— Семь месяцев назад —
Сначала Чуя не понял, почему Куникида попросил его зайти в кабинет первым. Он просто позволил ему и Рампо уйти на полчаса к Фукудзаве, пожал плечами и дёрнул за ручку. По тому, что дверь была открыта, стало очевидно, что внутри уже кто-то был. И Накахара ожидал увидеть многих… и многое. Но жизнь была саркастично проста в своём полном отсутствии чувства юмора. Она подсунула ему одновременно логичнейший среди возможных и самый абсурдный вариант из всех. В кабинете уже горел свет — ещё один признак посетителя внутри. Четыре грузных и откровенно старомодных рабочих стола из лакированного на много слоёв дерева сторожили углы комнаты. Вещи, оставленные на них, были в порядке и стояли на своих местах. Прежними были стены с винтажными обоями зелёного оттенка с ненавязчивым рисунком, чем-то похожим на геральдические лилии. Стеллаж с бумагами, который занимал всю дальнюю стену бесконечными рядами и этажами ящиков, тоже никак не изменился со вчерашнего вечера. Даже нового мусора за ночь не появилось. Сюрприз ждал аврора у долгое время пустовавшего рабочего места прямо напротив его собственного. Накахара выронил из рук шляпу, которую приучал себя снимать в помещении. Чую встретил его напарник. Его бывший напарник. Осаму Дазай. Своей чёртовой персоной. Без тени сомнения — он. Те же ветром причёсанные каштановые волосы и карие глаза. Та же улыбка, которая в этих глазах не отражалась, которую демонстрировали так часто, что она утратила свой смысл. Знакомая манера опираться на край стола и вкус в одежде, пусть костюм и выглядел менее опрятно, чем обычно. И даже проклятые бинты на месте! Нет, их словно стало, вот уж с ума сойти, больше. Больше выглядели и мешки у Осаму под глазами. В придачу к этому у него по сравнению с воспоминаниями, лицо казалось более тощим и скуластым. Одним словом Дазай походил скорее на призрака самого себя, пропавшего столько месяцев назад. И лучше бы ему им и правда быть, потому что приведению не больно, когда в него летит стул. — Выблядок! — выкрикивает Чуя, запуская в незваного гостя мебелью с помощью магии. — Я тоже рад тебя видеть, — стул перехватывают заклинанием, а вот от запущенного следом пресс-папье приходится просто увернуться. Звучит грохот от падения довольно увесистого предмета на пол. Накахара в шаге от того, чтобы полностью проигнорировать должностную инструкцию. Злоба и обоснованная, и иррациональная сейчас просто закипали в нём, становилось трудно дышать в привычном ритме и ещё сложнее думать. — Год, — голос Чуи походил на звериный рёв. — Год! Ебучий год тебя не было и это всё, что ты можешь мне сказать?! Зрелище внушало даже без крика. Накахаре были присущи живая мимика и экспрессивные позы, но ярость демонстрировала это в полной мере. Не раздражение или минутная злоба, а именно полноценное бешенство, как сейчас. Со сжатыми в кулаки руками, порывистыми движениями, каждое из которых походило на удар, обнажёнными в оскале зубами и одним из самых тяжёлых взглядов, что знали эти стены. Он холодный, одновременно отталкивающий и не дающий пошевелить и мышцей, от него не спрятаться, его не забыть. Не было сомнений — у Медузы Горгоны, если бы она и впрямь существовала, были бы такие же голубые глаза. Дазай не без причины готовился к запуску в него других предметов. Пусть руки были подняты в примирительном жесте, из левой не выпускали палочку, а взгляд провожал каждое шевеление Накахары, за которым могло последовать заклинание. — Как раз хотел с тобой обсудить это, — уже без улыбки. Знал, как это действует на нервы. — Из-за долгого отсутствия меня нельзя просто восстановить в должности. Мне нужно четыре месяца пробыть на испытательном, под руководством действующего аврора. Я уже сказал Фукудзаве, что попробую тебя уговорить… Пиджак сковывал движения