Амок

– Понимаете ли, мисс, если вы ничего мне не расскажете, то я никак не смогу  помочь.  Девочка испуганно дернулась, взмахнув влажными ресницами и протараторила на высокой, тревожной ноте: – Сэр, я правда ничего не помню, поймите меня правильно, я не стала бы…  – Я понимаю вас правильно.  Элизабет Льюис, пятнадцать лет. Проститутка – или как их там теперь называют? – из “Красной Крысы”, в которой разыгралась пару дней назад кровавая драма. Пока что единственный хоть чего-то стоящий свидетель по делу епископа Бэйсингстокского. Впрочем, в её значимости Джон в последние минуты уже начал сомневаться.  Слишком напугана, слишком встревожена, слишком сильно боится сказать лишнего, вообще все – слишком.  Не то чтобы большая редкость, мало кто по ту сторону стола на его памяти сохранял здравый ум, однако смиренное это осознание делу не помогало нисколько. Вопрос требовал некоторой щепетильности, и поэтому Джон попытался снова, издалека: – Давайте пойдем от начала, Элизабет. Мы пока оставим вопрос касательно вашего нахождения в "Красной Крысе", вернемся к тому вечеру.  Элизабет отрывисто кивнула.  – Убитый часто бывал там? Может, вместе с… тем человеком?  Ну, вот, запнулась опять, голову в плечи вжала. – Я… – Судорожный вздох, в голосе дребезжащими отзвуками неумолимо подступающая истерика. – Я… Как бы вам сказать… Я видела Бэзила… Его Святейшество, в смысле… Раньше. Он приходил.  В “Красную Крысу”? Бар, сопряженный с полулегальным борделем?  Работа следователя полна сюрпризов.  – А того человека?  – Никогда. Я бы запомнила…  – К вам приходит очень много разных людей, Элизабет. – Заметил Джон. – Почему бы вам запоминать именно этого? Он выглядел как-то по-особенному?  – Он… Выглядел очень странно.  …И даже толком не попал на камеры. Джон нашел качество записи на редкость отвратительным – будто просматриваешь старую, запылившуюся хронику сквозь мутное стекло.  Люди, расщепленные объективом на размытые пиксели, одинаково не внушали доверия, вычленить убийцу среди них – что-то из области фантастики. Под подозрение сразу попали человека четыре – вышедшие на улицу в интервале от двенадцати до половины первого после полуночи. Впрочем, никто из них не показался Джону именно странным.  Пожилой мужчина солидной комплекции, костлявый юнец в красно-черной рубашке, молодая рыжеволосая женщина, рослый парень в толстовке с капюшоном, накинутым на голову и в видавшей виды кожаной куртке.  Последний вопросы вызывал хотя бы из-за капюшона – ночью не шёл дождь, не было сильного ветра. Тем более, черт возьми, в помещении.  – Сэр, я… Не помню, было очень темно и… – Элизабет прервалась на истеричный всхлип. Джон подождал немного: – И? – Повторил, как мог, мягко.  – Просто знаю, что… запомнила бы.  – Почему, Элизабет? Может, какие-то шрамы на лице? Татуировки? Акцент?  – Он… Почти не говорил со мной, сэр, я клянусь!  – Вам не нужно клясться, здесь вам ничего не угрожает. И все же… “почти”? Значит, что-то он вам сказал?  Это становилось без минуты комичным, как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно.  – Он… он помог мне, сэр, когда Его Святейшество… – Элизабет прервалась, пряча лицо в ладонях.  – Что сделал епископ? Чем вам помог тот человек?  – Он… Как бы вам сказать… Ну, пристал, одним словом. Он его отогнал… Потребовал, чтобы я молчала, понимаете?  – Элизабет. Я напомню, этот человек – убийца.  И ещё какой. Семь ножевых, черепно-мозговая травма, выколотые глаза. Чисто по-человечески было интересно посмотреть в глаза тому, кто был способен на подобное варварство. Профессиональное любопытство, что уж сделаешь.  Труп Джон уже, естественно, видел, и сказать, что остался под впечатлением – ничего не сказать. Не было, конечно, ни страха, ни отвращения, но в памяти все одно отпечатались кровавые выбоины глазниц, изломанная клетка вывернутых ребер. Не только, впрочем, в памяти, но и на фотографиях в деле.  Старина Хасти Лэньон, судмедэксперт, как и всегда в таких случаях проводивший осмотр и вскрытие, устало пошутил, что в Лондоне завелся новый Джек-Потрошитель, запоздалый подарок на Рождество, мол.  – Не знаю я, Аттерсон, что тебе сказать, кроме того, что говорю обычно. Смерть наступила в промежутке между часом и двумя после полуночи, это ясно. Интересен характер ранений, посмотри, какая филигранная точность, – Пальцем, затянутым в нитриловую перчатку, Лэньон провёл по будто бы лопнувшей на груди коже, из-под которой грязно-бурым росчерком показывалось мясо. – Прямо в сердце. Я бы лучше не сделал. И глаза… Работа профессионала, это ясно.  – Наш псих – врач, получается? – Какая… удручающая новость.  Удручающая, но очень полезная, поправил сам себя.  – А я и говорю, Джек-Потрошитель, сэр! – Лэньон посерьезнел. – Нельзя с точностью утверждать, что именно врач. Может, мясник или биолог, но, говорю тебе, Аттерсон, что-то наш псих да соображает. Это ясно.  – И нет ничего страшного в том, чтобы рассказать мне, как выглядел этот человек. – “Джек-Потрошитель” с лёгкой руки Лэньона, да. – Что угодно, что вспомните.  Джон не сказал вслух, конечно, но с раздражением подумал, что давно пора бы прикрыть эту лавочку, только проблемы приносила "Красная Крыса" и ни грамма пользы; но это, впрочем, не совсем в его компетенции.   – Убийца… – Эхом отозвалась Элизабет. – У него волосы… Длинные, кажется.  – Отлично. Тёмные или светлые?  – Я… не помню.  Пожилой мужчина отпал сам собой – на записи видно, что он уже лысел.  Так мальчишка или неизвестный в капюшоне?  – Ну… – Элизабет дернула плечом, словно отгоняя ненужные мысли, стрельнула взглядом в угол, будто бы убийца, у которого волосы длинные, мог прятаться там. – Он высокий…  В очках тёмных. И одежда вся тёмная, вроде, косуха какая-то…  Джон откинулся на спинку стула, выдохнул тяжело.  Все-таки не мальчишка. Жаль, у него хотя бы лицо видно более-менее.  Для чистоты эксперимента показал запись, попросил посмотреть внимательно – вот этот?  Элизабет кивнула, на вопросы про остальных ответив более-менее ровно: старик часто заходит, рыжая – “ох, да это же наша Люси!”, мальчишку не знаю.  – Он сказал, что вырвет мне язык. – Всхлипнула и разразилась новой порцией рыданий.  Джон пододвинул коробку с салфетками и выдохнул, потерев виски пальцами.  Совсем уже не трогала, не ужасала жестокость – в Лондоне, в среднем, происходит сто десять насильственных смертей в год, волей-неволей привыкаешь, но даже не каждое пятое из них – настолько грубое.  – Раны, Аттерсон, могу предположить, от стилета. Смотри, разрез узкий, но глубокий. Дюймов эдак на пять с лишним. Что-то ещё у нашего психа было, тупое и тяжелое, череп-то он не мог ножичком раскроить, да и плечо  вряд ли.  – Да, на месте балку нашли от забора.  – И как он её только отодрал? Слушай, да ты ищешь Джаггернаута, а не человека.  – Скажи, Лэньон, можем допустить, что этот Джаггернаут – левша? – Хоть медиком Джон и не был, но кое-что понимал. Правши обычно бьют справа, соответственно, налево, тут же наоборот. И в череп били слева, и плечо раздроблено тоже левое.  – По колотым ранам сложно понять, Аттерсон, но ты, возможно, прав. А еще он мог подкрасться сзади, но это вряд ли, или как раз слева. Семь ударов ножом, не думаю, что Бэзил стоял все это время, можно зайти с головы, и сразу приключится инверсия, понимаешь, о чем толкую? Реконструкция нужна полная, чтобы сказать точно.  – То есть, только в вероятностной форме?  – Это ясно.   – Поверьте, он в жизни не узнает, что и кому вы сказали. А даже если узнает – из тюрьмы не дотянется. – Джон улыбнулся ободряюще. – И ещё один вопрос, Элизабет. Уже не совсем по существу, если простите мне эту вольность.  Элизабет подняла на него влажные глаза, дернулось опухшее от плача веко.  – Что вас все-таки привело в “Красную Крысу”?  – Сэр… У меня маленький брат, а мама… Ну, болеет сильно.  Даже на мгновение пожалел, что спросил.  *** Уже на следующий день, сидя с утра на деревянной скамейке перед территорией госпиталя, – жизненно необходимо было в свете последних событий увидеть Генри – Джон набросал для себя картину произошедшего.  Предполагаемый преступник не появлялся в "Красной Крысе" раньше.  В темноте почти не было видно его лица.  Высокий, худой, длинноволосый. За круглыми солнцезащитными очками непонятен цвет глаз.  Бил сначала балкой, потом ножом, – пятидюймовый стилет, удобная игрушка для скрытого ношения – и все это заняло не больше пятнадцати минут, ведь, на счастье убийцы, других свидетелей, кроме несчастной, запуганной им же донельзя, Элизабет Льюис, не нашли.  Узнать удалось чертовски мало, словом.  Если проверять каждого в базе, ну, хотя бы, ранее судимых за подобные дела, уйдет целая вечность. Этим, само собой, занимались, и занимались активно, – дело вышло громкое, журналисты трубят до хрипоты – но толку пока было мало.  Джон отхлебнул кофе из пластикового стакана, размышляя, встречалось ли подобное раньше – не всплывал ли такой Modus Operandi в прошлом, в нераскрытых каких-то делах?  Возможно, что-то церемониальное, демонстративное? Какая-то преступная группировка? Джон, щурясь на холодное весеннее солнце, постарался припомнить те, с которыми приходилось сталкиваться, но никакая из орудовавших в недавнем прошлом не обладала подобным почерком. Там в ходу были метки, кровавые надписи на стенах, любая черта, которая указывала бы на принадлежность трупа к тем или иным рукам, убийство врага – апофеоз их жалкой жизни, повод для гордости, способ устрашения.  В связь епископа Бэйсингстокского с наркокартелем или бандой верилось с трудом, но, в конце концов, и в “Красной Крысе” ему делать было нечего! Только на первый взгляд, конечно. Еще при жизни Джону виделось в святом отце что-то скользкое, что-то неправильное, как будто не должны вести себя так порядочные служители культа, но те факты, на которые пролила свет его смерть, подсказывали, что благообразная личина – фикция, не более того.  Хотя бы потому что в “Красной Крысе” знали его, как облупленного, Джон справился об этом.  Его знали, – хозяин бара, хоть и отнекивался вначале, хостес, совсем молодые девочки-сотрудницы, – а вот на вопрос о длинноволосом высоком мужчине в чёрных очках неизменно пожимали плечами.  Не вязалось, если говорить коротко, ни с какими мифическими бандами. Не бьется, не получается, не ухватить за хвост эти факты и не развить хоть во что-то стоящее. Джону, в целом, казалось, что его убийца – дебютант, хоть, к его чести надо сказать, никаких фатальных ошибок не допустил. Но где он действовал? Более матерые преступники обычно выбирают потенциально безлюдные закоулки, леса, заброшенные дома, а не улицу перед публичным – очень смешно, мистер Аттерсон, просто апогей юмора – местом.  Дебютант дебютантом, но он действительно, как ловко отметил Лэньон, что-то да соображал. Не оставил ни отпечатков пальцев, – работал, видимо, в перчатках, – ничего того, что могло бы хоть как-то идентифицировать личность.  Только размытую запись на камерах, со спины.  Новичкам везет, что и говорить.  Смех смехом, но дело не то что пахло, а прямо-таки смердело маньячеством с привкусом острого психоза.  Рассуждать всерьез в таком ключе пока было рано, в конце концов, мало ли кому мог перейти дорогу Его Святейшество, но Джон с неприятным, давящим ощущением под ребрами поймал себя на мысли, что, кажется, еще не раз ему придется столкнуться с деяниями этого… Джека-Потрошителя.  Теоретически, конечно.  Под ногами и чуть в стороне сновали стайкой пушистые, сердитые, прикормленные уже кем-то воробьи, чирикали на своём непонятном языке, выискивая в грязно-сером грунте дорожки, чем бы поживиться.  Джон со страдальческим вздохом отщипнул немного от своего утреннего сэндвича, бросил на землю. Дурацкая привычка, ещё с отрочества. А приучил, конечно, Генри – если в его присутствии хоть какая-то пташка не стремилась своей формой к идеальной шарообразности… Кстати говоря, Генри. Пятнадцать минут десятого – слишком поздно для того, чтобы только начался рабочий день и слишком рано для того, чтобы Генри уже был на месте. Он был потрясающе точен в своей непунктуальности, никогда не позволял себе опаздывать меньше, чем на двадцать минут.  Невдалеке захрустел под чьим-то ботинками гравий, звук вспугнул воробьев, и они сердито, взмахивая тонкокостными крылышками, расселись по ветвям невысокого вечнозеленого деревца – вроде как, пихты. Много их тут, перед госпиталем, понатыкано. Облагораживание территории, прямо скажем, сомнительное.  – Джон?  Вот воистину, вспомнишь солнце… Этот мягкий тенор он узнал бы из тысячи.  – И вам доброго утра, доктор Джекилл. – Джон неторопливо поднялся со скамейки и склонил голову в шутовском поклоне, мимоходом отметив, что для искомого доктора Джекилла утро, видимо, добрым совсем не было. Странно, до уик-энда, вроде, ещё далеко.  Зачем-то сказал это вслух.  Усталый, взъерошенный, весь какой-то страшно виноватый, Генри слабо улыбнулся: – Ты прав. Не в том смысле, что до уик-энда ещё далеко, хотя в этом тоже…  Под глазами у него залегли глубокие тени, из обычно аккуратно собранного хвоста волос выбивалась темная прядь.  – Ты просто чудовищно выглядишь.  