Биврёст: шаткая дорога над краем бездны

Себьёрн обошёл всё селение, нигде не нашёл Миккеля и пошёл на стук топора. Гюнтер методично выдалбливал сердцевину большого соснового ствола: сооружал погребальную ладью. — Не видел Мика? — На скале у водопада, где ж ещё ему быть. — Так и не спустился? — ужаснулся Себьёрн, собрал немного еды и поднялся вверх, поскальзываясь на камнях. Миккель стоял возле самого обрыва и неотрывно смотрел на ревущие струи воды. — Мик, — осторожно позвал Себьёрн, чувствуя, что сейчас на него может обрушиться, что угодно, — Можно, я подойду? Миккель повернулся всем корпусом, не пряча мокрых глаз. Волосы его перепутались, на лице всё ещё виднелись полустёртые кровавые разводы, покалеченная в прошлых походах рука опять висела плетью. — Боги говорили, что мы уйдём в Вальхаллу вместе. Почему я до сих пор жив? — Потому что… Тебя ждёт сын? — напомнил ему Себьёрн, встал рядом, поправил на плечах накидку. — А его ждала сестра. Как я скажу ей, что на этот раз не уберёг Андрея? — Мик, отмщённая Хельга будет рада, что он теперь в лучшем мире, с богами. И ты порадуйся. Представь, что Андрюха сейчас пирует с Одином, запивает мёдом вкуснейшего жареного кабана и веселится. — Без меня, — вздохнул Миккель, — и, может, вообще со своими славянскими богами. Себьёрн увидел, как искусаны в кровь его губы, как он сжимает челюсти, сдерживая прорывающиеся рыдания, и сделал то, чего никогда бы не позволил другим викингам: сел на камень, притянул вяло упирающегося Мика, положил его голову себе на колени и прошептал: — Микки… Ты поплачь, друг мой, поплачь. Легче будет. Я никому не скажу, ты же знаешь. Мик резко дёрнулся, будто от удара поддых, и глухо завыл, как раненый волк, которому неоткуда ждать помощи. Себьёрн перебирал ему волосы и тихонько баюкал в ладонях. Выплакавшись, Миккель отсел, виновато опустив голову, сипло поблагодарил за еду и сказал, что спустится завтра к обряду погребения. Тогда, на тинге, они перебили почти всех хирдманов Гарольда, а остальные викинги, склонив головы, отступили сами и призвали всех успокоиться. Нужно было выбрать нового ярла. Миккель, совершенно ошарашенный гибелью Андрея, молча помотал головой, Альрик всё твердил, что он земледелец, и выбор пал на Себьёрна, который побледнел, покраснел, почти потерял дар речи, но согласился. Отправлять Андрея в последний земной путь было решено не в селении ярла, а в родном прибрежном посёлке Миккеля и Альрика. Миккель, осунувшийся, но спокойный, пришёл, когда тело Андрея уже лежало в готовой к отплытию лодке. Все расступились, пропуская его, он попросил огненный факел и первым поджёг лодку. — В добрый путь, князь ильменский. Надеюсь, у нас с тобой одни боги, просто с разными именами, и мы встретимся в Вальхалле, — тихо сказал он, кивнул стоявшему рядом Себьёрну, мол, всё в порядке, и распорядился. — Ну что ж, а теперь — пир до утра! Не время унывать. Песни, пляски, шуточные бои, — именно так провожали в новый мир храброго воина, павшего самой достойной смертью. Себьёрн пил и от всего сердца веселился, желая Андрею, которого успел полюбить, удачного путешествия в иной мир. Ночью Миккель опять куда-то пропал, и Себьёрн, обеспокоившись, нашёл его на этот раз в парильне, мертвецки пьяного, бездумно разглядывающего клубы пара. — Микки, да что ж ты… Идём. А это что? — он присмотрелся к оберегу, что болтался на голой груди Миккеля, обжигая её. — Зачем ты оставил его себе? Нельзя же! — Можно. Это моё, — с трудом выговорил Мик, пряча амулет в кулак. — Это… Это Андрей со мной, ясно? Я люблю его. — По-моему, себя ты любишь больше, — неосмотрительно сказал Себьёрн, легко угомонил бросившегося на него Мика и тихо шепнул: — Задумайся. Это правда. Шли дни. Нужно было что-то предпринимать: или возвращаться в Гардарику, или идти, как хотели, в поход на запад. Но Миккель беспробудно пил, смотрел на всё мутными глазами и не мог принять ни одного здравого решения. Себьёрн, как ярл, всё решил сам и повелел снарядить драккары к отплытию. — Мик, хватит, — он выбил у него из руки рог и грохнул кулаком по столу. — Хочешь всё потерять? Я назначу конунгом Хакана. Он ведь прекрасно справится, да? — Делай, что считаешь нужным. — Миккель, завтра мы уходим. Жду тебя на драккаре, — резко сказал Себьёрн и вернулся к неотложным делам. Он пришёл на борт. Сидел на корме, крутил в трясущихся пальцах оберег Андрея и смотрел в серую воду. Тучи низко лежали над горизонтом, но дождя и бури не было даже на Балтике. До ильменского города добрались быстро и спокойно, бросили якорь, причалили. Миккель вцепился в борт и не мог сойти на берег, его ноги, казалось, приросли к драккару. А Хельга с малышом уже стояли на деревянной пристани. Себьёрн глубоко вдохнул и незаметно сжал Мику руку. Тот вздрогнул, обернулся почти беспомощно. — Миккель, как хорошо, что вы вернулись! — опередила всех Сольвейг. — Хазары снова на подступах к городу, расположились в степи. — Откуда знаешь? — встрепенулся Миккель. — Дозорные не дремлют, у Андрея всё хорошо отлажено. А где он? Миккель сжался, опустил глаза, глянул исподлобья на Хельгу, потом на Сольвейг. — Я расскажу потом. Сольвейг кивнула, в суете разгрузки подошла к нему, отодвинув Себьёрна, взялась за тесьму на шее и вытащила из-под нижней рубахи амулет. — Андрей... погиб? — Да, — выдохнул Миккель ей в макушку, прижал к себе. — Слушай, помоги мне, я не знаю, как рассказать Хельге… Себьёрн кашлянул и ушёл, не стал подслушивать чужой разговор.

