Гретхен за прялкой

      Предложение Мобиуса замечательно простотой и ясностью. А ещё в нём равно учитывается выгода обеих сторон.       Они с Локи ищут Сильви, и в этом не одиноки: немногим ранее целый отряд минутменов зашёл во временную дверь с той же целью. Впрочем, избыточное число участников операции по поимке Сильви наводило на мысли о том, что что-то тут не сходилось. Но с этим предстояло разобраться позже.       Разветвление Священного таймлайна сделало действия минутменов менее осторожными: тут и там удавалось отследить сигналы об их перемещениях. И если поначалу это дало Локи и Мобиусу надежду быстро справиться с задачей, то в конце концов их беспорядочно растущее количество довело чуть ли не до отчаяния.       Тут-то Мобиус и вспомнил о способности Сигюн чувствовать энергию, исходящую от Локи. С ней время, затраченное на поиски Сильви в каждом из таймлайнов, можно было сократить до необходимого минимума. Очевидно, предстоявшие перемещения по мультивселенной решали проблему самой Сигюн, вознамерившейся вернуть своего мужа к жизни в материальном теле.       Она согласилась мгновенно. И потому теперь стоит у подножия Везувия. Где-то там наверху рабы, поднятые на восстание Спартаком, плетут верёвки из виноградных лоз. А может, эти маленькие камушки и песок, что сыплются вниз, — предвестники начатого спуска? И совсем скоро гладиаторы спрыгнут на ту же самую землю, траву которой примяли сандалии Сигюн, чтобы обойти Везувий и встретиться с отрядом Клавдия Пульхра. Внезапность — вот единственное оружие сотни воинов против трёх тысяч человек, собранных Клавдием. И это оружие в опытных руках сразит превосходящие силы противника наповал.       — Я не чувствую здесь присутствия Локи, — наконец произносит Сигюн. Тот, что путешествует вместе с ней и Мобиусом, конечно, не в счёт.       — Отлично, тогда уходим, — говорит Мобиус, пробегая по клавиатуре таймпада и открывая временную дверь. — О тех событиях, что здесь произойдут дальше, интереснее читать в приключенческой литературе, чем наблюдать их из первых рядов.       Сигюн тихо вздыхает.       Безусловно, он прав. Как и Локи, Мобиус не понаслышке знает, что в жизни не действуют законы куртуазных романов или безупречные умственные построения историков. У реальности грубое лицо, чей звериный оскал Сигюн едва ли в состоянии вынести.       Переступая мерцающую полоску временной двери, она думает, с краю от какого эпизода истории ей предстоит постоять на этот раз. И невольно вздрагивает, когда на выходе из портала оказывается перед грубо отёсанной каменной стеной.       Озираясь по сторонам, Сигюн приходит к выводу, что судьбоносное событие, где был замечен след минутмена, должно свершиться в весьма странных декорациях узкого закоулка, оканчивающегося тупиком.       — Где мы? — спрашивает она.       — Барселона, 1503 год, — отвечает Мобиус. — Золотой век Испании.       Сигюн хочет заметить, что это звучное определение можно опровергнуть по целому ряду причин, но слова так остаются невысказанными. Слуха достигает звучный голос, доносящийся сквозь гул многочисленной толпы. Ведомая любопытством, она ступает вперёд. Выйдя из проулка, она замечает скопление людей. Их спины тесно жмутся друг к другу, преграждая путь, стиснутый между плотными рядами домов.       — Что-то чувствуете? — напряжённо осведомляется Локи, под взглядом которого Сигюн физически ощущает: если к тому нет веских оснований, он не желает задерживаться здесь и на минуту.       — Смутно. Впрочем, может статься, что это лишь результат слишком частых перемещений, — чуть помедлив, признаётся Сигюн. Для неё подобные путешествия в новинку, и, хотя она старается сосредоточиться на доверенной ей миссии, внимание то и дело соскальзывает, подмечая незначительные мелочи.       — В таком случае, не будем торопиться. Дадим вам время во всём разобраться. — Кивает Локи. Заметив, что Сигюн то и дело всматривается в гущу толпы, он учтиво осведомляется: — Вам поможет, если мы туда попадём?       — Возможно, — уклончиво отвечает она. Что-то настойчиво тянет её протиснуться к центру людского скопления, но Сигюн не хочет обманываться, принимая природную любознательность за предчувствие.       Впрочем, Локи оказывается достаточно и этого. Он небрежно поводит рукой, и его тёмный камзол с золотой вышивкой сменяется белой рясой, поверх которой — чёрный плащ с опущенным до самых глаз капюшоном.       — Держитесь рядом, — говорит он, уверенно оттесняя стоящих впереди людей. Те поначалу пытаются возмутиться и указать проныре на его место, но тут же смолкают и в ужасе расступаются, едва заметив его облачение.       — Умно, — восхищённо произносит Сигюн, свободно ступая по образовавшемуся проходу. Простой люд, из которого преимущественно состоит толпа, теснее жмётся друг к другу, предпочитая терпеть неудобства, нежели чинить их доминиканскому монаху. —Никто не дерзнёт преградить путь инквизитору.       Локи, идущий впереди, искоса глядит на неё. В плотной тени, отбрасываемой капюшоном, его зелёные глаза блеснули необычайно ярко.       — Всего умнее капюшон, — бурчит идущий сзади Мобиус, коего Локи подверг той же перемене облачения. — Изящное прикрытие для тех, кто не хочет демонстриовать монашескую плешь.       