Он сказал нам прожить долгие жизни

            — …и  у неё есть такой чудесное лазоревое платье… — мечтательно говорит он, глядя в небо. Там, солнце, наконец, спряталось за облака, и перестало слепить. Можно просто лежать, обратив взор кверху — изучать все формы и размеры проплывающих мимо туч.        В таком положении он даже чувствовал себя беззаботно, хоть справа от его головы и находилось надгробие. Ему казалось, оглянись, и он увидит там Эрена.       — Не представлю Анни в платье… — отзывается Микаса. Она сидит, приобняв ноги рукой, ладонь в паре сантиметров от могилы, лицом облокотилась в колени, взгляд устремлён к месту, где упокоился их дорогой друг.       — Я и сам был удивлён тогда…       — Не стоило удивляться, она ведь купила его для тебя.       — Для меня?       — Чтобы быть в нём красивее…для тебя…       — Ах…да…возможно… — проговаривает он неуверенно. Ему до сих пор казалось странным, что она может стараться для кого-то вроде него. Не потому для Анни это странно, скорее не думал, что для такого как он стоит стараться.        Облака плывут по ярко-голубому небу — в них можно увидеть то одно, то другое. Когда они были детьми, так и лежали, прямо здесь, голова к голове. Эрен говорил: “Смотрите, смотрите, вон то, в точности как титан”, Микаса отвечала: “Эрен…ты не знаешь, как выглядят титаны”, ей вообще не нравилось, когда они начинали говорить про титанов. Армин тогда поднялся на руках, оглянулся на обоих друзей и сказал: “Титаны же словно люди, просто большие, так что мы можем догадаться, как они выглядят”, Эрен подскочил за ним, его глаза сияли: “Верно, верно, Армин, дело говоришь!”.       Солнце выглянуло из-за тучи, и у него заслезились глаза, он попытался обвинить в этом пылающее светило над головой, но не мог — влага предательски покатилась из глаз вполне настоящими слезами. Он сдавленно пытается сдержать всхлип и у него не выходит. Накрывает рукой лицо, надо спрятаться от солнца. Сколько времени не пройдёт, а раны никогда не затянутся, не у него, не у Микасы.        — Микаса…ты можешь поехать с нами…хоть ненадолго.        — Я…отправляюсь с Киёми в Хизуру.       Он об этом не знал. Приподнимается, опёршись о землю. Бросает взгляд на могильный камень Эрена.       — Микаса, тебе не стоит участвовать во всём этом. Та роль героев, спасителей человечества, что он нам оставил, тебя не касается. Я уверен, он хотел, очень хотел, чтобы ты жила спокойно и счастливо.       — Я не собираюсь оставаться там навсегда, — касается ладонью холодного камня, оставляя на том нежный взгляд, — Но я хочу помочь. Всё, что сейчас происходит, не только из-за Эрена. Мы все к этому причастны.       Верно, он не может указывать ей, что делать. Микаса вправе решать за себя.        — Теперь, когда в качестве жеста доброй воли, коалиция поддержала торговые соглашения между Хизуру и Парадизом…да это имеет смысл, — проговаривает он.       — Что ты собираешься делать дальше, Армин?       — Я…что делать? То же что и до этого, договариваться, защищать элдийцев…       — Это нелегко, — утыкается она носом в колени.       — Нам никогда и не было легко.       — Но однажды, должно быть.       — Однажды будет, вот увидишь. — уверенно заявляет Арминэ       Вся их борьба окупится — он верит в это. Мир объединяется, Хистория показала ему, что как и он сам, как они всё, она держится за надежду. Они победят, хотя бы ненадолго, не навечно, но они одержат победу. И в этом мире, и он, и Микаса, и Анни, смогут прожить свои жизни так, как сами сочтут нужным. Этого хотел Эрен.        — Спасибо, что заглянули, — улыбается мать Саши.        Как-то так вышло, что все уже успели повидать Браусов, только они вдвоём с Анни — нет.        — Саша…была дружна со столькими хорошими людьми, — проговаривает мистер Браус — И каждый из вас борется за мир. Я желаю вам сил, это сражение будет долгим.       — Благодарю мистер Браус,  — жмёт ему руку Армин.       — Спасибо за гостеприимство, — проговаривает Анни. Она будто бы не хотела идти, и всё же пришла. Он надеялся, что это не только из-за него.       Из-за спин взрослых показывается Кая, девочка и сама уже куда старше, скоро догонит в росте Сашу.       — Почему Мия…то есть Габи, не приехала, — спрашивает она.        — Габи… — вспоминает он яростное лицо двоюродной сестры Райнера, в тот момент, когда ей сказали, что они с Фалько никуда не едут,  — Ей не разрешили родители…или это был Капитан…       — Это был Аккерман, — уточняет для него Анни.       — Верно, кажется, он сказал, что нечего детям делать на дипломатических переговорах.       Кая дуется.         — Ну и ладно. Всё равно бы ей тут было опасно, — немного обиженно говорит девочка.       — Ты всегда можешь приехать повидать её, теперь, когда Парадиз согласился заключить мир.        Лицо Каи всё ещё недовольное — непонятно хочет она однажды отправиться в большой мир, или, наоборот, считает затею дурацкой. Она выуживает из платья плотный лист бумаги       — Письмо, для Габи…       Армин берёт его деликатно, улыбается и прячет в карман.       — Я непременно передам.        — Обязательно возвращайтесь вновь, — машут им Браусы на прощанье. Армин отвечает тем же. Анни неловко кивает.        — Родители Саши…вроде как хорошие люди… — проговаривает она, — Мне жаль, что с ней так вышло…       — Мы отправились в Либерио убивать и поплатились…        — Некоторые убийцы избежали наказания, — отзывается Анни. Имеет в виду себя, а кого же ещё.       — Война никогда не бывает справедливой.        Вдалеке журчит вода, там, если свернуть с дороги, тропинка ведёт прямо к озеру. Ему интересно, как оно выглядит, редко бывал в этих землях, предлагает Анни пойти в ту сторону, и она не отказывается.        Перед ними зеркальная гладь воды, в ней отражаются зеленеющие верхушки деревьев, пруд сверкает по их краю, создавая яркий ореол. Берег усыпан камнями, большими и мелкими.        Тишина такая, какая может быть только в лесу.  Анни оглядывается по сторонам. Встревоженно, напряженно.       — Как бы здесь не было медведя.       Армин задумывается на мгновение, затем отвечает:       — В этой местности нет медведей.       — Конни говорил другое, — продолжает осматриваться она, — без сил титанов никак не защититься.       Ему кажется, что то, что Анни взяла на веру слова Конни странно, но довольно мило. Он наклоняется, подхватывает один из плоских камней, заводит руку назад — хочет запустить так, чтобы он зашлёпал по воде. Бросок и…ничего не выходит, камень плюхается в воду и идёт ко дну.        — У Эрена всегда получалось, — с досадой говорит он.        Анни за ним повторяет, подбирает гальку, резко замахивается и не прицеливаясь бросает — камень проделывает три ровных шлепка по воде. Конечно, она это умеет.        Смотрит на него, снизу вверх потянувшись за следующим орудием для броска, говорит:       — Давай я тебя научу. Надо держать ладонь вот так, параллельно воде.       Она ловко выгибает запястье, делает быстрый и выверенный замах и закрепляет успех.        — Теперь ты.       Армин разминает шею, он уверен, ничего не выйдет, делает всё тоже, и верно — ничего не выходит.       — У тебя получится, — не сдаётся она, вкладывает новый камень ему в ладонь, — вот так, — поворачивает его руку как должно, — и назад… — отводит локоть вместе со своей рукой, — И теперь резко.       Он делает всё, как она и сказала, но пользы от этого никакой. Анни улыбается.       — Ты безнадёжен.       