Обличённый

Когда это происходит, Питер на Таймс-сквер, а время близится к полуночи. Он сражается с Убийцей Пауков, старым злодеем, вернувшимся к старым делам с двойным энтузиазмом после отсидки в худшей из тюрем страны. У него есть мачете, и он знает, как им пользоваться. Широким взмахом оружия с лица Питера срезает часть маски — острое лезвие мачете глубоко рассекает кожу на скуле. Открытая кожа лица, которую теперь холодит ночной воздух, ощущается странно, но времени нет: Питер отталкивается от земли и подпрыгивает, нанося удар. Злодей быстро отскакивает в сторону — быстрее, чем можно было от него ожидать. Бросившись вперед, он, как кажется, замахивается для удара, от которого Питер уклоняется. Но потом к нему приходит осознание, что Убийца добивался не этого. Схватившись за верхнюю часть маски Человека-Паука, больно сгребая в кулак и волосы, он с силой дёргает, а затем отпускает. Манёвр стоит ему расстояния — он оказывается достаточно близко, чтобы получить удар ногой в живот, а потом ещё три следом, и у Питера появляется время обмотать дезориентированного злодея паутиной, чтобы дальше с ним разбиралась полиция. Выпрямившись, Питер глубоко вдыхает, чувствуя удовлетворение от хорошо проделанной работы. Больше не двигаясь и не отвлекаясь на бой, он вдруг чувствует странную повисшую в воздухе атмосферу, какую-то ошеломленную паузу. Повернувшись, Питер видит подростка, который направляет на него телефон, записывая видео. И сразу после он ощущает дыхание города, обдувающее открытую кожу его лица. О Боже. Он протягивает руку, чтобы потрогать обнажённую челюсть, едва осознавая, что происходит, что уже произошло. Питер поворачивается, осматриваясь. Среди красного, синего и розового — экранов, из которых, собственно, и состоит Таймс-сквер, — застыли люди. Здесь всегда есть люди. Вот почему он здесь — чтобы обеспечить их безопасность. А еще здесь съемочная группа с канала новостей, и множество камер нацелены на Питера немигающими черными, как у жука, остекленевшими глазами. С нарастающим ужасом Питер медленно поворачивается к экранам и видит сам себя: юношеский румянец от напряжения проступает на его щеках, меняя цвет с розового на пепельно-белый, когда кровь так быстро отливает от лица, что у него начинает кружиться голова. Широко раскрыв глаза и застыв как олень в свете фар, он смотрит, как собственная грудь заполошно поднимается вверх-вниз под побелевшим лицом, и весь мир это видит. Таймс-сквер внезапно кажется тихой — только в ушах стучит пульс, когда Питер начинает чувствовать себя словно вне тела, и оцепеневше сглатывает. О, Боже. Его жизнь кончена. Он пытается пошевелиться, пытается заставить себя поискать маску, натянуть ее обратно и притвориться, что все нормально, все в порядке. Но он вдруг понимает, что застыл, не в силах отвести взгляд от собственного отражения, как нарцисс, приклеенный к зеркалу. Он выглядит таким… грустным. И испуганным. Видение самого себя со стороны говорит ему о собственном состоянии гораздо больше, чем эмоции внутри — потому что он чувствует себя совершенно оцепеневшим. В своём взгляде он видит те чувства, которые даже не подозревал, что испытывает. Порез на скуле кровоточит и, как ни странно, делает его моложе — и потеряннее. Паучья интуиция подводит его, и он чувствует теплую и уверенную руку на своем плече, не слыша приближающихся шагов среди шума и суеты самого сердца Нью-Йорка. — Прости, что опоздал, малыш, — шепчет Уэйд ему на ухо. — Кажется… все слегка вышло из-под контроля, — Питер ничего не говорит, всё еще ошеломлённый. На большом экране вверху его волосы выглядят растрепанными, влажными от пота и взъерошенными из-за маски. Он наклоняет голову. Питер, кажется, не может сжать губы, слегка разинув рот, все еще отупевший от шока. Уэйд один раз хлопает его по плечу, бежит за маской, приносит ее обратно и вкладывает её в ладонь Питеру. — Лучше надень её обратно, Паучок, — не понимая, какой теперь смысл, он следует совету, чувствуя себя послушным и уступчивым. Самое современное программное обеспечение для распознавания лиц опознает его за пару часов, если что. Его жизнь окончена. О боже, тетя Мэй. Их анонимность нарушена. Адреса, где они живут, где работают. Ему нужно найти ее, немедленно. Уэйд достает телефон, вызывает номер на быстром наборе и произносит несколько слов, прежде чем повесить трубку. Питер слышит, как лопасти вертолета бьют по воздуху над головой, а затем на них падают