Письмо

***

      Я был так растерян и напуган увиденным, что решил завязать с выпивкой. Если это действительно была моя возлюбленная, то мне следует быть в трезвом уме, чтобы в этом убедиться.       Тогда я стал часто ходить в этот публичный дом, чтобы украдкой следить за певичкой, похожей на Мей. Я притворялся пьяницей, скрывал лицо капюшоном и носил неприметные одежды. Я заказывал выпивку, но не притрагивался к ней, следил за игрой в кости, но не совершал ставок, делал вид, что любуюсь танцами, но следил только за ней. Ведь если это Мей, и она меня узнает, то кто знает, какой будет ее реакция? Я боялся потерять ее вновь.       Чем больше я наблюдал за девушкой, тем больше видел в ней сходства: наклон головы, смиренные кивки в знак согласия, движения рук и походка. Все напоминало о наших свиданиях. И вот однажды эта певичка сидела в компании мужчин. Услышав от них грубость, она опустила глаза, и щеки ее покрылись румянцем. В тот миг я отчетливее прежнего увидел в ней Мей. Теперь осталось лишь узнать причины того, как она сюда попала, и найти способ ее вызволить.       Первая задача оказалась очень легкой: я расспросил других девушек из публичного дома. Они рассказали, что ее отец продал Мей в бордель, чтобы погасить долги. Сумма была большая, а ростовщик – опасный человек. Я даже не удивился, услышав знакомые цифры. Когда я пришел свататься, ее родителей беспокоила вовсе не судьба дочери в объятиях господина без статуса, а то, что у меня не было той суммы, которая смогла бы спасти их семью от ужасной участи. Как же мне захотелось плюнуть на порог их дома! Но сейчас следовало сосредоточиться на другом.       Оставшихся у меня денег хватило на то, чтобы заказать лодку и выкупить Мей на целый вечер. Я думал, что это будет лучший вариант предстать перед ней. Когда она меня увидит и поймет, что я ее по-прежнему люблю, то обретет надежду на счастливую судьбу. Я представлял, как ее глаза наполнятся слезами радости. Как Мей расскажет о боли и сожалении, что терзали ее, когда она писала то письмо. Как втайне она надеялась и верила, что наша любовь преодолеет все беды. Я чувствовал себя героем из легенд и сказок, даже не задумываясь, насколько эти мысли полны самодовольства.       Настал вечер нашей встречи. Когда она села в лодку, я отплыл как можно дальше от берега. И только тогда скинул капюшон, сделав это торжественно, словно воин, вернувшийся с поля боя живым. Не понимая, отчего Мей не произнесла ни слова, а уставилась на меня, как на приговор, я назвал свое имя. Может быть, она не узнала меня, поэтому не бросается обнимать и благодарить богов? Но как только последний звук в слоге моего имени стих, Мей зарыдала, и плач ее не был похож на слезы человека, чувствующего облегчение и надежду. Ее стоны и всхлипы были наполнены горем и отчаяньем. Все это больше походило на похороны, чем на воссоединение любимых.       Я попытался ее утешить, но Мей меня оттолкнула. На самом деле, она не была счастлива видеть меня. В ней кипел гнев за то, что я осмелился на такой поступок. Ведь это, – как она объяснила, – прямое свидетельство ее бесчестия. Видя меня, Мей еще сильнее ощутила ненависть к себе. Как, находясь в таком положении, она смеет смотреть в глаза человеку, который ее боготворил? Мне следовало, – по ее заверениям, – сделать вид что мы незнакомы. Кем бы мы ни были раньше и о чем ни мечтали, все это прошлое, и к нему невозможно вернуться. А сейчас она так опозорена и сломлена, что больше не желает жить. Ее сердце просто не вынесет воспоминаний об этой встрече.       Мей стала умолять меня помочь ей расстаться с жизнью.       Услышав такое, я пришел в ярость. Мне захотелось накричать на нее, отругать за подобные слова, но взгляд Мей меня остановил. Она больше не плакала. Ее глаза превратились в пустой лист бумаги, на котором более не было ни одного иероглифа. Она сказала, что неоднократно уже думала о том, чтобы свести счеты с жизнью. Но ей не хватает смелости. Если я откажу, то она бросится в реку и ее смерть все равно ляжет грузом на мои плечи. Потому что если бы не наша сегодняшняя встреча, то, возможно, она бы смогла смириться со своей судьбой.       