Он сказал нам прожить долгие жизни

      Дочь пинается, когда Анни хочет надеть на неё обувь. Она яро настроена против всего, что напоминает башмачки, туфельки или ботинки. Особенно туфельки. Анни предполагает, что это в ней от неё самой.       — Неудобно, я понимаю, но не могу же я дать тебе ходить босиком.       — Неудобно! — повторяет за ней малышка, хоть голос её и полнится восторгом, вместо проявления ненависти к туфлям. Наверно, предвкушает, как сможет надоедать всем, до кого дотянется. Мучить тех вопросами, смысл которых никто не поймёт с первого раза. Это у неё, скорей всего от Армина.       И вот башмачки, платье с бантом, плотные колготки, и самое маленькое в мире пальто надеты. Девочка, которая никак не могла дождаться, когда мать наконец её отпустит, чуть ли не сваливается вниз с дивана и летит по комнате, по одним ей только известным делам.        Анни каждый раз нервничает, что так дочь пострадает, и всё же, старается не контролировать её слишком уж яро.  Полгода тому назад — Хитч, что приезжала по делам Парадиза, заявляла с таким видом, будто у неё был в этом опыт, хотя вполне очевидно, опыта у той не было. Заявляла о том, что ребёнку нужно давать свободу, и Анни слишком уж сильно печётся о дочери.       После слов подруги она невольно об этом задумалась, неужели и правда опекает больше нужного? Её никогда никто не опекал. Да, отец контролировал, но никакой особой заботы в этом не было. Скорее всего, в том же трёхлетнем возрасте, что и сейчас её дочь, она вполне могла расшибиться о какой-нибудь стол или стул, и всё же…всё, что помнит, что подолгу сидела, не двигаясь в углу, в темноте, там, где её и оставили.        Хорошо помнит себя, лишь с момента, когда отец начал свои тренировки. Совсем маленькую закалял на морозе, заставлял бегать и помогать по дому во всём, в чём она могла в таком юном возрасте. Несомненно, ей тогда было больше трёх. И всё же, в той её жизни не было ни туфелек, на платья с бантом, ни самого маленького в мире пальто. Ни опеки, в том виде, в котором доставалась её дочери. Отец готовил её к суровой жизни…был ли он прав, что так поступал с ней или ошибался. Он говорил, что ошибся и всё же…она бы не выжила, если бы не он.       Она даже спросила Армина: “Думаешь я слишком сильно её опекаю?”, но, как оказалось, спрашивать того было бесполезно, он и сам опекал дочь так ретиво как только мог.        “Нет, конечно же, нет, вдруг с ней что-то случится!” — отозвался тогда он, кормя их девочку с ложки и переживая, как бы она не поперхнулась. Дочь тогда выхватила еду и залепила ею, ему в грудь. “Женщины в этой семье вечно хотят меня ударить…” — смеялся он.       И вот придя к мысли, что надежд на Армина, который беспокоился о каждом чихе их малютки, нет, она решила взять слова Хитч на веру, и попытаться не опекать ребёнка слишком уж сильно. Иногда малышке нужно дать побегать по дому. Между прочим, прямо сейчас, она делала уже не первый круг огибая диван и так и не встретилась лбом с мебелью.       Сквозь раздумья ей слышится стук, она проверяет взглядом, где малышка и находя ту затаившейся, в ответ на посторонний звук, за диваном, поднимается и идёт к двери. На пороге Габи — вымахала уже выше неё самой, вместе с той Фалько, и, конечно же, он тоже не имеет проблем с ростом.       — Миссис Арлерт, — вскрикивает Габи, отдавая ей приветственный салют, словно они в армии, — Прошу простить нас за опоздание.       — Габи… — протягивает Фалько, стыдясь её вычурных манер, — извини Анни…       Анни наклоняет голову вбок, ждёт объяснений от девушки, понять бы, что за представление она устраивает. Девушка неловко смеётся:       — Я хотела проявить уважение, чтобы ты закрыла глаза на то, что мы опоздали.       Девушка перед ней невероятная красавица: тёмные искрящиеся глаза; каштановые волосы до плеч волнуются переливами; тонкая талия подчёркнута поясом и широкие бёдра, с которым элегантно спадает плотная юбка. Фалько повезло, Анни слышала, что за Габи ухлёстывала уйма парней, и половина из них сыновья, тех, с кем работал в правительстве Армин. Тем парням абсолютно плевать — элдийка Габи или нет, жила ли она однажды в гетто или нет, была ли она представительницей проклятой крови, самим дьяволом во плоти, потомком демоницы Имир, или нет. Для них она, в первую очередь бойкая красавица, к тому же та, за чьими плечами спасение человечества. Габи злилась на ухажёров, и одному даже сломала нос. Когда Райнер, смеясь, спросил: “Не должен ли Фалько ломать за тебя носы?”, она вскинула подбородок и сказала: “Ха, зачем это, я его сильнее и ловчее, и вообще это ведь моя проблема!”       Череда достающих Габи ухажёров была прервана помолвкой с Фалько, когда тот, при поддержке Армина, Жана, Конни и Райнера отважился на этот волнительный для него шаг.  