Из темноты

      Иргар привел Астариона в уже знакомые ему комнаты на втором этаже небольшой гостиницы с залом для любителей карточных игр. Велел снять камзол и рубашку. Обошел кругом, встал за спиной, прикоснулся пальцами к уже зажившим, но оставшимся навечно шрамам. Не насмотрелся в Красной комнате, видно.       – Неплохо, – сказал он со странной интонацией в голосе. – Знаешь, что меня восхищает в твоем хозяине?       Астарион молчал. Такой вопрос не требовал ответа.       – Он не боится рисковать. Никогда не боялся. Хотя вы, вампиры, создания крайне осторожные, лорд Зарр всегда был отчаянно смел. Даже когда не единожды бросал вызов своему создателю Велиоту. Не имел шансов на успех, но все равно не отступался от своей мечты стать истинным вампиром.       Астарион дернул плечом, чуть повернул голову. Смешок Иргара за спиной вдруг показался эльфу одуряюще громким, он словно порвал пелену безразличия, которая мягко укутывала разум Астариона все время после кровавой поэтической недели и долгие дни после. А сколько, кстати, прошло времени с тех пор? Недели, годы?       – И ведь стал, – продолжал Иргар так, словно привел сюда Астариона насладиться светской беседой и посплетничать. – И даже превзошел Велиота. А в конечном итоге, расправился с ним с присущей Касадору выдумкой. И добился немыслимого могущества Семьи Зарра. Ты знал об этом?       – Нет…, – ответил Астарион шепотом.       – Ну, конечно, ты не мог знать. Касадор не любит вспоминать те века, что он прожил отродьем, как и ты. Пусть Велиот и не был столь… суров, скажем так, как лорд Зарр, но все-таки он был очень сильным вампиром. У тебя не возникает сейчас вопрос почему же создатель нашего лорда позволил ему стать тем, кто он есть сейчас? Насколько я успел изучить ваше племя, таких случаев было крайне немного в истории.       – Может быть он тоже… любил рисковать? – хрипло отозвался Астарион.       В тихом смехе Иргара ему почудилось одобрение. И тут неожиданная боль от осознания смысла этого разговора поднялась откуда-то изнутри. Касадор был жесток безмерно, но то, что проделывал сейчас этот игрок – это была жестокость запредельная. Ни угрозы, ни пытки, ни перспектива беспросветного и жалкого существования уже не могли вырвать Астариона из блаженного безразличия, а вот как бы случайное участие, разговоры о том, что когда-то так занимало ум эльфа… Этот игрок умело подцепил самое болезненное, самое желанное. Взять сломанную игрушку и вдохнуть в нее немного жизни – такова его цель? Ровно настолько, чтобы хватило для выигрыша его пари с Касадором.       – Да, мой милый упыренок, – Иргар уже стоял перед ним и насмешливо смотрел прямо в глаза. И видел. Читал, как открытую книгу. – Я знал, что ты врешь. Касадору и себе. В первую очередь себе. Поверь мне, безразличие – крайне хрупкий и ненадежный щит. Его несложно проломить при известной заинтересованности. Не используй его никогда - это плохая стратегия. Понимаешь, в ее сути лежит желание сыграть на жалости, но мы то с тобой знаем - жалости нет места в нашем мире.       Астарион не сразу понял как его собственная рука оказалась на горле Иргара. Пальцы сжались сами собой. Он с силой толкнул касадорова приятеля к стене, приложил пару раз затылком, по прежнему не разжимая хватки пальцев на горле. Кем бы не был этот игрок, силу и стремительность вампира он самонадеянно в расчет не принял. Или же, наоборот, рассчитывал на нее.       Иргар хрипел, тело его обмякло, но Астарион мог поклясться, что насмешка так и не уходила из его темных глаз.       – Да что ты такое?! – воскликнул эльф, чувствуя как кровь в жилах начинает разгоняться и бежать быстрее.       Он с удивлением ощутил как ненависть поднялась из самых темных глубин разума и заполняет то, что, казалось, досуха опустошил Касадор. Черной кипящей смолой она затопила все его существо и грозила перелиться за края. Он разжал пальцы только для того, чтобы собрать их в кулак и нанести жестокий удар чуть ниже грудины. А затем, приподнять голову согнувшегося Иргара за волосы и наградить следующим – на этот раз по лицу. И даже кровь текущая из разбитых, кривящихся в ненормальной усмешке губ не вызывала в нем никаких чувств, кроме все той же кипящей ненависти. Ни соблазна, ни голода, ни страха за то, что он сейчас собирается сделать.       Астарион рванул Иргара за расшитый ворот камзола, поднимая снова на ноги, вгляделся в его начинающее заплывать лицо. Игрок улыбался. И улыбка эта выглядела жутко.       – Ты уже близко, упыренок, – сказал Иргар, тяжело дыша. – Ты не можешь пить мою кровь, не можешь убить меня – приказ создателя не позволит – но ты можешь все остальное, не так ли? Скажи мне, как часто ты исполнял приказы Касадора, следуя только прямым указаниям? И умело обходил их там, где видел такую возможность. Когда, скажи, почти подыхая от боли или захлебываясь унижением, ты сумел научиться просчитывать своего хозяина? Сразу или тебе потребовалось время? И как скоро в своих мечтах ты увидел себя на месте лорда? И отчего ты вдруг решил сдаться? Или ты просто поставил на один из самых скверных раскладов...       – Заткнись, – прошипел Астарион, разворачивая его лицом к стене.       Чтобы не видеть этой улыбки и взгляда, вскрывающего его нутро похлеще касадоровых игр с ножом. Чтобы исполнить то, что велел лорд – сделать все, что пожелает господин Иргар. Чтобы, раздери его дьяволы Преисподней, наконец почувствовать что-то живое в себе. Снова.       И впервые за почти двести лет Астарион сам пожелал поучаствовать в такой игре. Да хоть бы в первый и последний раз.       Словно почуяв свою победу, Иргар демонстративно вжался в стену сам, согнул и положил руки по обе стороны от головы и расставил ноги. Астарион задрал полы его камзола, нащупал пряжку ремня, расстегнул ее и удовлетворенно хмыкнул. В аккуратных ножнах на ремне естественно нашелся небольшой, изящный кинжал. Почти смакуя – какое забытое ощущение – он резал плотную ткань камзола, нежный батист рубашки. Касался кончиком ножа обнажающейся кожи, только чуть царапая ее. С бриджами долго возиться не стал – просто вспорол по шву. Иргар что-то одобрительно проурчал и слегка подался назад.       – В верхнем ящике комода, – срывающимся голосом сказал он.       Крученая длинная плеть. Черная кожа, змеиные изгибы, тройное жало на кончике. Оплетенная рукоять удобно ложится в руку, не скользит. Тяжелое и упругое кнутовище.       И первый взмах в воздух, щелчок и свист - на пробу. Отменная игрушка для ценителей. Впрочем, способная быть и страшным орудием пытки. Почти оружием, при умелом владении.       Он видел как напряглись в ожидании удара мышцы на спине Иргара под безупречно гладкой кожей, на которой первый вспухший рубец показался чуть ли не святотатством. Игрок тихонько взвыл, но почти не дернулся. Второй наискось через лопатки. И третий чуть ниже первого, идеально повторяющий его линию.       Астарион отступил на шаг – полюбоваться. Перехватил рукоять чуть удобнее, расслабил напряженное запястье и прошелся с протяжкой, покрывая покорно подставленную спину быстро пламенеющими укусами плети. Ноги Иргара дрожали от напряжения, но он не двигался, не менял позы. Только впился зубами в собственную кисть, гася невольные крики.       Минуя изгиб поясницы, Астарион уже не стал сдерживаться, обрабатывая подтянутые, рельефные ягодицы своей… жертвы? Или все-таки палача? И только раз тело Иргара дернулось в сторону, когда тройное жало сорвалось на внутреннюю часть бедра.       – Замри! – велел Астарион, подкрепляя слова новым, уже точным ударом по тому же месту.       Плечи Иргара безвольно опустились, он дрожал и всхлипывал, воя и рыча в прикушенную руку, но продолжал покорно подставлять себя под плеть. И пахло от него будоражаще остро – болью и удовольствием. Его наслаждение было столь очевидно, что Астарион возненавидел его еще больше, хотя казалось больше было невозможно. Иргар олицетворял собой все, что хотелось бы иметь Астариону - власть, свободу, способность смаковать жизнь, щедро обмакивая ее в соус самых изысканных или странных удовольствий. И, в отличие от Касадора, он был свободен и от самого себя.       – Будь ты проклят, игрок! – Астарион отбросил плеть и с силой сжал истерзанную ягодицу, ощущая жар от пылающей кожи.       – Хочешь меня? – то ли выдохнул, то ли простонал Иргар.       – Нет, – Астарион почти распластался на этом горящем теле, вжимая его в стену. – Я никого не хочу, и ты об этом уж точно осведомлен.       Эльф сжал шею Иргара сразу под затылком, надавил пальцами, удовлетворенно выслушал приглушенный вопль и отстранился.       – Но ты можешь пожелать, чтобы я взял тебя, – с усмешкой сказал Астарион. – И я исполню. Как всегда. Как велено мне Касадором.       Иргар стремительно развернулся. Поморщился, когда спина коснулась стены и тут же впился затуманенным взглядом в лицо эльфа.       – Умница, упыренок, – кивнул он удовлетворенно. – Вот теперь я узнаю тебя. Тот самый ответ, который от тебя ждут. Поможешь мне перебраться на кровать? Продолжим нашу беседу там, не возражаешь?       Астарион хмыкнул, поддержал под локти господина Иргара – его ноги подгибались, а тело сотрясала крупная дрожь.       Иргар лежал на животе, повернув голову так, чтобы видеть Астариона, который смотрел в потолок, закинув руки за голову.       – Итак, ты чувствуешь ненависть, – игрок, видно, не желал останавливаться.       – Какая разница? – Астарион продолжал рассматривать танцы теней под потолком.       – Для меня – никакой. А вот для тебя есть.       Астарион натянуто улыбнулся, скосил глаза на Иргара и нехотя ответил:       – Скоро все закончится, не так ли? Я принесу Касадору радостные вести о его проигрыше и отправлюсь, как было обещано на Псарню и вряд ли оттуда уже когда-нибудь выйду. Может у меня и оставался бы шанс на милость лорда, но… Касадор не любит проигрывать.       – Я тоже, – жестко сказал Иргар. – Не о том говоришь, упыренок. Думаешь, меня хоть сколько-то волнуют твои слова? Или твоя несчастная судьба?       Астарион покачал головой.       – Нет. Не думаю. Тебе было важно выиграть ваш спор, ты его выиграл.       – Не о том говоришь, не о том думаешь, – повторил Иргар еще более холодным тоном. – Я сломал твой щит – и это было нетрудно – но взамен дал тебе оружие. Ты неглуп, Астарион, но пока еще не научился делать верные выводы и использовать полученную информацию для своей пользы. Возможно, я повторюсь – возможно – ты еще успеешь ею воспользоваться, а может быть, и даже скорее всего – нет. Шансов у тебя немного, но когда ставка – жизнь, даже один имеет значение. Просто сумей им распорядиться с умом, если увидишь. А для этого тебе всего навсего нужно обдумать то, что ты слышал сегодня.       – Я ценю твой совет, – Астарион сладко улыбнулся. – Приятно думать, что в этом жестоком мире ты кому-то небезразличен. Наверное это оттого, что я мастерски владею плетью?       Иргар тихо рассмеялся.       – Плетью ты владеешь неплохо, но до мастера тебе стоит подучиться. В иных обстоятельствах я бы с удовольствием взял на себя твое обучение.       – Я передам твои слова Касадору, – кивнул Астарион. – Он оценит твое мнение о нем, как о наставнике.       – Непременно передашь, упыренок. Приказ лорда не оставляет тебе выбора. Передашь все, о чем мы говорили и что делали.       Астарион приподнялся, потом сел на край кровати. Уже не было нужды притворяться и держать лицо. Время неумолимо вело свою партию против него. И, как всегда, выигрывало.       – Зачем это все тебе, игрок? – спросил он глухо. – Неужели игра ради самой игры?       – О, если бы ты понимал о чем спрашиваешь, мой пока еще наивный эльф. Игра – единственная стоящая штука в жизни. Ну, кроме власти, разумеется. А власть – это всего лишь крупная ставка. – мечтательно произнес Иргар и уже совсем по другому – сухо и отстраненно – добавил: – Тебе пора. Ночь почти на исходе, а я считаю, что тебе нужно еще пройтись и проветриться. И подумать.       – Это то, что желает господин Иргар? – Астарион встал и потянулся за рубашкой.       – Именно так. Прощай, упыренок.       Ветер с реки ударил в лицо Астариона, когда он вышел из гостиницы. Ветер нес с собой запахи воды и тины. И еще он пах свободой. И был свободен сам. Астарион огляделся, с тоской посмотрел в ту сторону, где располагался дворец Зарра. Совсем скоро ему нужно будет предстать перед лордом и принять свою судьбу. И, в лучшем случае, это будет смерть. Касадор не простит его провала.       Но, как ни странно, эльф не испытывал сейчас ничего похожего на страх. И прежнего равнодушного отупения не было тоже. Как будто ненависть, фитиль которой подпалил Иргар, выжгла иные чувства. Осталась лишь она одна. Ненависть сумела изгнать мрачную тень Касадора, заполняющую пустоту до этого. Но почему же, в конце-концов, эту самую пустоту заполняет все что угодно, но только не он сам – Астарион? Или же его самого давно уже не существует?       Не об этом ли говорил Иргар? Тому, у кого жива душа, хватает места для десятков чувств и их оттенков. Таким же, как Астарион, всегда приходится довольствоваться чем-то одним. И Касадор ведь ничем не отличается от него. Потому что лорда всегда вело тоже только одно чувство – неуемная жажда абсолютной власти. И в итоге он добился своего. Потому что не создавал щитов, а делал ставку на оружие. И выиграл.       