- Блять, Юр, прости… - виновато тихо шепчет Шибанов, утыкаясь лбом в его плечо и вздрагивая.
От позора хочется сквозь землю провалиться, от ощущения стекающей по ткани нижнего белья спермы, как у подростка, увидевшего первый раз голую девушку на игральной карте, становится мерзко; от едва различимого в темноте короткого выдоха чуть выше уха (скалится, сволочь, смешно ему) хочется зажать уши и больше никогда в жизни не смотреть в его глаза.
- Все хорошо… - Юра улыбается, но старается скрыть насмешливые интонации в голосе. Он и ожидать не мог, что после месяца воздержания подполковник Шибанов кончит раньше, чем он успеет снять с него хотя бы джинсы, по которым сейчас расползалось теплое вязко пятно.
Мишу перетряхнуло в тот момент, когда Юра только коснулся ширинки. Тот, кажется, и сам не ожидал, успел только судорожно втянуть воздух, уткнуться в его плечо и вздрогнуть, прежде чем оба поняли произошедшее.
Юра мягко провел ладонью по жестким, едва вьющимся волосам и спустился к шее. Он осторожно скользнул под ворот свитера и пальцами погладил напряженные мышцы. Миша выдохнул, не рискуя приближаться ближе, чтобы не испачкать еще и чужую одежду. У него, конечно, была стиральная машинка, но питерский мокрый климат не располагал к быстрой сушке одежды особенно дождливой осенью. А его джинсы вряд ли подошли бы полковнику. Хотя есть в этом что-то забавное: явно короткие не по моде джинсы на длинных Юриных ногах…
Шибанов неловко усмехнулся. Надо было оторваться, чтобы переодеться, а в идеале - сходить в душ. По-быстрому, как утром: 3 минуты и свеж, прекрасен, бодр. Но Юра не спешил его отпускать, положив другую руку на ремень его брюк.
- Прости, - уже смелее и спокойнее повторил Шибанов, поднимая голову и встречаясь с блеснувшими в темноте глазами мужчины.
- Я не думал, что ты настолько… - он коснулся пряжки и скользнул дальше, к язычку, чтобы выправить его и расстегнуть ремень, - темпераментный. Как же ты тут полгода без меня справлялся?
- Плохо, Юрий Иванович, очень плохо, - он перехватил его руку за запястье, - разрешите привести себя в порядок?
- Разрешаю, - усмехнулся Брагин и отступил первым.
Миша, не включая света, скользнул в ванну, закрыл дверь и услышал щелчок выключателя совсем рядом. Юра решил повесить их одежду на плечики. Строго говоря, благодаря Юре плечики тут и появились. Это ему всегда важно, чтоб одежда выглядела если не идеально, то аккуратно. Миша же предпочитал обычные крючки в прихожей, только форма хранилась всегда выглаженной и постиранной на плечиках и в чехле, чтоб даже случайная соринка не попала.
Юра постучал в дверь:
- У тебя водка есть?
- Обижаешь, - раздеваясь, протянул Шибанов, - у меня для того случая даже виски найдется!
- Еще скажи, в холодильнике еда есть! - Юра привалился к стене и бесшумно потянул за ручку. Глупая, еще со времен студенчества сохранившаяся шалость - подглядывать друг за другом.
- Естественно! В морозилке пельмени. И заметь, на этот раз - не по скидке, - усмехнулся Шибанов, отправляя джинсы вместе с нижним бельем в стиральную машину.
Юра неожиданно для себя почувствовать, как по щекам разлился теплый румянец. Не одному Мише было тяжело целый месяц держаться.
Брагин ушел на кухню, так же бесшумно закрыв дверь, но будучи уверенным, что Шибанов его спалил, просто не успел отреагировать.