после пары энергичных махов рукой. Чуя встряхнул плечами, чтобы немного успокоиться, а шов встал на место. На пару субъективно слишком долгих секунд стало слышным тиканье часов, висевших над входом в кабинет. Никто не делал ни шага. Невербальным заклинанием Накахара повесил обронённую шляпу на крючок у двери. После медленно вернул взгляд на Дазая. Движение настолько неестественно плавное, что казалось, будто в его шее возник шарнир. — Ты что? — тихо и медленно, словно по слогам, спросил он, хотя в этом не было необходимости. Осаму не расслаблялся. Слишком хорошо знал собеседника и его гнев очередями вспышек. Однако и бояться он не собирался. Взгляд держал всё также, словно не прошло и дня с их последней ссоры. Но проблемой было то, что прошло, и они оба знали, сколько именно. Это не было очередным срывом из-за пустяка, который даже не требовал извинений. Не было конфликтом, который они забудут за новым, более свежим. Не было руганью от скуки. Это был трёхсот восемьдесят третий день, как Осаму Дазай бесследно исчез. — Мне нужно, чтоб меня прикрепили на испытательный срок к действующему аврору, — сухо чеканил тот, кого когда-то окрестили Гримом аврората. — И я предложил твою кандидатуру. В отличие от карих глаз, которые сейчас казались непроницаемыми, голубые походили на бушующее море. Оттенки эмоции сменялись на лице Накахары подобно волнам, и, кажется, близилась девятая. — Мразь! — Переход с почти шёпота сразу на крик. На удивление в воздух ничего не взмыло, Чуя лишь сделал пару шагов навстречу. Дазаю невероятных усилий стоило не двигаться, но он знал, что подобное лишь раздраконило бы вторую сторону. Он вообще старался лишний раз не шевелиться, пока того не требует ситуация. Позволил сократить дистанцию, даже схватить за жилет. Сейчас нужно быть особенно аккуратным. — И с чего же ты, позволь узнать, решил, что я кинусь тебе помогать? — шипел сквозь зубы Чуя, сжимая в кулаке складки чужой одежды. Разница их габаритов ничего не значила, Накахара настолько не обращал внимания на рост соперников, что это становилось заразительным. Да и, будем честными, силы в нём было намного больше, чем ожидаешь после первого взгляда. Но Осаму не позволял себе ни моргать, ни шататься, пока его трясли за жилет. — Интуиция, — коротко ответил Дазай. — Интуиция… — эхом вторил Накахара, кажется, готовый теперь уже рассмеяться. Но не звонко и заливисто, а как гиена над жертвой. — Он на год уходит в никуда и надеется, что его выручит, блядская, интуиция! Пальцы в перчатках разжались. Чуя развернулся и неспешно направился к своему столу. Между ними снова были лишние шаг-два расстояния. Осаму подумал, что это очередная пауза перед новым выплеском гнева. Обычно он сильнее радовался своей правоте. — А что ж не сразу, мать твою во все щели, сила дружбы?! — голос аврора был громким, но прежних децибел уже не достигал, он опёрся руками о столешницу и на время замолк. Снова стало слышно часы. Дазай кожей чувствовал, что нужно переждать: скоро будет тихая злость и на сегодня всё. Словно вторя его мыслям, Накахара шумно выдохнул. Он всё ещё был напряжён. Это было видно по крутым изгибам, которые формировали руки и плечи, по опущенной голове. Тем не менее Чуя пытался сбить пелену эмоций перед глазами. Дыхание нормализовалось, руки поправили волосы, перекинув всю их массу на левое плечо, после пальцы начали быструю дробь по поверхности рабочего места. — А знаешь что? — голос звучал практически обычно. Пока к собеседнику не разворачивались. — Будь по-твоему. Дазай прищурился и позволил себе наконец одёрнуть перекошенный жилет. Палочка всё ещё наготове на всякий случай. А с Чуей случаи бывали всякие. Особенно в моменты, подобные этому. Триумф почему-то не чувствовался. Накахара легко развернулся и присел на край стола, хоть дальше он говорил тише, взгляд его не стал дружелюбнее ни на йоту. А значит глаза опять нельзя было отводить. — Эти четыре месяца будут Адом на земле. Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты вернулся, и под скулёж уползти туда же, куда ты пропал, Осаму Дазай.***
