Я — фанатка

Пришлось признать, что Филипп действительно стал ещё более притягательным. Об этом твердили не только мои глаза, но и сплетни, трещавшие вокруг, словно занимавшийся пламенем хворост. Все они были о том, что мы с Филиппом больше не вместе, а он за лето так возмужал, что дышать ровно в его присутствии стало невозможно. Девушки чуть не капали слюной ему вслед и доводили меня до белого каления. Я знала, что на этаж мужских спален потянулось паломничество признаний. Каждый день я готовилась к тому, что услышу новость о новой девушке Филиппа. Сосредоточенно прислушивалась к болтовне за ужином и выдыхала, что этот день пока не настал. Утешение слабое, ведь рано или поздно это должно было случиться. — Марта, ты меня слышишь? Я перевела взгляд на Григория, осаждавшего мой стол всю последнюю неделю. — Научи меня, — твердокаменная решимость отпечаталась на его лице. Признаться, своей просьбой он застал меня врасплох. Я отнесла неожиданное пожелание в разряд несерьезной блажи мага земли, но, как оказалось, упорства парню было не занимать. Я отказала. Я отказывала каждый день. По несколько раз на дню. Но он не сдавался. Вести с ним разговоры — насколько это труднодостижимая, едва ли возможная задача — я не стала. Он и сам должен был понимать. Григорий не выглядел человеком выдающегося ума, но отказывать ему в сообразительности и наблюдательности было бы глупо. Его оценки за теорию и практику магии были далеки от наивысших, но отнюдь не потому, что он не дотягивал. Причина состояла в том, что он относился к той породе людей, для которых была важна общая картина, а мелочи и детали выглядели несущественными и потому не заслуживали внимания: лес горит — искры летят. Это, впрочем, никак не было связано с причиной моего отказа. Если опустить всю сложность задачи, описание которой заняло бы страниц сто, я бы сказала, что такая огромная сила должна попасть в нужные руки. Сила — это ответственность и необходимость, а не пустое удовольствие от собственной вседозволенности. Несколько устав от просьб Григория, я решила объяснить ему это в надежде, что он убедится во всяком отсутствие интереса с моей стороны и оставит эту затею. Но просто изложить свои резоны было делом бессмысленным. Всегда лучше отталкиваться от имевшихся у человека суждений. Тогда шанс быть услышанным значительно возрастал. Потому я начала свою прелюдию к разговору следующим образом: — Объясни мне, зачем тебе становиться мастер-магом? Это был мой первый вопрос касательно животрепещущей темы. До этого я попросту отказывала или вообще не отвечала. Наверное поэтому Григорий, вдруг посерьёзнев, не спешил с ответом. По лицу глинобитного великана я видела, что в голове у него происходит непростое размышление. Предположить, что он только сейчас задумался об этом было бы неверным. О чём-то он должен был думать, желая стать мастер-магом и сейчас, наверное, решал, стоило ли об этом говорить или лучше придумать другой ответ. — Я хочу быть уверен, что смогу защитить дорогих мне людей, — произнёс он наконец, и я тут же поняла, что его слова — чистая правда. Ну конечно, должно быть, случай с Филиппом, когда он сначала проиграл Никите, а затем не смог его наказать за друга, достаточно впечатлил мага земли, чтобы он искал новой силы. Вот уж да. Как я могла не подумать о самом очевидном? Григорий так пристально смотрел на меня, что, казалось, мог раздавить весом собственного взгляда. — И только за этим? Он уверенно кивнул. — Марта, если бы не ты, он так бы и остался безнаказанным, — понизил голос до шепота Григорий. — И ты так быстро сообразила, как лучше поступить. Как лучше для Филиппа, когда мы горели праведным гневом и готовы были наломать дров. Григорий сгреб лапой стакан и выпил чай одним глотком — речь давалась ему с трудом. — Сначала я чувствовал себя слабаком из-за проигрыша. А потом ещё понял, что я, идиот, чуть не толкнул Филиппа в дрянь бесконечных пересудов. Ведь это всё равно что приумножить вред, растягивая последствия на неизвестно какой срок. — То есть ты одобряешь мой выбор мести? — Не совсем так, — хмурился, потея, он. — Тут ведь дело не в методе, а причине. Он, — Григорий имел в виду Никиту, но не называл имя, не желая привлечь случайное внимание, — первый выступил на Филиппа с мечом, и потому случилось то, что случилось. Ужасно это или нет, я не знаю. Но откровенно говоря, мне на него плевать — сам напросился, только не понял на что. Изъясняться получалось с трудом, но Григорий очень старался. — И я всё думаю, что будет, если я снова встречусь с таким подонком, и опасность будет грозить не мне, а родным или друзьям? Вдруг я ничего не смогу сделать? Как с этим жить? Понимаешь? Я наконец определила причину залегших под глазами Григория теней. — Я ночей не сплю, всё думаю об этом, — тут же подтвердил мою догадку маг земли, его лицо исказила неподдельная мука. — Значит, ты переживаешь об этом, а не о ссоре с друзьями? — Неприятно, конечно, что они меня… нас не поняли, — Григорий метнул взгляд, полный обиды, через плечо, туда, где сидели ребята. — Но главное, что с ними всё хорошо, так что я стараюсь не думать об остальном. Чувствую, что прав, а они нет. Я отдала магу земли должное. — Этим самым делом, — осторожно продолжил тот, намекая на убийство и потому