Миша включил прохладную воду, стянул оставшуюся одежду и залез под душ. Как же ему надоела холодная вода за последний месяц. Ему казалось, что совсем скоро он просто будет замораживать лед, а потом в нем купаться. Потому что каждое утро последние две недели он просыпался от болезненного стояка. Он чувствовал, как до рвотного рефлекса тянет живот, как капли смазки проступают на нижнем белье, как гулко ударяется сердце о ребра, а удары шумят в ушах, перекрывая будильник. Впрочем, в таком же состоянии он и спать ложился.
Крутился почти до трех часов ночи на кровати, чтобы хоть просто удобную позу найти и не ассоциировать ее с сексом или не представлять, как Юра в очередной раз наваливается на него во сне.
Шибанов медленно вспоминал, с чего все началось. Ну подумаешь, проштрафился. Ну застрелил он этого несчастного бандита! Эка невидаль! Не всегда ж ему приносить в зубах товарищу полковнику живых преступников и мило улыбаться. И у опытных оперов бывают осечки. К тому же, ситуация: либо он, либо его. А этот… Устроил ему скандал похлеще генералов. Возмущался, что это непрофессионально, что надо было установить слежку, а не пытаться задержать у всех на виду, что теперь в суд дело передать будет намного сложнее. Если б Мише платили за каждую такую претензию, то в мире закончились бы деньги.
А Шибанов стоял и как дурак молчал. Точнее, молчал он как умный, понимая, что под горячую руку Брагина попадать - себе дороже, даже если вы спите друг с другом почти десять лет и в любви признаетесь, но выглядел как дурак. И сам чувствовал вину, но вернуть назад ничего нельзя. Приходилось только мириться с результатом.
А Юра все больше распалялся и, в конце концов, устав от покорно молчащего оперативника, опустился в кресло и устало произнес: "Раз ты так туго стал соображать, то ближайший месяц нас будут связывать только рабочие отношения. Считаю своим долгом напомнить тебе принципы работы и показать на личном примере". Миша только усмехнулся, уверенный, что Брагин сдастся первым. Но куда там! Мало того, что он сдержал свое обещание, так и фраза "рабочие отношения", оказывается имела сразу несколько поправок:
Поправка номер один: Миш, какой кофе? Ты мне когда принесешь выписку звонков? Давай, работа не дремлет и ты не тормози.
Поправка номер два: Ты только о еде и думаешь! Хоть бы раз сначала предложил к свидетелю съездить, а потом за фастфудом пошел.
Поправка номер три: сам доберешься домой, мне еще по делам надо заехать. Нет, там мне твоя помощь не нужна, ты лучше…
И так каждый день. Из всех привычных ему тактильных ощущений все свелось к рукопожатию при встрече. Юра даже в машину к нему не садился, не брал из его рук кофе, не предлагал привычный обед или ужин. И ночевать ездил в свою пустую квартиру. Сдавать не хотел из принципа, все же чужие люди, а делал все для себя и… И Миши. Но тому приходилось слишком далеко ездить на работу и они переехали жить в квартиру Шибанова.
Первую неделю Миша злился, но держался. Сводил все разговоры к шуткам и недовольным вздохом. В отместку несрочные поручения делал дольше обычного, усмехался и откровенно строил глазки, едва поймав на себе долгий взгляд полковника. Но тому, кажется, было все равно. Он серьезно взялся за перевоспитание и сокращать срок наказания не хотел.
"Не вижу смягчающих обстоятельств", - заявил ему на второй неделе Брагин, когда Шибанов позвал его в кафе на ужин. Он даже единственный костюм погладил. Чуть не сжег себе пальцы новым утюгом, но хотел выглядеть торжественно. Но Юра отказал. А потом еще раз. И еще… И Миша почувствовал себя одиноко. Впервые в жизни после знакомства с Брагиным вдруг ощутил, что все может вот так закончиться. Из-за его ошибки. Из-за их работы и конфликта интересов и методов.