Астарион поднял голову и расхохотался в темное небо, уже слегка подсвеченное на востоке. Какая же очаровательная ирония – понять истину за пару часов до конца. Ведь даже сам лорд говорил ему о том, что Астарион жив только благодаря тому, что постоянно бросает некий вызов своему владыке. Постоянно поддерживает в нем огонек интереса. И именно это было его оружием. Пока Касадор не добился бы своего выигрыша, ничто не смогло бы заставить его уничтожить Астариона совсем. Так не этот ли самый шанс имел в виду Иргар? Показать Касадору, что его победа временна. Бросить новый вызов. Тем более, что игрок бросил этот вызов повелителю вампиров за него. А теперь ждал, что Астарион сумеет воспользоваться такой зыбкой возможностью. Доложит хозяину, что не сумел до конца превратиться в унылую, безвольную оболочку, что не справился и подвел Повелителя. Навлечет чудовищный гнев, и снова разожжет пламя интереса. И, возможно, останется жить. И не века на Псарне.       Да кто же ты такой – господин Иргар?       Астарион стоял и продолжал смотреть в небо, как будто боялся, что с таким трудом найденное знание ускользнет от него, если он опустит голову. Словно в небе истина была начертана, как вот этот странный светящийся легким пурпуром след. Он не верил в знамения, но внезапно возникшее необычное свечение на бархате ночного неба вполне был готов принять за знамение.       Обостренное, отточенное за две сотни лет чутье заставило его почувствовать, что мир сейчас должен поменяться. Вот прямо сейчас. И только для него.       Астарион замер. Ветер тоже стих и город за спиной как будто растворился в приглушенной тени. Остался берег реки, тишина и разрастающееся диковинным цветком свечение.       А потом пришла тьма.       Кажется это называется полдень. Время, когда солнце висит высоко-высоко, а тени коротки и почти неуловимы глазу. Особенно если глаз настолько не привычен к солнечному свету.       От падения капсула, в которой он находился, почти развалилась на части. И когда Астарион пришел в себя, на его лице будто лежала теплая ладонь. Ему потребовалось достаточно много времени, чтобы осознать две совершенно невероятных вещи. И гораздо больше времени, чтобы в это поверить.       Первое – ладонь, ласкающая его лицо была солнечными лучами.       Второе – в его голове больше не проживал всесильный Касадор Зарр.       Что произошло, что привело к этому – Астарион помнил очень смутно. Последние четкие воспоминания были о его поисках смыслов на набережной Врат Балдура, перед тем, как отправиться под карающую длань Повелителя. Остальное запомнилось как зыбкий, долгий и довольно неприятный сон.       Сон, в котором Астарион очнулся на иллитидском корабле, заточенный в капсуле. Были сами иллитиды и другие пленники. И было еще что-то. То, что никак не хотело вспоминаться, но по ощущениям точно было очень скверным. Что с ним делали, Астарион не помнил, но тело содрогалось каждый раз, когда он пытался вспомнить.       Однако, что бы это ни было, оно его освободило. От угрозы немедленной и мучительной смерти под солнцем и от власти Касадора. Там, где раньше владычествовал лорд Зарр, где всегда ощущалась леденящая хватка его воли, теперь было восхитительно пусто. От этой пустоты хотелось кричать. Определенно в восторге. Равно как и от солнечных бликов на такой бледной коже. Солнце – смерть для вампира. Но не для Астариона – теперь почему-то нет.       Совсем размыто мелькали обрывки воспоминаний о взрыве и падении нутилоида. И вот Астарион стоит на незнакомом побережье, греется в солнечных лучах и смотрит на сверкающее море. Один, свободный, живой. Счастливый, напуганный и почти безумный от лавины новых ощущений.       Тело среагировало на угрозу гораздо быстрее впавшего в восторги разума. Чуткое ухо вампира уловило звук осторожных шагов раньше, чем Астарион успел разглядеть приближающихся к нему незнакомцев. И уж точно раньше, чем они заметили его. А незнакомцев ли? Кое-кто из них показался вдруг смутно знакомым, и память тут же услужливо подбросила воспоминание о крадущейся мимо его капсулы на нутилоиде фигуре.       Астарион чуть подался вперед, изображая, что вглядывается в заросли прибрежных кустов, суетливо замахал рукой, подзывая незнакомцев и взволнованно, срывающимся голосом воскликнул:       – Быстрее! Сюда! Помогите мне разделаться с этой тварью, мне удалось загнать ее в кусты.