Он сказал нам прожить долгие жизни

      — Получилось! — восклицает он. Голос полнится неудержимым азартом. Он, честно говоря, был в шаге от того, чтобы сдаться. И всё-таки — получилось!       — Я уж думал, мы тут застряли навечно, — не всерьёз возмущается Жан.       Армин ухмыляется.       — Это было несложно, — лукавит он обращается к другу, хочет объяснить, в чём крылась загвоздка, но надушенный платок утыкается в щёку, мешая рассказу. Анни вытирает ему лицо, крайне интенсивно, внимательно при этом разглядывая.       — Ты испачкался, — говорит серьёзным тоном.       — Наверно это масло.       — Скорее всего.        Цикады гудят, солнечный жар печёт голову, они стоят посреди дороги, прямо на обочине, секунды тянутся словно бесконечность. Вроде бы всё как всегда. Как обычно. Они не делают ничего такого, но её забота растопила ему сердце до неприличной температуры, заставляя мысли превратиться в тягучие и нежные оды его любви к ней. Её нежным ладоням, пальцам, глазам, солнечным бликам гуляющим в волосах, её серьёзному сосредоточенному взгляду упёршемуся в его лицо. Её заботе которую он, иногда казалось, заслужил не совсем честно — ведь сам завёл в ловушку, где затем и остался для неё единственным светом.       Наверно у него настолько по дурацки влюблённый вид, что, коснувшись взглядом его лица, она в ответ теряется в смущении.       Жан издаёт звук, который должен выражать только одно — недовольство, смешанное с завистью:       — Только давайте без лишних нежностей.       Анни смотрит на того сердито. По какой-то неясной причине Анни частенько смотрит на Жана сердито. Друг разворачивается на пятках, забирается в машину, садится рядом с Фалько на переднее сиденье. Армин ждёт пока и Анни скроется в салоне, и занимает водительское кресло.       Машина не его. Мюллер одолжил её. Из всех людей кого он хорошо знал, машина была у одного только Мюллера. Насколько он понимал, та довольно стара и неприглядна, и всё-таки, до сих пор для Армина это очень странная диковинка.       Не так давно Мюллер сам зашёл в его кабинет, что теперь находился в городской ратуше, и с видом заботливым, но суровым, сказал, что неплохо было бы ему отдохнуть. И вот они здесь — Жан, Микаса, Габи, Фалько и его дорогая жена. Мать Конни чувствовала себя неважно и любящий сын, не отходил от неё ни на шаг. Райнер застрял в дипломатической поездке, где, по слухам, пользовался огромной популярностью у девушек дипломатов, а Пик сказала: “Я твой заместитель, если поеду я, кто будет работать”, но он знал, на самом деле ей просто не хотелось напрягаться с поездкой.       — Надо было позвать Капитана, — голосит Габи.       — Думаешь, он бы поехал? — отзывается ей Фалько.       — Я звал Капитана, — вклинивается Жан, — Он сказал, что он нам не сиделка.       Армин дёргает ручку, вдавливает ногу в педаль. Железный конь тарахтит…и трогается с места. Вести машину волнительно, но он каждый раз говорит себе — разве сражаться с титанами не было куда опаснее? Он знает, что все в салоне переживают из-за его навыков вождения, но доверяют. Хотя волнение и то, уходит на задний план из-за духоты стоящей в этой адской раскалённой коробке.       Им ехать ещё около часа, или что-то вроде того. Глядя на дорогу, ему в голову лезет чувство вины, ведь он откровенно отлынивает от работы. Одёргивает себя — его зацикленность на работе становится нездоровой. Так и Анни ему говорит. И Микаса. Он склонен им верить, они ведь два самых здравомыслящих человека в его жизни.       — Мисс…миссис Анни, — снова подаёт голос Габи, — так вы разрешите мне помогать вам?        — Ха? Ты о чём?       — Обучать детей вместе с вами.       — Не знаю… — слышит, как она теряется.       — Ну пожалуйста, я хорошо помню, чему Магат учил нас.       — Габи, мне кажется, методы господина Магата стоит оставить в прошлом, — протягивает Фалько.       — А, думаешь? Наверно ты прав… но я просто хочу быть полезной.       Чуть погодя Анни отзывается:       — Ладно, почему бы и нет.       Она учила детей и подростков самообороне. Изначально Армин сомневался хорошо ли это, но затем своими глазами увидел, что многим детям это попросту нравилось. Не с точки зрения насилия — занятие казалось им весёлым и вселяло веру в себя. Совсем по-другому, не то, что было, когда его учили как быть солдатом.       Больше того, Анни не делала различий для мальчиков и девочек, к каждому относится на равных. Дети боятся её и любят одновременно. Порой он заходил к ней во время тренировок. Юные ученики липли к нему со всех сторон, хотели послушать рассказы про Парадиз. Каких только выдумок он не наслушался. Что когда-то и он и миссис Анни умели стрелять огнями из глаз, что мистер Браун был ростом как гора, что Эрен Йегер был похож на огромную гусеницу.        