И он отступил, перевернул календарь и просто начал ждать завершения этого чертовски длинного месяца. Стал более наблюдательным и чувствовал, как невольно при встрече заглядывал в глаза. Есть ли еще в них то чувство любви или нет? Юра смотрел снисходительно нежно в такие моменты, как в академии, когда Миша просил что-то ему объяснить в десятый раз. И Шибанов успокаивался. Ненадолго, правда. До следующей встречи.
Или до вечера. Пока не накатывала тоска в пустой квартире, а в черновиках сообщений на телефоне не появлялись самые разные варианты от "Пошел ты к черту, Брагин!" до "Я очень скучаю". Три стопки водки помогали заснуть и немного расслабиться. А подсознание, издеваясь, плело то эротические сны, то сны о последней встрече. Если от первых спасала самая обычная дрочка или холодный душ, то от вторых хотелось выть.
Он отчетливо помнит, как проснулся в ледяном поту, запутавшийся в одеяле, но дрожащий так, будто зимой в Неву прыгнул. Не сразу смог даже понять, что и лицо все мокрое от слез. Выпутался из одеяла, сел и закрыл глаза, зарываясь пальцами в волосы. Хотелось сорваться и приехать к Брагину. И плевать, что он может не пустить его на порог (хотя скорее всего бы пустил, не любит сплетни от соседей). Просто увидеть его и пресловуто формально пожать руку, потому что от одной фразы, брошенной воспаленным подсознанием, - "Ты мне больше не нужен, Миш" - мир схлопывался до точки. Жизнь сокращалась до минуты.
На утро он выглядел отвратительно. Огрызался с коллегами, хамил подчиненным и чуть не наорал на прямое начальство. Осмотр места преступления проводил на "отвали" (потом, конечно, осознал, и даже поблагодарил коллегу, что тот подправил все ошибки), речи потерпевших слушал через слово. А голове медленно, но верно поселялся страх завершения отношений.
А потом пришла боль. Физическая, ломающая, перебивающая дыхание и забиравшая все силы. Его перетряхивало каждый раз, когда он смотрел на Брагина, когда тот с ним разговаривал и давал поручения. От случайного касания, когда Юра передавал ему ручку, переебало так, что перед глазами потемнело. Такое желанное, но короткое прикосновение знакомых длинных пальцев… Их хотелось перехватить и прижаться к ним щекой. Почувствовать тепло, почувствовать мягкое, почти наивное поглаживание большим пальцем щеки, осторожное очерчивание скулы.
Почувствовать себя еще нужным не как опер, а как любимый человек. Но Миша стиснул зубы, уперся взглядом в лист и буквально выскреб какой-то номер, что так просил Брагин.
Последняя неделя "рабочего сотрудничества" превратила его жизнь в ад. Каждое утро начиналось с ледяного душа, чтобы сбить надоевшее и ставшее болезненным возбуждение. Дрочка не спасала. Совсем. Никак. Давала облегчение в лучшем случае на пару часов, но тянущая и ноющая боль в животе, нервное подрагивание пальцем и учащенное дыхание никуда не пропадали.
Он больше не мог разговаривать с Брагиным в кабинете - привычный парфюм мужчины выбивал из головы все слова, оставляя только междометия. Он не мог понять, что от него хочет Брагин - сложно сфокусироваться на смысле, если от звучания голоса пульс становится сильнее. Невозможно оторвать взгляд от рук, перебирающих листы, и не представлять, сколько в них бывает нежности. Но теперь не к нему.
Мишу потряхивало так, что он посадил за руль стажера и сам почти не следил за дорогой. Только считал уже часы до конца месяца.
А потом вдруг понял, что эти часы могут стать для него последними. Ему казалось, что теперь болит все тело и только Юра мог снять эту боль.
Дорогу до комитета он не помнил. Помнил только момент, как ввалился в кабинет, даже не здороваясь, рухнул на стул, сложил руки на столе и опустил на них голову, уткнувшись лбом в сгиб локтя, чтобы не встречаться взглядом с Брагиным. Сил хватило только, чтобы пошептать:
- Я сдохну щас, Юр, точно сдохну, - хрипло, тихо и жалко. Но теперь уже все равно, главное, чтобы он хоть что-то сделал, чтобы снял эту боль, чтобы прекратил это тактильное насилие.