ослепительные белые огни и лестница выпадает из зависшего над ними вертолета. Питеру кажется, что время то теряет свой темп и всё вокруг замирает словно в замедленной съемке, то наоборот — движется в несколько раз быстрее. — Иди наверх, — говорит Уэйд, подталкивая Питера к лестнице, раскачивающейся на ветру. Питер карабкается по ней, цепляясь холодеющими руками и ногами. Он в вертолёте, а вертолет движется. Кто-то спрашивает, есть ли у него семья, и Уэйд отвечает на все вопросы. Жизнь Питера закончена, но ему нужно защитить Мэй. Он изо всех сил старается прийти в себя. Ладонь Уэйда тяжело ложится ему на затылок, успокаивая, и он повторяет сгорбленную позу Питера. Питер выглядывает в окно, и благодаря тому, что часто смотрит на город с высоты птичьего полета, он понимает, что они поворачивают к Квинсу. — Мы заберём Мэй! — Уэйд наклоняется к нему и шепчет в самое ухо, перекрывая рёв вертолета. Хорошо, это хорошо. Только когда вертолет замедляет ход и делает круг над больницей, Питеру приходит в голову спросить, откуда Уэйд узнал, где она работает. Вертолет плавно приземляется на плоскую крышу между выступающими решётками вентиляции. Клинт выглядывает из кабины и показывает ему поднятый большой палец. — Иди и забери ее, чемпион, — говорит он с приглушенной радостью, но серьезным сочувственным взглядом. Питер сам расстегивает ремень безопасности, хотя и не помнит, чтобы пристегивался. Он выпрыгивает из вертолета и закрывает дверь, прежде чем кто-то успевает последовать за ним. Дверь, ведущая вниз в здание, не заперта. Питер пытается собраться с мыслями. Сегодня вторник и, наверное, примерно половина первого ночи, так что она должна дежурить в хирургическом отделении на третьем этаже. Питер иногда заходит к ней, чтобы принести закуски и кофе со льдом. Он спускается по лестнице и выходит на третий этаж. В это время ночи в коридорах тихо, но он точно видит, как одна или две головы поворачиваются, когда он тихо скользит по коридору. Он направляется к посту медсестры, и да, вот она. Старая добрая тетя Мэй, чья жизнь вот-вот перевернется с ног на голову из-за глупой потребности Питера во все вмешиваться и тащить других за собой. Она гораздо больше, чем просто «сопутствующий ущерб», но об этом невозможно догадаться по тому, как развивается ситуация. Но Питер не может думать об этом, потому что им нужно убираться отсюда. Ее коллеги замечают его первыми. — Эм, — шокировано произносит один человек и, похоже, не может придумать других слов. Другой просто тычет в него пальцем, пораженный. Тетя Мэй поворачивается, и ее брови в шоке взлетают вверх, затем в глазах быстро появляется беспокойство. Питер качает головой, и хотя она, наверное, вряд ли понимает всю ситуацию только из его кивка, на ее лице появляется соответствующее выражение смятения. Он наклоняет голову, жестом приглашая ее подойти. Она ныряет за прилавок за своей сумочкой, подходит к нему и идёт следом, когда он поворачивается, чтобы отвести ее обратно тем же путем, каким пришел. — Что случилось? — её голос звучит так, словно на самом деле она не хочет знать. Ее бело-розовый халат шуршит при ходьбе, и Питер пытается понять, когда она сможет надеть его в следующий раз. — Маска слетела, — мёртво и абсолютно уничтоженно отвечает он. Питеру нужно быть сильным ради нее, и все же это Мэй останавливается посреди коридора, чтобы обнять его — она на целую голову ниже его, но руки у нее достаточно сильные, чтобы перекладывать с каталок тела и справляться с потерявшими рассудок людьми. Прямо сейчас Питер понимает, что такой человек — он сам. Внезапно оцепенение проходит, и он едва сдерживает слёзы. Его жизнь, блядь, кончена. Они стоят так какое-то время — слишком долго. Любопытные головы начинают высовываться из палат, расположенных вдоль коридора, и Питер отстраняется, чтобы потянуть ее за собой. — Пошли, транспорт наверху. Они поднимаются обратно по лестнице, потому что лифт гораздо дальше, и Мэй слегка устает к тому времени, как они добираются до верха. Уэйд, прислонившийся к боку вертолета, машет рукой. Когда они забираются в кабину, Клинт спрашивает: — Теперь к вам домой? — Что? — спрашивает Питер. — Для начала. Думаю, вам придется какое-то время пожить в башне, учитывая всё, — Клинт машет рукой, — что происходит. Питер смотрит на Мэй, затем снимает маску, чтобы они могли посмотреть друг другу в глаза, да и вообще, какой в ней смысл в любом случае. Она кивает, и тогда он соглашается. — Адрес? Его