Я чувствовал холодную решимость в ее словах и понял, что и в самом деле виноват. Исправить мне уже ничего не дано, так не все ли равно сколько теперь грехов я возьму на себя? Но я не убийца! Я даже не знаю, с какой стороны подойти к этому делу. Да и хватит ли у меня храбрости совершить такое со своей любимой? И так ли сильно я ее люблю, раз размышляю о подобном? Не вижу ли я в ее смерти шанс прекратить и свои мучения?       Я все никак не решался и видя мое замешательство Мей сказала, что мне требуется просто свернуть ей шею. Представляете, как ужасно это прозвучало! Словно она курица, которую следует пустить на вечерний бульон. Но Мей была непреклонна. Она сказала, что читала о таком способе в книгах и видела подобное на сцене в театре. Много времени это не займет, а смерть будет мгновенной.       Она села рядом со мной и расположила мои руки на своей голове так, как видела это в спектаклях. Я же был словно в дурмане, не понимая, что творю. Ведь это все во благо Мей. Это ее выбор. Разве я не должен ценить ее выбор? Если она все равно не намерена жить дальше, то, может быть, мое участие будет лучшей помощью? К тому же, разве не я отчасти виноват в том, что с ней случилось? Если бы я был более внимателен к ней тогда, то расспросил бы о всех печалях, что она скрывала. Если бы я не гнался за этими деньгами, покидая город, то смог бы уберечь ее от продажи в публичный дом. Я виноват и искупить эту вину могу, лишь облегчив ее страдания. Даже воины, проиграв сражение, предпочитают сами покончить позором, чем остаться жить в его тени.       Я зажмурился и резко повернул руки, как она мне показывала. Мей издала короткий звук, но тело ее продолжало оставаться напряженным. Я не справился. Даже с этим я не справился!       Оказалось, что лишить жизни не так-то просто. Либо я слабак, либо трус, но мои руки не могли повернуть ее шею достаточно быстро и сильно. Я совершил еще одно движение, но все тщетно. Мей застонала от боли. Вероятно, все, что у меня получилось, – это повредить мягкие ткани. Она захрипела и взмолилась, чтобы я уже наконец расправился с ней. Из ее рта посыпались бранные ругательства в мой адрес: что я никчемный, ни на что не пригодный, и она рада, что не стала мне женой, с таким мужем она бы точно пропала. А когда ей довелось познать тело других мужчин, то и вовсе не уверена, что я смог бы ее даже удовлетворить.       Вы не представляете, какие ужасные вещи она мне говорила!       Я был одновременно напуган, разъярен и полон жалости к ней. Я схватил руками ее тонкую шею и сжал, что было сил. Ее тело забилось в лодке, как пойманная рыба, но я не мог остановиться. Я словно выжимал из нее нашу любовь, наши мечты, наши разговоры в чайном домике.       Не знаю, сколько прошло времени, но, когда я понял, что она больше не дышит, то с ужасом отбросил ее на другой конец суденышка. Я быстро погреб к берегу, стараясь не смотреть на нее. Выбрав самую темную пристань в Портовом районе, я выбрался на берег и, шатаясь, словно пьяный, помчался в сторону дома.       Возможно, вы уже знаете об этом преступлении. Как только Мей нашли, разговоры в городе не утихали несколько дней. Все только и говорили о том, как жестоко и хладнокровно безжалостный убийца загубил жизнь молодой девушки, что только монстр способен на такое… Так вот, теперь вы знаете, что я – тот самый монстр. А еще вы знаете, что на самом деле творилось у этого монстра на душе. Ни о каком хладнокровии, расчетливости и безжалостности речи и быть не могло. Когда я стоял у ее тела – в тот день, когда ее нашли – то дрожал от ужаса. Я бесхребетный трус, который не смог найти иного выхода. А может быть, я совершил достойный жест: помог человеку смыть свой позор.       Кто будет мне судьей?