Он сказал нам прожить долгие жизни

      Лунный луч падает ей на лицо, путается в ресницах, теряется там и исчезает в светлых глазах. Она дышит тяжело, смеётся, грудь вздымается под белым атласным платьем. Её взор устремлён в потолок, ну, а он смотрит только на неё, следит за тем как свет ровной линией касается щёк, носа и губ, как падает в ложбинку под шеей, и как сверкает на тканях свадебного наряда.       — Ха-ха-ха, — разливается по комнате её смех. Он задорный, глубокий…заставляет и его исполнить пару смешков, — Райне-е-ер я бы его убила…       — Ты будешь очень об этом жалеть, — подсказывает он ей.       Она улыбается. Выдыхает.       — Да, наверно ты прав.       — Вы смотрелись со стороны как настоящие брат и сестра, — раздумывает вслух Армин.       И правда, когда Райнер кружил Анни в танце, пока та попеременно то краснела, то бледнела, он осознал, насколько те двое близки. Понимал это и раньше — видел воспоминания Бертольда, но многое успело произойти, и казалось, всё оно, только усилило ту связь, от которой Анни предпочитала отнекиваться. Она могла сколько угодно говорить, что Райнер её раздражает и выводит из себя. Но она им дорожила. И он был этому бесконечно рад — его Анни, воздвигшая стены между собой и всем миром, наконец подпускала к себе других людей. Армин был счастлив, что был тем, кто смог дотянуться до неё одним из первых. Но и тому, что появлялись и другие он был рад.       — Не неси ерунды… — возмущается она, — какие из нас брат и сестра.       — У меня никогда не было таких родственников, но я уверен, что так они со стороны и выглядят, — заявляет он.       — Микаса тебе как сестра? — спрашивает она оглядываясь. Её щека касается одеяла, в глазах искрится ночной свет.       — Микаса, — протягивает он, уставившись в потолок, — Микаса мне больше чем сестра.       — Это ещё, что за заявление, Арлерт.       — Говорю как есть.       Она приседает на кровати, замирает над ним, упираясь ладонями в матрас, вуаль раскинутая за её плечами струится вниз, накрывая их обоих. Она красивая, такая красивая при свете луны. Он поднимает руку, нежно касается её щёки.       — Моя любовь к Микасе и тебе абсолютно разная, — озвучивает очевидное, хоть она и сама это прекрасно должна знать.       — Правда? И в чём же выражается эта разница? — говорит с усмешкой. Играет с ним.       Он приседает, касается её губ своими нежно-нежно, так мягко, будто нечто более смелое спугнёт саму ночь. Запечатлел свой поцелуй и отстранился:       — С Микасой мне никогда не хотелось делать так.       Даже в темноте видит, как по лицу Анни разливается краска. Он улыбается. Они достаточно близки уже долгое время, но между ними всё ещё таится это интимное напряжение. Преследует их по пятам, как парочку, что только недавно познакомилась и решила встречаться.       Она оглядывает комнату по сторонам, будто раздумывает о чём-то, или, как если бы неожиданно захотела ознакомиться со своим новым жилищем. Протягивает, играясь с подолом юбки:       — Так мы теперь муж и жена.       — Это так, — соглашается он.       «Если бы не нормы общества — ему было всё равно на устои и правила, на слова вроде «муж» и «жена». Он уже любит её, а она его — что ещё нужно.» — он думал так, до сегодняшнего дня. Не слушал, Жана который раз за разом повторял, что женитьба — это абсолютно иной уровень отношений. Но несколько часов тому назад, когда его губы коснулись её перед тем алтарём, он признался себе — где-то в глубине сердца таится маленькое восторженное чувство, что теперь они связаны чем-то сакральным. Он теперь ей не просто: однокурсник из кадетского корпуса. Не друг. Не союзник. Не только возлюбленный, с которым можно видеться украдкой, ускользнув от работы. Он для неё всё разом и к тому же её муж.       Ему интересно, его отец, тоже чувствовал это? Он помнил его с годами всё хуже. Пышные усы под носом, которые кололись, когда тот целовал его в щёку. И мать ускользала из мыслей. От неё пахло мазутом, когда она прижимала его к себе. Они оба, его родители однажды решили стать семьёй, назваться мужем и женой, чтобы чувствовать то же, что и он сейчас? Эту абсолютно особенную связь, о том, что они принадлежат теперь один другому?       — Армин, — касается она его пиджака, — разве это не меняет абсолютно всё?       