Меня зовут Рагдай

Он перекрестился на купола, смутно желтеющие в сером воздухе, роящемся снежными хлопьями. Оглянулся на неподвижно застывшую фигуру в черном. Морозный ветер бросил в лицо снегом, и ведун поспешил надеть шапку. Александр Ярославич в храме, а он тут, ждет снаружи, но ни за что не зайдет внутрь. — Не в обиду тебе будет сказано, Рагдай, — придвинулся он ближе. — Но ты, слыхал я, не нашей веры? Смысл вопроса был: «какому богу веруешь», и Рагдай, несомненно, понял его. Но предпочел не распространяться на эту тему, лишь утвердительно наклонил голову. — Я за все время ни разу не видал, чтоб ты в церковь Божию входил, — продолжил ведун добродушно, с улыбкой, словно не обратив внимания на нежелание чужака говорить. — Да и я про тебя могу то же сказать, — в тон ему протянул Рагдай. Вышень подивился — этот молчаливый, как камень, странный княжий охранник, оказывается, и подшутить над ближним не дурак. Явно же его поддел. Он неожиданно обрадовался. Рагдай этим вроде как пригласил к беседе, не отодвинул вежливо, но неумолимо, как в прошлый раз. — У меня с высшими силами свои забавы, — усмехнулся Вышень. — Вот смотрю на тебя, и кажется мне, что ты как раз это и собирался сказать. — Ты недалек от истины, — коротко ответил Рагдай. Но и верно что-то сдвинулось в нем, потому что он тут же спросил: — И как же ты с ними забавляешься? Или, скорее, они с тобой? — И то, и другое случается. Ты, должно быть, и сам знаешь, что это за народ… *** Тому неделю назад, еще до Рождества, пошли Вышень с Саввой в лес, силки ставить. День был хороший, морозный, но мягкий, пился, как чистая студеная вода. Шли на лыжах по твердому насту. Отрок, покуда не приноровился, несколько раз падал в сугроб. Вышень доставал братишку из сугроба, учил, как ставить ноги пятками врозь, чтобы скользить почти невесомой тенью, не проваливаясь. — Вот так, так, легче, не топочи, как тур. Смотри на меня и делай то же самое, скользи, как альв, притворись, что ты он и есть… — А про альвов расскажешь, братец Вышень? — обернулся Савва на ходу. И тут же снова, потеряв равновесие, встал на четвереньки. — Ой! — Не считай ворон! Вот устроим привал, будут тебе альвы. Привал они сделали после того, как поставили ловушки на зайцев. На поляне, расчистив себе место, запалили костерок, собрались перекусить, чем Бог послал. Савва достал из заплечного мешка припасенную снедь. Вышень натопил в котелке снега, бросал туда сосновые иглы, молодые сосновые почки, сушеную бруснику и еще что-то из черного кожаного кошеля, что носил на поясе. Помешивал ароматное варево веточкой. Савва, оседлав поваленный ствол, в нетерпении повел носом. — Скоро готово будет? — Да уж готово, — он разлил по деревянным чашкам отвар, крепко пахнущий хвойным лесом и прошлогодним ягодным летом. — А ты про альвов обещал, братец Вышень, — напомнил Савва, старательно дуя на отвар. — Главное, что следует знать про альвов — это то, что они — не люди, — задумчиво сказал Вышень. И замолчал. — Но ведь они хорошие? — Никто не знает, какие они. Начать с того, что альвы — не один народ. Как у нас тут есть русь, франки, татары, так и у них есть разные языцы. Кто-то из них добр к смертным. По-своему, разумеется. Как он сам доброту понимает. Кто-то — не очень. Они и между собой согласия не имеют. Бывает, что и воюют. — Так прям и воюют? — удивлялся Савва. — А чему ты удивляешься? Отчего, скажем, люди промеж собой воюют? Чего им спокойно не живется? Савва задумался. Кажется, этот вопрос был выше его разумения. Ничего не придумал. — Про смертные грехи слышал? Про злобу, алчность, зависть? Вот они и толкают людей на распри. — А если, к примеру, на нас напали? Что ж нам, не защищаться? Ты ведь и сам сражался. — Все так, да только покуда эти грехи существуют в мире, сколь праведно ни живи, найдется тот, кто в ослеплении своем тебя защищаться принудит. Но мы об альвах говорили. Кто сказал, что им похоти сии незнакомы? Савва выглядел разочарованным. Он-то, поди, уже навоображал себе ангелов небесных. — От