Он сказал нам прожить долгие жизни

      От холода хотелось свернуться под одеялом и никогда, ни за что, его не покидать. Пуховая толща уютно прижимала её к матрасу, позволяя тонуть в нём. Но, в конце концов, сон её покидает, глаза открываются, и в голову снова приходит понимание, что Армина нет рядом. Ей очень хочется сделать вид, что её это если и волнует, то не настолько сильно, чтобы считать дни до его возвращения. Но дни она,  конечно же, считает и сегодня их было ровно двадцать. И если он по какой-то причине не явится завтра — она его убьёт. Если, конечно, этого не успел сделать кто-то другой, в той далёкой стране, куда он отправился. Но Жан с Конни обещали, что вернут её мужа в добром здравии. Она не доверяла ни словам первого, ни словам второго. Но им же хуже — за невыполненное обещание их тоже ждала смерть.        Она поглядывает на полоску серебристого металла, огибающего её безымянный палец. Ей хочется, чтобы там, далеко-далеко, Армин тоже смотрел на своё кольцо. Прямо сейчас, прямо в это мгновение. Может, он и правда делает это, а может, и нет, она никогда не узнает и всё-таки, где-то там, в сотнях километрах от неё, кольцо, словно обещание, огибало и его палец.        Шаги и собственные мысли заводят в его кабинет. Книги на столе разложены так же, как он их оставил. Одна на другой, множество их, по центру разбросаны листы бумаги на которых пером начертаны строки текста. Само перо вывалилось из чернильницы и теперь лежало на ковре, оставит за собой пятно. Вздыхает, сам пусть его оттирает, она здесь не прислуга.       “Год 850, нападение воинов Марли на деревню Ракаго, титаны вторглись (зачёркнуто), мы думали, что титаны вторглись (зачёркнуто), нас заставили думать, что титаны прорвали стену…”       Анни пробегает пальцами по аккуратным строчкам, выведенным рукой Армина — его почерк настоящее искусство, о своём не могла сказать того же. Ей интересно, как он описывал в этих историях его встречу с ней в облике женской особи титана…нет, думает она, на самом деле ей неинтересно.       На улице завывает ветер, холодно и солнце сидит за тучами. Она думает о том как странно, что Армин родился в этот непогожий месяц. Помнит, что попав на остров, они с Бертольдом и Райнером, переживали холодную осень, в покинутых амбарах, и заброшенных домах. Армину следовало родиться весной или летом, его волосы были так похожи на солнце, но весной родилась она — девушка с холодными как лёд глазами.  И она совсем не похожа на весеннее дитя.       Добирается до школы, где теперь проводила занятия по борьбе. Они стали так популярны, что её попросили вести их именно здесь — не то чтобы она была настоящим учителем. Или не хотела себя таковым считать. Впрочем, к ней все относились с осторожностью, то ли из-за того, что она элдийка, то ли из-за того, что была однажды воином Марли, то ли из-за того, что её муж, третий, по важности, человек в этом государстве, что росло на руинах ещё недавно великой империи.       В штабе про неё тоже не забывали. Просили подумать о том, чтобы учила и членов регулярной армии. Она не хочет этого — теперь, когда занималась с теми, кто не имел отношения к сражениям и битвам, точно знала. Это снова сделает её солдатом…воином. И хоть это и её главный в жизни навык…и всё-таки...понимала, что и без неё люди научатся эффективно защищаться, а после…и убивать. Люди никогда не перестанут этого делать, такова их натура. Ей не хочется пачкать руки. С неё достаточно, очень давно.       — Миссис Арлерт, — приветливо машет ей женщина средних лет. Рядом с ней девочка, и Анни хорошо её помнит, глаза той блестят, будто она плакала, наверно опять задирали мальчишки. Может быть, она и не лучшая её ученица, но Анни думает, что однажды научит ту, как побороть любого, кто сильнее и выше её, — Сара столько о вас рассказывает!       