Меня зовут Рагдай

*** – Пить… – прошептал юноша, с трудом разлепив пересохшие губы. На светлых простынях его черные волосы делали лицо еще острее и бледнее, после долгой холодной ночи в беспамятстве он метался в жару и бреду, цеплялся пальцами за одеяло, как за снег на перевале. – Прошу… воды!.. Эскель протер его лицо мокрой тряпкой, потом эту же тряпицу приложил к губам, слегка сжав. Несколько капель целебного настоя коснулись приоткрытого рта мальчишки, и тот малость успокоился и затих. – Надо позвать Весемира, – нахмурился Эскель. – Тут только он может помочь. Мы ведьмаки, а не лекари. Долго ждать не пришлось: Весемир явился сам, Койон позвал его заблаговременно. Высокий, грузный, мрачный, – только длинные белые волосы светлым пятном чуть колыхались от ветра в темноте. – Если бы у меня были ножи вместо рук, я бы прямо на месте перерезал вам глотки, – хмуро выдал он, пнув ногой дверь в крохотную комнатенку в пристройке замка. Жалобно скрипнув, дверь ударилась о косяк и слетела с петель. – Проклятье… Что у вас тут? Бесцеремонно раздвинув Эскеля и Койона, Весемир подошел к постели. Черноволосый юноша уже не метался: после лекарства он крепко спал недобрым тяжелым сном. Приложив три пальцы к его лбу, Весемир начертил особый знак Аард, доступный только старым ведьмакам, затем, окончательно разорвав воротник алой рубахи, приложил ладонь к его груди. Эскель, заглянув через плечо, толкнул в бок Койона и молча обзавидовался широким мышцам, красивым торчащим ключицам, вечным рисункам черной краской, которые – он знал – раскаленной иглой делать очень больно. У мальчишки они темнели почти на каждом дюйме смуглой кожи… И подвески. Множество оберегов, подвесок, железных и латунных символов на шнурках: то ли какие-то чужие боги, то ли красивые безделушки… Эскель, любивший дорогие наряды и побрякушки, скрипнул зубами от зависти. Этим проклятым чужакам слишком много было можно…Знать бы еще, каким именно. Из-под широкой ладони Весемира вырвалось черно-белое пламя, змеями проползло под кожу, окутало всю стройную фигуру паренька – тот страшно вскрикнул, выгнулся, заскреб изломанными ногтями по белоснежному окровавленному шелку, а потом вдруг обмяк, рухнул на подставленную Весемиром руку и затих. Тот накрыл его лоскутным покрывалом и сердито обернулся к помощникам: – Хорошо, что принесли. Еще несколько часов, и он совсем бы замерз в этой метели. – Он чужак, причем неизвестно, человек ли он вообще, – покачал головой Койон. – Что мы будем с ним делать? – Человек побольше вашего. Все, брысь, – хмуро сверкнул глазами Весемир. – Дайте ему отдохнуть. Аникей приходил в себя долго и трудно. Ему чудились страшные сны. То одежда на нем горела нестерпимо жарким пламенем, то он бежал от кого-то, постепенно входя в ледяное варяжское море, а потом нырнул, наглотался воды и, когда выплыл, зашелся в приступе кашля, то чьи-то крепкие руки встряхивали, били по щекам, и он невольно морщился, отворачивался. Но кошмары и не думали кончаться. Что-то тяжелое, жаркое и колючее навалилось сверху, укутало со всех сторон, не давая дышать. Оно кололо лицо, шею, обнаженную и растертую чем-то жгучим грудь. Аникей открыл глаза – вокруг была непроглядная темнота, густо пахло воском, деревом, чем-то приторно-сладким. – Темно! Душно! – стоило набрать побольше воздуха, чтобы крикнуть, как снова внутри будто вонзили меч. – Вышень! Господи… Эй, Вышень! Острый приступ скрутил и вывернул наизнанку. Он кричал от боли, захлебываясь судорожным кашлем, против воли по лицу катились слезы, а голову будто раскалывало пополам. Неожиданно темнота растеклась в стороны, тяжелое и колючее шерстяное одеяло сползло до пояса, и Аникей невольно зажмурился от яркого света свечи, потянулся, разминая затекшую шею, и вдруг охнул: стоило двинуться с места, как боль прожгла все внутри от сердца. Он тихонько взвыл, с трудом перевернулся на бок и увидел склонившуюся над ним высокую темную фигуру. В лунном свете одежда ее казалась недвижными черными крыльями, отблески