***

Хельга уложила Ингвара в колыбель, села в задумчивости на кровать. Сольвейг приобняла её, поправила волосы, поцеловала в щёку. Миккель сидел на полу, запрокинув голову, длинные его волосы рассыпались по краю постели. При Хельге, которая ни в чём его не винила и держалась очень достойно, рядом с суровой несгибаемой Сольвейг, Миккель запрятал наконец своё горе подальше и расправил плечи. — Завтра запритесь здесь и никуда не выходите. Мы уничтожим всё, что осталось ещё от хазарского войска. Тогда вы сможете жить спокойно. — Мик, — Хельга принялась заплетать косы в его волосах, наклонилась поближе к уху, — говорят, в земли богов можно попасть и по-другому, при жизни. — Да, пока вас не было, приходил путник, — подхватила Сольвейг, а в груди у Миккеля затлел уголёк надежды, — вспоминал, как ловко вы с Андреем обманули смерть, так, что эта выходка понравилась самому Локи. А потом рассказал, что далеко на севере, в ледовитом океане, есть врата. — Я не смогу отправиться туда, — Мик дёрнул головой и прибавил, заглянув им обеим в глаза, — пока не буду убеждён, что мой сын, и вы, и всё наше княжество в безопасности. Андрей бы... Андрей бы поступил именно так, очутись я в мире ином раньше него. Он встал, поцеловал обеих в губы, на миг задержался возле Ингвара и вышел. В деревянном княжеском тереме ему было тесно и душно. Миккель вывалился во двор и встретил румяное умытое солнце, раным-рано выкатившееся на посветлевшее небо. Этот рассвет чуть не стал для него последним. В бою с хазарами Миккель рухнул, сражённый в грудь ядовитым копьём, и уже увидел над собой золотистое свечение и прекрасных дев, потянулся к ним, но оберег Андрея не пускал, тащил обратно к земле. В ушах звенел княжеский голос, увещевал остаться, повременить. Мик поддался ему, вцепился в плодородную землю, силой воли удержался в сознании. Он выжил, а победа осталась за славянами.