Генри отвёл взгляд, пожал плечами, тщетно стараясь казаться беспечным: – Работал всю ночь. Потом проспал.  – Этак ты себя в могилу сведешь ещё до свадьбы. – Протянул Джон с укоризной, а потом добавил: – Кстати, что об этом всем думает Эмма?  – Ничего она об этом всем не думает, к счастью. – Уклончиво ответил Генри.  – Золотая женщина. – Хмыкнул с какой-то даже самому себе неясной интонацией. – Но я вообще по делу. Генри рассеянно кивнул и спрятал дрожащие отчего-то руки в карманы.  – Что-то случилось? – Голос его зазвенел и сорвался.  – Случилось. Мое новое дело. – Задумчиво откликнулся Джон, поймав внимательным взглядом неясно откуда взявшееся пятно на лацкане пальто Генри. Странно, вчера только видел – не было.  И вид, и поведение – все не как обычно. И голос срывающийся, и тремор, и пятно ещё это… До чего доработался, дорогой друг?  – Давай тогда не здесь, пойдем. Если честно, я боюсь, – Генри улыбнулся уже привычно,  – что меня на работе с фонарями ищут.  Ну, вот, вылечился, острить начал. Джон как-то разом успокоился и согласился. Кабинет так кабинет, если уж доктору Джекиллу угодно изображать бурную рабочую деятельность. В конце концов, он сам пять минут назад занимался почти тем же, переливая из пустого в порожнее пространные, немногочисленные факты.  – Что за новое дело? – Осторожно осведомился Генри, с лёгкостью преодолевая ступеньку за ступенькой. – Как бы тебе так сказать, чтобы без ругани… Дело Джека-Потрошителя.  – Прости, что?  Нет, надо было, все-таки, с руганью, вышло бы во сто крат доходчивее.  Удивлен? Конечно, он удивлен, ведь Джон не распространялся никогда о своей работе даже не потому, что нельзя – просто не любил этого, не считал нужным, если хотите.  Не было ничего предосудительного и, там более, постыдного в его профессии, напротив, служитель закона – человек априори уважаемый. По сути, Джон также помогал людям, как и Генри, хоть и несколько иным способом. Если у доброго доктора была возможность предотвратить ужасное событие, то хладнокровному следователю подобная роскошь позволялась нечасто – он работал больше с последствиями, постфактум. Это то, что разнило их, ставило по разные стороны баррикад, и если Генри Джекилл был спасителем, то Джон Аттерсон, скорее, чистильщиком.  – Читал позавчера новости?  Генри соорудил пальцами мало что значащий жест: – К счастью, у меня нет на это времени.  – Ну, может, тебе что-то рассказывали?  Генри пожал плечами, выискивая потерявшийся в кармане ключ, и, видимо, вместе с его нахождением пришло и осознание.  – Бэзил? – Спросил негромко, и даже сквозь лязг ключа о замочную скважину – никак не мог попасть, руки тряслись, как у припадочного – Джон услышал, как дрогнул его голос.  Да что же такое происходит сегодня? Списал бы на похмелье, но Генри же не пьет. А если бы вдруг начал, то Джон бы узнал первым.  И ни волнением, ни сочувствием к безвременно ушедшему ведь не оправдаешь, не тот случай. Генри, к сожалению, относился к тем, кто имел удовольствие знать епископа Бэзила Четырнадцатого лично. Как, впрочем, и сам Джон.  Генри говорил, что у него Святейшество всегда ассоциировался с надоедливой, маленькой собачкой – источающей ненависть, исходящей пеной из гнилого острозубого рта.  Джон не мог с ним не согласиться, тем более, после того злосчастного совета у “Совета” – Дьявол раздери, сколько крови он всем попортил: и Эмме, и её доброму отцу, и самому Джону, а больше всего, конечно, Генри. Ему вообще было хуже всех – ходил, как в воду опущенный, бледный, сникший весь какой-то.  Как бы там ни было, чувствовалась необходимость разрядить обстановку.  – Да-а, дорогой друг, – Изрек наконец глубокомысленно, – если завтра ядерную войну объявят, ты и её проспишь.  – И ничуть не потеряю. – Парировал Генри, распахивая дверь с пластиковой табличкой “Ординаторская”. Он зашел первым, слегка наклонив голову, чтобы не стукнуться о дверной косяк. Джон, переступив порог, для порядка огляделся, так, будто был здесь впервые.  Сквозь жалюзи пробивался яркий свет занимавшегося дня, обрисовывая стол, нагруженный бумагами, стены строгого бежевого цвета, какой-то стеклянный шкаф со всякой медицинской макулатурой. Ненадолго они замолчали, Генри занялся какими-то своими очень важными бумажками, подхваченными со стола, а Джон с характерным для тридцатипятилетнего человека “оп-па” устроился на приятном, но не особо удобном стуле.  – Так что там с твоим делом? Чем я могу помочь? – Наконец Генри поднял озабоченный взгляд.  Джон встрепенулся, машинально разгладил усы и даже ворот рубашки оправил для пущей представительности: – Ах, да, дело. Начну по порядку.  – Изволь.  – В общем, про убийство Бэзила ты уже знаешь. Не без гордости скажу, что дело это поручено мне, подумай только! Впервые сталкиваюсь с чем-то столь громким. Не бытовое убийство на почве, скажем, ревности… Черепно-мозговая травма, – Джон принялся загибать пальцы. – сломано плечо, вырезаны глаза, семь ножевых ранений от стилета или чего-то ему подобного. Причём, с хирургической точностью, один аккурат в сердце. Тут не какой-то проходимец, а уже готовый маньяк!  – Стилет… Рана узкая, но глубокая. – Задумчиво откликнулся Генри и почему-то нахмурился.  – Совершенно верно. Слушай, зря ты бросил учёбу на криминалиста, у тебя бы отлично получилось. – В этом мнении Джон был абсолютно искренен, ведь действительно, очень зря. Жаль, что в итоге так сложилось – с болезнью отца у Генри пропали все карьерные амбиции, слишком, видать, сильно подкосило, но и в этом замшелом госпитале ему было попросту не место.  Генри в ответ печально улыбнулся: – Провидение посчитало иначе. Может, и хорошо, что бросил.  – Как знать. – Джон пробежался взглядом по столу, и вдруг его внимание привлекла почти затерявшаяся среди многочисленных бумаг картонная пачка. – Что это у тебя, сигареты? Ты же не куришь.  – Наверное, оставил кто-то. – Генри посмотрел на сигареты безучастно, повертел пачку в пальцах – коричневый “Харвест”, ужасная дрянь – и закинул в ящик.  – Скорее всего.  В конце концов, к делу это не относится. Джон с шумным тюленьим вздохом поднялся со стула, размял затекшие плечи.  – Труп нашли в Бетнал-Грин, там рядом с бангладешским кварталом есть печально известный переулок. Ну, я рассказывал, где Скотланд-Ярд три года назад накрыл кокаиновую лабораторию.  Генри хмурился все больше, а Джон снова замолчал.  Не ординаторская, а прямо-таки бюро находок.  