У Чуи была странная мания всегда забираться повыше. Дазай до сих пор не понимал, как он в школьные годы не попробовал залезть на Гремучую иву. Зато Накахара мог днями не слезать с метлы и знал несколько способов выйти на крышу замка Хогвартса. Просто так, подышать. Осаму эту навязчивую любовь к высоте объяснял наличием у напарника лёгкой адреналиновой наркомании. У него самого же была не менее странная идея — зачем-то всегда лезть за Чуей. Как последний объяснял себе такой хвост, Осаму не знал. Возможно, через запущенную адреналиновую наркоманию. Однако факт оставался фактом: просили сгинуть его не сильно чаще, чем на земле. Когда они оба начали подготовку в авроры, подобное по логике должно было кончиться, всё-таки Министерство магии было преимущественно подземным сооружением. Но привычки Накахары оказались сильнее. Он нашёл изящный путь решения проблемы — создал себе порт-ключ, ведущий из кабинета в укромный угол, который образовывали две встречающиеся крыши соседних зданий в квартале от входа на место работы. Честно, Дазай даже первые несколько дней не понимал, как и куда напарник пропадал, но только первые несколько. По старой традиции все тайные места Чуи рано или поздно становились их тайными местами. Именно поэтому Осаму ни капли не сомневался, когда в обеденный перерыв рыжая макушка исчезла из виду. Он просто прихватил с вешалки увесистое пальто и без лишнего стеснения заглянул в один из ящиков чужого стола. Даже с выбором предмета для портала была косвенно связана своя история. Что иронично, скорее у Дазая, чем у Накахары. Чуя имел очевидно сложные отношения с алкоголем. Осаму сказал бы, что это была чистой воды невзаимная любовь: не смотря на наличие вкуса и способность в полной мере оценить хороший напиток, аврор ну очень быстро терял презентабельный вид от практически любого градуса. А с волшебным спиртным всё было совсем тяжко. В восемнадцать они решили отметить начало подготовки, попробовав огневиски, и Чуя просто безбожно им отравился. История до сих пор не знает, что послужило тому причиной: специфика организма тогдашнего курсанта или то, что они как живущие впроголодь стажёры купили явную подделку под известную марку напитка. Итог был один — Накахара зарёкся пить любое зачарованное поило. С тех пор священная обязанность пить со старшими по званию, которые в большинстве своём игнорировали маггловские заведения, была всецело возложена на Дазая. Именно поэтому Чуя не мог знать, что Осаму так завораживало в когда-то отобранном у него коробке спичек с логотипом магического бара. Самому Накахаре просто нравилось броское сочетание цветов и надпись «Lupin». Досточно яркая вещь, чтоб цеплялся глаз, но достаточно обычная, чтоб не вызывать вопросов — идеально для порт-ключа. Взглянув на ещё один отголосок своего прошлого, Осаму всё-таки прикасается к нему. Телепортация таким способом не являлась чем-то приятным, но она была объективно самой простой из того, что пробовал аврор. Ему хватило сил и сноровки остаться стоять на ногах по окончанию перемещения, лишь слегка пошатнувшись при приземлении. На улице было холодно, но солнечно, что для Лондона не сильно свойственно. Пальто запахнули получше. Чуи рядом не было. Точнее — его не было на крыше. Яркая копна волос быстро выдала напарника внизу, когда тот вышел из магазина на противоположной стороне улицы. Дазай пригляделся. Накахара явно направлялся к лазу обратно наверх, сжимая что-то небольшое в руке. Возникла догадка, которая подтвердилась сразу же, как второй человек