- Я тоже очень соскучился, - и Брагин провел пальцами по его волосам, зарываясь все сильнее.
Миша до скрипа стиснул зубы, чтобы заглушить стон. Ладони рефлекторно сжались, комкая попавшие под них бумаги, но ему было плевать. Он за каждой из них съездит хоть к черту на куличики, хоть на дно морское, лишь бы Юра продолжил его сейчас так гладить. Миша тяжело задышал, продолжая душить стоны и подставляясь под прикосновения.
- К тебе или ко мне? - раздалось над ухом, когда Мишу немного отпустило.
- Ко мне ближе, - машинально ответил Шибанов, осторожно поднимая голову.
- Хорошо, - Юра отстранился от него и встал, чтобы взять пальто. Миша проследил за ним, но вставать не торопился. Просто протянул руку вперед и произнес:
- Иди ко мне.
Юра подошел, скользнул обеими ладонями по его щекам и, наклонившись, осторожно поцеловал. Шибанов вытянулся весь, прижимаясь к теплым губам и стараясь не стонать. В позднее время в управлении все еще много сотрудников. Юра отвечал осторожно, не торопился, продолжая гладить его за ушами и чувствовать, как от напряжения дрожит чужое тело.
Миша отстранился первым, обхватывая крепкими руками за талию и касаясь кончиком носа его живота. Жадно, по-животному жадно втянул родной запах и довольно улыбнулся.
- Еще пять минут и едем, - он терся носом, терся щекой, выпрашивая еще ласки, вспоминая как это - быть любимым.
- Мне кажется, с этого момента мы больше никуда не торопимся, - Юра улыбнулся мягко и широко. Так искренне и честно, как улыбается только ему. И Миша улыбнулся в ответ.
***
- Миш, ты там Ниагарский водопад пытаешься сделать? - Брагин бесцеремонно открыл дверь в душ, отвлекая мужчину от воспоминаний.
- Не, хочу смыть с себя всю работу, - Шибанов выглянул из-за шторки.
- И не пытайся, она течет по нашим венам, - Юра покачал головой. - Пельмени скоро готовы будут.
- Ты че, серьезно? - Миша выключил воду, стянул полотенце с держателя, наспех вытерся и, обернув его вокруг талии, вышел из ванны. - В холодильнике, вообще-то, и колбаса есть, и сыр… Что, товарищ следователь первого отдела, не знаете, как осмотр проводить?
- А вы, Михаил Владимирович, слушаете невнимательно, - он ушел на кухню, оставив дверь открытой.
Миша поправил мокрые волосы пятерней и ушел вслед за ним. Скудная закуска (в отличие от вечно пополняемого запаса пельменей) оказалась в его холодильнике случайно - родители стажера приезжали познакомиться и настояли на том, чтоб товарищ подполковник взял колбасу и сыр. "Свое все, натуральное!" - причитала мать, протягивая ему пакет с едой и надеясь, что к ее мальчик старший товарищ не будет так жесток, и что обязательно присмотрит и не даст попасть в перестрелку. Впрочем, последнего он никому не мог гарантировать, даже полковнику Брагину.
Шибанова действительно долго не было, потому что на заваленном ранее пустыми пакетами из-под фастфуда столе теперь стояли чистые тарелки под пельмени, а в самом центре - блюдо с сыром и колбасой.
- Ты овощи совсем перестал есть? - Юра снял с плиты кипящую кастрюлю и осторожно слил из нее кипяток.
- Овощей мне на работе хватает, - Миша открыл верхний шкаф и достал два рокса вместе с бутылкой виски. - Тем более стажер оказался из этих, - стаканы с гулким ударом опустились на стол, крышка с бутылки полетела в мусорное ведро.