***

Лодка полыхала огненными языками красной парусины. Чёрный ворон кружил над ней и довольно каркал. Шёл дождь, но пламя не гасло, а через реку перекинулась светящаяся разноцветными полосами радуга. Миккель лежал на борту один, в полном боевом снаряжении, сжимая в похолодевшей руке топор. Речная вода струилась плавно и быстро, и сама природа благодушно склонила головы прибрежных деревьев, отпуская его. Ингвар прижимал к себе мать, что благоговейно смотрела в небо и опиралась плечом на Сольвейг. Женщины, вопреки всему ставшие жёнами с полного одобрения князя ильменского Миккеля, доживут до глубокой старости, и увидят ещё и внуков, и правнуков, славящих род своими подвигами. Себьёрн, справедливый старый ярл, что стоял сейчас в обнимку со своей Мар и провожал Миккеля в Вальхаллу, скоро вернётся обратно в Скандинавию, к сыновьям, а потом уйдёт дальше, на Запад, за океан, в новые, открытые им земли, богатые живностью и драгоценностями. Хакан, тускло смотрящий на реку, давно стал морским конунгом, и на кораблях, построенных Гюнтером, дошёл с ним и Якобом до Парижа и других европейских городов. Там они развивали торговые и деловые отношения, учили христиан кораблестроению, учились у них грамоте, и разрушили представления о том, что викинги могут быть лишь грубыми неотёсанными варварами. Объединившись, именно они создали первое скандинавское государство и заключили вековой мирный союз со славянским государством, что основал Миккель. За несколько лет он собрал вокруг ильменского города множество земель, практически мирно подчинил их себе, остановил междоусобные войны и вошёл в историю, как первый государь этих мест. Теперь он закончил свой земной путь, и может бродить с Андреем по бескрайним лугам Фолькванга, во владениях воинственной и любвеобильной Фрейи, которую Андрей на славянский манер упорно зовёт Ладой, богиней любви и брака. Там, под ласковым тёплым солнцем, они обретут вечный покой и будут любить друг друга и жить так, как всегда хотели. Перерождаться, когда приходит пора, и снова встречаться на перепутье, под разными именами, с разными судьбами, но всегда — любимые друг другом. До скончания веков.

***

— Микки, закрой глаза, открой рот, — смеясь, прошептал Андрей, подкравшись к лежащему в луговых травах Миккелю со спины. — Опять одуванчик? — Нет, Мик, это другое, — Андрей вложил ему в приоткрытые алые губы горсть ароматной земляники. Миккель сначала осторожно двинул челюстями, покатал угощение языком, а потом улыбнулся. Сладкий сок остался на припухлой нижней губе, Андрей его тут же слизал, и они с Миком целовались и целовались, а в закатном бордовом небе, сменив всполохи далёких зарниц, медленно зажигались звёзды. Всю долгую лиловую тёплую ночь они были вместе, а утром, ненадолго отлепившись друг от друга, побежали к реке и, словно дети, резвясь, катались, как с горки, с радужного моста, пока Фрейя ласково не пригрозила им пальцем. — Жалко ей, что ли, — бурчал под нос Миккель, раскачиваясь на самодельных качелях в тени деревьев, что росли на окраине. — Ничего, сейчас отдохнём и пойдём летать на драконах, хочешь? А ещё мы не были у дальнего водопада, — Андрей смеялся, а качели взлетали всё выше и выше, под самое небо, откуда было видно бескрайнее золотистое поле, табуны диких прекрасных лошадей, ледяные ручьи и далёкие горы со снежными шапками на вершинах. — Не жалеешь, что выбрал этот мир, а не Вальхаллу? Валькирии ведь приходили за тобой. — С твоим оберегом мне не было там места. Да и что бы я там делал без тебя? Я на всю жизнь уже насражался. А сейчас хочу любви и покоя. Не выдержав восторга, что распирал грудь, Миккель спрыгнул с доски, распрямился и во всю мощь запел самую красивую свою песню. Её слушали, внимая, травы и колосья, деревья и камыши, небо и солнце. А Андрей тихонько подпевал слова, что сочинил сам. И песня эта была прекрасна, как сама любовь.