Сигюн усилием воли подавляет смех. Образ Локи с рядком волос вокруг выбритой макушкой, символизирующим терновый венец и столь характерным для католических священников, живо предстаёт перед мысленным взором. Но она ограничивается сдержанной улыбкой, пока Локи шлёт красноречивый взор Мобиусу.       Только тогда Сигюн отрывает взгляд от спутников и поднимает его выше. И врастает в землю как соляной столп.       Они находятся в центре скромной по меркам Асгарда площади, полностью заполненной людьми. Единственный островок, на котором нет народного скопления, — деревянный помост, возвышающийся над толпой, как ладья над морскими волнами. Вот только вместо мачты и паруса — виселичная перекладина и верёвка, накинутая на шею мужчины, стоящего на невысокой лесенке.       — Леди Сигюн? — осторожно зовёт её Мобиус. — Вам нехорошо?       — Я… — Она облизывает пересохшие губы. — Нет, всё нормально. Дайте минуту.       Её взгляд с болезненной ясностью подмечает детали. Мужчине около сорока, у него красивое, чуть вытянутое узкое лицо с острым ястребиным носом и широко посаженными глазами.       Выражение горделивого презрения заострило и без того выразительные черты. Даже монашеская тонзура, столь позабавившая её воображение какой-то минутой ранее, была бессильна исказить благородство его облика.       Рядом с ним стоят двое. Один — грубоватого вида бородач, взирающий на мужчину с тем прагматичным интересом, с каким плотник осматривает полено, решая, какой инструмент его возьмёт.       «Палач», — догадывается Сигюн, и, более не испытывая к нему интереса, обращается ко второму лицу. Этот низенький, плотно сбитый человек произносит обвинение. Его голос громок, но изрядно гнусав и монотонен, практически лишён выражения. Это осложняет понимание: Сигюн хорошо читает на каталанском языке, но никогда прежде его не слышала. Оттого знакомые слова улавливаются лишь фрагментарно, обрисовывая только общую канву приговора.       Монаха казнят за кражу. Польстившись земными благами, он дерзнул прийти в дом Господень со скверной в душе. Он продал свою душу дьяволу за серебро и злато, выносимое из лона церкви. За это он ответит перед испанской короной и светским судом, приговаривающим его к позорной казни через повешенье.       Сигюн внимательно осматривает собравшихся на площади людей. Далеко не все из них воспринимают казнь как занимательное представление. В глазах и лицах мелькает грусть, сочувствие, глубокое волнение. Ближе к помосту стоят несколько инквизиторов, застывших, точно каменные изваяния, которым скульптор придал одинаково мрачные выражения.       — Вы что-то чувствуете в этом мужчине? — Голос Локи возвращает её в реальность.       — Нет. — Качает головой Сигюн, не в силах оторваться от созерцания гнетущей картины.       — Тогда поторопимся. — Локи по-своему расценивает возникшее промедления, мягко, но настойчиво кладя руку на её предплечье. — Не будем дожидаться финала.       Сигюн растерянно смотрит на его ладонь. Он, безусловно, прав, и потому она не делает попытки высвободиться. Но решение настигает её вспышкой столь яркой, что на мгновение заставляет ослепнуть. Единственное, что кажется реальным в этой всепоглощающей белизне — громкий стук сердца и собственный ровный голос:       — Остановите казнь. Я желаю взять этого мужчину в мужья.       По тому, как разом смолкли голоса, Сигюн заключает что эта несложная фраза произнесена в достаточной мере сносно. Понял её и приговорённый к казни монах. Но вместо надежды, которую следовало ожидать от человека в его положении, его взор полыхнул таким презреньем, что Сигюн вздрагивает.       Она мысленно стонет, коря себя за глупость. Ну конечно! Ведь по испанскому обычаю такое могут предлагать лишь падшие женщины. А осуждённый, каковы бы ни были его проступки перед короной, остаётся католическим священнослужителем. Такому удавиться предпочтительнее, чем принять помощь от «сосуда дьявола».       Но взгляд монаха, призванный пронзить дщерь Евы копьём, внезапно теряет колючую остроту, стоит ему достигнуть незадачливой спасительницы. Вместо этого в нём просыпается интерес и живость.       — Я согласен на предложение синьоры, — бархатным голосом заключает он.       Среди собравшихся на площади людей проносится гул, в котором почти нет ропота, а всё больше удивлённые возгласы. Палач недобро смотрит на Сигюн, чья вздорная выходка лишила его кошель монеты. Инквизиторы перешёптываются между собой, то и дело с чем-то обращаясь к судье, но по безучастному лицу последнего невозможно что-либо понять.       — В свете новых обстоятельств казнь откладывается, — всё столь же невыразительно возвещает он. — Подсудимого сопроводят в тюрьму для дальнейшего принятия решения.       Прежде чем сойти с помоста монах едва заметно кивает ей. Лицо Сигюн проясняется.       — Что это было? — то, как Локи задаёт этот вопросом, мигом отравляет радость от одержанной победы. Таким тоном хозяин встречает пса, которому было велено принести палку, а он взамен того приволок выкорчеванное с корнем деревце.       — Оказание помощи нуждающемуся, — звенящим от напряжения голосом отвечает Сигюн. — Надеюсь, за это казнь не полагается?       Локи хмурится. Но прежде, чем он успевает что-то сказать, в разговор вступает Мобиус.       — Леди Сигюн, вы умеете удивлять. Фокусники редко делятся своими секретами, но может быть расскажете, что здесь только что произошло?       — Нет ничего проще, — слегка краснея, соглашается она. — Это так называемая «свадьба под виселицей». Средневековый обычай, известный во многих европейских странах. Согласно ему, осуждённый на казнь может избежать своей участи, если женщина из толпы пожелает его себе в мужья. В Испании таким правом наделены лишь женщины, продающие свою любовь, а потому свадьба с ними считается даже большим бременем, чем смерть. Конечно, при том условии, что осуждённый соглашается на такую замену, — немного подумав, Сигюн добавляет: — К слову, следить за свершением брака никто не станет. Поэтому высказанного предложения должно хватить для пересмотра дела.       — Какая осведомлённость. Надо думать, вам часто доводилось бывать на Земле? — предполагает Мобиус.       — Отнюдь. — Пожимает плечами Сигюн. — Зато мне часто попадались книги, написанные людьми. За два столетия затворничества чего только не прочтёшь.       — Надо думать, ваша эрудиция уступает лишь вашему легкомыслию, — холодно замечает Локи. — Вы хоть знаете, кто был этот мужчина и за что его осудили?       — Я услышала достаточно, чтобы сделать выводы. В моём представлении католическая церковь разорила несоизмеримо большее число стран и людей, а потому не стоит судить высшей мерой того, кто единожды обокрал её саму.       — Леди Сигюн, при всём уважении, ваши заключения наивны. — Локи чуть наклоняет голову, окидывая её взглядом. — Как вы можете быть уверены, что, очутившись на свободе, этот человек, осуждённый собственными собратьями, не принесёт больше вреда, чем пользы? Вам бы стоило остерегаться скоропалительных решений, и предоставить людям вершить свой суд самостоятельно.       — Вы правы, я не могу быть в этом уверена. Но мне в достаточной мере известно средневековое право, чтобы считать его абсурдно жестоким. И если есть шанс, что этот человек осуждён со всей суровостью за проступок, который того не заслуживает, то я поставлю на него. Это обязанность Богов — даровать милосердие тем, кто отчаялся его получить.       — Остаётся уповать, что эта заблудшая душа так и оценит ваш альтруизм: как ниспосланную милость. Согласитесь, неудобно выйдет, если, выйдя сухим из воды, осуждённый почувствует свою вседозволенность. — Локи устало качает головой. — Ладно, оставим это. Мы и так потеряли много времени. Вернёмся к главному: вы чувствуете присутствие Сильви в этом мире?       — Я не уверена, что это Сильви, — чеканит Сигюн. — Но здесь есть след Локи.

***

      Она не пытается затянуть поиски. Как и ускорить их. Ступая по узким хаотично ветвящимся улицам, Сигюн рассеянно прислушивается к ощущениям. Странное чувство: как если бы знакомый голос говорил с ней сквозь толщу воды. Звуки уловить можно, но в слова они не складываются.       — Разом всюду и нигде, — бормочет она себе под нос.       — Непредвиденные сложности? — Мобиус умудряется обогнуть двух мужчин, размашистым шагом идущих прямо на него так, словно его вовсе не существует, и казывается рядом. Его лицо с ободряющей улыбкой более не скрывает капюшон: стоило покинуть место казни, как Локи вернул им прежние одежды, не привлекающие столько внимания.       — Должно быть, компас сломался, — говорит Сигюн и внезапно усмехается: — Знаете, в средние века компасом называли циркуль. В Испании слово «compás» и вовсе имеет оба значения. Может быть, в этом всё дело? Попав на столь зыбкую почву, мой внутренний ориентир теперь водит меня по кругу. — На её губах мелькает усмешка, но она тут же хмурится: — Шутка, достойная похвалы за занудство.       — Если в TVA устроят тематическую викторину, напомните взять вас в команду. У наших противников не будет и шанса.       — Думаю, в действительности шанса не будет у меня. — Грустно улыбается Сигюн. — Только и могу, что вспоминать никому ненужные факты, вычитанные из книг. А в TVA работают люди, своими глазами видевшие множество миров. Мои знания — крупица в сравнении с вашими.       — Это правда, по долгу службы большинство сотрудников бывали в стольких ответвлениях, что не счесть. Но это как прогулки в музей: смотреть можно до тех пор, пока не захочешь потрогать. Тут же взвоет сирена, и вот тебя уже скручивают твои же собственные коллеги, чтобы отвести на суд. Поэтому на службе большинство из нас вырабатывает привычку оставаться слепым и глухим к ненужным деталям. Кейси, ваш сопровождающий в TVA, узнал, что такое рыба, лишь когда встретил Локи. Для наших ребят это нормально: так меньше соблазнов.       — Непростая у вас работа. — Качает головой Сигюн. — Шаг влево, шаг вправо — и вот вы невольно изменили ход истории. Прямо как в рассказе Бредбери «И грянул гром».       — Точно. И всё-таки к культуре людей вы питаете особый интерес, верно?       — Она весьма плодовита, — признаётся Сигюн. — Живя в Ванахейме и Асгарде, можно тысячелетиями не замечать хоть сколько-нибудь яркого развития. Жители наших миров уже обрели идеал, так зачем ломать, а затем чинить нечто совершенное? У людей же всё иначе. То, что их жизнь так коротка, толкает их к постоянному поиску, желанию доказать что-то себе и окружающим, оставить свой след. Иногда из этого рождаются восхитительные вещи… — завершение фразы приходиться аккурат на момент, когда улица выводит их на залитую солнцем площадь.       