называет Уэйд. В этом нет ничего странного, он знает, потому что раз в месяц приходит на запеканку. Лопасти вертолета снова вращаются, рассекая воздух до тех пор, пока не становится трудно что-либо расслышать. Они летят в маленький обшарпанный дуплекс, который Питер знает и любит и который, наверное, никогда больше не увидит, потому что в нем нет совсем никакой защиты от множества врагов, которых он нажил за эти годы. И сумасшедших фанатов. Столько лет это был их с Мэй дом, а теперь всё пропало. Они приземляются посреди улицы, где больше места, с включенным прожектором, чтобы помочь Клинту увидеть припаркованные машины. Уэйд, Питер и Мэй выпрыгивают из вертолета и бегут по улице, чтобы добраться до дома. Тете Мэй требуется три попытки, чтобы вставить ключ в замок. Они спотыкаются в поисках чемоданов, спрятанных под кроватями и в шкафах, набивают спортивные сумки всей одеждой и ценностями, которые только могут унести три человека, прежде чем на них обрушится вся сила любопытства, гнева и любви Нью-Йорка. В какой-то момент кому-то приходит в голову включить свет. Это, конечно, не Питер, двигающийся со скоростью зомби, запихивающий фотографии в рамках, туалетные принадлежности, носки и милые сердцу безделушки в ближайшую сумку. Стены в гостиной и холле теперь практически голые из-за того, скольких фотографий лишились. Наконец кажется, что запихивать одежду и ценности больше некуда, и Уэйд, Питер и Мэй впервые с момента входа смотрят друг другу в глаза — настолько они были сосредоточены на собирании вещей. Пора уходить. Уэйд поднимает здоровую спортивную сумку с принтом Микки Мауса, которую Питеру подарили тётя и дядя Бен, не сумев свозить его в Диснейленд. Питер осматривает опустевший дом и мысленно прощается. Он кивает и говорит: — Хорошо, давайте уходить. Мэй храбрится и на её лице ни грана эмоций, но все знают, что и она, и Питер вот-вот рухнут в обморок, потеряв почву под ногами. Одновременно выпрямляя спины, на этот раз кивая друг другу, они следуют примеру Уэйда и закидывают на плечи холщовые сумки, с которыми обычно ходят за продуктами, теперь набитые их вещами, и хватаются за ручки чемоданов. Уэйд открывает входную дверь, запуская влажный полуночный воздух, и Питер вступает в новое будущее, лишённое анонимности. Они идут по улице — соседи сидят на своих крыльцах или высовываются из окон, гадая, из-за чего, черт возьми, такой переполох, откуда хренов вертолет на перекрестке. Машина едет задним ходом обратно по улице, чтобы избежать столкновения, водитель все это время жмет на клаксон. Нью-Йорк. Они загружаются обратно в вертолет, пристегиваются и взлетают. По дороге к башне никто не пытается говорить или жестикулировать, слишком шумно. Они скользят по небу, и в этот же момент хакеры, энтузиасты и прочие заинтересованные стороны узнают всё, что только можно узнать о Питере Паркере. Питер боится гуглить. Может, они уже опознали его, может, и нет. Вертолет мягко приземляется на посадочную площадку, и Питер чувствует себя приклеенным к своему сиденью. Как только он выйдет, то возьмет на себя обязательство жить здесь и сейчас — но к такому уровню привязанности к Мстителям и Щ.И.Ту Питер никогда раньше не был готов. Теперь придётся. Мэй тоже — по крайней мере, на какое-то время. Когда рёв лопастей стихает, Уэйд наклоняется к нему и шепчет: — Вы, ребята, всегда можете остаться со мной, знаешь же, — Питер качает головой — нельзя было так навязываться. Плюс безопасность. Дом Уэйда хорошо оборудован… иными средствами защиты, но Питер хотел бы избежать всех возможных инцидентов, а если всё пойдет так, как он себе представляет, вокруг здания будут люди, узнающие его по лицу и поднимающие шум, заставляя других поднимать еще больший шум. — Спасибо, но, думаю, именно здесь нам нужно быть сейчас. Клинт заглушает двигатель и помогает им вытащить два чемодана, напрягая бицепсы. Уэйд тоже. Рука тети Мэй проскальзывает по школьной спортивной сумке Питера, и Питер ловит ремешок прежде, чем она успевает упасть на землю. Вдалеке он слышит звук, который, к сожалению, ему не мерещится, — это вертолет канала новостей. Может, не один. Затем стеклянная дверь закрывается за ним, и больше он не слышит ничего. Лифт скользит вниз, и Питеру хочется соскользнуть на землю вместе с ним. Он измучен во всех смыслах этого слова, и ему кажется, что сегодня наступил конец света. Они выходят на обставленном, но неиспользуемом этаже. Ах, дом, милый дом.