Я — фанатка

Спустя три недели после начала занятий я пребывал в полном раздрае. Мир ополчился против меня и в этом не было ни малейшего сомнения. Чем ещё можно было объяснить то обстоятельство, что любая моя попытка пообщаться с Мартой неизменно проваливалась? Как оказалось, застать мастер-мага в одиночестве было невыполнимой задачей. На занятиях мы не могли поговорить априори. В женское крыло путь был закрыт, подойти к общей комнате и позвать Марту не позволяла гордость. Я не хотел, чтобы наши сложные отношения становились темой для пересудов. За её обеденным столом глубоко окопался Григорий. К удивлению, казалось, они и правда отлично поладили. Много общались, обсуждали какие-то книги. Он преследовал её и в библиотеке, чем неимоверно меня злил. Они проводили время так, как мы с ней когда-то. Я жутко ревновал к Григорию. Но и все остальные представлялись досадной помехой, отделившей её от меня. Раньше Марта никому не была нужна, а теперь была нарасхват! В коридорах при переходе между кабинетами к ней то и дело приближались студенты всех потоков. Я слышал украдкой, о чём они её спрашивали: каково это — быть мастер-магом, как она ощущает силу, и может ли она спалить целый город, если захочет — неимоверные глупости! Ответы Марты, даже на неискушенный взгляд, звучали прозаично и скучно, но это не охолаживало настырную толпу, желавшую войти в контакт с настоящим мастер-магом. Они продолжали окружать её вниманием, не оставляя девушку одну ни на минуту. И да, они лишали меня всякого шанса подойти невзначай — столкнуться где-нибудь почти случайно — и завести разговор. Это было просто невыносимо! Иногда она выходила гулять, но и здесь, как грибы после дождя, вокруг возникали студенты. Студенты-парни. Я просто зверел, когда замечал их жалкие попытки отличиться и быть ею замеченными. С каких это пор она стала самой популярной девушкой академии? С тех самых, как стало известно, что она мастер-маг и победитель состязаний. Внутренний голос раздражал не хуже толпившихся вокруг неё идиотов. Как хорошо было, когда никто и не думал смотреть в её сторону. Я мог наслаждаться её компанией сколько угодно. С тоской я вспоминал старые добрые времена, размешивая сахар в чае за ужином. В последнее время я проводил здесь столько времени, сколько мог. Мой стул стоял под идеальным углом, чтобы в случайные моменты видеть Марту. В случайные, потому что Григорий скрывал девушку почти полностью своей непомерно огромной спиной. Как назло, девушки будто тоже с цепи сорвались, осаждая наше крыло. От любовных признаний начинало подташнивать. С каждым разом мне стоило всё больших усилий сохранять сосредоточенный вид, дослушивая речь о бессонных ночах и регулярных приступах аритмии, до которой мне не было никакого дела. В такие моменты я размышлял, что именно толкает ко мне девушек? Известная фамилия, внешность или то, что я встречался с мастер-магом и бросил её? Именно это утверждала распространенная точка зрения о причине нашего расставания. Сплетникам удалось пронюхать, что я покинул академию даже не дождавшись, когда Марта очнется после магического сна. Со стороны это выглядело довольно некрасиво. Я как будто бы не слишком пёкся о состоянии своей девушки и уехал восвояси, устав ждать, или ещё по какой-то причине. Я уже всерьез подумывал о записке — с подписью, разумеется, — но это была такая жалкая и смешная попытка, что становилось стыдно за самого себя. Я посмотрел в сторону стола Марты. Григорий вещал о чём-то, широко жестикулируя; она, подпирая подбородок ладонью, смотрела на меня. Она не переставала смотреть, как делала все эти годы. Я не замечал никаких изменений в этих пристальных взглядах, от которых у меня мурашки