Из темноты

      Шесть ночей Касадор Зарр устраивал свои «поэтические вечеринки», как он сам это называл. И каждый предрассветный час отродья вытаскивали из зала очередного собрата, на спине которого лорд оставлял ужасающие следы своего кровавого творчества. И каждое утро слуги из смертных отскребали мраморные плиты полов большого зала от крови.       Избранные. Любимые. Лучшие воспитанники. Касадор был щедр на эпитеты. И на неимоверную, немыслимую жестокость. После того, как прошла первая ночь — ночь Астариона — лорду приходилось заставлять своих зрителей стоять неподвижно уже только с помощью вампирского приказа. Всех «детей» владыки накрывал дикий, животный ужас. И, казалось бы, не впервой наблюдать и испытывать мучения, не впервой подставлять тело под роспись клинка — нынешнее развлечение владыки отчего-то лишило их привычной стойкости.       Кроме того, под воздействием магии нанесенные раны заживать не спешили. Астарион, стоя на следующую ночь в кругу собратьев чувствовал как горят вспухшие края порезов, пылает воспаленная плоть, а к горлу подступает дурнота — давно забытые ощущения смертных. Должно быть и шрамы останутся навсегда. Так ведь пожелал сам лорд. И даже природа ему не смела противится.       Астариона не трогали страдания «братьев и сестер», не грело осознание того, что всем досталась равная участь. Было ощущение, что он, наконец, выгорел изнутри совсем. Знавал он пытки и пострашнее, и боль такую, что заставляла умолять о смерти, как о самом желанном благе. И унижения прошел те, что могли любого превратить в самое жалкое, ничтожное существо, ненавидящее себя. Прошел и сумел сохранить что-то похожее на достоинство.       Но вот теперь внутри поселилось равнодушие и бесконечная усталость. Словно все двести лет рабства упали на его плечи одним махом. Вампиры не знают старости. Но тело может остаться молодым вечно, а дух — одряхлеть, рассыпаться серым пеплом. Пеплом, который Касадор небрежно стряхнет с тонких холодных пальцев.       Знал ли сам лорд, что вырезает на его спине не стихи, а приговор? Должно быть знал — он всегда все знает. Каждая игрушка когда-нибудь сломается совсем. И с каждой минувшей ночью из шести Астарион все больше погружался в отстраненное созерцание себя как будто бы со стороны.       Его уже не задевали и не беспокоили косые взгляды собратьев, которые, следуя странной, изломанной логике, считали эльфа чуть ли не виноватым во всей этой кровавой забаве лорда. Астарион не отвечал на вопросы, не огрызался на злые реплики, он просто смотрел пустыми глазами в лица отродий. Для него эти лица сливались в одно — лицо Касадора Зарра. Лорду все-таки удалось то, чего он вероятно всегда желал достичь. Выжечь все, что еще жило внутри его создания и заполнить пепелище исключительно собой. Вот оно — истинное определение абсолютной власти.       Обнаженный, на коленях, позволено опуститься на пятки, руки поверх бедер. пурпурный свет причудливых ламп мягко раскрашивает пятнами бледную кожу, кладет приглушенные мазки на лицо.       Это ведь уже когда-то было? И будет вновь, и повторится.       Пугающая раньше до дрожи во всем теле, в каждом нерве, Красная комната сейчас казалась Астариону просто одной из ярких декораций в излюбленной пьесе Касадора. Лорд смотрел на эльфа со странным выражением в глазах, но Астарион покорно и равнодушно встречал его взгляд, не пытаясь просчитать настроение Повелителя. Впервые Астариону было абсолютно безразлично что именно его ждет в следующий момент.       И даже то, что сегодня Касадор был не один, совсем не удивило и не встревожило эльфа. Какая в сущности разница? И что с того, что обычно в Красной комнате они всегда были один на один — создатель и его создание. Вампир и отродье. Палач и жертва.       А теперь появился третий… игрок.       — Так что скажешь, мой дорогой Иргар? — закончив рассматривать Астариона, почти весело поинтересовался Касадор у своего гостя. — Удалось мне выиграть наше небольшое пари?       Господин Иргар, как обычно, отстраненно холодный, затянутый в идеально строгий камзол скользнул безразличным взглядом по эльфу и ответил:       — Скорее всего, лорд Зарр. Скорее всего… Во всяком случае на первый взгляд перед нами пустая оболочка, тень. Скажи мне, Касадор, нет ли у тебя хотя бы легкого сожаления о судьбе твоего питомца? Такого талантливого и необычного?       — О, правила Красной комнаты велят мне отвечать правдиво, — Касадор усмехнулся. — Есть. Мальчик был презабавен в своем упорстве. Кроме того, я даже испытывал к нему некие сентиментальные чувства. Астарион — мое любимое отродье. Но кем бы я был, если бы затеяв игру с таким искусным и уважаемым игроком, как ты, поставил на кон что-то менее значимое для себя? Но в твоих словах мне чудится сомнение.       — Ну раз в этой комнате такие правила, — Иргар тоже позволил себе короткую улыбку. — Да. Не пойми меня превратно, я вовсе не стремлюсь избежать проигрыша и уж точно не сомневаюсь в твоем таланте обращать души в прах. Но наш белокурый красавчик показал чудеса в искусстве подстраиваться под ситуации. Не изменится ли он снова, если вдруг изменится ситуация?       — Ты можешь удостовериться в этом любым выбранным тобой способом, — любезно предложил Касадор. — Я, разумеется, не буду использовать свою власть повелителя вампиров, чтобы не нарушать чистоты нашего эксперимента. Моя воля над этим отродьем теперь не нуждается в применении дополнительных средств. Я в этом уверен.       — Уверен? — голос Иргара ожил. — Ох, мой дорогой лорд, искушать продолжением хорошей игры создание вроде меня — ход возмутительно и восхитительно грубый. Но эффективный. Я принимаю твое предложение. И в случае подтверждения проигрыша удвою начальную ставку.       — Прекрасно! — Касадор перевел взгляд на эльфа, который, как и положено, все это время даже не шелохнулся, глядя прямо перед собой. — Астарион, дитя, я хочу кое-что сказать тебе.       — Да, Повелитель.       — Ты перестал быть мне интересен. Поэтому сегодня ты развлечешь меня и моего уважаемого гостя в последний раз и отправишься на Псарню навсегда. Я не желаю тебя больше видеть. Но сейчас я хочу, чтобы ты выполнил все, что пожелает господин Иргар. Ты понял меня?       — Да, Повелитель.       Иргар встал со своего кресла, зашел Астариону за спину, провел рукой по волосам.       — Астарион, расскажешь нам, что ты подумал, когда узнал от меня маленький секрет об отродьях?       — Ничего особенного, господин Иргар, — голос Астариона был ровным, глаза неотрывно следили за Повелителем. — Просто стал думать, как мне оказаться в числе этих семи. В твоем предупреждении я увидел угрозу своей жизни и решил ее предотвратить.       — А что ты думаешь сейчас, когда знаешь правду? — Иргар наклонился над ним, почти касаясь губами острого уха.       — Я не знаю правды, господин Иргар. Нас было восемь, стало семь. Я остался. Иллана — нет.       — Когда ты был со мной — тебе нравилось, то что ты делал?       Астарион покачал головой.       — Я делал такое не впервые. И мне не может нравится или нет то, что я делаю для Повелителя. Я просто исполняю его волю.       — Все что угодно?       — Да, господин Иргар.       — Но что-то ты чувствовал при этом? — Иргар положил ладони ему на плечи, мягко разминая мышцы. — Расскажи мне.       Астарион повел плечами. Неожиданная ласка слегка раздражала его. Она была… неправильной. Лишней.       — Мне было смешно, — Астарион вдруг ощутил недоумение, словно вынужден был рассказывать о ком-то другом.       Ладони Иргара на миг замерли на его плечах.       — Вот как? — он издал короткий смешок. — Отчего же? Что тебя повеселило?       — Ты хвалил меня за изобретательность, а я думал, что за ней тебе стоило бы обратиться к Повелителю.       — Какая обнаженная откровенность, — Иргар рассмеялся и повернулся к Касадору. — Если бы не условия твоей сделки, я бы точно уговорил тебя подарить этого эльфа мне.       Касадор поморщился, явно не разделяя веселья своего гостя.       — Его откровенность — следствие моего искусства, ты не находишь? — мягко поинтересовался лорд. — К чему все эти вопросы? И я не дарю и не продаю своих детей. Они всегда будут принадлежать только мне. Я создал Астариона, я научил его очаровывать, завлекать и дарить наслаждение десятками возможных способов. И убивать не меньшим количеством способов. И охотиться. Я создавал его все эти годы. И в итоге он стал совершенен.       Астарион отлично знал цену этим мягким интонациям, но сейчас просто равнодушно отмечал нюансы по привычке.       — Совершенен, — задумчиво отозвался Иргар. — И совершенно не интересен тебе теперь, да?       — Именно. У меня иные цели впереди, и ты об этом прекрасно знаешь. Но мне кажется мы отвлеклись. Не я должен отвечать тебе на вопросы. Продолжай свои проверки, если угодно, или признавай проигрыш.       Касадор смягчил улыбкой свои последние слова, но Астарион отчетливо слышал в них предупреждение. Еще совсем недавно он бы холодел от ужаса, если бы эти слова относились к нему. Но кем бы не был Иргар, он не боялся лорда — и это Астарион видел отчетливо. Он считал себя равным Повелителю. Если не больше.       — Твои слова о любых способах все еще в силе? — вдруг очень серьезно спросил Иргар.       Касадор усмехнулся.       — Мои слова всегда в силе. Чего ты хочешь?       — Хочу забрать его на эту ночь, лорд Зарр. И если к рассвету он сохранит свое… хм… совершенство, то я выплачу проигрыш в двойном размере и принесу тебе искренние заверения о признании и восхищении твоими талантами. Согласись, что для чистоты проверки неплохо бы на время исключить из условий задачи самое главное — тебя.       — Как угодно, — сухо ответил Касадор. — Я уверен в своих… талантах. И даже неплохо сравнить их с твоими. Астарион, ты пойдешь с господином Иргаром. И приказ прежний — делаешь все, что он пожелает. Одевайся. Вернешься перед рассветом и расскажешь мне в деталях, что именно желал господин Иргар.       — Да, Повелитель.