Он моргает несколько раз, стряхивая лишние мысли. Слышит, как шуршат юбки, когда она приподнимается на коленях, оказываясь выше него, заставляя задрать голову, в тишине каждый звук разносится по телу лёгкой дрожью, она стягивает пиджак с его плеч, оставляя в одной рубашке, снимает с шеи платок, обвязанный под воротом. Целует приобнимая, скрещивая руки за его затылком. Его ладони скользят по атласу платья, встречаются за её спиной, огибая талию, прижимая к себе. Какой бы сильной она ни была, в такие моменты кажется хрупкой. В такие моменты он кажется себе мужественнее. Не то чтобы он когда-то гнался, за мужественностью, но соврёт, если скажет, что тычки, которые он слышал всю жизнь, о том, как похож на девчонку, его не смущали. Каждый раз, из раза в раз. Но он же ведь не девчонка. Когда обнимал её вот так, ощущал в своих руках силу, такую, что не чувствовал даже в битве.       Она отстраняется:       — Армин, помоги мне с застёжками.       — А? — теряется он, сам не знает почему.       — Застёжки, — указывает она назад.       — Хорошо.       Анни садится спиной, по которой всё ещё струится фата, он пробегает по сетчатой ткани пальцами, находит, где та крепится к волосам, и осторожно как может, отцепляет, откладывая вбок. Волосы Анни расправляются, касаясь плеч непослушными прядями, он разделяет их на две части, ищет первую из застёжек, волнуется. Сглатывает. Отцепляет крючок запрятанный в ткани. Второй. Третий.       — Ты точно хочешь, чтобы я…тебя раздел… — говорит и думает о том, как глупо это звучит.       — Сама я не справлюсь, — отзывается она так формально, будто они сейчас занимаются чем-то обыденным. Его пальцы двигаются вниз, к талии, чувствует, как сердце бьётся о грудную клетку.       Когда с последней заклёпкой покончено, Анни вздыхает будто с облегчением. Берётся руками за юбку, выбирается из той, отпихивает платье с кровати, оборачивается, и он наконец снова видит её лицо. И не только лицо. В первую секунду хочет зажмуриться, от того сколько обнажённого тела видит перед собой. Даже если и касался её раньше — то глазами никогда. Он снова сглатывает. Протягивает ладонь, осторожно касается живота, чувствует, как её мышцы напрягаются и по телу девушки пробегает дрожь. Заглядывает ей в глаза.       Она говорит:       — Нечестно, что я одна мёрзну.       — А точно… — снова теряется он. Пальцами находит пуговицу под горлом, неловко пытается расстегнуть, не выходит. Видит её улыбку, она приближается, и очень легко расправляется с глупой пуговицей, освобождая шею.       — Сегодня ты от меня не сбежишь, — говорит с серьёзностью в голосе. Но он достаточно хорошо её знает, чтобы, наконец, понимать особенное чувство юмора своей девушки. Точнее, жены.       Хлопковая ткань скользит в разные стороны, оголяя его напряжённый живот. Как и она, он вздрагивает при лёгком касании её пальцев. К щекам приливает кровь, её холодная рука электризует всё тело, как будто даже волосы на голове двигаются. Больше того, он чувствует возбуждение присущее только таким ситуациям, нескромное и необъятное. Прикрывает глаза, пытается держать себя в руках. Позволяет ей ещё какое-то время гулять ладонью по его коже, прежде чем взяться за запястье, подтянуть к себе и слиться в очередном поцелуе, требовательном, страстном. Наверно он в этом момент слишком резок, но что тут поделаешь, вид девушки — сводит его с ума. Он одёргивает себя, старается быть мягче, толкает её на кровать, накрывая собой сверху, касается губами шеи, целует ключицу, спускается к рёбрам, к животу.       — Сними брюки, — шепчет она, — Мешаются.       Он выпрямляется, встречается с ней глазами. Казалось, она только что жмурилась от его поцелуев, но теперь смотрела на него смущённое:       — Они неприятно касаются тела, — поясняет свою просьбу.       — Понял, — улыбается он.       Расцепляет ремень, избавляется от брюк, те тоже оказываются где-то на полу. В первую секунду холод прохладной комнаты впивается в бёдра, но затем жар возбуждения, пляшущий в теле, его согревает.       — Тебе не холодно? — шепчет, приближаясь обратно к ней.       — Нет, только эта штука мешает, — указывает она подбородком на бюстгальтер. — Какая-то пытка.       Он забирается ей за спину, пальцами расцепляет очередные крючки, сам удивляясь своей ловкости, оголяет ту часть её тела, что до сих пор была спрятана. И вместе с элементом одежды, Анни будто теряет часть той решительности, что играла на лице всё это время. Она неловко прикрывает небольшую грудь рукой. В темноте видно как бегают её глаза из стороны в сторону, поблёскивают знакомыми льдинками. Он касается запястья, отводит прижатую к телу руку.       — Слушай… — неуверенно говорит она, — Ты вообще знаешь, что делать дальше?       — Ха? — вопрос почему-то застаёт его врасплох, — Конечно. Думаешь…о чём все только и трепались в мальчуковой спальне?       — Дураки, — усмехается она, перед тем как его губы накрывают её, а оголённые тела прижимаются друг к другу.       — Да не заливай Самюэль, не видел ты ничего, — голосит Райнер. Армин, проходящий мимо, останавливается, ему любопытно о чём идёт спор.       — А вот и видел! Своими глазами.       Райнер держит руки сцепленными.       — Нет, не видел.       — А я говорю, видел, он уединился с девчонкой, той, рыженькой, что недавно поломала УПМ.       Конни тоже останавливается рядом. А за ним и другие ребята, собирается целая толпа. Как бы Шадис ни прибежал на шум.       — У тебя просто бурная фантазия, — всё не соглашается с ним Райнер, — Никто не будет вести себя таким образом. Нам всем ещё рано вступать в брак.       Конни усмехается.       — Да ладно тебе Райнер. Ты из какой деревни, что там все терпят до брака?       Райнер хмурится. Будто обдумывает, что сказать:       — Из той, где уважают девушек.       — Да девчонки и сами не прочь пошалить, — смеётся какой-то парень из толпы.       Армин вертит головой, всем кажется очень весело. Рядом появляется Эрен:       — О чём вы, ребята? — теряется он, обращается к Армину — О чём они?       Он тяжело вздыхает, как бы ему это объяснить.       — Да что ты так нервничаешь Райнер, — продолжает парень из толпы, — Секс — это нормально! Мы тут все заперты, сотни молодых девушек и парней, как ещё развлекаться и спускать пар.       Эрен резко выходит вперёд. Непонятно услышал ли он всю речь или только слово «развлекаться».       — Мы тут не чтобы развлекаться, мы здесь, чтобы научиться убивать титанов.       — Верно, верно, Йегер, — машет рукой Жан, — Эй, Самюэль, так ты расскажешь, что видел?       Все снова обращают взоры на Самюэля.       — Значит, дело было так…       Анни издаёт сдавленный стон, когда его губы касаются её соска. Он даже видит, как по нежно молочной коже бегут мурашки. Она щурится, упёршись головой в подушку. Их ладони переплетаются, кожа горячая как расплавленный металл. Голова кружится, он не отдаёт себе отчёта ни кто он, ни где находится, только ощущает, как они касаются друг друга раз за разом. Губами, телами, руками. Долгие поцелуи сменяются резкими. Сдавленные стоны мешаются с тяжёлым дыханием. Комната кружится, он то видит её лицо, застывшее над ним, то наоборот сам нависает на ней. Чувствует, как чёлка прилипла ко лбу, смахивает ту, разглядывая выражение её лица. Глаза широко распахнуты, будто выжидающе, будто спрашивают его: «Что дальше?»       Она крепко сжимает бёдра, и её колени упираются ему в живот. Его пресс, икры и руки напряжены, только так и в силах контролировать огонь, пылающий в теле. Ладонью забирается под резинку нижнего белья. Она вздрагивает, снова щурится, сжимает ноги сильнее. Пальцы проникают ниже, путаются в волосах. На секунду думает, что она может снова его ударить, но, судя по всему, происходящему, Анни сейчас боролась со своими внутренними демонами.       — А-а-а-ах-х-х, — вырывается стон, яркий, откровенный, стоит его руке оказаться там, где не должно. Влажно, горячо. Он соврёт, если скажет, что чувствует себя уверенно, что знает от и до, как всё должно происходить, хоть интуитивно и понимает …логику происходящего. Может, ещё и прочитал пару художественных книг, но в тех и близко не описано, какой хаос может происходить в голове в такие моменты. Он не уверен чего хочет больше, поцеловать её или прижаться к ней, или, быть может, спуститься ниже, оставляя дорожку из поцелуев, и один из них запечатлеть в самом низу…там где не должно. Сердце стучит, где-то на краю сознания не желание, требование резко раздвинуть ей колени, вжаться в неё всем телом. Но он одёргивает себя раз за разом.       — Арми-и-ин, — протяжно отзывается она, на движения его пальцев внизу. Голос её возбуждает его сильнее, чем вид её оголённого тела. То, как произносит его имя переворачивает в нём всё нутро. Ему и, кажется даже, что влюбился в неё из-за одного этого голоса, из-за её сладкого «Арумих». Ох, это, конечно, глупость, но сейчас эта глупость кажется такой реальной.       — Анни… — отзывается он.       Забирается ладонью под её спину, она дрожит, выгибается, позволяет ему стянуть последний элемент одежды. Он всё ещё не уверен в себе, но тело двигается независимо от его уверенности, ругает себя за поспешность. В нём борются два человека, тот что желает ей обладать, и тот, который желает ей не навредить. Он снова оказывается возле её шеи, касается той приоткрытым ртом, языком чувствует солёный пот. Рука путается в её волосах. Вдох. Выдох. Только бы успокоить сердце. Говорит:       — Анни…я…       — Хорошо… — выдыхает она, соглашаясь с незаданным до конца вопросом.       Двигается вниз очередной дорожкой поцелуев, хочет подарить ей всю нежность, что в нём есть, видит, как её живот вздымается вверх и вниз, напряжённый рельефный пресс, мускулы. Она дрожит.       Хоть и сказала «Хорошо» — но держит колени вместе. Он касается их, кожа будто шёлковая, поглаживает ладонями. Понимает, что ей щекотно. Отводит одно назад, затем другое. Чувствует себя как натянутая струна, как тетива, что готова порваться. Слышит её тяжёлые вздохи. Видит страх, запрятанный под ресницами. Шепчет:       — Анни…       — Ммм…       Толчок, и комната плывёт перед глазами, пространство вокруг разрывается напополам. Мурашки бегут по всему телу словно электрические разряды. Он видит, как она закусывает губу, брови хмурятся. Наклоняется к ней, аккуратно, заботливо, хоть тело и требует абсолютно иного, оно ноет, кричит о том, чтобы он не медлил. Армин шепчет ей на ухо:       — Всё в порядке?       — Да…да… — выдыхает она. Цепляется ладонью за его локоть. Впивается ногтями, будто бы и её тело подталкивает её вперёд.       Он наращивает темп медленно, насколько может, насколько это вообще возможно, когда в теле мечется страсть. Осознаёт, что ещё несколько её сдавленных стонов, что разливаются по комнате, и от и так угасающего чувства контроля не останется ни следа. Пульсация разливается волнами по всему телу, вторит ритму его движений. Раз за разом, ещё и ещё. Видит, как её сжатые до этого губы разъединяются, как блестит на тех влага, слышит, как откровенный стон вырывается из её рта, громкий отчаянный:       — А-а-а-а.       Её голос сводит с ума. Он делает одно движение за другим, и все ощущения сливаются в одну смазанную картину. Разряды, бегущие по телу. Звуки скрипящей кровати. Её нежные стоны. Его собственные вдохи. Ладони, врезавшиеся в белую ткань простыни. Её горячие бёдра, обхватившие его крепко-накрепко. Ногти впивающиеся в его напряжённые руки. Всё мечется, нарастает, будто он находится в эпицентре какой-то мощнейшей стихии. Её стоны превращаются в крики, и те наполняют комнату звоном, мелодией, аккомпанементом к их дикому танцу. Толчок, один за другим…один за другим, видит, как дрожь пробегает по её телу, как дугой выгибается спина, слышит, как бессвязные слова вылетают одно за другим из её рта.       Ещё немного и он взорвётся.       Он отстраняется так поспешно, как только может. Грудь наполняется страхом…быстрее, чем осознаётся сам страх. Самой разрядки он не чувствует, сам не знает почему, в голове возникают картина разрушений в порту Либерио, картина отнятых им жизней, этот кошмар перекрывает все чувства, оставляя его в пустоте. Он тяжело дышит, не понимает, как сфокусировать взгляд, как вернуться реальность. Чувствует, как горячая ладонь касается его щеки.       — Всё в порядке? — спрашивает она серьёзно.       Он находит её лицо глазами. Взволнованное. Волосы спутаны и липнут к щекам. Видит, как она неловко прикрывает грудь одеялом, будто бы только что он не видел её раздетой. Он целует её поспешно, будто боится, что она видение, а он навсегда так и остался в том разрушенном им же порту.       Она настоящая. Всё, что сейчас было, настоящее. Её кожа, губы, волосы, дыхание, всё настоящее.       — Да…просто…ну знаешь, — еле-еле подбирает слова. Не может понять и вполне осознать, почему вообще вспомнил о том, о чём вспомнил, — Нам ведь рано становиться родителями…надо держать себя в руках…       Она не отвечает. Просто упирается ему в плечо, обвивая руками. Чувствует быстрое биение её сердца. Ощущает липкость остывающей кожи. Чувствует как дрожат руки, когда он обнимает её в ответ.       — Извини… — почему-то говорит он.       — Всё в порядке, — шепчет она в ответ.