В углу, до которого не добирался назойливый солнечный свет, стояла трость. Толстая, из черного дерева, с внушительным вороненым набалдашником в виде остроносой волчьей головы. Скроена как будто бы под девятнадцатый век, Джон подобные видел только на фотографиях. Иногда в них ещё клинки прятали.  Он ничего не сказал, не задал никакого вопроса, но Генри, видимо, проследил его взгляд и коротко пожал плечами: – Посетитель оставил.  – Странные у вас посетители, доктор Джекилл. – Хмыкнул Джон. – Впрочем, Бог с ней. Так вот, неподалёку от того переулка есть… ну, допустим, это бар. Что там делать святому отцу, можешь не спрашивать, но факт в том, что его там хорошо знали, и что убит он был практически у дверей Генри покачал головой:  – Не то чтобы странная жизнь его Святейшества – большой секрет. Мне дико интересно, правда, но чем я в этой ситуации могу помочь?  Наконец они добрались до сути дела.  – К вам вчера вечером привезли женщину. Она работает в этом гадюшнике. Я хотел бы с ней поговорить.  – Не думаю, что она как-то связана…  – Я тоже не думаю. – Оборвал Джон. – Но она могла что-то видеть или слышать, а в таком деле нет ненужной информации. Опять же, заявка поступила не просто так, женщина избита и изнасилована. Даже если ничего не найдется по Бэзилу…  – Я тебя понял. То есть, будешь препарировать прямо здесь? – Генри тяжело усмехнулся. – Скальпель одолжить?  – Всенепременно.  ***   Спускаясь по крутой грязно-серой лестнице с третьего на второй этаж, Джон узнал немного нового.  Генри, как оказалось, был в курсе произошедшего, и вчера уже успел осмотреть предполагаемую жертву преступления.  Картина вырисовывалась очень печальная: множественные побои, трещина в лучевой кости, разрывы, следы удушения и, что самое интересное – колото-резаная рана на плече.  Как будто что-то знакомое.  Никакой скальпель тут, конечно, нужен не был, а вот информация – ещё как.  Первое, что Джон увидел, зайдя в больничную палату – пустую постель. Огляделся в поисках несчастной избитой жертвы, и обнаружил, к своему вящему удивлению, у окна.  Она стояла, повернувшись спиной, и выпускала в приоткрытую форточку белесые клубы пара.  – Мисс Харрис. – Негромко окликнул Генри.  Несчастная избитая жертва ойкнула и обернулась, по-детски спрятав что-то – электронную, видимо, сигарету – за спиной.  Джон на мгновение замер, но тут же оправился от изумления. Конечно, когда долго работаешь в… определённой структуре, видишь людей разных, но, в сути своей, одинаковых. Взять ту же Элизабет Льюис – напуганную, невзрачную угловатую девчонку, идеальную, как по книжке, жертву преступления.  А женщина, представшая перед ними сейчас, выглядела совсем иначе.  Не женщина даже – совсем молодая девушка. Джон совершенно непрофессионально отметил первым делом, насколько она красива. Красива не так, как среднестатистическая модель на обложке глянцевого журнала – подобные обычно вызывают лишь эффект зловещей долины.  Огненно-рыжая, с непослушной копной мелких кудрей, крупный нос густо усеян веснушками, глаза под рыжими же бровями ярко-зелёные, и даже искренне виноватое выражение не смогло убить в них озорную, веселую искорку.  В ней не было ни эфемерной хрупкости, ни болезненного, таинственного изящества – крепкая, какая-то очень уютно простая, она отлично вписалась бы в любой очаровательный утопичный фильм про сельскую жизнь. Ну, вот, из тех, где красивые женщины в льняных платьях собирают полевые цветы, пускают венки по воде и мимоходом гладят по лохматой макушке огромных длинноногих волкодавов или добродушных пестрых зенненхундов.  Пасторальную картину портила только изуродованная шея в жирных кровоподтеках, забинтованная правая рука и узкий порез с рваными краями, стекавший маслянистым червем за отворот рубашки.  Мисс Харрис, значит.  Генри смотрел на неё грустно и встревоженно.  Джон постарался настроиться на работу, но пока заводился, он уже начал, очень мягко и почти ласково:  – Мисс Харрис, я повторюсь: курение на территории госпиталя строго запрещено.  – Извините! Мне надо её сдать?  Генри покачал головой: – Оставьте пока у себя. Но если замечу снова – боюсь, придется.  – Этого больше не повторится.   Джон неслышно усмехнулся. Судя по тому, что мисс Харрис скрестила средний и указательный пальцы, повторится, и не раз, если только Генри внезапно не найдет на свалке своё врачебное самоуважение. Она бросила на Джона короткий взгляд – растерянный, почти испуганный.   – Как ваша рука? – Осведомился Генри, а мисс Харрис повела плечом: – Болит, но это и неудивительно. Вы знаете, я думала, он вообще разорвет меня на части, так что все не так плохо… – Добавила уже не столь решительно, все еще опасливо косясь на Джона.  А он, в свою очередь, про себя отметил, что у неё мягкий ирландский акцент.  – Кстати сказать, о вашей… – Генри помолчал, подбирая слова. – ситуации. Это следователь Джон Аттерсон из Скотланд-Ярда. Он хотел бы с вами поговорить, мисс Харрис.  На красивом лице мисс Харрис безошибочно угадывалось облегчение – а что, она думала, Джон по её душу пришёл? Но в нынешней толерантной Британии он имел право ей предъявить разве что неуплату налогов, и она не могла об этом не знать.  Мисс Харрис поежилась, отвела взгляд, но коротко кивнула. Отлично, значит, есть шанс, что беседа получится конструктивной.  Снова некстати вспомнилась Элизабет Льюис, и как он практически безуспешно бился несколько часов, стараясь вытянуть из неё хоть что-то. Она не виновата, конечно, – столько всего свалилось, будешь тут разговорчивой – но сам Джон привык общаться четко и по делу.  – Я думала, что в участке придется говорить… – Снова подала голос мисс Харрис, заставив его усмехнуться. – В этом нет нужды. Может, присядете?  Она послушно опустилась на краешек постели и подняла огромные свои зелёные глаза.  Которые к делу, конечно, абсолютно не относились.  – Так что вы хотели спросить, мистер Аттерсон?  – Можно просто Джон. Обойдемся без формальностей.  – Тогда я просто Люси. – Она слабо улыбнулась.  Джон с удовольствием отметил, что разговор у них, кажется, идет на лад.  – Доктор Джекилл, я бы попросил, чтобы вы остались. К вам у меня тоже есть парочка вопросов.  Генри, уже почти доползший до двери незамеченным, пожал плечами и развернулся: – Я не думаю, что это уместно в…  – Пожалуйста, останьтесь, доктор Джекилл. – Вклинилась Люси и бросила на него абсолютно несчастный взгляд. – Если можно. Ну, как говорится, от мистера Аттерсона так просто ещё никто не уходил.  – Я заранее хочу извиниться, Люси, что заставляю вас вновь переживать те страшные события, – Начал без запинки, – но, боюсь, долг обязывает. В тот вечер вы были, как я понимаю, на работе?  