Правда, длится их помолвка уже несколько лет, и всё никак не закончится свадьбой. Почему так происходило, оставалось тайной для всех кроме Райнера, но тот лишь загадочно говорил — “С Габи поладить нелегко”. Анни это было понятно, с ней самой поладить непросто, но всегда ведь найдётся человек, который сможет. Она полагала Фалько справится.       Габи просачивается в комнату, семенит к малышке, что всё так же, затаившись, стоит за диваном, лишь выглядывая оттуда своими огромными голубыми глазами.       — У тебя сегодня такие красивые башмачки, — протягивая к ней руки, говорит девушка.       Анни прекрасно знает реакцию своей дочери на Габи, как минимум отбежать на пару шагов, как максимум спрятаться под кровать. Сейчас она делает первое и кузина Райнера обиженно поджимает губы.       — Почему дочь Командора меня ненавидит…       Фалько присоединяется к ней и произносит:       — Не ненавидит, просто ты её пугаешь.       — Да чем же?!        В свою очередь, Фалько малютка обожает. Он без труда берёт её на руки, и она радостно размахивает ногами, если будет продолжать в том же духе, башмак грозит улететь Габи в лоб.       — Фалько жених! — заявляет её дочь, — Жених!       — И чей же он жених? — спрашивает Фалько заливаясь краской и поглядывая на       Габи.       — Мой! — указывает дочь себе в грудь.       Однажды услышав как Фалько называли женихом Габи, её дочь безапелляционно присвоила паренька себе. По неясной причине Армин этому возмущался, хоть всем было и ясно как день, что их дочь не имеет ни малейшего представления, что вообще значит это самое “жених”.       Анни оглядывается на часы, она уже немного опаздывает, но знает, что, даже появившись на работе у Армина вовремя, непременно окажется, что её муж ещё ничего не закончил. А затем они уже вместе опоздают всюду куда собирались.       Она подходит к Фалько, касается волос дочери, поправляет её светлую косу перевязанную лазоревого цвета лентой, аккуратно укладывая на груди.        — Не первый раз вы с ней остаётесь, сами знаете, следите, чтобы не навернулась где-нибудь и не потеряла туфли.        Дочь дёргает ногой, будто слова эти — призыв к немедленному действию.       — Всё будет хорошо, Анни. Погода отличная, мы весело проведём время, — он поворачивается лицо к девочке на своих руках и спрашивает, — Да?       — Да! — кивает она, затем бросает на Габи недобрый взгляд, такой насколько он может быть недобрым для трёхлетки.        Сегодня первый день весны, который можно назвать тёплым и солнечным. Из-за этого, у Леви в чайной лавке совсем нет посетителей. Его это не беспокоит, если люди могут наслаждаться, чем-то настолько обыденным как погода, значит, с миром всё в порядке. Он даже дал продавцу выходной, пусть и тот резвый парнишка порадуется обычным вещам. Леви не настолько стар и немощен, чтобы быть не в силах посидеть за стойкой собственного магазинчика.        Редкие посетители, завидев его радуются так, будто он местная знаменитость. Ему не до конца ясна причина такого их поведения, и к третьему восторженному доходяге, вспоминает, почему вообще нанял продавца. Каждая тётушка в годах, и каждый мужчина средних лет, обязательно останавливаются обсудить с ним обстановку в городе: “Господин Аккерман, мой сын, и его друзья, собираются съездить на Парадиз этим летом, есть ли места, которые им стоит там повидать?” — заливается румяная женщина. “Очень сомневаюсь” — только и отвечает он, не помнит, чтобы нанимался гидом по острову. Но даже такой его ответ совсем не вызывает отторжения, лишь смех, добрый и понимающий. Странные…все эти люди…       Мужчина в шляпе говорит ему — “Как думаете, мистер Аккерман, мы достигнем с Парадизом устойчивого союза? Я слышал о йегеристах много ужасных вещей”, и Леви отвечает: “Я много о ком слыхал ужасные вещи”, и мужчина кивает, так, будто узнал нечто важное — “Это вы верно подметили, господин Аккерман”.       И ещё забегают дети, и хорошо одетые с накрахмаленными воротничками, и грязные, и чумазые, среди тех элдийцы, марлийцы, дети беженцев из разных стран. Хотя те уже и не были беженцами, а вполне себе равноправными жителями этого города. Дети эти — граждане марлии, хоть их родители и могли быть из совсем иной страны, которой сейчас, попросту не существовало. Он и сам, скорее всего, гражданин марлии, впрочем, это абсолютно неважно. Как и все эти ярлыки.       Когда очередная стайка детей, купившая сладостей за три медяка, выбежала, он слышит первый раскат грома. Вот оно как, возможно, погода не такая уже и чудесная. Не стоило отпускать продавца. В грозу у Леви болит колено, ноет, напоминая о старой травме и давней битве. Габи как-то спрашивала его, не хочется ли ему снова полетать на УПМ однажды, он спросил сам себя тогда и понял — не хочется. Он не скучал по битвам, не скучал по вою клинков в своих руках, не скучал по крови и грязи. Было много по чему он скучал, хотя честнее сказать — по кому, но ничего из этого не касалось его былой силы.       