Из темноты

      Черное и серебро. Эти цвета так подходили к его волосам и гладкой белоснежной коже, придавали ей нужную изысканность, не примешивая иных оттенков в образ ледяного принца, кровь которого так хочется разогреть.       Хотелось бы посмотреть на это живописное описание своими глазами. Но приходилось доверять словам Касадора. Смешно. Доверять словам…       Каждый раз, когда Повелитель подходил со спины, тонкими ледяными пальцами проводил по шее, заботливо поправлял серебряное кружево воротника, Астарион замирал. Сильнее, чем когда чувствовал, что вызвал его гнев. Гнев был понятен, гнев был очевиден. А ласка всегда коварна. Особенно ласка Касадора Зарра.       Но, надо признать, вкус истинного вампира был безупречен. Всякий раз, когда он самолично наблюдал за сборами своего любимого отродья на охоту, провалов почти не было. Касадор приходил в комнату, садился в кресло и наблюдал, изредка отдавая короткие указания — «сюда подойдут рубины», «этот платок стоит заменить на серый атласный», «перестань так сводить брови, милый».       — Твое лицо — это оружие, оно должно быть безупречным — так еще говорил лорд Касадор.       И именно поэтому он никогда не бил Астариона по лицу.       Все, что оставалось на виду, все, что могло привлечь выбранную жертву, не должно было смутить ее ничем. Всегда идеальное лицо, ухоженные руки и неизменная обольстительная улыбка.       Даже если несколько дней или даже недель до этого ты провел на Псарне. Корчился в грязной соломе, бурой от подсыхающей крови, обвисал бессильно в цепях, скуля от боли в растянутых мышцах и вывернутых суставах, рвал зубами отчаянно верещащую, грязную и покрытую коростой крысу. Когда лорд был милостив, конечно. Чаще крыса бывала дохлой.       — Пообещай мне в своей улыбке наслаждение, которого я еще не испытывал, дитя, — мягким голосом приказывал лорд, когда считал, что его питомец готов к выходу.       И Астарион обещал. Наслаждение, страсть, покорность или властную уверенность — все, что потребуется. Все, что желает увидеть клиент-жертва в прекрасном соблазнителе, которому так идет черное и серебро. Для того, чтобы получил то, что желает, Касадор. И так будет всегда.       Правил было слишком много. Но, как шутил в редкие моменты благодушия Касадор, лет, чтобы их запомнить, тоже предостаточно. Вся беда в том, что правила могли меняться, исчезать и появляться совершенно непредсказуемо. Только и всегда по воле и желанию самого Касадора. За десятки лет Астарион научился читать эти правила по мельчайшим оттенкам настроения лорда, по скупым жестам и легкой мимике. Выискивать в прищуре глаз, приподнятой брови, изгибе тонких губ подсказки и ответы.       Почти научился. Но думать, что Касадора Зарра можно просчитать полностью было бы крайне самонадеянно. Равно как и хотя бы на миг предположить, что на Повелителя можно как-то повлиять.       Был один такой. Касадор парнишку на охоту не отправлял, наряжал, поил свежей бычьей кровью, держал у своих ног — почетно, ласкал у всех на виду. Позволил окрепнуть, осознать избранность. Дал прикоснуться к власти кончиками пальцев, зажечься огоньку самодовольства в глазах. Новичок не понимал, почему остальные смотрят на него не с завистью, а равнодушно и чуть брезгливо. Не с жалостью, нет — во дворце Зарра жалость не выживала.       Всего лишь рука, игриво коснувшаяся колена Повелителя не в тот момент. И тут же улыбка уголком рта, спокойный приказ:       — На Псарню. В колодки до завтра.       И все. И нет фаворита. Игра наскучила. Или же продолжилась по только самому лорду известным правилам? Потому что сразу же за этим последовал другой приказ:       — Астарион, мальчик мой, ступай в Красную комнату.       Нескоро, может спустя только лет двадцать, но Астарион сумел признаться себе, что если бы ему предложили на выбор Псарню или Красную комнату, он выбрал бы первое. И если на Псарне терзали тело, то в Красной комнате каждый раз отрывали куски души. Или то, что от нее могло остаться у отродья Повелителя вампиров.       — Да, Повелитель.       Правило номер один — всегда Повелитель. И только при наказании, после него — Отец. Оговориться нельзя, даже если забываешь где наказание, а где поощрение. А спутать так просто.       — Надеюсь, ты усвоишь этот маленький урок? — ласково говорил Касадор, потягивая густо-красное вино, так похожее на кровь.       — Это был урок, Повелитель? — Астарион знает, что в Красной комнате вопросы поощряются, а их отсутствие может быть засчитано, как проступок.       