бежали по коже. Довольно! К духам гордость! Марта продолжала смотреть не отрываясь, всё то время, что я, обходя досадливые столы, шёл к ней. Она, как всегда, сидела в пол-оборота с идеально ровной спиной и чуть склонённой головой. На её холодном отстранённом лице жили только глаза. Я уже слышал голос Григория, но не смог разобрать слов из-за нарастающего шума в ушах. Бывший друг заметил меня, только когда я столбом замер рядом. — Можно с тобой поговорить? — сердце стучало, как сумасшедшее. Я переживал, что не расслышу ответ, но наклониться ближе, будто я глухой, было бы глупо, а я и так, должно быть, выглядел в глазах Марты настоящим придурком. Девушка кивнула и поднялась. Я пошел прочь из столовой, попутно собирая взгляды, липшие к лицу, к одежде, как головки репейника. Моё имя легким шорохом доносилось отовсюду. На ум некстати пришли мысли о приговорённых к смерти через повешение. Должно быть, они чувствовали себя так же, идя на эшафот. Ноги налиты свинцовой тяжестью и каждый шаг дается с неимоверным усилием; тело пробирает нервная дрожь и подавлять её приходится тщательно размеренным дыханием — вдох на четыре шага и такой же протяженности выдох; перед глазами всё затянуто дымкой, и я почти слеп, молюсь, чтобы остальные меня обходили, иначе я точно в кого-нибудь врежусь; слух так же бесполезен, как и зрение. Шагов Марты позади не слышно. Зато я прекрасно ощущаю жгущий спину взгляд. Хотелось обернуться и взглянуть на девушку. Я отказался от этой мысли, боясь, что растеряю храбрость, стоит лишь столкнуться с равнодушием, отпечатанным на прекрасном лице, пусть я и не могу до конца поверить, что её чувства развеялись словно дым. Духи, я просто надеялся дойти до кабинета, где бы мы могли спокойно поговорить, и не споткнуться от волнения! Я отважился посмотреть в лицо Марте только когда мы оказались одни. Встав напротив неё достаточно близко, как разрешал себе, когда мы встречались, я позволил себе на миг нырнуть в темень омута её глаз — и потерялся. Эти чувства, прожитые мной не раз, нахлынули с будоражащей остротой, словно я смотрел в её глаза впервые. Вот я в тёмной комнате, в непроницаемой черноте. Я всей кожей ощущаю, что не один. Но с кем я — не вижу. Не слышу. Вокруг тишина. Вот угол, укрытый сумраком полуночных переходов, и он влечёт меня заглянуть, увидеть, что за ним. Так и тянет. И в то же время пугает до трясущихся поджилок и болезненно колотящегося сердца. Я могу не делать этот шаг. Только на самом деле не могу: нет сил сопротивляться мучительному притяжению. Передо мной паук — я страшно его боюсь. Он висит надо мной, пока я лежу, замерев, в кровати. Черный. Качается на прозрачной паутинке из стороны в сторону. Гипнотизирует. Я жду, что он вот-вот упадет, и от ужаса у меня останавливается сердце. Страх сковывает крепче пут и любых заклинаний. Её история — история глухих подземелий, населённых чудовищами. Я вижу девушку, невинную на первый взгляд. На второй узнаю, что она следит за мной вот уже некоторое время. Влияет на мою жизнь так, что я не замечаю. Скрывает силу, которая никому в этих стенах и не снилась. Убивает ради меня. И, я знаю, прячет другие секреты. Вот её история. На затылке волосы встают дыбом от её взгляда. И всё же вот он я. Стою перед ней и сейчас скажу такую постыдную чушь, что не смогу не покраснеть до корней волос. — Я хочу, чтобы мы снова встречались. Так и есть, щеки тут же заливает огнём. Знать не желаю, каким кретином я сейчас выгляжу! — Ты уверен? — в голосе Марты звучит сомнение. — Да. Марта кивает — она согласна. В груди сходит с ума сердце. Подталкиваемый непреодолимым притяжением, я делаю шаг к ней навстречу и приникаю к её губам. Мои руки действуют без моего