Люси утвердительно кивнула: – Да. Суббота – очень загруженный день, Джон, так что я всегда там.  – Понимаю. В тот вечер вы не заметили ничего необычного?  – Все было как всегда. И я бы предпочла, чтоб так и оставалось. – Хмыкнула Люси.  – Мы бы все это предпочли, поверьте. Но имеем, что имеем. Скажите, тот человек, что сделал это с вами... Вы были знакомы раньше? Общались, виделись, встречались по работе? Может, он приходил с кем-то другим или к кому-то другому?  – Нет, только не это. Если бы я работала с ним раньше, думаю, к этому дню уже перед вами бы не сидела. – Должно было, видимо, прозвучать шуткой, но липкий страх, угадывавшийся в её голосе, свёл и без того несмелую попытку на нет. – Он вообще будто бы появился из ниоткуда, понимаете?  – Пока нет. – Признался Джон. – Но он вам не представился?  – Он вообще ничего про себя не говорил.  Ничего, в целом, удивительного.  Генри стоял, прислонившись спиной к стенке, нервно сцепив пальцы в замок и, как Джону показалось, отчаянно старался не слушать.  – И часто вам встречаются подобные анонимные клиенты?  – Не так часто, как хотелось бы. – Люси зябко передернула плечами. – Обычно говорят хотя бы имя, хотя бы выдуманное. В основном, конечно, выдуманное. – Но здесь вообще ничего?  – Вообще. Но, мне кажется, он это нарочно сделал. – Поделилась Люси догадкой.  – Почему вы так решили?  – Ну… – Она запнулась, но потом все же взяла себя в руки. – Мне кажется, он вообще все делал нарочно. Понимаете, он как будто бы хотел не… провести со мной время, а наказать или типа того.  – Господи, за что ему вас наказывать-то? – Удивился Джон.  Ему-то представлялся некий увлекшийся садист или в стельку пьяный оборванец. Возможно, для следователя он слишком плоско мыслит, но подобные личности ведь встречаются сплошь и рядом. Взять хотя бы убийство годовой давности…  – Тут такая история… – Протянула Люси неуверенно. – Он сказал, что я отвлекла его от важного дела. А я ответила, что не понимаю, какие важные дела могут быть в… Короче, в нашей дыре. Черт, какая же я дура! – Внезапно простонала она, спрятав лицо в ладонях.  Да Дьявол с ним, с убийством годовой давности.  Джон присел рядом, осторожно коснулся её подрагивающего плеча: – Люси, вы кто угодно, но не дура. – Сказал настолько мягко, насколько мог. Тем более, что это была правда. – Поймите, я вовсе не хочу терзать вас зазря, но с вами произошла ужасная вещь, и виновный должен быть наказан. Я пришёл только за этим, без вашей помощи я никак не смогу его найти.  Люси всхлипнула и отняла руки от лица, утерла рукавом влажные глаза: – Да, знаю. – Выдохнула почти неслышно. – Просто я работаю в этой дыре уже три года, поверь… Поверьте, я много видела. Правда, очень много. Но это не просто сумасшедший извращенец, это дикий зверь.  – Я вижу. Он был с вами очень жесток.  – Я вообще не хотела его принимать, – Пояснила Люси и скривила губы. – Спайдер заставил.  Ну, конец тебе, Спайдер, Джон точно передаст весточку в соседний отдел.  По охране труда.   Сначала убийство, теперь вот, пожалуйста, угроза жизни и здоровью сотрудницы – никуда не годится эта ваша “Красная Крыса”. – Никто не захотел бы столкнуться с подобной сволочью. Но, все же, вы сказали, что отвлекли его от какого-то дела? Он не упоминал, от чего конкретно?  Люси покачала головой: – Нет. Но, мне показалось, что он ждал кого-то или следил за кем-то. Я его на улице выцепила на свою голову, он там стоял, прямо напротив наших дверей. Спайдер сказал, чего он тут шастает просто так, давай его сюда. Ну, я и пошла.  Вот и ещё один штрих к делу Спайдера, мимоходом подумал Джон, хотя бы уличная проституция в Британии запрещена.  – И что было потом?  – Ну, я ему так и хотела сказать: “чего ты тут шастаешь просто так”, но передумала. Понимаете, от меня редко кто-то уходит, я не хотела портить своё… Забыла, как это называется…  – Реноме? – Внезапно пришёл на помощь Генри.  А Джон уже о нём забыл и вновь удивился тому, насколько напряженно звучал его обычно ровный голос.  Впрочем, Генри всегда был слишком чувствителен ко всем несправедливостям этого грешного мира.  – Да, точно. – Подхватила Люси. – В общем, я к нему подошла, начала разговор, ну, как нам полагается…  Как им полагается, она уточнять не стала, но Джон и не был уверен, что хочет это знать: – А он?  – А он сказал, что я ему неинтересна и вообще свали. Ну, по-другому сказал, просто смысл был такой. Но я часто похожее слышу, поэтому… Надо было сразу уходить, конечно.  – Как выглядел этот человек? – Они потихоньку подбирались к сути дела, и Джон вновь начисто забыл и про Генри, которому хотел задать пару вопросов, и про Спайдера с его махинациями.  До боли знакомым ему сейчас казалось поведение безымянной сволочи, но неужели он бы вернулся так запросто?...  – Он выглядел… Очень странно. Знаете, что-то среднее между рок-звездой среднего пошиба и вампиром из комиксов. Такого не забудешь.  – Расскажите подробнее. Все, что вспомните.  – Ну… – Люси прикрыла глаза. – Длинный, где-то… Головы на две выше меня, наверное.  “Он высокий.” – Говорила Элизабет Льюис.  – Волосы волнистые. Знаете, такими крупными кудрями… Про глаза не помню, он в очках, вроде, был, тёмных, как у Леннона. Весь в черном, в куртке кожаной. Только в старой очень, с косой молнией.  “…В очках тёмных. И одежда вся тёмная, вроде, косуха какая-то…” – Волосы длинные, да? И худи с капюшоном?  Люси посмотрела на Джона удивленно: – Да. Да, точно, капюшон был.  Дьявол.  Нет, ну, какой же Дьявол.  Джон не мог бы поверить в фантастическое совпадение, здравый смысл подсказывал – и характер ранений, и внешность, и стиль поведения, все сходится.  Да и слишком много патлатых растрепанных психов в косухах на одну несчастную “Красную Крысу”. Люси остановила свой взгляд на Генри, и Джон с невысказанным удивлением заметил, как она вздрогнула: – Знаете… – Начала нерешительно. – Вы мне его чем-то напоминаете. У вас просто тоже волосы длинные…  Джон понял, конечно, что обращается Люси именно к Генри, сам-то он был лыс, как чертов бильярдный шар.  – И черты лица… – Продолжала Люси. – Хотя, нет. – Оборвала сама себя. – Вы совсем не похожи.  Генри смотрел с вежливым недоумением, граничащим с беспокойством; мелким, суетливым движением заправил за ухо вновь выбившуюся прядь, потом странно, натужно улыбнулся – ничего, мол, страшного, что его секундой назад приравняли к сумасшедшему маньяку.  А Джон подхватил: – Вы запомнили его черты лица? – Не Генри, конечно, своего мучителя, но Люси поняла и без ремарки: – Запомнила… Такое забудешь. Но я не смогла бы вам его описать, даже если бы захотела…  – Почему?  – У меня такое ощущение, что он никак не выглядел. Он стоит у меня перед глазами, понимаете, но я ни черта не могу о нём сказать… Какой-то ужас.  Вот ведь пакость. И ужас, да, конечно, Джон молчаливо согласился, а вслух сказал: – Вы уже дали мне довольно многое, но… – Пока он формулировал следующий вопрос, Люси вдруг перебила: – Он очень разозлился, когда понял, что от него ушли. Просто я когда с ним разговаривала, из бара вышел человек. Я его не знаю лично, но он часто заходит… Так вот, вышел, и он, ну, вот этот, длинный, его заметил. И разозлился.  Ну, конечно. Проморгал, получается, но кого? Следующую жертву? Потенциального сообщника? Нет, это вряд ли.  – И вы думаете, он из-за того человека сделал это с вами?  Джон и сам уже так думал, но для проформы пришлось спросить.  – Я почти уверена, ведь вначале он не хотел идти. Лучше бы и не захотел… – Голос Люси вновь дрогнул. – Просто я и не думала, что живой человек может быть на такое способен. Он правда был как зверь, я так боялась, что он меня зарежет, у него с собой нож был, длинный такой и узкий, а ручка короткая. Он меня им и… Ну, вы понимаете. Нет, серьезно, люди всякие бывают, но никогда ещё не было настолько… Если бы знала, просто штраф бы Спайдеру заплатила, и пес с ним.  – Вы не могли этого знать, Люси. – Напомнил Джон. – Никто не мог знать. Я повторюсь, мне искренне жаль, что с вами такое произошло и могу только поблагодарить вас за то, что нашли в себе силы мне рассказать.  – Играла с огнём и проиграла, получается. – С горечью усмехнулась Люси. – Но я надеюсь, хоть так он получит по заслугам…  – Всенепременно, это уже дело чести. – Уверил Джон. – И ещё… Если это вас хоть немного успокоит: я думаю, что в тот день вы спасли жизнь человеку.  Люси коротко кивнула и зеленые ее глаза влажно блеснули.  *** – Вы же понимаете, доктор Джекилл, что я сейчас должен вас арестовать? – Хохотнул Джон, когда они вышли за территорию больницы – срочно нужно было покурить.  – У меня железное алиби, я всегда работаю. У меня просто нет времени на то, чтобы тыкать в кого-то ножом. – Генри натянуто улыбнулся, – Да я и не умею.  – Не умеет он, как же. Ни один хирург на свете не умеет работать с режущими инструментами. – Хмыкнул Джон деланно недоверчиво.  – Я вообще-то нейрохирург по образованию.  Джон махнул рукой, знаю, мол, что у тебя там с образованием и знаю, почему ты по нему толком не работаешь, сидишь в своём госпитале, как приговорённый.  – И потом, я был с Эммой. Мы вещи перевозили. Она у меня осталась, хочешь, сам проверь.  – У тебя, и после полуночи, и до свадьбы? Темните, доктор Джекилл. – Шутка переходила в какой-то абсурд, и Джон решил её свернуть, пока разговор не перешел в совсем уж странное русло, – Нет, если говорить серьезно, то это все какая-то фантасмагория. Но что за женщина, а? Как у нашего Джека-Потрошителя рука только поднялась? – Учитывая, что Джек-Потрошитель делал со девушками её профессии, мисс Харрис ещё повезло. – Заметил Генри серьезно.  – Но каков Дьявол… – Протянул Джон задумчиво, поджигая сигарету. – Вернулся вот так, запросто, а ведь наверняка знал, что улица патрулируется. Только недавно сняли оцепление.  – Думаешь, это был убийца Бэзила? – Встревоженно спросил Генри.  Джон кивнул: – Почти уверен. Ты сам только что мне сказал, что подобные раны характерны для стилета, и приметы – все совпадает. – Вообще то, что ты меня оставил – грубое нарушение протокола…  – Но ты же никому не скажешь?  – Прямо сейчас звоню в Скотланд-Ярд. – Усмехнулся Генри.  – Всегда ты был врединой. – Джон затянулся, и привычный дым непривычно обжег горло. – Но если серьезно, то к тебе у меня тоже были вопросы. Чисто профессиональные, и ты тоже помог.  Всего лишь подтвердил то, что значилось в заявке, но это равно также необходимо. Расследование расследованием, а бюрократию никто не отменял.  – Ты мог их задать мне наедине.  – Я и задал. Но как будто без твоего присутствия мисс Харрис была бы гораздо менее разговорчива. Ты благотворно влияешь на людей, я бы тебя везде с собой брал.  – Совет так не считает.  – А я тебе говорю про людей, а не про идиотов. – Поспешил ответить Джон. И вновь, и опять, и всегда они возвращались к этой теме.  Джон прекрасно помнил – он ведь там присутствовал. Сам вызвался идти, не то чтобы в качестве группы поддержки, хотя периодически дергать Генри за рукав не мешало – он злился редко, но в гневе был страшен, особенно, когда провоцируют.  Впрочем, это, в любом случае, не помогло. Ничего, наверное, не могло тогда помочь, ведь если эти бараны, разнообразные мистеры Сэвиджи, сэры Прупсы, леди Бэконсфилд,  генералы Глоссопы и прочие безвременно ушедшие епископы, уперлись в своём мнении, впору только стреляться.  Или требовать суда поединком, как Джон недавно подсмотрел в какой-то фэнтезийной саге.  Не то чтобы он стоял целиком и полностью на стороне Генри – Джон считал себя реалистом и в глубине души всегда понимал, как бесплодны и безрассудны попытки друга вытащить из пучины безумия собственного отца. Генри был одержим своими идеями, иногда странными и, мягко скажем, трудно реализуемыми, горел ими и жил только ради них – Джон не одобрял подобного фанатизма, но никогда бы не высказал это вслух.  В конце концов, у него-то отец не заточен в психиатрической больнице, не узнающий никого, даже себя не помнящий. Конечно, по Генри это ударило – по всем это ударило. Сначала он бесился, потом наступил период полной апатии и беспомощности.  Но даже при таких вводных неудивительно, что фонд с громким и не вполне ясным названием “Совет”, финансирующий госпиталь, не только не стал вкладываться в проект Генри, но и начисто запретил даже думать в эту сторону – о, они умели убеждать. Вышло крайне доходчиво, хотя и нетолерантно. – Не кисни, Генри. – Бросил уже привычно, – Ты с этими идеями несколько опережаешь своё время, неудивительно, что они не поняли.  – Никто не понял. Но ведь я мог бы помочь, Джон, сотням людей, если бы… – Уверен, ты сможешь найти другой способ и без их протекции.  – Боюсь, что нет. Я пока… Приостановил это дело.  Джон понимающе крякнул и полез в карман за телефоном – надо было проверить почту, Лэньон обещался прислать нечто “очень, очень любопытное, Аттерсон”. Вместо этого прислал в Фейсбуке статью. Вряд ли это было тем самым, что он обещал, потому что снабдил ссылку комментарием: “если бы я дружил с нашим Джеком-Потрошителем, то, ясно, как Божий день, попросил бы его прикончить этого писаку”. Джон пробежался глазами по тексту и тяжело, обреченно выдохнул.  –  “...И пока доблестный Скотланд-Ярд всеми силами скрывает от нас обстоятельства дела”, – Процитировал загробным голосом, – “я, как любой британский подданный, нахожусь в ужасе – неужели в нашем прогрессивном двадцать первом веке ещё возможно, чтоб безумный расчленитель, покусившийся не только на человеческую жизнь, но и на святую католическую веру, запросто разгуливал на свободе?”... Ну, и зараза. Смотри-ка, все-то они знают!  – Это кто отличился? – Осведомился Генри со смешком. Джон скривился, как от зубной боли и зачитал: – Автор статьи – Саймон К. Страйд. *** Кровь. Все, что он помнил – кровь. Словно в лихорадке, словно в экстазе чувствовал на своих пальцах, отдавался сладковатым металлическим привкусом под языком её запах.  Всего лишь фантомные ощущения прошедших дней – или предвкушение новых?  Девчонку пришлось вести, приставив нож к спине, из-под рукава, так, чтобы редким прохожим не было видно.  Да и он видел её сначала с высоты пятого этажа, потом – с третьего, спустился только тогда, когда шанс столкнуться нос к носу с какой-нибудь точащей на него зуб полицейской ищейкой начал стремительно приближаться к нулю.  Трущобы Ист-Энда на то и трущобы, что и на хороших людей бедны, и на полицейских.  – Я закричу… – Единственное, что она смогла выдавить, когда человек подкрался сзади и тихо, на заалевшее ухо, велел следовать за ним.  – О, конечно. – Отчего-то его веселили пустые угрозы. – Я об этом позабочусь. – Нет, я серьезно…  – Запретить я тебе не могу. Но рекомендую подумать о последствиях. Артериальное кровотечение – штука очень неприятная, Лиззи.  Хоть на этот раз она проявила благоразумие. Шла впереди него, ссутулив плечи, на негнущихся ногах, и её неожиданно прорезавшийся запах забивал ноздри.  Пару раз дергалась – он предупреждающе сжимал запястье.  Девяносто ударов в минуту. Как же быстро бьется её сердце.  Он давно приметил заброшенное здание в Бетнал-Грин, каких-то восемь минут пешком.  Кажется, раньше там была школа или что-то подобное – человек не помнил, но так ли это важно?  – И куда же ты шла в столь поздний час? – Спросил чисто из праздного интереса, надо же хоть как-то скрасить путь, иначе атмосфера прямо-таки похоронная.  Девчонка ничего не ответила. Почти обидно. А ведь он следил за ней от самой “Красной Крысы”. Теперь туда не так легко подобраться, пришлось с крыши. Наверное, единственное, что есть хорошего в Лондоне – крыши, при должном умении по ним можно гулять, как по проспекту, оставаясь с земли незамеченным.  Человек напомнил о себе легким тычком острием лезвия меж сведенных лопаток – небольшой жест вежливости, но отчего-то девчонка всхлипнула.  – Домой… – Произнесла на грани слышимости.  – Что же… – Человек остановился, критически осматривая скрипучую, кособокую дверь. – Придется несколько задержаться.  Тёмной громадой, выступающей из ночного сумрака, высились над ними исписанные безымянными вандалами, побитые временем зеленовато-серые стены, а заколоченные крест-накрест окна-глазницы слепо таращились на двух незваных гостей.  Собирался туман.  Не было нужды в применении грубой силы, девчонка до отвратного покорна, но человек не отказал себе в удовольствии с чувством толкнуть её в зияющий чернотой проем.  Она задушено вскрикнула, не совладав с равновесием, завалилась на колено, и только тогда человек вошёл сам, осторожно прикрыв за собой надсадно завизжавшую на проржавевших петлях дверь.  Девчонка так и осталась на полу, и её, в целом-то, милое личико сейчас было обезображено ужасом. Он почти мог слышать, – конечно, просто себе придумал, – как лопались капилляры в её воспаленных глазах.  Девчонке всего пятнадцать.  Девчонке всего пятнадцать, но она уже успела стать предательницей – грязной, отвратительной, гроша не стоящей предательницей. А он ведь дал ей выбор. Высшая степень милосердия – дать выбор.  “Высшая степень милосердия и верх глупости.” – Напомнил сам себе. Больше он таких ошибок не допустит. Слишком тонкая это материя – преступление, чтобы рвать её налево-направо.  У Святейшества, например, выбора не было. А у неё был, и она воспользовалась им так глупо, так безобразно и малодушно – маленькая трусливая сука.  Человек не убьет её, конечно, он ведь обещал совсем другое, а сделать намеревался вообще третье, такой вот парадокс. Дёрнул её за плечо наверх:  – Поднимайся.  Одинаковые, они все, как он и полагал, одинаковые. У них одинаковые рыбьи глаза, один на всех липкий, горько-соленый страх, оседающей известкой на горле, одни на всех слезы, истерики, заламывания рук.   – Как прошла встреча с нашим дорогим Аттерсоном, Лиззи?  Теперь она жалась в угол, озиралась по сторонам, как загнанный зверек, и мелкие слезы текли по иссиня-бледным щекам.  Его это почти что возбуждало.  С обветшалого потолка, со сгнившей, перекосившейся балки медленно капала вода, шумно ударяясь о выбоину в полу. Недавно был дождь, и туда натекла небольшая мутная лужица.  – Откуда вы знаете? – Её голос, до конца еще не оформившийся, по-детскому звонкий, дрожал и срывался.  – У нас с тобой есть общие знакомые, дорогая. – Человек безразлично пожал плечами.  – Мистер Аттерсон?...  Что, Джонни-ищейка? Помилуйте, такое знакомство было бы ниже его достоинства.  Это усатое недоразумение весь квартал, помнится, облазало, каждый дюйм в тщетных попытках найти хоть что-то. Дался ему епископ, в самом деле! Пальто ведь испачкает, бедолага.  – Совершенно необязательно. – Развеселившись своим мыслям, человек усмехнулся, и девчонка снова глупо съежилась, поникла, обняла себя руками за подрагивающие судорожно плечи: – Я толком ничего не сказала, клянусь…  Ах, ну да, конечно. И безмозглая шлюха хочет, чтобы он это принял за чистую монету.  Как же вышло неприятно. Крайне неприятно. И как теперь доверять людям?  А какие надежды он на неё возлагал, как искренне верил в её благоразумие – просто смешно.  Она оказалась идиоткой, безоговорочной и, к тому же, неблагодарной.  Человек тяжело, обреченно вздохнул и в два широких шага оказался напротив, прямо перед ней, в нескольких дюймах.  Девчонка только сильнее в стену вжалась, обломки полуразвалившегося от времени кирпича впились ей в спину.  – Ты умница, Лиззи. – Начал почти ласково, протянул руку, утирая большим пальцем слезу с её холодной щеки. – Но этого недостаточно. Категорически недостаточно. Да не смотри ты на меня, дыру просверлишь. Или запоминаешь, чтобы донести ищейкам? Она действительно на него смотрела – украдкой, из-под ресниц, мокрыми, оплывшими глазами: – Мне стоило сказать больше. Вы убили человека.  – Ужас. – Пальцы его переместились к виску, оттуда к затылку и сжали в ком сухие, ломкие, выжженные краской волосы. – Но человеком он был неважным, да?  Девчонка взвигнула, дернулась, вцепилась негнущимися пальцами в тыльную сторону его ладони. Где-то он уже это видел. И чувствовал.  Только та была рыжей, и волосы у неё были мягкими, волнистыми.  Хлесткая, прицельная затрещина девчонку несколько успокоила, но недостаточно – продолжила упорствовать: – Нет разницы, каким он был человеком… – Всхлипнула и потерла порозовевшую щеку.  – Разве? Может, мне и помогать тебе не следовало?  – Я… Договорить он ей не дал: – Хорошо, что я всегда исправляю свои ошибки, а?  Глаза девчонки расширились от ужаса, от осознания, зрачки зашлись в безумной пульсации: – Вы убьете меня?...  “Начинается.” – Человек подумал почти с раздражением и нараспев ответил: – От тебя требовалось всего лишь молчать, но даже с этим ты не справилась. И что мне еще делать с маленькой лживой сукой?  Слезы превратились в рыдания: – Сэр, пожалуйста, я… Я ничего им не сказала! Я…  Человек перебил её снова: – Отставить “сэр”, я, к счастью, не ношу титула. – Помолчал немного, до тягучего наслаждения под ребрами наблюдая за её взглядом. – Впрочем, ты еще можешь быть мне полезна. – Я сделаю, что угодно…  Ну, естественно – когда обреченному на смерть дают шанс, он готов на все. Это просто, как дважды два, и в такой же степени скучно.  Человек очень не любил скуки, но выбора особенно не было. Кто же виноват, что у девчонки мозгов в черепной коробке нет ни грош?  – “Что угодно” не надо, я прошу лишь об одной маленькой услуге, раз уж тебе так дорога твоя паршивая жизнь. – Что?... Соизволила поинтересоваться, неужели? Даже интересно стало на мгновение, что она себе там успела напридумывать.  Человек усмехнулся, не спеша с ответом, откинул с её влажного лица налипшие светлые пряди: – Мне нужна та рыжая шлюха. Она гораздо более болтлива, чем ты. Ты почти не представляешь угрозы, а вот она – да. Приведи её ко мне, я уже не могу вломиться в ваш замшелый бар. Но, признаюсь честно – хочется.  Глаза девчонки вновь расширились, она рванулась, что есть сил, но напоролась только на его руку, выставленную вперёд.  – Я… я этого не сделаю… – Она прятала взгляд, как и все. – не скажу, Люси тут ни при чем! Человек недовольно закатил глаза, разочарованный полустон-полувздох сорвался с губ.  Дура. Нет, просто дура. Как-то разом она перестала его интересовать, и только в одном была права – проще прирезать. Гуманнее.  – Подумай ещё раз.  – Нет…  – Что же, очень жаль. – Человек нервно дёрнул уголком рта и отстранился. – Напомни, что я обещал с тобой сделать? Лишить основного рабочего инструмента? Память ни к черту.  Пальцы сами потянулась к рукаву, в котором теперь был спрятан нож.  В следующую секунду произошло странное – девчонка бросилась на колени, в грязную известку, спрятала в ладонях лицо: – Пожалуйста, не надо! – Прорыдала, и в горле булькало бездумной истерикой. – Как… Как они будут без меня?!...  Н-да. Сдается ему, это комедия.  Человек поднял бровь в вежливом недоумении, опустился на корточки и вскинул, зажав меж большим и указательным пальцем подбородок, её, девчонки, голову, заставляя смотреть: – Могу о стену приложить. – Улыбнулся почти по-доброму, оскалив зубы. – Тогда больно не будет.  Врал, конечно. Смысл всего этого действа, если больно не будет? Девчонка всхлипнула и лихорадочно дернулась – видимо, слез в ней  не осталось. Человек, разумеется, не выпустил.  – Не нужно, пожалуйста… я для вас никак больше не опасна, а они не смогут без меня, пожалуйста, поймите… – Шептала одними губами, бессознательно, беспорядочно, как мантру, как молитву, разбивающуюся на прерывистые вздохи.  Кто “они”, человека решительно не интересовало, зато заинтересовали её другие слова:  – Хорошо, я… Я сделаю.  – Что сделаешь?  Естественно, он понял. Снова поднялся на ноги.  Девчонка тяжело завалилась набок, утерла рукавом отвратительного синего свитера растекшуюся тушь: – Сделаю то, что вы просите. Я приведу Люси…  – Без полицейских ищеек, смею надеяться? – Сухо уточнил человек.  – Конеч… – Она прервалась на вздох. – Конечно.  Вряд ли она решится на это, труслива, как черт знает что, но он посчитал нужным озвучить маленькое обязательное условие.  Что-что, а полицейские трупы здесь точно не нужны.  – Да поднимись ты.  В таком ракурсе её испачканные пылью и грязью, разбитые в кровь тонкие ноги казались странно изломанными.  Впрочем, запах этой крови его совсем не будоражил. – Я буду ждать завтра после полуночи. Днём времени, боюсь, не будет. – Человек отвернулся, краем уха слушая, как девчонка встает, хрустя строительным мусором. Поморщился от резкого звука, выудил из кармана пачку сигарет, зубами подцепил одну. Театральщина, конечно, но забавно.  – Ты можешь идти, Лиззи. – Обернулся через плечо. – И помни, что тебе все еще дорог твой рабочий инструмент.  Девчонка опиралась о стену, таращилась на него, как будто увидела собственной персоной мохнатого аванка или Черного Шака из детских страшных сказок.  – Что еще? – Осведомился недовольно.  Девчонка глубоко вздохнула, пытаясь унять икоту:  –  И вы… больше ничего не сделаете?  – Тебе пятнадцать, что мне еще с тобой делать? – Не выпуская сигарету из зубов фыркнул человек почти с отвращением, устраиваясь на влажном, скрипучем подоконнике. Нет, ну, действительно, что? Профдеформация у них какая-то у всех?  – Иди, пока я не изменил решение. До завтра, Лиззи.  “Чуднó.” – Подумал, оставшись наедине с собой.  Вот так оно всегда и бывает – в страхе за собственную жизнь и целостность на что только не согласишься.  Даже если дрянь все же приведет с собой псин из Скотланд-Ярда, то этим лишь выроет себе могилу. Она должна это учитывать. Хотя, если так подумать... Подумать действительно надо. Почему-то только сейчас пришло одно маленькое понимание, в корне изменившее столь простую и гладкую, на первый взгляд, ситуацию. Сизый дым от сигареты устремлялся юркой змейкой вверх, к пробоине в потолку, в переплёте которой показывалась тусклая Луна.  Человек усмехнулся своим мыслям.  Он вспомнил девчонку. Совсем другую, но тоже заочно знакомую. У неё были тёмные длинные волосы и огромные, оглушительно яркие карие глаза.  Худая, маленькая, ниже его самого головы на две – интересно, она бы также себя вела, окажись на месте этой безмозглой твари, которую он только что отпустил?  Впрочем, мисс Эмма вряд ли ушла бы от него столь легко. Жаль, что она была всего лишь шлюхой дражайшего Генри Джекилла.  Очень жаль.