Всё, что касалось силы и ловкости — не его конёк. Её улыбка поддразнивает попробовать снова, она не пытается его обидеть или задеть, но невольно ему хочется её удивить. Выглядывает в гальке, что-то максимально подходящее — не слишком тяжёлое, не слишком круглое, без глубоких царапин, глаз цепляется за один такой гладкий и блестящий камушек. Он наклоняется, берёт тот в руку под внимательный взгляд Анни, вспоминает, как она показала держать ладонь, почему-то даже нервничает, делает замах и…камень касается глади воды, отскакивает от неё ровно раз, чтобы сгинуть в пучине озера. Это небольшая…но победа. От облечения приседает.       — Получилось! — выдыхает он.        Анни оказывается рядом, она всё ещё улыбается, вдруг тянется к нему, касается ладонью щеки, её лицо ближе и ближе, он моргает несколько раз, и она целует его в губы, и он так удивлён неожиданному проявлению чувств, что сначала даже не реагирует. Но после, после осознаёт происходящее, опирается на колено, оказывается чуть выше, будто перехватывает инициативу, касается талии, прижимает к себе, здесь на каменной гальке возле лесного озера, где нет ни души. Чувствует, как они сплетаются языками, поцелуй получается…почти неприличный для такого спокойного места. Птицы кричат где-то вдали. Живой поток воды журчит вниз по озеру. Сердце отстукивает в ушах ритм — бах, бах, бах.       На один из таких ударов она отстраняется, и он выпускает её из рук, Анни поправляет ладонью волосы, прячет взгляд смущённо, говорит:       — Награда за старания.       Армин смотрит на её влажные губы, на выбившиеся из-за уха прядки, переводит взгляд на гладь пруда, вспоминает, что у него получилось бросить тот дурацкий камень, думает: “Ах вот оно что”.       Она усаживается прямо на каменистый берег, но он поспешно стягивает пиджак и  расстилает, чтобы устроилась хотя бы на нём. Пиджак небольшой, поэтому они сидят плечо к плечу.       — Слушай, Армин, ты не хочешь остаться на Парадизе? — спрашивает спокойно, но кажется, что с беспокойством.       — Я? Если бы и хотел, не смог бы.       — Из-за меня?       — Нет…не только…       — Наверно я могла бы остаться…отец не захотел бы перебираться сюда…но…       Он отрицательно крутит головой.       — Однажды кто-то из них до тебя доберётся. Даже если большинство не желает тебе зла, однажды…такое может случиться. Нет никакой причины тебе так рисковать.        — И ты просто оставишь свой дом.       — Дом, — пробует он слово на язык, — Моим домом были Эрен и Микаса, а не стены и остров.        — Микаса всё ещё здесь.       — Верно, но тот наш с Микасой дом…он никогда не будет прежним...без него.       — И всё же, Парадиз это место, где ты вырос, место за которое сражался.       — И что с того?       — Вот значит как, никакого патриотизма… — ухмыляется Анни.       Армин вглядывается в небо, над деревьями проносится стая птиц, летит из одного своего дома в другой. Птицы не привязаны к одному месту.       — Патриотизм…знаешь, прошлое правительство Парадиза…они ведь убили моих мать и отца, — говорит он задумчиво. Он так плохо помнит родителей…что даже не может нормально печалиться. Это кажется странным и неправильным и всё-таки, — Должен ли я испытывать к острову патриотизм…       — Я не знала…       — И я не знал, думал они погибли, попав за стены, но потом, когда получил доступ к разного рода документам, наткнулся на это в архиве военной полиции. Тонкая папка с парой листов, всё, что от них осталось.       — Военная полиция значит, — протягивает Анни задумчиво.       — Но мои родители, они ведь и правда хотели повидать внешний мир. Так, отчаянно, что поплатились жизнями. И они ведь такие не одни, много кто пал жертвой этого желания. Так…что, мне будто бы и суждено выбраться отсюда.       — Вот как... — зарывается она носом в колени.       Ему немного неловко такое говорить, но слова так и крутятся на языке:        — Мой дом — это ты, Анни.