ведома; одна ложится ей на шею, другая на спину. Я притягиваю её ближе, чувствую тепло её тела. Перестаю думать — запах лаванды кружит голову. Так мы стоим какое-то время, жадно пробуя друг друга на вкус. Я упиваюсь горечью полыни и сладостью мёда. Завидую чаю, который она пила — он остался на её губах, языке. Ощущаю дикое желание. Вдруг понимаю, что мы стоим достаточно близко и она тоже чувствует. — Прости! — Мне томительно хорошо, но и стыдно — я перешёл черту. Хотел ограничиться невинным поцелуем, о котором мечтал так долго — слишком долго. На скулах Марты лёгкий румянец, редкий для неё. Её глаза, кажется, стали ещё больше. Филипп! Одергиваю себя, прерываю взгляд, медленно втягиваю воздух. — Прости, Марта, я не хотел тебя обидеть. — Ты не обидел. Поднимаю глаза: она смотрит прямо, без смущения или недовольства. — Я не удержался, — признаюсь я, сдаваясь. Хотел поговорить о случившемся в прошлом году, потому что поговорить было нужно. Но я так и не смог решить, что именно собираюсь сказать. А потом… мысли об этом улетучились. Меня вдруг настигло понимание, что мы больше не вместе, и быть рядом с Мартой так просто, как раньше, не получится. Вот о чём я на самом деле волновался и вот что требовало моего немедленного внимания. — Марта, — я решил сказать, как на духу. — Мне трудно описать то, что ты сделала. В голове полная каша. Не знаю, как с этим жить, как к этому относиться, — я снова медленно выдохнул. — Но быть без тебя невыносимо. Не представляю, как тебе удавалось просто смотреть столько лет. Я так не могу. Это было правдой. Если чувства Марты напоминали мои — а я на это очень надеялся, ума не приложу, как она могла выносить это так долго? Я ещё держался летом: не видел девушку и обходился гневом. Готовился. Увидев её, не вынес и месяца глухого одностороннего обожания. Это оказалось по-настоящему больно. Никаких светлых чувств созерцания издалека, только чёрная тоска мучительного отделения от неё, толкавшего выть в голос и проклинать глупую судьбу. Меня снова тянуло её поцеловать. Я разозлился на себя. Хотелось отвесить себе пощечину. Все решила Марта. Понятия не имею, как она так просто читает на моём лице, но уже в следующий миг она сама поцеловала меня. От неожиданного шага навстречу я дрогнул, шагнул назад, ударился в стену, готовясь приложиться макушкой, но боли не почувствовал. Снова губы Марты, её вкус и её тепло. Чуть погодя я ощутил на затылке руку, понял, почему не почувствовал боли от удара — она успела обхватить ладонью мой затылок. Её огонь жёг через платье и мой форменный костюм. Мне было стыдно и, в тоже время, мне ещё никогда не было так хорошо. Что же это за власть такая? Оттолкнуть Марту не было сил. Мы очень долго целовались. Очень и очень долго. В дверь кабинета постучали. Спустя долгую минуту, когда мы смущенно оправили одежду и волосы, я подошел и приоткрыл дверь. За ней отыскался Максим. — Вы уже помирились? А то этот придурок собирается драться. Я бросил взгляд в направлении, указанном другом, и отыскал там Григория. Он стоял, уперев руки в бока и недоверчиво сверлил взглядом Кирилла, преграждавшего дорогу, Максима, стоявшего вторым этапом препятствий и теперь меня. — Тебя это не касается, — мигом ощетинившись, бросил я. Григорий собирался ответить, и по его лицу я понял, что слова будут грубыми и вызывающими, но он не успел. В приоткрытую дверь, обогнув меня сквозняком, выскользнула Марта. — Увидимся завтра за завтраком? — спросила она, дождалась кивка и ушла. Следом за ней, бросив напоследок всем нам угрожающий жест, отправился Григорий. Я был на седьмом небе от того, что сумел с ней помириться. Но, духи побери, почему она позволяет Григорию преследовать себя?