Девочка теряется в гуще стеснения, ей стыдно за мать, она вздёргивает красный нос кверху, ничего не отвечает.       — Ну, поздоровайся, — тычет её в локоть маменька.       — Здравствуйте, — нехотя открывает рот девочка.       — Миссис Арлерт, вы бы порадовали нас своим присутствием на ужине в конце года, — распаляется в демонстрации уважения женщина, добавляет то, что Анни слышит постоянно, — мы были бы счастливы видеть господина госсекретаря.        Дочь заливается краской пуще прежнего.       — Мама!        — Господин госсекретарь, очень занят, — отзывает Анни.        Если бы у того и выдалась свободная минута — она бы ни за что не потратила её на дурацкий ужин, думает она.       — Конечно, конечно, без сомненья, — машет рукой женщина, улыбаясь, — Молодой семье хочется быть только вдвоём.       Хорошо, что она понимает.       Закончив с внезапно навалившимися делами в школе, Анни, снова вынуждена идти по улице, кутаясь носом в ворот. Ветер завывает всё сильнее и чаще, кажется, не сегодня завтра пойдёт снег, хоть сейчас только и начало ноября.       Самая высокая башня ратуши видна издалека, вот она устремилась в серые облака, в солнечные дни её купол отражает свет, но сейчас лишь теряется в тучах. Пальцы касаются скрипучей двери. Охранник на входе то ли кивает ей, то ли кланяется пропуская. Один этаж, второй, привычный зелёный ковёр под ногами. Она бывает тут часто, когда заходит к Армину. Вспоминает как его лицо, даже уставшее, всегда наполняется теплом, когда видит её в дверях.       Впереди дверь совсем другого кабинета, и внутри, казалось бы, никого. Она подходит к спинке дивана, заглядывает за ту:       — Заместитель госсекретаря Фингер, — говорит строго.       Из-под газеты, укрывшей лицо бывшей титана Рикши, во все стороны раскинулись чёрные волосы.        — А-а-а-а-а-а, — протягивает Пик. На вытянутых руках убирает с лица газетёнку, украшенную чёрно-белыми фотографиями каких-то людей, включая и саму Пик, — Анни-чан. У тебя со мной встреча? У кого-то другого со мной встреча?       — Нет, — отзывается Анни.       — Хорошо, — выпрямляется девушка на диване, — Главное, что ты не делегат с Парадиза. Я ведь просто обожаю делегатов с Парадиза, такие милые люди.       Анни усаживается на диван, снимает шарф, укутавший шею.       — А что с ними?       — Им всего и всегда мало. Требуют не накладывать ограничения на новые и новые торговые соглашения и пути.        — Парадиз хочет развиваться, догнать остальной мир.       — Да, и мир будто забыл, с какими настроениями мы начинали сотрудничать с островом. Деньги заставляют закрывать глаза...       — Видишь, у мира есть что-то общее кроме ужасного прошлого. Деньги.       — Надо быть осторожнее…доверять острову будет ошибкой.       Анни уверена, что когда Армин вернётся, она услышит и от него мнение на этот счёт. И, скорее всего, он будет согласен с Пик — их образ мышления, построенный на холодном расчёте, объединял этих двоих. Именно из-за этого, бывшая титан Рикша и занимала сейчас своё место. Хотя, конечно, казалось, у Армина всегда было больше надежд на человечество, чем у Пик.       — Ты не знаешь, Армин прибудет завтра?        — Понятия не имею. Если ничего не изменилось, если они не застрянут по дороге.        Анни спросила, хоть ответ знала заранее. Ей хотелось получить от Пик больше уверенности в том, что всё складывается как обещано, но уверенность в завтрашнем дне, это не совсем то, на что можно было надеяться в этом мире.       Она встаёт, оборачивает шею шарфом и подруга снова откидывается на диван.       — Анни-чан, если встретишь кого, скажи, что я занята.       — Поняла, — улыбается Анни в ответ.        