Она больше той, где ранее развернулась мрачная сцена казни. Главным её украшением служит собор с характерной для испанской готики плоской крышей и двумя башенками по обе стороны. Над центральным входом, украшенным стрельчатыми арками с разукрашенной лепниной высится витражное окно.       День на редкость солнечный, и Сигюн живо представляет, как внутри собора лучи, проходя сквозь цветные стёкла, обретают сияние россыпи драгоценных камней.       Основную часть площади занимают торговые ряды, между которых бойко снуют люди. Речь звучит живо, а каталанский и кастильский смело мешается с арабским. С деревянных прилавков товары всех мастей подбирают себе владельцев. Образцы разноцветных тканей сами ложатся в руки, увлекая причудливыми узорами. Усладив взор, следовало прельститься бочками с вином, стоявшими неподалёку. Те, кого такое знакомство не грело, манил блеск стальных клинков и мечей. Знатокам письма предлагались печатные книги, а если кому-то оно не ведомо, можно поглазеть на гравюры. Пушнина, деревянные лари, музыкальные инструменты, украшения, зеркала из отполированного металла вещали голосами великого множества купцов, на перебой расхваливавших товар.       — Нам что, нужно на этот сельский праздник Анубиса? — уточняет Локи.       — Анубиса? — переспрашивает Сигюн.       — Гляньте, — пояснят Мобиус, указывая на шествие, торжественно вышагивающее за пределами рядов, отчего она видит его лишь теперь. — Они несут статуи и иконы с изображением человека-пса.       — Точно. Хотя это не Анубис. Святой Христофор, возможно? — Сигюн хмурится, вглядываясь пристальнее. — Нет, не он. Видите, там в пятом ряду несут полотнище, где он изображён в виде собаки, пронзённой мечом, под лапой которой змей? Это иконография святого Гинфорта, покровителя детей. По легенде один рыцарь, вернувшись из странствий домой, нашёл колыбель перевёрнутой и пустой. Рядом лежал пёс Гинфорт, слизывавший с лапы кровь. Разгневанный рыцарь убил собаку на месте. И лишь после этого услышал тихий детский плач. Когда он нашёл целого и невредимого ребёнка, которого прежде скрывала ткань, то рядом увидел разодранного змея. После этого рыцарь похоронил Гинфорта, а его могила приобрела культовое значение для местных католиков. Правда, этот святой почитается только во Франции, так что я могу ошибаться.       — Не забывайте, что вы знаете эту историю в версии своей реальности, — подмечает Мобиус. — А в этом ответвлении такие детали, как ареал распространения культа, могут быть совсем иными.       — Леди Сигюн, если мы намерены здесь задержаться, я бы предпочёл, чтобы тому была более веская причина, чем экскурс в местную культуру, — подгоняет Локи, в конец раздражённый бездействием.       — Напротив, — Сигюн улыбается, чуть вскидывая голову и глядя из-под полуопущенных ресниц, — мне очень пригодится местная культура и, в частности, покровительство святого Гинфорта. Ведь он был охотничьим псом. Мне бы не помешал его умение выслеживать дичь, — и улыбнувшись, она оборачивается к торговцу инструментам, рядом с прилавком которого они оказались. — Дивная виола да гамба, сеньор, — бегло говорит Сигюн по-каталански.       — Благодарю, сеньора. Она действительно на-редкость хороша, но не столько внешним видом, как звучанием, — с широкой улыбкой отвечает купец, приосанившись. — Она изготовлена из «поющей» древесины. Только истинный мастер может решить, какие породы подойдут для инструмента, и определив, найти именно те части ствола, которые создадут самый чистый и глубокий звук. Наша семья поколениями гордится своими умениями создавать такие виолы да гамба, чей звук очарует не только слух, но и сердце.       — Полагаю, вы не раскроете секрета и не назовёте, из какого дерева сделан инструмент? — с лёгким прищуром интересуется Сигюн.       — Конечно, нет, сеньора. — Хохочет мужчина. — Клянусь всеми святыми отцами, от меня вам не выведать этой тайны: она будет стоить мне крыши над головой и пищи моим детям.       — Но вы же не воспротивитесь моим попыткам угадать её самой? Нет? — Сигюн наклоняется к самому инструменту и под насмешливый взгляд торговца полной грудью вдыхает его запах. — Ммм, дивное сочетание. — Выпрямляясь, говорит она, довольно щурясь. — Вы правы, для виолы да гамба это превосходный выбор. Но вы слукавили, тут не один материал, а три: ель, чёрное дерево и клён. — Видя, как вытягивается лицо мужчины, из потрясённого становясь совершенно несчастным, она милостиво его успокаивает: — Вам не следует бояться того, что ваша тайна теперь под угрозой. Я высоко ценю ремесло искусных мастеров, а также крыши их домов и пищу на столе детей. Посему от меня вам лишь моё искреннее восхищение.       — Это было обязательно? — Тон Локи такой, что Сигюн вмиг вспоминает об его природе ледяного великана.       — Я лишь проверила, благоволит ли мне святой Гинфорт. — Она разводит руками, невинно хлопая ресницами. — И судя по тому, что он даровал мне свой великолепный нюх, я склонна утвердиться, что заслужила его симпатию. — Весело посмеиваясь, она вырывается вперёд, убегая от гневной лавины, которой готовится обрушиться Локи.       — Интересно, будет ли леди столь же польщена вниманием святого, если её облик вдруг уподобится ему, — с мрачной улыбкой цедит Локи.       — Ну полно. — Замечая зелёные искры, слетающие с кончиков пальцев, Мобиус похлопывает приятеля по плечу. — Её любопытство совершенно невинно.       — Она тратит наше время, — Локи резко разворачивается, смотря на аналитика с нетерпением. — А хорошая встряска ускорит процесс.       — В этом нет необходимости: этой заминки просто не будет существовать. Пожелай мы остаться здесь на год, таймпад может вернуть нас в TVA на любое время назад. Это всё равно что зайти во временную дверь, а в следующую минуту уже выйти. — Мобиус мягко улыбается, переводя взгляд на остановившуюся у прилавка с фруктами Сигюн. Продавец, цепким взглядом дельца оценив уровень достатка сиятельной госпожи, предлагает ей продегустировать сочные апельсины и ароматные финики перед покупкой. — Дай ей насладиться моментом.       — И что это за момент такой? Ей что, в радость бегает по пыльному рынку среди дерущих горло зазывал, точно трактирная служанка?       — Ты рассуждаешь как тот, для кого всё это, — Мобиус вскидывает руку, широким жестом площадь, — скучная обыденность. И я не о рынке — об эпохе, кипящей вокруг жизни, людях и их культуре, мировоззрении, быте. Но для неё всё это в новинку. Сигюн классическая диснеевская принцесса.       — Диснеевская? — переспрашивает Локи, вскидывая бровь. — Это какое-то королевство Мидгарда? И с чего вдруг она принцесса?       — Нет, Дисней — это… — Мобиус на мгновение морщит лоб, а затем спрашивает, — вот есть в Асгарде боги, известные за свои дарования сказителей?       — Ну… Есть Браги, который считается сносным скальдом. Хотя асы настолько неприхотливы, что признали бы сладкоголосым и велеречивым даже блеющего козла, — пожимает плечами Локи.       — Отлично. Представь, что у Браги есть сотня тысяч последователей, и все они создают песни о героях по схожим правилам стихосложения, с родственными мотивами и акцентами. Их произведения становятся узнаваемыми для публики, хорошо знакомой с их творческим объединением. Вот примерно это и есть Дисней. Только он известен своими сказками о принцессах. И пусть леди Сигюн формально к ним не относится, но у неё есть все признаки таковой: живя в условиях изобилия и пользуясь всеми привилегиями своего положения, она тоскует по безыскусным радостям тех представителей общества, кто готов бы развязать войну, лишь бы поменяться с ней местами. Это чарующе наивно, но её тяга к приключениям вполне ясна.       — Ты на редкость хорошо осведомлён о тяготах сказочных принцесс, — фыркает Локи.       — А уж каковы мои познания о тяготах божественных принцев, — улыбается Мобиус, чем заставляет собеседника закатить глаза.       Меж тем Сигюн, не ведая, о чём идёт речь за её спиной, с интересом вслушивается в разговор двух торговцев, стоявших перед ней. Делая вид, что утонула в богатстве лент, кружев, тесёмок и платков, она вся обращается в слух.       — Тут недавно случай один приключился — вот хоть сейчас фиглярам на сцене разыграть. — Рассказчик — плотно сбитый мужчина с рыжей бородой и залихватской ухмылкой опирается локтем на большую закупоренную бочку. На прилавке со специально сооружёнными подпорками стоят бочонки поменьше, с кранами и без. Между бочками расположились глиняные кувшины и бурдюки. — Одному сеньору, видно, слишком мягко нежилось на перинах, сытно кушалось и пьяно пилось. Надумал он пойти по свету, дела великие вершить. Эх, мне бы такого молодчика, уж море бы обучило его премудростям суровой жизни. Но этого эвон куда занесло — в горы. Заплутал он там, значит, знатно, да на удачу встретил странника. Тот поведал ему свою судьбу: рассказал, что несёт епитимью. Его обвинили в грешных речах об одном знатном господине. Тот позарился на невесту бедолаги, да, как говорят, прощупал её не только глазами. Несостоявшийся жених при честном народе обругал господина последними словами, а тот и повёл его в суд. Ну а судьи что, смекнули, что с простака взять нечего, а вот господин и так, и эдак подсобить может. Ну и назначили, стало быть, обманутому наказание: посетить святое место, да там грехи свои отмолить. Сеньор наш, как услышал о такой несправедливости, сжалился над несчастным. Отдал ему добро своё, доспехи, деньги. И, счастливый своими деяниями, удалился во владенья, к недоеденным каплунам, да недопитому хересу. Но самый-то смех вышел дальше. Наш страдалец, увешанный дарами, подошедши к городу столкнулся со стражей. А та и давай выяснять: откуда, стало быть, богатства у такого простого человека. Тот объяснял и так, и этак, да только веры его словам было ни на грош. Стражники всё добро отобрали, а его уже по новому делу о грабеже в суд отправили.       — Да-а-а… — тянет торговец лентами, подкручивая тонкие усы, — верно говорят, что благими намерениями моститься дорога к лукавому. А вы, сеньора, выбрали что нибудь? — Его пытливый взгляд пробегает по рукам Сигюн, рассеяно вертящей в руках ленты.       Она чуть склоняет голову, пряча улыбку. Выгляди она попроще, её бы уже попросили продемонстрировать широкие рукава: а не сунула ли туда чего? Без сомнения, платье, наколдованное Локи, никак не могло внушить купцу мысль о том, что столь почтенная дама может быть причастна к воровству. Но сосед, поведавший рассказ о незадачливом благодетеле, явно передал ей долю собственного вороватого обаяния. В нём Сигюн угадывает пирата из числа тех, кто поджидает в море гружёные товаром корабли, чтобы обобрать их до последней крысы, ютящейся на нижних палубах, а потом сбыть награбленное.       — Как честной женщине не поддаться искушению скупить у вас всё? — Тяжело вздыхает она. — Ах, не будь муж мой таким скрягой, я бы стала обладательницей всех ваших сокровищ. Но увы мне, увы, я вынуждена проститься с вами до тех пор, пока не овдовею. — Качая головой и горестно вздыхая, она отходит от лент.       Следующим её внимание привлекает прилавок с книгами. Конечно, тут не может быть самых интересных для неё фолиантов — рукописных, с доведёнными до абсурда маргиналиями на полях, в окладах с драгоценными камнями. Такие экземпляры слишком дороги и изготавливаются лишь на заказ, а потому у простого купца их не встретишь. И всё же Сигюн с интересом пробегает взглядом по протянутому ей каталогу — последнему изобретению прямиком с Франкфурстких книжных ярмарок, как хвастливо заверил её торговец, — где указаны как наличествующие книги, так и те, что можно запросить у издательства.       Большинство трудов ожидаемо посвящено богословию. Есть кулинарные книги, книги по домоводству и, конечно, художественная литература. Совершенно очаровательной Сигюн находит поэму «Битву вин» от Анри д’Андели: подобные произведения — настоящие артефакты эпохи, читающиеся гораздо живее наставлений отцов церкви. Кстати, о последних: труда «Молот ведьм» от воинственного священнослужителя Генриха Крамера в каталоге нет. Сигюн удивлённо приподнимает бровь. Странно. Она точно помнит, что книга появилась как раз в конце XV века.       — Я честный торговец, сеньора, и такого у себя не держу — Купец от заданного вопроса хмурится и как-то весь подбирается. — Этот Крамер ересь пишет, про ведьм и прочую нечисть, которой нет места на свете Божьем. Вот его Торквемада и запретил.       — Точно! — Лицо Сигюн озаряется. И как она могла позабыть! Ведь это в конце XVI века начнётся повальное увлечение «Молотом ведьм» и знаменитая охота на чернокнижников. А пока люди довольствуются религиозными конфликтами.       Тонким колокольчиком на окраинах сознания дребезжит невнятное чувство, постепенно заполняя собой всё вокруг. Глаза Сигюн распахиваются, тело замирает. Боковым зрением она замечает монаха — совсем юношу, — вставшего по правую руку от неё. Легко поклонившись, он чуть нараспев произносит:       — Пусть пошлёт Всевышний благодать вашему дому, да расчистит все препятствия на пути благого дела, кое вы вершите, достопочтенный Раимон. — Завидев подошедшего, купец тут же дарит ему всё своё внимание, напрочь позабыв о девушке. Вздумай она удалиться, прихватив стопку книг, он бы и не заметил. Меж тем служитель церкви продолжает: — Удалось ли достать то, о чём мы уговаривались?       — Да-да, конечно! — Торговец торопливо лезет рукой под прилавок, выуживая обёрнутый холщовой тканью свёрток. — Достать его было непросто, но по указу самого…       — Раимон, — мягко прерывает его собеседник, выдержав небольшую паузу. — Я вам премного благодарен. — Распахнув полы чёрного плаща, монах отвязал от пояса пухлый мешок, внутри которого весело звякнули монеты. — Мирские блага — низменная благодарность за те труды, что вы смиренно взяли на себя. Но лишь ими распоряжается человек, в то время как благами духовными вас одарят в юдоли вечного света.       Раимон принимает мешочек двумя руками, слегка склонив голову то ли в почтении к юноше, то ли к предложенному ему презренному благу.       — А теперь мне нужно спешить. Храни вас Господь, Раимон.       Положив список поверх книг, Сигюн взглядом выискивает в толпе спутников. Те оказываются неподалёку и, заметив её волнение, спешат подойти.       — Леди, если вы не сообщите, что нашли хотя бы одну причину задержаться на этом базаре, я превращу ваше платье в мешок и вынесу вас отсюда под видом куля с зерном. — Цедит Локи.       — Тот монах. — Сигюн обеспокоенно указывает на спину пробирающегося сквозь толпу юношу. — От него исходит странное колебание… Не его собственное, но кого-то, с кем он проводит много времени. Я уверена: он выведет меня на след мужа.       Локи и Мобиус переглядываются.       — Вы уверены? — осторожно спрашивает Мобиус. — Поймите меня правильно, но это звучит маловероятно. Вы говорили о том, что в Рагнарёк ваш супруг потеряет физическую оболочку. А теперь уверяете, что чувствуете в католическом священнике какую-то связь с ним.       — Прошу, следуйте за мной, я боюсь его упустить. — Сигюн срывается с места, прокладывая путь между горожанами. — Вы правы: это не может быть мой Локи. Но кто-то имеет доступ к части его энергии. И я должна выяснить, как это происходит.       Преследование длится недолго: монах скрывается в дверях собора, стоящего в центре площади. Девушка останавливается у ступеней, вскидывая голову к порталу над входом, в центре которого рельефное изображение Мадонны с младенцем, а вокруг — неисчислимое множество ангелов и святых, празднующих приход спасителя в мир.       — Я сильно вас задержала. — Говорит Сигюн, разворачиваясь к спутникам. — Не смею злоупотреблять вашим терпением дольше и предлагаю разделиться. Вам же незачем ждать меня здесь. Можете открыть временную дверь, ведущую сюда же, но двумя часами позже. Уверена, этого мне хватит, чтобы во всё разобраться, и я смогу продолжить поиски Сильви.       — Звучит разумно, — с прохладцей в голосе отзывается Локи. — Так и поступим.       — Не так быстро, — Мобиус с укором смотрит на него. — Леди Сигюн, мы договорились о том, что наше сотрудничество будет полезно обеим сторонам. Если вы считаете, что в этом месте можете найти ответы на свои вопросы, мы останемся с вами.       Сигюн тепло улыбается.       — Ваша забота греет сердце. Но, поверьте, она излишня. Мне достанет сил справиться со всем, что мне может противопоставить средневековый человек, будь он хоть до зубов вооружён. Что уж говорить о монахах: креста и святой воды я не боюсь.       — Видишь, Мобиус, леди отказалась от помощи. Так не будем дольше навязывать ей своё общество. — Торопит Локи.       — Что ж, — Мобиус смотрит на Сигюн в задумчивости, — полагаю, вы правы: технологический прогресс человечества ещё не достиг тех высот, чтобы противопоставить его божественной магии. И всё-таки это чужой для вас мир. Поэтому я настаиваю на том, чтобы мы остались где-то поблизости. В случае чего вы сможете подать сигнал через таймпад, и мы вам поможем.       — Но в этом нет такой необходимости… — неуверенно начинает Сигюн, глядя, как от плохо скрываемого раздражения черты лица Локи заостряются ещё сильнее.       — Конечно, есть! — бодро отзывается Мобиус, полностью игнорируя попытки друга одним взглядом учинить возгорание на его голове. — Вы помогаете нам, мы — вам. Это называется честная взаимопомощь.       Решив не дожидаться последующей реакции, Сигюн коротко кивает, после чего спешно поднимается по ступеням собора. Когда она скрывается за дверями, Мобиус с энтузиазмом произносит:       — Знаешь, каким вином прославилась средневековая Испания?       — Удиви меня, — бурчит Локи, поворачиваясь лицом к торговой площади. Тяжёлый взгляд ложится на так некстати оказавшуюся рядом телегу с капустой.       — Херес! Любимый напиток Фальстафа у Шекспира. Какие он поёт ему оды, сколько достоинств находит в его вкусе и воздействии. Думаю, нам культурного обогащения ради следует найти, где бы приобщиться к этому напитку.       — Да что с тобой? — Локи не выдерживает, с негодованием смотря на Мобиуса. — Ты серьёзно предполагаешь, что сейчас для этого лучшее время и место?       — Ну… На самом деле, вся моя жизнь и работа в TVA свидетельствует лишь об одном: идеальные условия как капкан. Попадаешь в ловушку ожиданий и бесконечно выискиваешь тот самый повод, момент и случай, когда сойдутся звёзды. А сам ни шагу ступить не можешь ни в лево, ни в право, так тебя держат железные тиски. Так что да, раз уж мне впервые выпал пусть не идеальный, но шанс провести время с другом, я им воспользуюсь.       Локи моргает, застигнутый врасплох такой откровенностью. Былой запал на мгновение сменяется растерянностью, после которой он не сразу находит слова.       — Мы вернёмся к этому, — наконец говорит Локи с лёгким кивком. — Но не сейчас. Не хочу, чтобы хоть что-то туманило разум, пока мы ищем Сильви. — Видя мелькнувшее на лице Мобиуса разочарование, он добавляет: — Может, пьесы Шекспира подкинули тебе ещё несколько идей средневекового досуга?       — Знаешь, а ведь правда! — Аналитик озаряется улыбкой. — Я видел, как толпа собиралась у помостов, выстроенных между двумя домами. Если я правильно понял, это может быть сцена. Театры в Испании ещё не строят, так что актёры часто выступают под открытым небом. Давай на это посмотрим.       Мобиус не обманулся в своих догадках, и уже спустя минут десять они стоят посреди пришедшей на представление разношёрстной публики.       — Я надеюсь, ты не предлагаешь смиренно стоять в очереди? — Скептически интересуется Локи.       — О нет, сегодня план другой. Я нас проведу. — Протискиваясь сквозь толпу, Мобиус махает рукой, призывая следовать за собой. Когда они, получив несколько ощутимых ударов локтями от плотно кучкующихся людей, да с десяток нелицеприятны высказываний в свой адрес, оказываются перед человеком, принимающим деньги за вход, он произносит на каталанском: — Здравствуйте! Мы с моим другом — драматурги, прибывшие в Испанию из далёкой Англии. Хотим посмотреть, что создают наши коллеги.       — Кто? — переспрашивает мужчина, косясь на него с сомнением.       — Это слово ещё не появилось, — услужливо подсказывает Локи полушёпотом. — Ты поторопился лет на тридцать.       — О, простите, сказал не подумав. Так в нашей стране называют людей, занимающихся одним ремеслом. — Ловко выкручивается Мобиус.       — Хмм. — Тянет собеседник, оценивающим взглядом проходясь по ним. — Видать, в краях ваших писакам хорошо живётся. Эвона как разодеты… А что, много ума надо, чтобы вот так сочинительствовать? Может, и мне податься к вам, рифмоплётом заделаться.       — Приезжайте, любезный, у нас всякий талант себе дорогу найдёт.       — Хе-хе, дааа… Ну ладно, проходите.       — И что это было? — спрашивает Локи, когда они немного отошли от прохода.       — Небольшая привилегия для драматургов в средневековой Испании: бесплатный проход на постановки. Вспомнил, что читал об этом, стало интересно проверить.       — Вот мы здесь. И даже не потратили пригоршню монет, чтобы посмотреть на чужие спины, — хмыкает Локи, оглядывая импровизированный партер. Он состоит из десятка другого скамеек у сцены, занятых зрителями. За ними находятся те, на кого сидячих мест не хватило, а потому всё представление им предстоит провести на ногах.       — Ты можешь наложить на нас иллюзию двух юных прелестниц, и тогда кто-нибудь из занявших скамьи господ галантно уступит нам места, — пожимая плечами, предлагает Мобиус.       — Пфф. Тратить магию ради того, чтобы нахвататься заноз? У меня идея получше. — Локи вскидывает голову, рассматривая «ложе» театра. Им выступают балкончики домов, во дворе которых организована сцена. Там, обмахиваясь веерами и ведя светские беседы, расположилась знать.       — Чтобы туда попасть, будет мало одного только милого личика.       — О, поверь, мои стандарты красоты любого убедят уступить нам лучшие места, — с усмешкой говорит Локи и, удостоверившись, что никому до них нет дела, легко взмахивает рукой. Его облик стремительно меняется под свечением магии, тонкой полоской змеящейся вдоль тела. Когда же преображение заканчивается, на Мобиуса взирает мужчина, далёкий от понятий об обольстительности. С продолговатого лица пустым взглядом смотрят серые глаза, под которыми залегли отчётливо проступающие мешки. Прямой и довольно крупный нос и маленький припухлый рот дополняют картину, пышущую не столько очарованием, сколько унынием и скукой.       — Эй, вы! — выкрикивает Локи на каталонском, но с некоторым акцентом. Окликнутый им человек оборачивается на зов, и, бледнея, немедленно сгибается в глубоком поклоне. — Подойдите. Я и моя супруга хотим попасть на тот балкон. Объясните занимающим его господам, что им придётся его освободить.       —  К-кончено, в-ваше Королевское Высочество, как прикажете, — продолжая раскланиваться, спешно заверяет пойманный мужчина. — Ваш визит — незаслуженная и столь неожиданная награда для нашей скромной труппы. Для нас величайшая честь принять вас и её Королевское Высочество Хуану Кастильскую на нашем выступлении.       — Хуану? — тихо переспрашивает Мобиус, лишь сейчас догадавшись опустить взгляд, чтобы увидеть, в кого Локи превратил его. И хотя лица он не видит, но пышная юбка платья, тонкие пальцы и мерно вздымающаяся грудь свидетельствуют, что второе обращение посвящалось ему.       —Идёмте, сеньора. — Гордо приосанившийся «супруг» подставляет локоть. — Не будем задерживать начало представления.       — Оно уже началось, за что спасибо вам, сеньор. — Отказываясь от предложения взять его под руку, Мобиус подхватывает подол и уверенно направляется за сопровождающим. Зрители, заметившие высокородных особ, в немом изумлении замирают, после чего благоговейно склоняются. За спинам слышится нарастающее перешёптывание.       Их заводят в дом, где они, поднявшись по ступеням, поднимаются на верхний этаж. Занимающая балкон супружеская пара, проинформированная об изъявленном королевскими особами желании получить их места, с подобострастным благолепием раскланивается, после чего спешно удаляется.       Когда они остаются одни, Локи довольно заявляет:       — А ты говорил, нас не пустят. Ну как можно отказать кому-то с лицом Филиппа Красивого?       — Немного же требовалось, чтобы соответствовать средневековым идеалам красоты, — вздыхает Мобиус. — Кстати, почему именно королевская семья? Не думаешь, что так мы привлекаем слишком много внимания?       — Во-первых, сомнительно, что кто-то из присутствующих может представлять для нас угрозу. Во-вторых, я знаю не так уж много представителей именитых испанских фамилий в лицо. Инфанту я хотя бы видел. Правда, уже тогда, когда она из Хуаны Кастильской семимильными шагами шла к Хуане Безумной. Тогда она, потеряв мужа, возила его бездыханное тело в гробу по всей стране в надежде воскресить его.       — Не уверен, что после этой истории смогу заинтересоваться тем, что покажут на сцене, — буркает Мобиус.       — Знаешь, стоило мне превратить тебя в Хуану, я понял одну вещь, — задумчиво произносит Локи. — Ты тоже диснеевская принцесса.       — Что?! И как эта гениальная мысль пришла тебе в голову?!       — Я всё думал, — продолжает он, нимало не заботясь о реакции Мобиуса, — почему ты с таким воодушевлением относишься к Сигюн. И наконец осознал: вы с ней в этом похожи. Оба ни шагу не могли ступить, не нарушив сотню другую правил и запретов. Как и она, ты испытываешь тягу изучить мир, до этого находившийся под замком.       — Насчёт диснеевской не уверен, но то, что принцесса — уж точно. — Усмехается Мобиус, расправляя складки юбки.       Вскоре представление начинается. Впрочем, разворачивающаяся на сцене драма, пронизанная религиозным пафосом, равно далеки как от Шекспира, так и от страстей, преподносимых реальной жизнью. Оживление вносит лишь сценка, показанная в перерыве: в ней молодая жена жалуется родителям на мужа, из-за которого она никак не может расстаться с девичеством. После колкой и фривольной сатиры второй акт основной постановки выглядит ещё более унылым и безжизненны. Решив, что культурную программу можно завершить, не дожидаясь конца, Локи и Мобиус покидают места. На лестнице, где их не заметят зрители, поглощённые кто зрелищем, а кто рассматриванием гостей, Локи возвращает им прежний вид, после чего они покидают театральное представление.       Стоит им выйти на улицу, как от близлежащего дома отделяется фигура.       — Добрый день, сеньоры. — В подошедшем мужчине без труда узнавался недавний монах, чудом избежавший виселицы. — Не стану утомлять вас долгими речами, сразу перейду к важному: сеньоре, вытащившей меня из петли, грозит большая опасность.