ступил на облицовку крыши. Спускался он за сигаретами и зажигалкой. — Ты настолько не рад моему возвращению? — Дазай нарочито улыбался, поигрывая голосом. Уже второй раз за день он не званый визитёр. Говорят, что стабильность — признак мастерства. А вот у Чуи уже нет запала и желания поднимать шум. Более разряженной обстановку этот факт совсем не делал. — Что ты тут забыл? — рявкнул аврор, открывая пачку. — И что значит твоё «настолько»? Дазай держался на уважительной дистанции, оперевшись спиной на стену стоящего вплотную здания на несколько этажей выше того, на котором они стояли. — Ты практически не куришь, я же знаю, — на этих словах на него бросили злобный взгляд снизу вверх. Накахара терпеть не мог все его «я же знаю», по иронии судьбы, Осаму знал и это. — Обычно это значит, что тебе плохо. Чуя отвернулся от ветра, чуть надвинул шляпу, немного повозился с новой зажигалкой и зажёг одну из сигарет. Пачку и прочее убрали в карман верхней одежды. Ох уж это его странная идея о том, что кожаную куртку-авиатор можно носить поверх классики, которая была негласным дресс-кодом. — Может я успел заделаться заядлым курильщиком, — непонятно зачем, лишь бы наперекор процедили сквозь зубы прежде, чем выдохнуть дым вперемешку с паром от дыхания. — Маловероятно, — Дазай опустил взгляд вниз, на ту улицу, где изначально увидел свою пропажу. — Курильщики обычно имеют свою зажигалку, а ты из-за того, что дымишь раз в вечность, успеваешь их терять, поэтому вынужден или воровать у меня спички, или покупать каждый раз новую вместе с сигаретами. Как сейчас. Я ведь прав? Чую происходящее так бесило, что он невольно подавился во время слишком долгой затяжки. Осаму позволил себе слегка улыбнуться, пока был отвёрнут. Всегда забавило, как его всезнайство и наблюдательность порой вставали людям поперёк горла. Однако прошла ещё минута, собеседник неожиданного для него продолжил тему и внутри стало как-то противно от собственного злорадства. — Давай ты сейчас пораскинешь своим шибко умным мозгом и сам поймёшь, как мне, — с всё ещё першащим горлом Накахара зажал меж зубов сигарету и начал монотонно перечислять. — Я полгода работал исключительно с тобой. Ты устроил скандал, когда я когтями выдрал себе командировку к Верлену, чтоб хотя бы подышать одному. Истрепал все нервы по возвращению… Чужие слова противно скребли изнутри. Даже не уши, тошнотворное обволакивающее чувство выстилало внутреннюю сторону грудной клетки. Словно курил тут не Чуя и далеко не просто сигареты. Но Дазай знал, что худшее впереди. Оставалось просто закрыть глаза и молча признать, что напарник прав. Осаму определённо нужно было знать меру. Для него дела были игрой, а Накахара был тем, с кем он практически не мог проиграть. Это увлекало, вдохновляло, от каждого успеха хотелось ещё. Дазай в этом плане был типичным Рейвенкло: не имел конкретной цели, лишь бесконечный путь самосовершенствования в интересующей сфере. Поэтому его не могли пресытить ни блестящее окончание подготовки в авроры, ни становление чуть ли не живыми легендами в самом начале самостоятельной карьеры, только новый прыжок выше головы. Душа просила большего и Чуя казался ключом к этому. Проблем было две: то, что сам Накахара был много более приземлённым слизеринцем, и то, как дальнейшая судьба жестоко контрастировала с их неразлучным периодом. — А потом смерть Одасаку, — Чуя пустил пару колец и стряхнул пепел с кончика сигареты. — Я тебя в дрова пьяным из бара забрал, побоялся одного оставить. Настолько дерьмово ты выглядел. Неделю ты лежал у меня на диване с видом псины бродячей, у которой никого больше нет… Погода вокруг и будничная суета внизу мозолили глаза контрастом с тем, что внутри. Такие разговоры нужно начинать в дождь, чтобы казалось, что паршиво не одному тебе, а всему