них, Саввушка, не знаешь, чего ждать. Они ведь и увести могут. — Куда увести? К себе? А где живут альвы? В лесах дремучих, как вот этот? Это был непростой вопрос. Вышень задумался. — В моем родном краю, — заговорил он медленно. — Много таких мест, где люди видят альвов. Скалы, холмы, большие валуны, озерца — их дома. Говорят, в такой скале или в холме может однажды открыться дверь. Если верить этим же людям, есть у нас немало хуторов, где они живут рядом со смертными обитателями. — А ты их видел? — Видел, — кивнул Вышень. Глаза отрока расширились. — Расскажу об одном случае. Я был тогда мальцом и жил в дедовской усадьбе. Вышел я как-то под утро по нужде. А, надо сказать, на дворе была весна, и, хоть было еще холодно, особенно по ночам, светало рано. Я вышел, вся усадьба еще почивала, стояла необыкновенная тишь. Где-то рядом кричала ночная птица, и туман плыл над землей. Вдруг открылась дверь поварни, открылась бесшумно, хоть была она скрипучей — дед все забывал приказать работнику смазать петли. Вышла на порог девушка, и клянусь спасением души моей, что ни на одну обитательницу усадьбы она не походила! Одета она была в бледно-голубой наряд, а ткань на вид — мягче шелка. На груди — какое-то затейливое украшение, каких я никогда не видывал в наших краях. Дева была простоволоса, и волосы казались живым огнем, а кожа — бледная-бледная и вроде как мерцающая слегка. В руках она держала диковинную миску из цветного переливающегося стекла, из которой выплеснула воду в траву. И тут же скрылась на поварне. Савва слушал завороженно, приоткрыв рот. — Я, не будь дурак, тут же бросился за ней, распахнул дверь поварни, и… — И что? — выдохнул отрок, явно робея. — Разумеется, было там темно и пусто. Я так струхнул, что кинулся в дом, даже забыл, что до ветру хотел. Утром рассказал о своем видении, так дед с бабкой даже не удивились. Ты альву видел — сказали мне, скрытую жительницу нашей усадьбы. Видать, был у альвов какой-то праздник, что они стряпней занялись. Вышень отхлебнул отвара и продолжил. — Но это так, пустяки, такое много кто видал. А я раз видел раз их крепость, правда, издалека. А таким мало кто может похвастаться. — И какая она была? — Башни походили на глыбы льда и сверкали, как лед под солнцем. Была она окутана туманом, и как-то сразу становилось понятно, что, даже пожелай я того, никогда не дойду до нее, что она начнет, как горизонт, отдаляться. — Это они так глаза отводят? — со знанием дела спросил Савва. — Нет, братец, тут другое. Не знаю, как объяснить, но они живут не в нашем мире, даже если на одном хуторе. — Чудно… — покрутил головой Савва. И, подумав, спросил осторожно: — Слушай, братец Вышень, вот ты в Господа веруешь… — Ну… — И в альвов тоже? — В альвов я не верю. Я знаю, что они существуют. Своими глазами видал. Они ж не боги, чтоб в них верить. Отрок замолк, видно было, что трудно укладываются в его голове альвы, святая вера, какие-то там миры, помимо настоящего, осязаемого. — Но они ж… все могут, не то, что мы? Вышень сказал раздумчиво: — В старое время у нас говорили, что даже боги не всесильны. И над ними Судьба властвует. — Так может Судьба — то и есть наш Господь, что надо всем стоит и все сущее пасет, а старики ваши, святого креста не знавшие, просто так его звали? Вышень оценил пытливость Саввиного ума, но покачал головой, чуть улыбнувшись. — Нет, Савва, не Господь это. У того, что называют Судьбой, нет ни разума, ни духа, ни милосердия. Когда тобой одна Судьба правит, ты как тот заяц, что по лесу петляет, покуда в силок не угодит. Силку все равно — злой ты был или добрый, как жил, ждут ли тебя дома малые дети. Верно, потому в наш мир и пришел Христос, чтоб все по-иному стало. И, помолчав, добавил: — Потому и я крестился, что этого хотел. Когда раздался тонкий пронзительный визг, оба они подскочили — столь жутко он прозвучал в лесном безмолвии. — Попался! — воскликнул Вышень. — Заяц попался! Савва поднял взор, в котором не было и в помине давешнего охотничьего азарта. — Братец