Обнаженный, на коленях, позволено опуститься на пятки, руки поверх бедер. Пурпурный свет причудливых ламп мягко раскрашивает пятнами бледную кожу, кладет приглушенные мазки на лицо. Касадору нравится красный. Даже если не кровью окрашивать кожу. В Красной комнате кровоточит разум, а свет всего лишь показывает это.       — Все есть урок, — снисходительно ответил Касадор. — Тебе, как моему любимому отродью, полезно посмотреть что бывает, когда начинаешь думать, что твое возвышение зависит от тебя. Оно зависит только от меня. И я показал тебе, и остальной Семье это.       — Повелитель, разве я дал повод усомниться…       — Нет-нет, душа моя. Не волнуйся. Но ценность урока в том, чтобы предусмотреть этот самый повод и вовремя вспомнить о последствиях. Моя задача, как Отца, заранее предостеречь детей от ошибки. Наглядно и действенно. И завтра мы продолжим урок на Псарне. Для закрепления. Ты понимаешь меня?       В лицо смотреть можно. Даже нужно. Касадор любит читать взгляды. И сейчас на его лице расслабленная уверенность и действительно отеческая забота.       — Да, Повелитель, — Астарион кивнул. — Я понял тебя. Ты приблизил этого мальчишку, только чтобы показать нам этот урок.       Миг и лицо меняется. Во взгляде укор и легкая тень недовольства.       — Ты смеешь делать выводы о моих мотивах? Мальчик был по-своему хорош, но отчего бы не совместить удовольствие и воспитание прочих? А в твоем ответе было бы достаточно закончить его на фразе «Я понял тебя».       Астарион склонил голову.       — Прости, Повелитель.       В Красной комнате Касадор всегда снисходителен. В Красной комнате он терпелив. Насколько это возможно. Но это совсем не означает, что он забудет ошибку. Он ее вспомнит. Может не сразу, может в тот самый миг, когда тебе будет казаться, что он забыл совсем. И ты, зная это, теперь будешь ждать неминуемого, но отложенного на неизвестный срок, возмездия.       В тот раз возмездия долго ждать не пришлось. На следующий день, на Псарне, Касадор вложил в руку Астариона нож, указал на согнутую колодками спину недавнего фаворита и сказал:       — Заставь его понять, в чем была его ошибка и пусть он скажет нам. Но если ты сам произнесешь хоть слово, займешь его место тут. Надолго.       На улицах Врат Балдура по вечерам оживленно, многолюдно и, порой, слишком шумно. Влиться в толпу после почти нерушимой тишины дворца Зарра максимально естественно, стать ее частью бывает непросто. Приходится менять абсолютно все — от выражения лица, до походки.       Астарион давно освоил фокус этого перевоплощения. Надо просто начисто забыть о том, кто ты во дворце и стать тем, кого ждут эти улицы — праздным гулякой, щеголем. Насмешливым, утонченным, соблазнительным. Образ, работающий безотказно. Образ, который используется Повелителем чаще всего для «особенных заказов». Для добычи пищи есть другие отродья — загонщики, чья задача просто поймать и привести. Для поиска и доставки деликатесов есть Астарион или Иллана. Чаще — Астарион. Порой не один день уходит на то, чтобы правильно подготовить намеченную жертву. Но Касадор готов терпеть ради того, чтобы его каприз был выполнен со скрупулезной точностью.       И нет ничего страшнее, чем не оправдать его ожидания.       Поэтому плечи расправляются, движения обретают раскованную грациозность, легкая улыбка трогает губы. Теперь Астарион не послушная игрушка лорда вампиров, а опасный хищник, выслеживающий добычу. Исполненный силы и власти над доверчивыми умами и чувствами. И это, несмотря ни на что, начинает опьянять. Должно быть, Касадор особенно ценит в нем именно эту способность — разрезать сознание пополам и на время забывать о том, другом Астарионе, воющем на Псарне и сходящем с ума от напряжения под испытующим взглядом лорда в Красной комнате.       Девственник, молодой, но не мальчишка, не простолюдин, привлекательный — о, критерии привлекательности для Касадора Астарион изучил со всем тщанием — скромный, но ищущий выхода своим страстям. Очередной каприз Повелителя.       И вот уже который вечер Астарион искал его. Того самого.       И, конечно, как всегда, нашел. Даже раньше, чем надеялся.       Его звали Себастьян. Некоторое время Астарион потратил на то, чтобы просто понаблюдать со своего излюбленного места в «Ласке Шарез» за манерами, движениями, жестами намеченной жертвы. От нужных осведомителей он уже знал, что юный дворянин посещает заведение достаточно часто, посматривает на мужчин, но особенных заказов не делает — набирается сил, чтобы решиться. Но не решается. А, может быть, ждет кого-то, кто вдруг захочет одарить его настоящими, не купленными ласками.       