миру. Британский климат, видать, тоже на стороне Накахары, раз подкинул такой нетипично прекрасный денёк. Но Осаму сам решил придти сейчас, сразу, поэтому терпел. У Чуи всегда несколько неровно шёл голос на эмоциях. Даже когда он не кричал, тон иногда подскакивал. Табак это усугублял. Дазай смиренно впитывал, стоя, словно преступник, которому в последний раз зачитывают список его прегрешений на ступенях гильотины. — И вот вроде всё — ожил на месяц. Ты уверял, что всё!.. — Надлом. Так говорить Накахаре было банально больно и неудобно. Горло приходится прочистить, чтоб продолжить с более низкого звука. — Но я возвращаюсь с миссии на трое суток и слышу, что ты два дня как молча уволился и пропал. И всё ебучее Министерство магии решает подойти ко мне, спросить, как ты. А когда слышит, что не знаю, — идёт, блять, по второму кругу, узнавать, что же между нами произошло, раз ты даже мне ничего не сказал. А я не знаю, что у нас произошло! Я за четыре дня до этого от тебя спасибо услышал раз в пятый, наверное, за десять с лишнем лет знакомства… Очередная затяжка, самообладание аврора сдавало и конец Накахара выдаёт, всё-таки повысив голос: — Вот какого было мне! Чуя смотрел с вызовом. Ждал выпада, выхода на эмоции, оправданий, защиты — чего-то. Он сам не знал, просто хотел сопоставимого со своей реакцией. Но Дазай молчал. Этого времени было достаточно, чтобы обо всём сказанном пожалели, а сигарету докурили и выбросили. Заговорил он лишь тогда, когда зазвучали чужие шаги по крыше. — Я планировал совершить суицид, — это была самая нелюбимая у Накахары манера: разговаривать тихо, безэмоционально, с глазами в пол, но зачем-то с инородной лёгкой улыбкой. — И не хотел, чтоб кто-то на работе об этом знал. Хотел, чтоб вы думали, что я просто сбежал куда-то и, не знаю, вытягиваю деньги из магглов, изображая экстрасенса. Или просто живу в бесконечной чреде женщин и алкоголя. Главное, чтоб не знали, что я просто сдался. Чуя остановился. Он не говорил ни слова. Их взгляды не могли пересечься. Только отсутствие дальнейших шагов подсказывало Осаму, что его слушают, что надо продолжать. Солнце всё также неуместно играло со светом на свежем снегу. Он пока был удивительно чистым для мегаполиса. — Но у меня ничего не вышло. Трижды. В последний момент всегда становилось слишком страшно. Загонял кровь заклинанием обратно в вены, — Дазай приподнял левый рукав. Значит Чуе не показалось насчёт бинтов, —… прочищал желудок после таблеток, резал петлю, — В этот раз указали уже на повязку на шее. — Так месяцев девять. В отличие от голоса напарника у Осаму он практически никогда не прыгал по тональностям. У него была другая крайность — отталкивающее спокойствие. Речь звучала так, словно её зачитывал с листка бесталанный диктор без понимания самого явления логических ударений. Касательно содержания слов в голове творилась такая каша, что непосредственно в эту минуту Накахара побрезговал бы туда лезть. Не сейчас. Пусть договорит. — А потом меня начали находить дементоры. Где я их ожидал и не ожидал увидеть. Где их вообще не должно было быть по законам здравого смысла. Кажется, моё состояние их манит. И я понял, чего боюсь больше смерти. И уж точно не жажду, как её. Чуя невольно вспомнил, как им пришлось присутствовать на казни через поцелуй дементора. Один из худших дней на работе. Преступник был психопатом, явно заслужившим всех мук мира, и настолько опасным, что пришлось вызвать их, но сам процесс не мог не отталкивать. Высасывание души было чем-то проклятым, неестественным, противным самой человеческой природе. Те пустые глаза, та безвольная физическая оболочка, что оставались после, ощущались столь мерзкими, что не давали шансов почувствовать даже мрачную радость отмщения за жертв. Дазаю не нужно было озвучивать, что после