Вышень, — сказал он тихо. — А давай его отпустим. *** — Я с ними стараюсь не пересекаться, — пожал плечами Рагдай. Боясь, что он снова закроется, уйдет в себя, Вышень поспешно бросил: — Как ни старайся, они тебя и за печкой найдут, коли ты им понадобишься. — Вот в этом ты прав, — глаза его стали снова мрачными и усталыми, осенними. — Но со временем — если, конечно, выживешь! — поневоле станешь весьма искусен в прятках. Даже заяц со временем учится избегать силков. — В этом твоем… Каэр Морхен… тебя учили читать мысли? — Меня учили всему понемногу, — улыбнулся одними губами Рагдай. — Послушай, — сказал Вышень, придвигаясь чуть ближе. — Я в тот раз, признаю, задавал глупые вопросы. Знаю я, что ни в какой Ютландии Каэдвен не находится. Думаешь, я не понимаю, что наш Мидгард — не единственный из миров, из которого всего две дороги — в ад и в рай? В сие пусть верят монахи и неиспорченные до поры юнцы. Сам я не проходил на ту сторону, но повидал в жизни немало, чтобы догадаться, что именно случилось. И твой уход, и твое теперешнее возвращение — не диво для меня. Но неужели ты правда не помнишь тот Свирский дозор, Аникей? Или не хочешь помнить? Ничем не выдал себя Рагдай, даже если и обожгло его имя, которое он давно сбросил, как змей шкуру. Даже глаза не моргнули. Разве только зрачки сузились, как от боли. Другой бы и не заметил. — Значит, не хочешь, — спокойно сказал Вышень. — Ну, прости, раз так. Знал бы, не стал бередить. Тут бы Рагдаю отвернуться и уйти, раз этот настырный все правильно понял, но он вдруг спросил: — А что знаешь ты о той стороне? — Башни, сверкающие, как сталь, в тумане, я никогда не забуду. И как они истаяли у меня на глазах - тоже. — А потом ты очнулся от крика ярла: "Кто выпил мой отвар из мухоморов?!" — неожиданно рассмеялся по-мальчишески Рагдай. — Хорошего же мнения новгородцы о моем племени, — криво усмехнулся Вышень. — Знаешь, я про то никому не рассказывал. Даже братцу Савве. А тебе, пожалуй, расскажу. Нас было двое у матери — я и сестрица Ауд. Мы с ней родились в усадьбе на реке Эхсарау, недалеко от бухты Дымов, в один день и час. Дед мой знался со скрытыми жителями, и даже дочери своей наказал назвать меня Другом альвов. А сестру нарек именем языческой богини, хотел счастье-удачу призвать к ней. — Удалось? — спросил Рагдай, поблескивая глазами, словно знал ответ. — Удалось, — мрачно ответил Алвин. — Дед хвалился, что альвы отметили рождение Ауд своим вниманием. Пришли, дескать, предсказать ей судьбу, и оставили веточку березы у изголовья малышки. Я, когда мал был да глуп, злился, завидовал порой. Вот ведь, родились одновременно, но отметил волшебный народец только сестру. — Дай угадаю. Не отметили они ее, а пометили? — прищурившись, спросил Рагдай. — Все верно. Пометили еще тогда. Мы с Ауд годков до девяти были как одно целое, не разлей вода. А как стала она из утенка превращаться в белую лебедь, начались у нее от меня секреты. Нет, не те, что обычно у девчонок от братьев бывают. Стала она ходить… на ту сторону. — Ходить ей было, видать, недалече? — И тут ты прав. Ведь альвы с нами в усадьбе жили. Помнится, играли мы с Ауд как в прятки. Она-то у меня сызмальства выигрывала, умела прятаться, как никто другой. Да и я умел… — А ведь я помню... — вдруг шепотом сказал Рагдай. — Как ты с Ладой не хотел встречаться! Вошла она в горницу, а ты шагнул к поставцу и замер. Ты потом рассказывал — она на тебя и в упор глядела — не видела, уж и под стол заглянула… Меня Весемир тоже научил глаза отводить. — Только это и помнишь? — невесело усмехнулся Вышень. — Ну ладно. Может, и умел я глаза отводить, только в прятках с Ауд никогда тем не пользовался. А вот раз — ищу ее, ищу, нигде нет. Уж страх меня схватил. Вдруг слышу смех. Представь, стоит она на пороге летнего дома и смеется. Летнего дома, который я весь обыскал! А за спиной у нее кто-то смеху ее вторит, голосок тонкий, серебристый… — Альва? — Она самая. После сказала, мол, подружка ей помогла спрятаться, взяла ее в свой скрытый дом, чтоб