Россия пидорам не верит.

Ебучий час пик. Толпы людей, всё равно что поток воды, плыли по метро, превращаясь из отдельных личностей в стадо тупых овец. И среди всего этого стада Егор казался живее живых. Да, мать его, он всё равно что светлячок в темном небе. Летит на крыльях любви, чтобы успеть туда, куда уже всё равно опоздал. Каждый прохожий уже успел повесить его на люстре за такое глупое, воодушевленное лицо, с которым он мчался по лестнице, наверх, к промозглой осени. Возможно, и не к ней. Никто ж тут не знает, куда прёт эта зараза. Но, ох, уж Егор знает, куда он так мчался. И знал, что пизды ему точно дадут за опоздание. Узнать знакомую спину в черной кожанке было слишком легко. Легко настолько, что Егор без раздумья влетает на неё, как кот. Знает же, что его удержат даже так. — Пидор ты гадкий, я долго тут должен был мёрзнуть, перед тем, как увидеть твою наглую рожу? — Дима кривиться, но глаза выдают его с потрохами: рад этой длинноволосой бестии. — О-о-о, ну прости! Я же не мог не выглядеть сегодня сногсшибательно? Всё-таки, мои выходные слишком редко случаются, чтобы не порадовать себя, — Он спрыгивает с мужчины и незаметно переплетает их пальцы, сжимая руку. – Итак, ты говорил, что сегодня мы проведем весёлый вечер? — Я такого не говорил, я лишь сказал, что мы давно не гуляли. - Разве это не одно и то же? Егор бегло осмотрел, смотрит ли кто-то на них, и, убедившись, что нет, положил вторую руку на щёку возлюбленного. — Нет, — Дима быстро чмокает мужчина в губы, а после ведёт вперед. — Пошли, а то я тут сдохну от холода. — А нехуй в кожанке гулять, герой блять. — Мам, прекрати учить жизни. — Для тебя только папочка, — Егор ржёт, и Дима делает себе заметку напомнить об этом чуточку позже. Ага, папочка. Канцелярская блять. — А мне скажут, куда мы идём? — Нет, не заслужил. — А тебе точно двадцать восемь, а не тринадцать? — Мне пятнадцать, а ты педофил-врач, дорогой. — У-у-у-у, да мы сюжет Лолиты. — Ты сюжет артхауса психически больного режиссера. — Признай, что ты любишь этот артхаус. — А если скажу, что нет, что сделаешь? — Заплачу и нажалуюсь Диве. — О боже, избавь меня и себя от его нотаций про хорошие отношения. Он и так считает нас припизднутыми. — А мы не такие? — Мы интеллектуалы. — А-а, ну, тогда понятно. Дима обожал тишину. Вот когда мысли не мешают, идти легко, а в ебало ветер дует. Но с Егором и болтовня казалась хорошей. Иногда они не могли заткнуться и на секунду, а иногда молчали так, будто были отроду немыми. И сейчас они тоже молчали, шагая к парку. Погода так и пела слезные серенады, но это даже радовало. Солнце порядком достало Диму. Вообще, он не думал куда-то звать Егора гулять, но дома стало душно, а руки сами написали сообщение об прогулке. Он даже не понял, что написал, пока ответ не пришёл. Почему в тот момент его башка была пуста, Дима всё ещё не понимает, но догадывается, что в последнее время слишком много работает. А потому и всё бесило. Старенький парк встретил их настолько радушно, насколько мог. Опавшие листья шуршали под ногами, а оставшиеся на деревьях создавали лёгкий шум, который только успокаивал. Асфальт под ногами потрескался давно, а сквозь его трещинки виднелась пожухлая трава. Они любили этот парк. Все обещания властей по его восстановлению были всё равно что обманом, а потому он находился в состоянии "заброшен, но обитаем". Прохожие, такие же, как и они, ностальгирующие по светлым временам, попадались редко, от того парни могли особо не скрываться. Егор с улыбкой берёт в руки лицо Димы и заглядывает в глаза. Всё ещё молчат, пока Слеедев не прерывает эту тишину. — С каких пор у тебя такие синяки род глазами? — Он осторожно проводит большими пальцами под глазами Стихинëва, приближая своё лицо. —С того момента, как тебя встретил, — Дима ухмыляется и первым тянется за поцелуем. Скучал. Они виделись три дня назад, но казалось, что прошло больше месяца. Дима снова чувствует вкус персикового бальзама на родных губах, и ту приятную пустоту в голове во время поцелуя. Егор отстраняется первым и хитро смотрит на