Все они одинаковы. Алчущие запретных удовольствий, но не способные стряхнуть с плеч страхи, сомнения, требования морали. Что ж, на то и существуют внимательные глаза, следящие за ними из тени. Урок будет показателен, но окажется последним для малютки Себастьяна. Который очень даже неплох — лорд будет доволен.       — О, Боги, как я неловок! — ударившись бедром об угол стола, за которым сидел Себастьян, Астарион поморщился. — Я прошу прощения, если побеспокоил. Одна из самых отравляющих улыбок — чуть робкая, извиняющаяся. И вслед за ней полный искреннего интереса взгляд из-под ресниц.       — Не страшно, — ответная улыбка. — Надеюсь, ты не сильно ушибся?       Не спугнуть. Не оттолкнуть раньше времени излишним напором. Никаких двусмысленностей и ярких комплиментов. То, что работает с охочими до развлечений гуляками, не годится для юного экспериментатора.       — Пустяки, мне, видимо, следует просто больше глядеть перед собой, чем разглядывать посетителей. Еще раз прошу прощения.       Легкий поклон, пройти к стойке, пошептаться с девушкой за ней, легко рассмеяться якобы шутке и прошествовать обратно. Позволить оценить изысканную, мнимую простоту наряда и гибкость тела, изящный поворот головы, игру света на тщательно уложенных волосах. По пути бросить еще один короткий взгляд и повторить чуть смущенную улыбку.       И ждать. Нет-нет, не когда Себастьян решится подойти сам — он не решится — а ровно тогда, когда он соберется уходить, когда окинет напоследок ищущим взглядом зал, выискивая привлекательного молодого эльфа, который так очаровательно неловко запнулся об его столик.       — Ты вовсе не похож на того, кто случайно спотыкается на ровном месте, — с улыбкой сказал Себастьян.       Фонари старательно разгоняли ночные тени, в темной воде дрожали их теплые отражения. Но разве под силу чему-то разогнать тьму, когда наступает время ее власти?       Астарион откинул голову назад и рассмеялся. Коснулся кончиками пальцев плеча своего спутника.       — Надеюсь, ты не подумаешь дурного, если я признаюсь, что это было не совсем случайно.       — Напротив, мне скорее льстит такое признание. И мне… нравится твоя откровенность.       Пальцы Касадора впивались в тело. Мяли, сжимали, царапали плоть, пока лорд уверенно и намного жестче, чем обычно, входил в Астариона. Разогретый рассказами своего отродья, он требовал удовольствия, щедро сдобренного предвкушением. В отличие от самого Астариона, Касадор это самое удовольствие получать мог.       — Что он еще говорил о тебе? — голос лорда звучал прерывисто, хлестко, как всегда когда он пребывал в сильном возбуждении. — Отвечай!       Астарион прикрыл глаза. Благо сейчас, подчиняясь ритму входящего в него сзади лорда, он мог позволить себе это. Хотя бы это.       — Себастьян говорил, что он чувствует во мне силу и власть, что хотел бы испытать каково это — ощутить себя открытым и беззащитным. Но ему страшно.       — Вот как? — грудь Касадора коснулась спины Астариона, когда он немного сменил положение тела. — Мой мальчик слегка напугал нашего агнца? Мой мальчик так соблазнителен и опасен, что заставляет трепетать юных девственников от страха и желания? И может быть сам начинает слегка трепетать от желания, чуя биение крови под тонкой кожей?       — Мое желание принадлежит Повелителю, — выдохнул Астарион, стараясь не искусать себе губы — лорд заметит и разозлится. — И моя сила — это сила, дарованная мне тобой.       Одна рука скользнула наверх, сгребла волосы, оттянула назад, заставляя тело выгибаться сильнее.       — Прекрасно, что ты это так хорошо понимаешь.       Что это — ирония? Только не ирония. Она слишком дорого обходится тому, на кого направлена.       Астарион понизил голос, добавил нотку страсти, каплю мольбы и толику жара признания — все, как любит лорд Касадор.       — Я принадлежу тебе, Повелитель. И совсем скоро Себастьян будет готов, чтобы отдать тебе все, что пожелаешь. Я приведу его покорного, сгорающего от предвкушения, слегка напуганного, но исполненного стремления идти до конца. К твоим ногам, Повелитель.       Слова давались легко. И боль от грубого вторжения тоже была знакомой. Привычной.       — Вкусно… — мешая рык со стоном, согласился Касадор, изливаясь в покорное тело своего любимого отродья.