падали на короткую окладистую бороду, отчего та слегка серебрилась. «Смерть за грехи мои», – вдруг мелькнуло в голове у парня. Темная фигура, очевидно, заметив, что он проснулся, шевельнулась, сделала движение к нему. Аникей испуганно вскрикнул, рванулся в сторону, пребольно ударившись локтем о край кровати, сжался и зажмурился. Но ничего не происходило, земля перед ним не разверзлась, Перунова молния не ударила. Кое-как совладав с собой, он приоткрыл один глаз. – Проснулся? – вдруг послышался густой бархатистый голос. Дружинный побледнел, с трудом пошевелился, меняя положение, но ответить не смог и лишь тихо застонал от невозможности сказать что-то более ясное. Лекарь опустился с ним рядом и участливо заглянул в лицо. Глаза у него было светло-голубые – даже в темноте видать, взгляд хмурый и тревожный. Лекарь был не стар еще, но взор его казался умудренным прожитыми летами. Монах? Варяг? На Вышеня не похож… Тогда поговорить они так и не смогли. Аникей не помнил самого себя, даже имени назвать странному седому человеку не смог, а уж когда тот хотел расспросить, что случилось и как он попал в окрестности замка Каэр Морхен, Аникей и вовсе закрыл глаза и притворился бесчувственным. *** Несколько дней минуло как в бреду. Ему стало хуже. Он изредка приходил в себя, только чтобы попить или подняться ненадолго: сам не мог даже встать. Ратного то и дело лихорадило, бросало то в жар, то в холод, слышались чьи-то голоса, тех людей, которых рядом не было. Ночами он метался по постели, ругался, звал товарищей. Среди прочих, как Весемир заметил, чаще других мелькали имена – Финист, Вышень. Только через неделю чужаку полегчало. Жар спал, лихорадка оставила его, однако он совсем ослабел и осунулся: и раньше был худым для своих лет, а теперь и вовсе стал словно тень. Разговоры и вид из окна не занимали его. Почти все время он лежал, зарывшись в колючее шерстяное одеяло и отвернувшись носом к стене. От еды не отказывался, но ел вяло и совсем немного: куска пресной лепешки и плошки воды или молока ему хватало на весь день. На бледном и исхудавшем лице виднелись будто бы одни глаза, некогда янтарно-золотистые, а теперь – потемневшие и грустные. – Эй, парень, – в холщовую занавеску, временно заменившую дверь, заглянул черноволосый воин со странными красноватыми глазами, тот самый, которого дружинный видел в первый день в замке сквозь сон и бред. – Встать можешь? – Могу… вроде, – прошептал тот и только удивился, как чужим и незнакомым показался охрипший голос. – А куда идти-то? – Весемир тебя хочет видеть. Велел позвать к нему, коли можешь идти. Весемир… Имя было знакомым, но Аникей не помнил даже собственного, что уж говорить о каких-то чужаках. С трудом поднявшись и сунув ноги в сапоги, он завязал кожаный пояс (оружие отобрали, черти проклятые) и, пошатываясь и осторожно ступая, пошел вслед за чернявым. В замке отовсюду веяло холодом, и, несмотря на теплый кафтан и свиту, Аникей дрожал. Чернявый шагал широко и уверенно, и юноша едва поспевал за ним, изредка отставая на поворотах и скрипучих лестницах. Под ногами клубился легкий туман, стелился воздушным ковром, ласкаясь, как пушистый котенок. Пару раз Аникей испуганно оттолкнул ногой густые сизые клубы, и тогда туман, поднявшись выше, ласково обнял его за плечи прохладным облаком, будто извиняясь. Юноша невольно усмехнулся и хотел погладить влажное серое облако, но пальцы прошлись сквозь него, не нащупав плоти. Замок будто был одним большим живым существом - старым, ворчливым и суровым. Деревянные лестницы опасно шатались, а каменные холодили ноги даже сквозь сапоги. Синие и алые дорожки некогда мягких ковров покрывал серый то ли пепел, то ли прах. Двери открывались словно сами собой, стоило колдуну коснуться потускневших витых ручек. Постучав в одну из них - в северной башне с высокими стрельчатыми окнами, спутник негромко спросил позволения войти. Навстречу встал из кресла высокий и плечистый седой человек, и туман вокруг гостей рассеялся, словно по