Район, где жили элдийцы, понемногу разрастался. На улице открывались всё новые и новые заведения, хозяевами которых были именно люди, чья кровь когда-то считалась проклятой. И все эти магазинчики пользовались большим успехом у жителей города. Даже у иностранцев, что приезжали поглазеть на элдийскую улицу. Район любили показывать делегатам с Парадиза, внушать им, что теперь они все друзья. Такая демонстрация была почти отвратительной и в то же время вселяла надежду. Где-то между. Наверно когда дело касается политики, всегда есть только одно это где-то между, и бесконечное количество полумер.        Анни заходит в пекарню, звенит колокольчик. За стойкой две женщины смеются и обсуждают что-то невероятно для них увлекательное.       — Моя Габи такая простушка, куда ей понять.       — Нет нет нет, всё правильно, девушка не должна показывать заинтересованность. Фалько стоит продемонстрировать, что он мужчина.       Светловолосая женщина оборачивается, видит её, восклицает:       — Анни…       Она никогда не была близко с ними знакома, но перед ней матери Фалько и Габи, миссис Грайс и миссис Браун, что долгие годы жили там, где и она — в гетто Либерио.       Анни пытается вспомнить, что же её нужно…яйца…мука…сахар?       Мать Габи подскакивает на месте, достаёт что-то из-под прилавка.       — Карина говорила, что ты зайдёшь. Вот, всё, здесь.        Перед ней большой бумажный пакет. Довольно тяжёлый, тяжелее, чем она думала.        — Спасибо, — отзывается, протягивая деньги.       — Да, что ты не стоит, не стоит, разве мы не обязаны тебе жизнями. Тебе и твоему отцу. Ох, мистер Леонхарт, мы ему так обязаны, если бы не он… — голосит миссис Грайс и, кажется, вот-вот заплачет. Её сын Кольт, погиб на Парадизе, скорее всего, именно это преследует ту по пятам и таится слезами в уголках глаз. Как преследовали Анни смерти Марселя, Мины и Марко. Бертольда, и даже Эрена.       Анни не знает, что сказать. Она никогда не думала, что рисковала жизнью, чтобы получать что-то бесплатно.       — Не отказывайтесь.       Мать Габи легко улыбается, забирает с ладони монетки.       — Хорошо, не будем, госсекретарь Арлерт, уж точно не бедствует.       В ответ ей миссис Грайс, утирая слёзы, заливается смехом.        У отца на лице всё новые морщинки, сеточки тех разбегаются от уголков глаз когда он улыбается. Он каждый раз рад ей так, будто они не видятся стабильно раз в неделю. То она заходит повидать его, то он навещает её и Армина. Иногда это становится почти навязчивым, эти их с Армином посиделки на их кухне с бутылкой вина. “Анни у нас мужской разговор” — машет в такие моменты рукой отец. Она хмурится, она сильнее их обоих и если захочет “мужские разговоры” эти двое будут вести на улице. Армин в такие моменты непременно улыбается извиняющиеся, на щеках играет румянец от алкоголя. Она знает, когда отец уйдёт, он уткнётся лицом в подушку рядом с ней и будет жаловаться на него, но жалобы эти, конечно, будут несерьёзные. В них будет отчётливо слышно, как ему нравятся подобные глупости.       — Карина уже здесь, — сообщает отец ей, — и не только она.       Анни вздыхает утомлённо, конечно, не только она. В гостиной и Райнер.       — Прохлаждаешься? — спрашивает у него немедля.       — Я торчал в командировке полгода, имею право и отдохнуть.       — Почему ты отдыхаешь у меня дома?       Райнер ухмыляется.       — Вызвался проверить, не отравишь ли ты Армина своей стряпнёй.       Отправить Райнера было бы прекрасной идеей.        Карина зовёт её на кухню, раскладывает продукты по столу — яблоки, сахар, мука, яйца.        — Это всё нам понадобится.        Анни не дура, Анни знает, из чего делают пироги. Вот только, конечно, сама никогда не готовила. Карина выуживает откуда-то до неприличного розовый фартук, вручает ей и отправляет мыть фрукты. Анни чувствует себя неловко, но в основном из-за Райнера, торчащего на кухне.       — Даю бесплатный совет, ему понравится, если ты будешь в этом фартуке, — сложив рука на руку вещает Райнер.       — Райнер, тебе стоит взять пример с Анни, и жениться поскорее, — щебечет Карина, пока отмеряет муку стаканами, — Найти хорошую женщину…обзавестись детьми…Нам так повезло, так повезло иметь все эти возможности.       Анни отрывается от яблок, выпрямляется, смотрит на Райнера  вполоборота, лицо того каменное. “Молодец, миссис Браун” — думает она.       — Мама…опять ты…       — Не говорю ничего такого Райнер, может, я и не была хорошей матерью…но раз мне выдался шанс стать бабушкой…       — Однажды мама…однажды…       Когда яблоки порезаны быстрой и ловкой рукой Анни, Карина заставляет её заняться тестом. Этого она и боялась, что как и в какой последовательности делать понять очень сложно.        — Давай Анни, мука…соль…сахар… — чётко руководит мать Райнера, — теперь масло, аккуратнее, смешай чтобы образовалась крошка, хорошо, хорошо… — теперь воду, Райнер, подай воду, — по ложке за раз, не спеши, мешай!        Анни следует  инструкциям так, будто от них зависит её жизнь.        — Хорошо, мешай, пока не начнёт, склеиваться, а я пока кое-что принесу.        Карина скрывается в дверях, а Райнер пилит взглядом каждое движение.       — Что глазеешь? — не выдерживает она.       — Из тебя выйдет отличная хозяйка, Анни.       — Не могу сказать о тебе того же.       — Хах, — смеётся он.       Она поднимает глаза от чашки, чувствуя движение справа, думает, вернулась Карина, но нет, на пороге неожиданно объявилась Габи.       — Райнер, Райнер! Как я выгляжу?       На девушке клетчатое платье бордового цвета, и одета так аккуратно, что даже странно — пуговица к пуговице и волосы уложены без лезущих всюду прядей. Щёки пылают алым цветом, то ли от холода, то ли ещё отчего.       — Отлично Габи, — отзывается её кузен.       — Правда-правда?        — Правда-правда.       — А вы, что думаете миссис Анни? Мы идём с Фалько в кино. Настоящее кино!       — Молодец, что причесалась.       — Миссис Анни! — негодует она её ответу, но затем подлетает к столу, — Вы делаете пирог? Оставьте и нам с Фалько.       — Если Райнер не съест всё.       Габи метает взгляд на Райнера.       — Ты же не съешь?       — Обещаю не есть.       Вернувшись Карина приносит корицу, раздобыла где-то и теперь гордилась тем, что та завалялась в закромах. Анни догадывалась и раньше, но пирог делать утомительно: тесто приходится скатать, долго ждать, пока оно настоится и, только потом раскатав по столу, убрать в сковороду и выложить по нему кусочки яблок, посыпанных корицей. И ждать, ждать, пока тесто испечётся, пока мать Райнера строго настрого запрещает открывать печь и проверить не превратилось ли там всё в угольки.        В конце концов, пирог получается, по крайней мере, выглядит так, будто получился. Анни удивлена, насколько она рада такой простой вещи — тому, что у неё получился дурацкий пирог. Она правда может делать такое чаще. Она бы приготовила один и для Хитч…        — Долго ты будешь улыбаться пирогу, — отвлекает её от странных мыслей Райнер, — давай уже пробовать.       — Умри… — процеживает она.       — Ох, божечки… — вздёргивает ладонь ко рту Карина Браун.       Сегодня погода куда яснее, чем вчера. Сияло солнце, хоть теплее от этого не становилось. Даже с растопленной печкой, мороз гулял по коже. И всё же пока возилась на кухне, вся вспотела. С помощью матери Райнера всё было куда проще. Ей казалось, что вчера она сделала всё сама, но нет…видимо, это было не так. Тесто сыпалось на стол, а в миску летели кусочки яичной скорлупы. Она как и все кадеты время от времени готовила на общей кухне, но там они чаще чистили и резали картошку и варили из той суп, а голодные кадеты после дня мучений на тренировочном поле, готовы были есть хоть свои башмаки.        Они выковыривает из теста скорлупу, раздумывает сколько сахара добавить, и пока думает, высыпает того больше нужного. Смотрит на месиво перед собой. Нет, у Карины Браун всё было по-другому. Есть ещё время сходит и купить продуктов, чтобы переделать, но она злится на себя и думает, что нечего слишком стараться. Она не домохозяйка, даже если и чья-то жена.       