Юра молча перевел на Мишу осуждающий взгляд.
- Да если бы! - Шибанов устроился на стуле и подпер голову кулаком. - Из вегетарианцев он. Так что я про овощи даже слышать не могу, не то что есть.
Юра покачал головой, ставя кастрюлю на деревянную подставку.
- А че я не так сказал? - Миша подхватил вилкой пельмень и с удовольствием отправил его в рот. Но еда оказалась слишком горячей, поэтому Шибанов постарался побыстрее ее проглотить. Вышло до ужаса нелепо: он обжег нёбо и тяжело выдохнул.
- Неисправимый, - усмехнулся Юра и положил руку на его плечо.
Миша мгновенно притерся небритой щекой к ней. Он слишком долго ждал, чтобы сейчас не использовать каждое прикосновение по максимуму. Юра погладил его по холодным, мокрым волосам и поцеловал в макушку. Ему тоже нелегко давалась разлука, но контролировать себя он умел намного лучше Шибанова.
Он умел сбегать в работу с головой, превращаться в компьютер без эмоций и чувств. К тому же прекрасно мог убедить себя, что это строгие меры пойдут на благо Шибанову, хотя не мог не замечать, как его кроет, стоит только посмотреть в глаза.
В них было столько эмоций: от ненависти до унизительной просьбы. В нервных движениях и нарочитых шутках - вся злость и обида на несправедливое наказание. В постоянных попытках пригласить на ужин или обед - стремление побыть хоть немного наедине. Но Миша отходчивый, он быстро забывает ссоры и разлады, если они заканчиваются миром и хорошим сексом.
- Не делай так больше, ладно? - Шибанов скользит рукой под его свитер, прикасаясь к теплой коже, и тяжело выдыхает. К черту этот ужин…
- Как? - Юра медлит, чтобы спросить. Миша всегда любил слишком лаконичные формулировки.
- Хочешь меня воспитывать - найди другой способ, - он целует его живот, гладит руками талию и, кажется, сейчас сползет на пол, расстегивая ширинку на его брюках.
- Хорошо, - соглашается Юра, чуть отстраняясь. - Давай сначала всё-таки поедим?
- Слушаюсь, товарищ полковник, - вздыхает Шибанов и отпускает его, поворачиваясь к столу. Он подхватывает бутылку виски и быстро наливает в роксы. - Тогда с вас тост!
- За выдержку и профессиональный подход, - усмехается Брагин, поднимая рокс.
- За мою выдержку и твой профессиональный подход, - себе под нос шепчет Миша и касается его рокса своим.
- Умеешь ты испортить торжественность момента, - укоряет его Юра и быстро осушает стакан. - Хотя, знаешь, - он закусывает сыром, устраиваясь удобнее на широком стуле напротив мужчины, - я должен, наверное, извиниться…
- Извинишься, и не раз, - Шибанов облизывает губы, на которых остался привкус алкоголя, и принимается за еду.
- Чувствую, мне придется выслушать весь запас нерастраченных шуток, - Юра тоже ест, осторожно, стараясь не обжечься и украдкой наблюдая за таким домашним Шибановым.
- Что поделать, - он пожимает плечами, поедая пельмени один за одним и практически не обращая внимания на початую бутылку виски, - сам меня выбрал, теперь терпи.
Юра тянется за бутылкой, чтобы налить еще, но получает легкий шлепок по руке - Миша перехватывает бутылку и добавляет:
- Руку на разливе не меняют.
Брагин усмехается и ждет, пока виски снова окажется в их роксах.
***
Сегодня надо так, как хочет Миша: медленно и нежно. За нарочитой грубостью, граничащей со злостью с окружающими прятался совсем другой человек. Он не желал никого подпускать близко, кроме Юры, который завоевывал это доверие и отношение годами. Только перед ним Миша мог склонить повинную голову и выслушивать претензии. Только ему было позволено делать замечания и поднимать его ночным звонком по любому поводу. Только ради него он был готов броситься под пули…
- Не растягивай, давай сразу… - Шепчет Шибанов, ощутив прикосновение влажных пальцев к внутренней стороне бедра.