снова переходя на шепот: — гордиться не стоит. Но люди делают это куда как по более мелким причинам. Из-за золота, должностей или другой какой выгоды, или вот ревности. В этом случае я сильно не одобряю. Но защита… — Григорий кивал сам себе: — это мне понятно. — Это самосуд. — И что? Почему судят незаинтересованные лица? Где им понять того, с кем случилась беда? Им, может, и дела нет до чужого горя. А для меня то, что случилось с Филиппом — жуть и жесть. Я хочу быть готовым, если в будущем мне такое говно, как этот, встретится. Что на это ответить? Пусть вышло косноязычно, но Григорий выдал ту единственную причину, которая, по мнению моей семьи, позволяет обладать силой мастер-мага. Григорий ждал, решив больше не раскрывать рта. Он видел, что я думаю, иначе уже давно бы ему отказала. — Григорий, ты просишь меня стать тебе наставником, верно? — Да. — Я такой наставник, который не просто не терпит возражений, мне на них плевать, — объясняла я, та Марта, которая могла помочь Григорию, а не бывшая девушка его друга. Маг земли кивнул, понимая. — Я буду указывать, что делать, а ты выполнять. Понятно? — Понятно, — возбужденно согласился парень, едва веря, что я уступаю. — Я ничего не буду объяснять — что, как, зачем, — если не захочу. — Хорошо. — Ты меня возненавидишь. — Ты мне вообще не нравишься. — Ну спасибо. — Я тебя уважаю. Похоже, в системе ценностей Григория это было куда более важным. — И я не обещаю, что ты достигнешь цели. Это, как ты понимаешь, сложно, иначе все бы смогли добиться раскрытия точек. Скажу один раз и больше повторять не буду. Слушай внимательно. С каждой новой задачей ты будешь видеть всё меньше смысла. Каждый раз будет всё сложнее. Ты будешь брести впотьмах, основываясь только на том, что я говорю. Мое слово — закон. Или как-то так. Всё ясно? — Ясно, — решительно ответил парень, и я улыбнулась. Он слегка опешил — улыбалась я не часто. — Вот твоё первое задание. Григорий чуть склонился над столом, благоговейно внимая. — Все бои, рукопашные и магические, ты проигрываешь до конца учебного года. Пыл Григория тут же пошёл рябью. — И не просто проигрываешь, ты позволяешь себя избивать, кому как вздумается. Лицо великана осунулось, но он продолжал молчать. — Весь год не принимаешь участие в любых столкновениях, если можешь их избежать. А если не можешь, готовься быть битым. Мина Григория растеряла остатки энтузиазма. — Исключение — экзамены. Тогда ты можешь бороться, чтобы получить оценку и закрыть табель. Само собой, ты можешь отрабатывать любые приемы самостоятельно. Я почти веселилась, заканчивая с указаниями: — Видишь, Григорий. Это совсем не то, что ты себе напридумывал. При этих словах лицо мага переменилось — на место вернулась решимость. — Я согласен. *** — Помирились? — спросил Григорий спустя минуту и некоторое расстояние, скрывшее нас от Филиппа и остальных. — Да. Покинув кабинет, я направилась прямиком в свою комнату. Мне казалось, ещё немного и я вспыхну алым заревом, до того привольно разливалась во мне сила. Она нарастала просыпающимся пламенем, переполняла, сводила с ума. Я с трудом могла взять в толк, что, несмотря ни на что, Филипп всё ещё хотел оставаться рядом. На губах я почувствовала предательскую улыбку. Хорошо, что я уже вернулась к себе и могла сгореть в неожиданно вспыхнувшем счастье хоть дотла. Я прикрыла глаза, вспоминая прикосновение губ Филиппа. Я видела, как полыхнуло в нём пламя, когда я согласилась. Я знала, что последует дальше — видела этот огонь, когда людей толкало друг к другу, и не могла поверить. Но вот его губы легли поверх моих. Ощущение, несравнимое с касанием рук. Я ощутила бархат персика на языке и его сок. Его дыхание слилось с моим и я жадно потянула. Наши стихии идеально дополняли друг друга. Мой огонь хотел пылать пожирая его воздух. Его воздух хотел, чтобы пламя горело одним им. Он отдавал не оглядываясь, я забирала не думая. Когда поцелуй прервался, я едва могла дышать. Он стал извиняться, а я хотела остановить его и продолжить, но задавила распоясавшиеся языки бушующего во мне пожара. Дала Филиппу время высказаться. И, несмотря на происходившее между нами, я услышала его и поняла сумбур его чувств. Ему было сложно принять меня, но сила, тянувшая ко мне, оказалась сильнее, и этим всё было решено. Я видела, как зазмеились его всполохи, но он сдержался усилием. А я не видела в этом никакого смысла: мы хотели одного и того же. Поцеловала сама. Очень долго не отпускала его. Он был необходим мне, как воздух. Он и был моим воздухом. Всё же я не виню ребят за то, что остановили нас. Мне требовалось время, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Оторвавшись от Филиппа, я замерла ненадолго, стараясь запомнить каждую мелочь открывшейся мне картины. Он глубоко и прерывисто дышал, прикрывая осоловевшие глаза, в которых осталась одна чернота зрачка. Его скулы, лоб и подбородок нежно-розового цвета слегка поблескивали от выступившей испарины. Его губы, разбитые моим поцелуем, налились жгучим кораллом. Я сглотнула и перестала дышать, стараясь унять стихию. Я пыталась не смотреть на него, потому что отказаться от прикосновений к нему, такому желанному, разгоряченному было выше моих сил. Я приказала себе не поднимать глаз, делая вид, что занята платьем.