каждой встречи с дементорами он тоже вспоминал именно это задание. Потеря души не была избавлением, которым он считал кончину, она являлась полностью противоположным состоянием. Жалким заточением в теле чего-то, что уже не человек, но всё ещё ты. — Но я также обнаружил, что уже не могу ничего им противопоставить. Впервые с начала чужого монолога Накахара пошевелился. Вроде сказанное было простой фразой с очевидным смыслом, но голова невольно наклонилась в немом вопросе. Ему почему-то не хотелось принимать услышанное. Оно казалось абсурдным. — Я больше не могу вызывать патронус, Чуя. — Дазай подтвердил чужую догадку и взял небольшую паузу. Тишина на крыше была не такой, как в кабинете. Точнее она просто тишиной не являлась. Гул машин, разговоры людей, взмахи крыльев голубей — хоть что-то звучало каждый миг. Но тем не менее, казалось, что сейчас они абсолютно одни. Накахара не знал, правильно ли сделал, что остался, или стоило просто вернуться в кабинет, игнорируя чужую исповедь. Было скверно. И телу, так как он выходил на минут пять и поэтому не утеплился должным образом, и голове, ведь у Дазая явно талант всё запутывать. Потеря патронуса говорила о многом. Это было не рядовое заклинание, к которому можно просто потерять сноровку, если долго не практиковаться. Доступная далеко не всем волшебникам магия, таившаяся в процессе, требовала незаурядного мастерства и сильного духа. Понимать, насколько человеку нужно сломаться, чтоб утратить подобное, не хотелось. Была и более глупая и поверхностная причина, по которой что-то внутри противилось принятию чужих слов. Они умели вызывать патронусы. Оба. Со старших курсов школы и всегда, кичились этим, высчитывали, кто научился раньше, применяли в бою. Осознавать, что теперь это не так, было сродни попытки представить сахар солёным. Так просто не должно было быть. И всё же даже это не отменяло наломанных дров. — Надеюсь, ты не считаешь, что один монолог заставит меня всё забыть, — озвучивает свои мысли аврор. — Если б я хотел тебя разжалобить, то признался бы за алкоголем, — не таясь заявил Осаму. — Пьяным ты сентиментальнее, да и я, быть может, пустил бы слезу. На трезвую уже давно не выходит. Как же Чую выводила эта привычка говорить всё с полуулыбкой. Дазай действительно настолько плохо выражал собственные эмоции или думал, что это делает его загадочнее и драматичнее? Скорее всего — всё и сразу. Но подобное было уже чуть ли не традицией, поэтому являлось ожидаемым. Чего Накахара не ждал, так это продолжения разговора. — Причина в другом. Мы всегда работали на доверии, — Осаму впервые за долгое время перевёл взгляд с городского пейзажа на собеседника. Так его выражение лица вымораживало лишь сильнее. — И я не могу допустить, чтоб ты считал, что я тебе не доверяю, Чуя. Накахара поморщился тому, как приторно и не к месту это звучало. Дазая это забавило, что он не скрывал. Вот теперь это было искренне. Чуть криво и небрежно, даже немного нескладно, с мелкими морщинками в уголках век. — У тебя больное понятие о доверии, ублюдок. — Возможно. Но у тебя тоже. Ещё мгновение-другое молчания. Уже не враждебного и искрящегося, но всё равно некомфортного. Чуя вздохнул и решил взглянуть на часы. — То есть вернулся ты даже не из раскаяния, а из страха? — бросает он отодвигая рукава куртки и рубашки под ней, чтоб увидеть циферблат. Нормальный человек услышал бы в этом упрёк, если не попытку оскорбить. Это она и была. Но сейчас на крыше с ним был Дазай, а к нему стандартная логика была неприменима, поэтому он даже бровью не повёл. — Обычная жизнь явно отвергла меня, — развёл руками Осаму. — Как и смерть, впрочем. Я пришёл в единственное место, где меня всегда примут. Кажется, обеденный перерыв уже кончился и они семь минут к ряду прогуливают работу из-за этого идиота.