- Больно будет, - Юра целует его шею, толкаясь сразу двумя пальцами и чувствуя, как сопротивляется Мишино тело, но он старается расслабиться в ответ.
-Плевать, - он запускает пальцы в его волосы и правой рукой притягивает к себе.
Но Юра слушает не сразу. Знает, что может навредить, а этот самоуверенный дурак не признается. Плавали - знаем. Будет потом морозиться неделю, не желая признавать, что задница болит больше обычного.
Поэтому Брагин продолжает двигать пальцами, осторожно разводя их и добавляя третий. Миша замирает и сжимается, жмурясь и впиваясь тонкими ногтями в его бок.
-Хочешь, чтоб как в прихожей? - он часто дышит, стараясь совладать с накатывающим оргазмом.
- А тебе не понравилось? - выдыхает на ухо Брагин, глубже проникая пальцами.
- Хочу кончить от тебя внутри, - выдыхает Миша, отодвигаяся и бегло облизывая пересохшие губы.
С ним нет смысла скрывать свои желания - Миша это выяснил уже давно. Говорить откровенно и прямо не от страха, что Юра не поймет намека, а для точного достижения результата.
Брагин медлит, вскрывая шуршащую в темноте упаковку презерватива и раскатывая его по члену. Шибанову остается только откинуть голову назад, удобнее устраиваясь под мужчиной и чуть шире раздвигая ноги. Поднимает руку вверх, желая в темноте ощутить тепло другого человека, и получает мягкое касание языком по всей длине указательного пальца. Замирает на миг, наблюдая, как Юра наклоняется над ним и чувствуя , как член касается внутренней стороны бедра. Этот миг всегда казался ему нереальным, пока Брагин не войдет, придерживая его за бедро левой рукой и обхватывая губами пальцы.
Миша жмурится и нарочито глубоко дышит. Юра в ответ прикусывает кончик его пальца и чуть отстраняется, замирая. Он знает, что после долгого перерыва Шибанову нужно время, чтобы привыкнуть и что тот никогда не просит его растягивать. Всегда самоуверенно утверждает, что все в порядке, что его можно хоть на столе и без смазки, но тело не обмануть. Умело скрываемое напряжение Брагин чувствовал всегда.
Поэтому он наклоняется к его губам и целует, нежно касаясь их, пересохших от дыхания. Миша нерешительно обхватывает его за плечи и отвечает. Гладит по выступающим под кожей лопаткам, притягивает ближе.
- Мне не больно, - шепчет Шибанов, двигаясь бедрами навстречу. Собственное возбуждение всегда немного спадает в такие моменты, чтобы вернуться потом темно-синими всполохами под веками, - можно глубже… - он открывает глаза, встречаясь взглядом с ним.
- Это уже мне решать, - отрезает Брагин, поглаживая его по щеке.
Дешевая бравада и ложь. Мне не больно - когда он впервые неумело делал ему минет и случайно задел зубами головку; мне не больно - когда на отдыхе у реки повалил его на песок, не заметив коряги, мгновенно впившейся в плечо; мне не больно - когда в порыве страсти сжал его челюсть пальцами и долго, болезненно целовал, а на утро обнаружил раны на губах и два симметричных синяка на скулах от пальцев.
Брагину часто приходилось думать за двоих, потому что то отчаяние, с которым Шибанов отдавался ему, несло за собой большую ответственность.
- Юр, - прошептал Миша, зарываясь пальцами в его волосы и притираясь носом к худой щеке, - дай мне нормально кончить… Или я сдохну прямо под тобой, будешь потом следствию объяс… - Шибанов выгнулся от плавного движения его бедер и полного погружения члена и несдержанно застонал. Так правильно, так и должно быть.