Стихинëва. — Признай, скучал по мне. —Нет. — Ты всегда плохо врал, — Слеедев оставляет мимолётный поцелуй на уголке Диминых губ и идёт дальше. Молчать уже не хочется, потому они снова говорят обо всём, что произошло за эти три дня. Да, они переписывались, но этого было мало, да и Слеедев большую часть отсутствовал в сети, в связи с работой. Ебучие люди, что б они не травились всякой хуйней и лучше сидели на жопе ровно. Тогда и Егору не пришлось бы до остановки сердца гонять на старой доброй газельке на пару с Гошаном. Кстати про Гошу… — И ты представляешь, он заболел! Он! Черт лысый, который за всю мою жизнь ни разу даже выходного не взял! И может, за свою тоже… Подставили какого-то другого водителя пацан ваще молодой, только уник закончил что ли. И смотрит на меня так, будто я его сожру — Так ты всегда так смотришь, будто сожрешь. — Вот не надо, я нежными лепестками роз смотрю. Дмитрий останавливается и пристально смотрит в глаза напротив. Чёрные омуты. Где этот дьявол лепестки роз нашёл, Стихинëв не ебет. В этих глазах танцуют угольки ведьминского шабаша, огня жертвоприношения и, ладно, уютного костерка перед сожжением. — Пока вижу только демона, который дыши съедает. — Невинных детей? —Невинных детей. — Мой взгляд не нежный, да? — Даже на каплю не нежный. — Не романтик ты. — Не неженка ты. Они вышли к берегу реки, где пожилая старушка кормила уток. Те трясли хвостиками, крякали и топтали померзшую траву своими оранжевыми лапками. Егор тут же устремился к потертой скамейке, присаживаясь на неё. Одна из уток с интересом поглядела на него и потопала в его сторону. Вальяжно, словно королева, утка покружилась вокруг ботинок Слеедева, ожидая, когда тот что-то подбросит. Тот вопросительно поглядел на Диму, но тот уже доставал батон. — Серьёзно? — Для тебя взял, голубок, — Он усмехнулся, передавая половину батона Егора. От своей половинки он отломал маленький кусочек, покатал его, и кинул рядом с уткой. — Ой как смешно, петух, — Егор повторил его действие, смотря на то, как утка довольно хватает хлеб. Кажется, её друзья поняли, что пришли ещё два кормильца, потому весёлой, наглой гурьбой потопали к паре мужчин. Бабушка удивлённо проводила глазами ушедших уток. Она повернулась к ним лицом, и Дима заметил, что старушка стояла с сигаретой в зубах. Ему даже показалось, что это та женщина, которая на прошлой неделе ударила его пакетом за то, что он не уступил ей место в маршрутке. Удивительные люди у них живут. — Покормить бедных пришли? Это хорошо, хорошо… Вы только рано что-то, они ещё не все прилетели. А чего тут делаете хоть? — Голос у бабушки был нежный, когда она говорила про уток — Гуляем просто, — Отвечает Слеедев, и женщина странно смотрит на него. — Ой, а не вы ли вчера к нам приезжали, когда деду плохо стало? Как я вас не узнала, вы ещё Тишку нашего погладили! — Здравствуйте, как чувствует себя дедушка? — Он выдавил из себя скромную улыбку. — Да хорошо с ним, хорошо всё, ой, спасибо, что приехали, а то Володя мой с сердцем так мучается… Старуха погрузилась в долгие рассказы про Володю своего, да сердце больное, а Дима задумчиво стал глядеть на реку. Может, выйдет, как утки, уплыть. И как назло батона ещё было дохера, тут как минимум полчаса сидеть. Он переглянулся с Егором, как бы намекая сваливать. Тот еле заметно кивнул и стал бросать в уток чуть ли не весь батон. — Прошу прощения, но мы сейчас уходим, у нас дела есть ещё, — Спокойно проговорил Дмитрий, бросая в утку последний кусок хлеба. — Заболтала я вас, да? Вот и Володя говорит… ой, всё, бегите, бегите, женам вашим привет, вы ж женаты наверняка! — Передадим, — Дима улыбается и берёт Егора за руку, уводя подальше от уток и болтовни. Они прошли несколько метров, прежде чем Егор начал смеяться. — Не ебу, кто это, и не уверен, что я к Володе какому-то ездил, но ты бы видел свои глаза, когда она начала болтать! — Егор снова засмеялся, и Стихинёв не сдержал улыбки. — Не голоден? Не хочешь забежать в кафешку какую-нибудь? — М-м, кофе только хочу. Ладно, и пончик. Нет. Синнабон хочу! — Ну, пошли. — Пошли.