавшись в техникуме, он сразу прознал местную систему и то, что учитель Масамичи не просто не позволит привычно прохлаждаться, но и сделает все, для того чтобы у Гето была мотивация хреначить как не в себя. И первым делом он познакомил их с Сатору. Тотчас в груди воспылал никогда невиданный доселе дух соперничества от одной лишь вскользь брошенной фразы:"С ним?! Не хочу с ним!» — и мысли, что кто-то может быть лучше. О, нет, Гето далеко не был лучшим, но чтобы утереть нос зазнавшемуся отпрыску — пришлось им стать. Сёко не стала задавать никаких вопросов, а только хихикала, смотря на то, как парни обмениваются нелестными знаками и корчат друг другу рожи. Скоро подоспели и первогодки, явно довольные и воодушевленные. И даже Нанами слегка улыбался, отстраненно смотря в сторону шоссе. — Ну че вы встали? Вперёд! — заканючил Годжо и с разбегу подпрыгнул, опираясь на плечи Хайбары и Гето. — Я сейчас сожру кого-нибудь из вас, если мы не перекусим. — Хайбара инстиктивно отшатнулся, а сам Сугуру влепил нападавшему смачный щелбан. Нытье не прекращалось еще двадцать минут и под конец хотелось по-настоящему утопить Сатору в мусорном баке. Уже в общежитии, вернувшись далеко в ночь, весь день тусуясь в игровом квартале и проиграв все свои карманные деньги, Годжо сразу завалился спать, даже не разбирая сумок. Значит на следующий день его будет ждать не только несделанное эссе, но и протухшие труселя, элегантно гармонирующие с симфонией футболки, пропитанной потом, и хлорированными шлепками. Гето каждый раз только диву давался, как сосед вот так мог просто брать и отрубаться без задних ног за долю секунды. Самому Сугуру приходилось минут сорок проводить, сверля тяжелым взглядом потолок, а только потом в лучшем случае задремать на часа четыре, да и то настолько чутко, что от каждого шороха он вздрагивал, озирался по сторонам и только потом, проверив, что никого кроме Сатору в комнате не прибавилось, зарываться лицом в подушку. — Сугуру. — Гето дернулся и чуть не ударился затылком о стену, как только «спящий» сосед вдруг заговорил. А ведь дыхание Годжо каких-то пятнадцать секунд до этого было глубоким — так и спутать проще простого. — Что? — Тебе реально так хреново дома, что ты сбежал сюда? — Сугуру поднял левую бровь. Это… Был неожиданный заход. — Или ты выпендриваешься, чтобы все тебя пожалели? — Годжо звучал на удивление серьезно, будто долго об этом размышлял и теперь наконец-то решился озвучить. У него затряслась нога, свисающая с кровати. — Че? — Сугуру окончательно приподнялся на локтях и повернулся корпусом к чужой постели. — Да ниче. Просто подумал о том, что хреново жить, зная что тебя никто не ждет. Сугуру замер, медленно переваривая сказанное, а затем нахмурился. «Никто не ждёт»… Сатору, кажется, и сам понял, что ляпнул что-то не то и замолчал, громко вздыхая и рассматривая собственную руку. «Никто не ждёт». Воспоминания резко замелькали перед глазами, отец, матушка, дворовые ребята, собака… — Да. Неприятно. Если ты хотел показаться участливым, то у тебя это не получилось. Лучше закройся. — Гето отвернулся к стене и натянул одеяло повыше. — Спокойной ночи. — Тебя батя пиздил? — Да с чего ты взял? — Раздражение запершило в горле. Сатору пожал плечами, продолжая гипнотизировать выступающие на ладони яркие вены. Гето еще раз через плечо глянул в его сторону. По его профилю нельзя было сказать, о чем даже примерно тот думал. Может о новой приставке, которую заказал на днях, а может о нестабильности политической системы; преодолении скорости света и каких-нибудь еще «умных» вещах. Хотя, скорее ни о чем он не думал. Вон какая рожа глупая. Опять ляпнул первое, что пришло в голову. И даже злиться уже не получалось. «Бог создал мужчин, а потом в знак извинения создал Сатору Годжо», — как-то в шутку заявила Мей Мей, когда они с Гето сидели в спортивном зале и наблюдали от нечего делать, как Сатору понтуется перед новичками своей блестящей физической формой. «У бога плохой вкус», — ответил ей Гето, но про себя подумал, что чертовски её понимает. Годжо неприлично красив, а его богемный профиль должен стоять в Лувре. У него нос будто выточен из мрамора; ни одного прыщика, ни одной неровности, присущей подростку, монолитные скулы и светлая-светлая шея, сквозь тонкую кожу которой просматриваются мышцы и острый кадык. Из-за цвета кожи он очень резко реагировал на солнце и носил черные очки, чтобы защищать глаза — наверное, единственная его слабость, в которой он никогда не признается (только Гето видел сколько кремов от загара лежало в потенном шкафичке его прикроватной тумбы), — ну и шоколадное мороженое с кокосовой стружкой. Гето, если б не обладал железными моральными принципами и выдержкой, сказал бы, что Сатору ему нравится. Не как парень, конечно. Не как человек. Как… Феномен. Сугуру вообще мало кто когда-либо нравился. Обладая жестокой для самого себя эмпатией, Гето в глубине чувствовал слишком много, чтобы найти гармонию даже с самим собой, а оттого с каждым годом становился черствее, истрачивая тот самый «лимит эмоций», что находится где-то в сердце, на подкорке у каждого. Но Сатору был другим, Сатору был настолько непохожим, но отчего-то таким близким по духу, будто бы они знали друг друга сильно дольше, чем этот год обучения под одной крышей. Сугуру не часто интересовался, что происходило у товарища в жизни, да и не то чтобы это было сильно интересно. Гето даже не спрашивал об его семье, а узнавал ненамеренно, по случайно брошенным фразам и обрывкам чужих разговоров. Возможно, от этой «непохожей похожести» и хотелось его прикончить. — Меня пиздил вот. — Вдруг ни с того, ни с сего заявил Сатору, как-то неловко, почти смущенно опустив взгляд, спустя пять минут молчания, нарушаемого лишь далеким тиканьем часов из коридора общежития. — Ты шутишь? — Нет. — И вправду, похоже, не шутил. Сугуру впервые за долгое время не понимал, какую эмоцию ему следует использовать. Гето не мог себе представить, что великий Годжо Сатору вдруг будет по-настоящему нуждаться в чьей-то помощи, а оттого это казалось унизительным фарсом. И что это вдруг за день внезапных откровений? Гето знал, что у того не было друзей. Каким бы социальным, лишенным стыда и совести, харизматичным Годжо не казался, выстраивать межличностные связи у него получалось хуже, чем у кого-либо другого. Да и в силу своего действительно выдающегося интеллекта (к сожалению, не признавать это было бы глупо), он и сам не сильно искал этих связей, поэтому услышать вдруг от него подобную искренность было как минимум неожиданно, а как максимум лестно. — Хуево. — Годжо в ответ вновь пожал плечами и развернулся на бок. Сугуру подавил желание расспросить и просто закрыл глаза. Оба засыпали со странным чувством близости и уюта.