Юра оперся на локти, прижимаясь к нему еще ближе, и начал двигаться медленно. Мише сейчас не до долгих с оттяжкой движений и пошлого шепота на ухо. Ему нужна близость любимого человека, быстрые толчки и осторожные поцелуи в скулы и шею. И чтобы заботились: вот так позволяли цепляться за плечи и стонать, не думая о громкости собственного голоса и срывающихся словах; чтобы вжимали всем телом в кровать, сокращая мир вокруг до них двоих и мягкой кровати; чтобы наконец сталкивались губами, заставляя звуки остаться на языке. И только после этого он почувствует, как не хватает кислорода, как замрет на секунду дыхание, а потом глоток воздуха соединится с болезненно ярким оргазмом: на шее выступают капли пота, а дрожащие руки замирают на его плечах.
Брагин утыкается лбом в плечо Шибанова, тяжело дыша. Он никогда не стонет во время секса. Может только вздохнуть или зажать рот рукой, чтобы точно никакого звука не издать. Но Миша давно привык и не расстраивался по поводу слишком тихого любовника.
Юра осторожно выходит из него, протягивает руку к тумбочке и нащупывает пачку салфеток. Убирает все следы и на несколько минут уходит из спальни, чтобы выбросить мусор и принести им обоим по стакану воды.
Миша ждет его, лениво натягивая на себя одеяло и переворачиваясь на бок. Когда его обвивают со спины теплые руки, а на шее ощущается еще частое дыхание, он усмехается:
- А резинка вам, товарищ полковник, зачем была нужна? - он знает, что Брагин еще по пути в спальню успел надеть трусы. В их паре Миша любит спать голым.
- Миш, кончай со своми шутками, - он целует его в шею, прикусывая кожу. Шибанов не без удовольствия подставляется под эту ласку.
- Прям сейчас кончить не смогу, - мужчина произносит такую очевидную и простую шутку.
- Я между прочим забочусь о тебе, - заметил Брагин. - То, что ты мастурбировал, я не сомневаюсь, но вот пальчиками вряд ли себе помогал.
- Дрочить на вас запрета не было, - хохотнул Миша, прижимаясь сильнее.
- Пошляк, - Юра легко хлопает его по заднице и тоже улыбается.
- Я тебя люблю… - его голос вдруг надломился и стал серьезным, а переплетенные пальцы сжались.
- Я тебя тоже, Миш, - Брагин взволнованно приподнялся, заглядывая в глаза мужчине. Его всегда пугала внезапная серьезность, будто таким тоном не в любви надо признаваться, а о расставании сообщать.
Ему не нужен был свет, чтобы знать, как именно на него сейчас смотрит Миша - беспокойно напуганный взгляд, в котором больным блеском мелькает страх быть брошенным. Как у бездомной собаки, внезапно обретший семью и каждый раз боящейся прогулки - вдруг хозяин снова привяжет к дереву и уйдет навсегда?
Шибанов тоже боялся быть брошенным. Работы так не боялся лишиться, как наткнуться во взгляде любящих глаз на безразличие.
Я люблю тебя, Миш, - Юра успокаивающе погладил его по щеке, - все в порядке…
И Миша вжался в эту руку, жмурясь, чтобы прогнать плохие мысли. Вот он, рядом, обнимает и прикасается. И говорит честно, ни слова фальши.
- Прости, я больше не буду тебя так наказывать, - Брагин окончательно понял, насколько сильно ошибся с выбором наказания. Мишу можно шантажировать, подкалывать, упрекать, но не оставлять наедине с мыслями об одиночестве и ненужности.
- Спасибо, - вздыхает Шибанов и наконец расслабляется.
Юра снова ложится рядом, крепко обнимая любимого человека. Сегодня они оба смогут хорошо выспаться. И плевать, что завтрашний рабочий день из-за опозданий начнется на пару часов позже.