разыграть меня. Мне все это сильно не понравилось. Такая тревога взяла, будто уж тогда знал, чем все кончится. Дальше — больше. Стала уходить к ним, когда на меня злилась. Говорила — надоел, отдохнуть от тебя хочу, репей. — А что же дед ваш, любитель альвов? — Дед только посмеивался, не видел в том дурного. — Вот так, значит! — ухмыльнулся Рагдай. — Другом альвов назвали тебя, а на поверку-то им Ауд оказалась! — Вот так и дед надо мной похохатывал, — мрачно сверкнул глазами Алвин. — Да не обижайся ты. Чем закончилось-то? — Страшным, Рагдай. Ей в ту ночь исполнилось шестнадцать. Видел я, как пролился свет сквозь щелястые ставни. Ночь была летняя, белая, но свет был столь яркий, что пылал, как солнце. Встала втихомолку Ауд и выбралась на двор в одной рубашке. Я слышал — позвали ее друзья-альвы играть и петь в луга. Крался за ними до самой развилки дорог, ревновал. Видел, что вел ее под руку альв — краше не встречал никого под небом. А на развилке они все исчезли, разлетелись брызгами искр. И остался я один. Рагдай присвистнул. — И что же? — Не вернулась она. Ни под утро, ни через месяц, ни через год. — Так и не узнал ты, что стало с сестрой? Она, верно, вышла замуж и пожелала остаться там, где, как некоторые говорят, вечное лето… — Это не конец истории, Рагдай. Прошло семь лет, и к нам в усадьбу пришла женщина, чужеземка по виду. — Погоди, так сестру ты искать не пытался? — внимание Рагдая вдруг что-то отвлекло. Он смотрел, как завороженный, куда-то вбок. Тот проследил его взгляд — в толпе на паперти толкался человек, закутанный в шерстяной башлык. Странник как странник, одет небогато, но справно, как и пристало одеваться, коли пустился в дальний путь зимой. Только в лице что-то было неправильно, тревожное. Слишком смуглая кожа, чуть опущенные уголки век, что придавали своему хозяину вид усталый и печальный. Лицо полукровки. — Почему не пытался? Пытался. Прошел сто дорог и сгрыз три железных хлеба. — Чего? — Рагдай живо обернулся, задумчивость слетела с него. Но на странника с лицом степняка нет-нет да и оборачивался. — Пробовал, говорю тебе, искать. Для того мне пришлось и вправду стать другом альвов. Но это уже другая история. — А что же чужестранка? — Она пришла однажды осенью. Назвалась она по-чужеземному — Тамар, сказала, что судьба ее гонит по свету, как лист пальмы. Но говорила по-нашему, словно всю жизнь провела среди нас. Сколько ей лет, никто сказать не мог, а сама она молчала. — Она напомнила тебе сестру? — Кто, Тамар? Нет, что ты. Ауд была сероглаза, с волосами цвета спелой ржи. А у Тамар были волосы темные, а глаза — как янтарь. Вот как у тебя. Ауд была высока и полногруда, Тамар — худа и мала ростом. И очень печальна. — Но все же ты подозревал, что Тамар — Ауд? — голос Рагдая звучал напряженно и глухо. — Не подозревал. Знал. — Как ты думаешь, она… тоже пожелала все забыть? — эти слова он выговорил с трудом, словно они застревали в его горле. Сверху ударил колокольный звон. Врата храма распахнулись. Толпа на паперти сдвинулась, перемешалась, подалась в стороны, давая дорогу Александру и боярам, стоявшим с ним службу. "Степняк" в какой-то миг исчез, растворился в толпе. Рагдай тревожно повел очами. — Не знаю. — Уж не хочешь ли ты сказать, что ни разу не пытался узнать? — Я хотел. Но не знал, как подступиться… — … пока однажды утром она… — …не ушла — на этот раз навсегда, — закончил Алвин. Как же тяжело дались эти несколько слов. Он бросил взгляд вбок — странник, привлекший внимание Рагдая вновь вынырнул из людского моря на площади — и двинулся в ту же сторону, что и процессия. Почему-то Алвин-Вышень тоже ощутил смутную, все растущую тревогу. — Прости, мне надо идти, — бросил Рагдай, мгновенно подбираясь, как рысь. — Но ты мне еще расскажешь, как искал Ауд, и что за крепость ты там видал… — После мухоморного отвара? — Ага! Уж я не успокоюсь, пока не услышу все! Миг — и Рагдай исчез, словно пардус, что кидается вслед за добычей. Алвин-Вышень постоял немного, раздумывая, и бросился за ним.