Спустя час или два тесто раскатано, ломтики яблок уложены, и пирог погружен в печь. Он готовится долго, но не настолько, чтобы Армин успел вернуться домой. Он готов уже несколько часов — но Армина всё ещё нет. Так наступают сумерки. В комнате только она, и глупый пирог, давно остывший на столе. Сидит на диване обняв колени и смотрит на дверь. Не спускает с той глаз, хоть и чувствует себя и немного дурой и немного расстроенной одновременно.        Да он обещал приехать сегодня, но, что угодно могло случиться. Никто не обещал ей, что после всего случившегося их ждёт спокойная и тихая жизнь. Никто не обещал ей, что мир оставит их двоих в покое и больше не будет требовать отдавать свои жизни ему взамен. Никто не обещал…ручка двери дёргается. Отворяется. В дверях Армин…на плечах, в волосах того слишком рано пошедшей в этом году снег. Она оборачивается на часы, там всего девять, это значит, что он и правда вернулся в день, когда обещал. Ей надо перестать быть такой пессимисткой. Но она ведь, в конце концов, просто очень скучала.       Его взгляд удивлённый, когда он видит её на диване.       — Анни, ты…спала здесь?       — Нет.       — Просто сидела?       — Ждала тебя.       — Ах… — он тоже поглядывает на часы, — прости, задержался. Из-за снега, поезд на котором мы ехали, приходилось останавливать раз за разом.       Он присаживается к ней на диван, даже не сняв сапог. Она утыкается в мокрый ворс его пальто. Влажный, холодный, с его волос ей на щеку падает капля воды. Чувствует его дыхание возле своей шеи, приподнимает лицо, приоткрыв губы, теряется в поцелуе…мягком и нежном…и колючем. Он толкает её к дивану, ещё мгновение и она окажется на спине, накрытая его телом. Всё завертится и им будет не до пирога. Упирается ему ладонью в грудь отстраняясь. Говорит:       — У тебя усы.        Он моргает несколько раз, с удивлением касается места над губой.       — И правда. Последняя неделя выдалась такой загруженной.       Она хмурится. Разглядывает. Если у него на лице и появлялась щетина, он довольно быстро с ней расправлялся. Эти усы — это какое-то сущее недоразумение.        — Мне не нравится.       — Ясно…хочешь чтобы я исправил это сейчас?       Она отрицательно вертит головой. Эти глупые усы подождут.       — Нет…я приготовила для тебя кое-что.       — И что же это?        — Раздевайся и узнаёшь.       Она немного нервничает, переминается с ноги на ногу, пока Армин разбирается с сапогами, с пальто, смотрит, как он разминает шею, пока идёт к ней на кухню. Может быть ей и правда стоило одеть тот милый розовый фартук? В голове появляется ехидное лицо Райнера. Она отгоняет от себя дурацкое наваждение, видит, как Армин улыбается глядя на её кулинарный “шедевр”. Да, круглым этот пирог назвать сложно, и, возможно, начинки в нём слишком много, и полоски теста сверху выглядят скорее хаотично, чем сложены одна к одной. Про вкус, Анни и думать не хочет.       — Сама сделала?       — Да.       — Ох…       — С днём рождения, — говорит она тихо, совсем непразднично. У неё бы не получилось изобразить неудержимую радость, даже если бы она потренировалась. Но Армин и сам знает, что она не богата на эмоции. Его, её эта сдержанность, никогда не обидит.       — Точно…мой день рождения…       — Забыл? — удивляется она.       — Да, из головы вылетело. Не то, чтобы я часто его праздновал.       — Это хорошее время, чтобы начать.       Он поворачивается к ней, обнимает, целует в макушку. Его руки обхватывают её за плечи, прижимают к себе. Мягко шуршит ткань рубашки.       — Спасибо.       От него пахнет дальней дорогой и дымом от паровоза у старой железнодорожной станции.       — Ты бы хоть попробовал, прежде чем благодарить.