безмолвному приказу хозяина. Тот был одет во все черное, широкоплечую фигуру окутывал плащ, подшитый темным мехом и подхваченный у левого плеча круглой серебряной фибулой. Весемир был уже немолод, но все еще хорош собой: высокий, широкоплечий, с густыми волнистыми волосами и суровым, слегка обветренным лицом. - Весемир, я привел его. Заходи, парень, не бойся, Весемир не ест гостей. – Койон, останься. Я хочу, чтобы ты слышал, – он кивнул товарищу, приглашая войти. Аникей тихонько скользнул следом, оставаться один на один с седым чужаком ему не хотелось: от него веяло чем-то холодным, незнакомым, потусторонним – чего стоили одни только ледяные голубые глаза, точно две бездонные льдинки. Однако черноволосый, объяснив что-то хозяину вполголоса, отошел к окну и по привычке залез с ногами на широкий подоконник, и, когда главный пристально взглянул на юношу, тот нахмурился, опустил голову, не желая признаться в страхе самому себе. – Сядь, – хозяин замка подвинул к нему мягкое кресло, обитое темно-зеленым бархатом, и сел сам напротив за низкий деревянный стол. – Не бойся. Если мы будем честны друг перед другом, то скорее договоримся. Аникей послушно сел, вцепился в мягкие подлокотники и невольно вжался в спинку кресла, держась неестественно прямо. Удивительно, но обиталище Весемира резко контрастировало с простым и грубым убранством остального замка - точнее, той части, что ему показали. И неизвестно, что пугало больше - этот контраст или то, что он совершенно не понимал, где находится. Вдруг захотелось стать совсем-совсем маленьким, чтобы занимать как можно меньше места и как можно вернее спрятаться от внимательных, чуть прищуренных глаз лекаря, видевших его насквозь. Весемир протянул руку, и на столе перед юношей из черного облака тут же материализовался серебряный кубок, наполненный золотистой жидкостью. Напиток слегка шипел и пенился, от него шел едва заметный пар, пахло незнакомым, но весьма приятным. Аникей хмуро взглянул на него. – Выпей это, – хозяин указал ему в сторону кубка. Аникей не двинулся с места. – Пей, – сурово повторил тот. – Если боишься, что я хочу тебя отравить, то можешь быть спокоен, ты мне нужен живым. А пока тебе нужно восстановить силы. - Весемир, что за фокусы, не пугай парня! - покачал головой Койон. - Видишь, он совсем не в себе. Нормально налить не мог? Пей, не бойся. Аникей нерешительно взял предложенный кубок, закрыл глаза и сделал глоток. На вкус напиток оказался тоже довольно приятным, немного кислым, с легким ароматом яблок. По телу тут же разлилось приятное тепло, и после нескольких глотков он чувствовал себя совершенно здоровым, отдохнувшим и полным сил. Хозяин комнат наконец-таки улыбнулся и спокойно откинулся на спинку своего кресла. – Ну что, давай знакомиться, чужак, – промолвил тот, глядя на своего подопечного из-под ресниц. – Меня зовут Весемир. – А я… а меня… – Аникей начал было говорить, но вдруг задохнулся, нахмурился, растерянный взгляд скользнул от стены к камину, от камина – к загадочному седому целителю. – А я не помню… – Не помнишь? Тем лучше, – умиротворенно кивнул тот. – Я уж думал, и самого себя не вспомнишь. Учиться заново легче, чем переучиваться. Мы будем звать тебя Рагдай. – Что это? – Имя, – подал голос с подоконника Койон. Аникей вспыхнул: – Понял я, что имя! Что оно хоть значит, скажите! – На языке, близком ко всеобщему - меч Перуна, – любезно пояснил седоволосый. – Так, кажется, зовут вашего главного бога? Если я не ошибаюсь, ты попал к нам как раз оттуда, где его чтут. - А на нашем - дар гор. Мы ведь нашли тебя в горах, - добавил Койон, согревающий в ладонях такой же кубок. Рагдай прислушался к своему сердцу – ему когда-то он доверял больше всего на свете. Оно, кажется, было непрочь, да и ему самому понравилось новое имя: звучало по-северному коротко, резко, гордо и отрывисто. В любом бою – самое то, что надо. И Перун-батюшка будет еще лучше следить за своим непутевым сыном. – Так, – кивнул Рагдай и улыбнулся. Жизнь налаживалась.