Среди них и дети элдийцев и дети марлийцев, и беженцев из других стран. Но как Анни не делила их по полу, так и они сами не делили друг друга по национальности. Будет ли так всегда или став чуть старше, их, как и многих взрослы, унесёт потоком предрассудков — Армин не знал, но надеялся, что этого не случится. Он делал всё, что мог, чтобы этого не случилось.       Час спустя они, наконец, добрались до особняка, что пристроился у подножья невысокой горы. Мюллер сказал, этот дом — часть аристократического прошлого Марли, одна из когда-то многочисленных резиденций Тайберов, где те предпочитали проводить время поодаль от всех.       Он паркует машину, выуживает из кармана ключи, которые получил от Мюллера. Массивные двери отворяются со скрипом, как раз тогда, когда их все стремятся настигнуть сумерки.       — Микаса, осторожно, — говорит Жан в темноте. Находит руками старый светильник, и спичками разжигает в нём огонь. Освещает перед ней путь.       — Спасибо, Жан, — отзывается та.       В доме два этажа, высокие потолки и широкие коридоры. Излишних богатств нет, но можно смело предположить, что в домах, в которых Тайберы жили чаще, они были. Габи с Фалько несут из машины съестное, оставляя на кухне, которую успели обнаружить. Армин поднимается по скрипучим ступеням, только чтобы найти среди остальных одну особенную комнату — библиотеку. В помещении даже не настолько пыльно, насколько могло бы, и всё же, пальцы, бегающие по корешкам, оставляют за собой полосы. Ему интересно, хранилось ли это здесь для красоты или глава семьи Тайбер, Вилли, и правда коротал вечера за чтением.        Скрипит старая дверь. Он оглядывается.       — Анни…       — Конечно, ты здесь, — проговаривает она.       Он хочет обернуться и подойти к ней, вернуться ко всем вниз. Но глаз цепляется за один из корешков. “Такая же” — проносится в его голове мысль, и сердце промахивается с ударом. Он выуживает книгу, упершись в ту пальцами.       — Такая же, — говорит уже вслух.       Скрипят половицы, по которым, Анни идёт к нему.       — Нашёл, что-то интересное?       — Такая же книга была у моих родителей. Нашёл однажды на чердаке.        Она глядит ему в руки.        — Никогда не видела таких.       — Из такой мы с Эреном узнали о внешнем мире.        — Похожа на книгу по географии, — протягивает она.       — Наверно это она и есть.        Он закрывает её, отставляет обратно на полку. Который раз думает, чтобы было не будь у его семьи этой книги. Может, его родители бы не погибли, может, они с Эреном не зашли бы так далеко увлечённые своими детскими фантазиями. Он оглядывается на Анни — наверно он бы не встретил её.       В доме достаточно комнат, чтобы разместить их всех. Угловую они с Армином забирают себе. Перестилают чистое постельное бельё. Завтра все вместе планируют пойти в горы, а пока отдохнуть. Он смотрит, как она расчёсывает волосы в свете керосиновой лампы. Видит, как волоски щётки разделяют её светлые пряди. Те падают кончиками, совсем немного прикрывая спину, даже не дотягиваясь лопаток, по спине струится вниз ночная сорочка. Он слышит, как босыми ногами она идёт по полу, касаясь пятками ковра. Наблюдает как её колено упирается в пышный матрас, ловит её за локоть, тянет к себе.  — Мне думалось, ты устал, — отзывается Анни. — Ну не настолько же, — проговаривает, тянясь к ней лицом.        Дверь отворяется в эту же самую секунду. Они оборачиваются к проёму синхронно, чувствуя себя настолько же удивлённо, насколько и неловко. Там замерла Габи с лампой в руках и светлой ночной рубашке, с белым как полотно лицом. — Мисс…миссис Анни, Армин! — говорит она взволнованно, — Я думаю в доме обитают призраки.       Анни хмурится.       — Габи тебе уже не…       — Я знаю, что я уже взрослая…но… — видно, что девушка и сама злится на себя за собственный страх, — Но там кто-то ходит и что-то воет без конца. Что если это души Тайберов.       — Никаких призраков не существует, — заявляет Анни.       — Но я не могу заснуть.       — Можешь не спать.       — Хорошо! — вздёргивает Габи нос, — тогда я позову к себе Фалько.       — Нет! — отзываются они хором. Райнер убьёт их, если они позволят его кузине оставаться в настолько двусмысленной ситуации.  Они, конечно же, оба считают, что Фалько честный и порядочный парень. Наоборот, не уверен, что Габи настолько же порядочна.       — Может, ты пойдёшь и поспишь с Микасой? — предлагает Армин.       — Нет, я уже заходила к ней, мисс Микаса спит, — крутит она головой.       Анни тяжело вздыхает. Спускается с высокой постели, на которой когда-то отдыхал кто-то из членов семейства Тайбер.        — Хорошо, пошли, будем спать вместе.       — Спасибо Анни!        — Только не трепи языком до утра.       — Не буду!       Он остаётся в комнате один, утыкается щекой в подушку. Дуется, не сказал бы, что ревнует, не ревновать же ему к Габи Браун. Но всё равно чувствует лёгкую обиду на ситуацию. Тянется ладонью к светильнику, тушит его. И когда огонёк потухает, Армин и вправду понимает, что очень сильно устал.       Они идут по тропинке, один за другим. Спускаются с горы, в которую взбирались всё утро, на верху успели устроить настоящий пикник на ветру, на ветру такой силы, что у Жана вконец испортилось настроение из-за уничтоженной причёски. Но теперь они шли вниз, и Габи с Фалько запропастились где-то впереди.        — Эй вы двое. Не заблудитесь там, — кричит Жан вдаль.       Микаса легко улыбается каждый раз, когда видит, как он волнуется за двух неконтролируемых подростков.       — Мы их так опекаем, — говорит Кирштейн, — Хотя сами росли, как перекати поле. Никому бы и в голову не пришлось подумать о том, потеряемся мы в лесу или нет. Никому не было дела. Мы могли сгинуть на учёбе и всем было бы всё равно.       — Походы были, для нас, обычным делом, — отзывался Армин.        — Это было настолько же утомительно, насколько и бесполезно, — вспоминает Анни идущая рядом.        — Эрен однажды чуть не сломал ногу, — произносит Микаса, следуя вдоль речного потока.       — Этот дурак.       — Бежал впереди остальных.       — Проскользил по каменной насыпи.       — Если бы не ты, Микаса, он себе бы шею свернул.       Разговор упирается в стену. В стену печали и утраты. Ностальгия заводит их только туда. Они пытаются избежать этого каждый раз, как открывают рот, но утрат было слишком много, шаг влево, шаг вправо и они там где осталась боль.       — Ах! — восклицает вдруг Микаса. Армин оборачивается, видит, что у той шарф слетел с шеи и летит в бурный поток воды. Микаса  подбирает юбки, прыгает на камень, наклоняется, выхватывает тот рукой. Так, резво и быстро, что сложно уследить. Но так же быстро, как пролетает это зрелище перед глазами Армина, также быстро её нога соскальзывает с влажной поверхности и она сама стремится упасть в воду. Он дёргается в её сторону, хоть и понимает, что находится слишком далеко. К их общей радости, его обгоняет Жан. Подхватывает девушку под локоть, не даёт упасть, помогает выбраться из реки.       — Ты в порядке? — волнуется Жан.       — Да всё хорошо… — стоит, оперевшись на друга. На лице затаилась боль, в руках держит намокший шарф.       Армин подходит ближе. Говорит:       — Ты ногу подвернула.       — Нет, — отнекивается она.        Поглядывает на неё с недоверием. Она всегда такая, никогда не признаётся. Но в следующую же секунду, когда та ставит ногу наземь ровно, всем очевидно — ей и правда больно.       — Забирайся, — подставляет спину Жан, — Понесу тебя.       — Не надо, — противится Микаса.       — Ни Армин, ни я, тебя не донесут, так что нечего отнекиваться, — произносит Анни.        — Сама справлюсь.       — Не справишься.       Микаса нехотя обхватывает согнувшегося Жана за шею, и он приподнимает её. Вид у неё смущённый, и, кажется, она сама злится этому своему смущению.       Так, они и идут — Микаса, хранящая молчание на спине Жана, они с Анни в шаге один от другого, и где-то впереди по лесу разлетается голос восторженной чему-то Габи.       Его голова покоится у Микасы на коленях, пока все они сидят вокруг костра. Возможно тому, что он сейчас лежал на коленях подруги была причиной распитая на четверых бутылка вина, найденная у Тайберов в закромах. Или, быть может, накопившаяся за годы усталость виновата. Или то, что Микаса отчитывала его за длину волос и теперь перебирала те руками. Одно он знает точно — ни Жан, ни Анни не ревнуют их за такое поведение. Это было огромной ценностью, не иметь подобного рода недопониманий. Между ними всеми, образовалась такого рода связь, которой не сыскать ни у кого во всём мире.       Армин глазел на небо и там звёзды складывались в чудной калейдоскоп. Этому уж точно была причиной бутылка вина. Казалось расслабишься и упадёт туда, затерявшись среди темноты.       — Микаса, как твоя нога, — спрашивает он.       — Когда сижу, не болит, —  отвечает, так же как и он устремив взгляд в небо. Ему интересно видит ли она тот же калейдоскоп, или светила не морочат ей голову. Смотрит на её шарф, тот почти высох. Иногда думает, как вообще этот шарф столько пережил.       Жан который раз оглядывается на застывший вдали лесок.        — Эти двое, надо найти их и притащить обратно. Кто знает, чем они там заняты.       — Наверно нам не о чем беспокоиться, — протягивает Анни, затем  добавляет будто размышляя вслух, — Хотя, быть может, если подумать о чём, она говорила…       — Ты о чём Анни? — переспрашивает Микаса.       — Габи болтала со мной пол ночи… — она поднимается на ноги, — Пойду их поищу.        Жан встаёт вслед за ней.       — Я с тобой.       Она награждает его удивлённым взглядом, говорит только:       — Хорошо.       Высокая и маленькая фигурка скрываются у деревьев, Микаса, провожающая тех взглядом, говорит:       — Мне кажется, Жан и Анни очень похожи.       — Ты тоже так думаешь, — приподнимается Армин, наконец освобождая её колени, — Они оба всегда были лучше, чем пытались казаться другим.        — Ага, — соглашается она, затем спрашивает, так, будто хотела давно, — У вас с Анни всё хорошо?       Он задумывается. Всё ли у них хорошо? Да, вроде бы всё отлично. Вроде всё как надо. Они просыпаются и засыпают в объятьях друг друга. Разговаривают обо всём на свете. Он видит её довольной чаще, чем мог бы того желать. Время от времени один только её образ заставляет сердце трепетать так будто ему шестнадцать или около того. Ему безумно нравится держаться с ней за руки. Он обожает её целовать. Их любовь горячая и страстная. Стоит вспомнить и жар готов разбежаться по телу.       Но иногда они оба очень устали. Иногда печаль преследует их по пятам. Иногда прошлое, воспоминания, уносят туда, откуда хочется сбежать. Время от времени их ночи полнятся липкими кошмарами, а не страстью. Иногда ему хочется извиняться перед ней без конца, и он сам не понимаем за что. Иногда из глаз катятся слёзы, которые не унять.       Но у них всё хорошо —  пока они есть друг у друга.       — Да, у нас всё отлично, — наконец отзывается он.       — Это славно, — улыбается она, касаясь шарфа.        Он снова укладывается ей на колени. Ему хочется, чтобы и у неё всё было хорошо, только вот мало, что может для этого сделать.       Когда Жан с Анни возвращаются, их лица непробиваемо серьёзные.       — И как там…Габи и Фалько, — спрашивает он.       — С ними всё в порядке, — проговаривает Жан.       — Да, всё нормально, — соглашается Анни.       Армин видит, что эти двое утаивают какой-то секрет. Читает по их лицам. С одной стороны, он даже приятно удивлён, их сплочённости в этом деле. С другой, разум требует правды.       — Что вы скрываете? — говорит Микаса, обгоняя его умозаключения.        — Да ничего такого.       — Абсолютно ничего такого.       — Им всё же уже по семнадцать, помню себя в семнадцать, голова шла кругом от чувств, бурлящих в груди по любому поводу.       — В любом случае мы с ними поговорили.        — Объяснили всё.        — Да.        — Объяснили им, что?  — не понимает Армин.       — Как уберечь себя от нежелательных последствий, — отзывается Жан.       — Мы не объясняли дословно, — поправляет его Анни.       — Но достаточно, чтобы малышня поняла.       Армин вздыхает:       — Наверно мне стоит с ними поговорить…по нормальному.       — Или Капитану, — подсказывает Микаса.        — Только не Райнеру, — кидает Анни.       — Абсолютно точно не Райнеру, — поддерживает её Жан. Затем добавляет, обращаясь к нему и Анни, — Будет ужасно, если эти двое обзаведутся детьми раньше, чем вы ребята.       Вокруг костра повисает тишина, только и щёлкают сгорающие ветки до тех пор, пока Анни не говорит:       — Не думаю, что захочу детей когда-нибудь.       И Жан, и Микаса, они оба почему-то смотрят именно на него, не на неё. Это странно.       Он отводит взгляд, прячет в оранжевом пламени огня, в разлетающихся по воздуху тлеющих огоньках. Они с Анни говорили об этом несколько раз, и сколько бы раз ни начинали, всегда упирались в одно — какие из них выйдут родители? Что они вообще могут дать своим детям, учитывая, какими людьми были. Какие грехи совершили. Могут ли они стать для кого-то примером, могут ли стать для кого-то, кроме друг друга, опорой имея искалеченные души и детство полное страха и ужаса. Он пока не нашёл для себя ответа на этот вопрос. А Анни? Анни может и нашла или думала, что нашла.        Жан берёт бутылку вина, на дне которой плещется жидкость:       — Понимаю...нелёгкая у нас всех была жизнь.