Звенит дверной колокольчик, и на пороге появляется Оньянкапон, и не один, а со своей женой, та всегда улыбается, он никогда не видел её грустной. А ещё, всегда, приносит ему выпечку собственного приготовления, и он не будет врать, чертовски хорошую, особенно с чаем.        — Леви, — широко шагая говорит Оньянкапон, — мы с Эсми, заглянули позвать тебя на ужин в эту субботу.       Он хмурится, разве он не был у них на ужине в том месяце, или это было два месяца тому назад. Время шло так быстро, уносило его вперёд, создавало огромный провал между прошлым и будущем. Все те люди…оставались позади…всё дальше и дальше…       — Будет Елена, — сообщает жена Оньянкапона так, будто это должно его заинтересовать.        — Ха…та дылда… — протягивает он.       Эсми, прикрывает рот рукой, говорит:       — Нехорошо так говорить про даму, Капитан!        “Капитан?” — когда он успел стать капитаном и для жены своего друга. А, впрочем, неважно.       — Она и не хороший человек, чтобы хорошо про неё говорить.       Жена Оньянкапона хихикает. Она почему-то считает, что у него с Еленой до чёртиков странные, но тёплые отношения. Может так и есть, может, и нет, он об этом не думает.       — Хорошо, я приду, — соглашается он, и нагрянувшая к нему парочка исчезает.       На улице снова раскатисто гремит гром.       Звон колокольчиков, и на пороге появляется Пик Фингер.       — Дождь собирается! — заявляет она.       — Хм…слышу, — откладывает он газету.       Подойдя, девушка заглядывает в чашку, что стоит перед ним на стойке.       — Не говорите мне, что вы вместо торговли выпили все наши запасы…       — Мои запасы.       — Нечестно, — говорит она, и зевает, прикрывая ладонью рот.       “Она вообще хоть когда-то высыпается?” — думается ему. Он достаёт из-под стойки алый, бархатистый мешочек. У них с бывшей титаном Рикшей, один и тот же любимый сорт чая на двоих — из-за чего они общаются чаще, чем раньше казалось возможным.       — Держи.       — О, обманули значит, Капитан.       Вот и для неё он Капитан, с чего бы только.        Он ухмыляется, но про себя, она его ухмылки не увидит. Но Пик Фингер, на то и одна из самых умных из знакомых ему женщин, чтобы почувствовать его ухмылку даже скрытой внутри. Она ухмыляется в ответ.       — Как там наш Командор? — спрашивает он.       — Как обычно, зашивается на работе.       А как иначе, Эрвин…Ханджи, все зашивались на работу. Это у них в крови что ли?        — Надо сделать ему нагоняй, — говорит он.       — Приходите, он будет вам рад.       — Неужели.       — Вы кумир для детишек.       Не понимает издевается она или говорит серьёзно. А, впрочем, неважно. Они болтают ещё немного, и Пик вспоминает о чём-то, вылетает из чайной лавки пулей.       Звенят колокольчики, гремит гром, такой силы, будто прямо над улицей где расположилась его чайная лавка. А затем и вовсе начинается дождь, перерастающий в ливень. Что ж, теперь ему покупателей точно не дождаться, можно закрыться пораньше, но вставать и ковылять к двери не хочется. Он читает газету — ему не очень интересно, и всё-таки глаза надо чем-то занять. С одной из страниц сурово смотрит…девчонка…Хистория Рейсс. Они тогда сделали её королевой…и вот она, несёт бремя на своих плечах. Эти детишки, сколько всего на них свалилось. “Новая Элдийская Империя?” — гласит заголовок. Он перелистывает. Ему неинтересно.       Звон колокольчиков, шаги, ветер, шум дождя, льющегося совсем себя не сдерживая. Он видит двух оборванцев на своём пороге, хотя нет — это Габи и Фалько, мокрые с ног до головы, держат в руках какой-то свёрток, укрытый поверху одеждой.        — Капитан! — вскрикивает Габи, — Мы переждём у вас дождь!       Это не вопрос — утверждение.       — Вы мокрые как дворняги, — говорит он.       — Да…нам бы обсохнуть, — соглашается Фалько. Он опускает свёрток, снимает с того плащ, и это оказывается не свёрток, а маленькое чудовище — ребёнок трёх лет с самыми голубыми на свете глазами и светлыми растрёпанными волосами.       — Как я рада, что она не промокла, — говорит Габи, — Анни бы нас прикончила.       — Никто не ожидал, что пойдёт дождь, — отзывается Фалько.       Когда два голубых глаза упираются в его фигуру, он понимает — кто перед ним, дочка Арлерта, и Женской Особи титана…Он признаться видел малышку несколько раз, когда заглядывал к Армину на работу. В последний раз она была вполовину меньше и громко орала. Девочка крутит головой с большим интересом, затем срывается с места, тут же теряет башкам и БУМ — падает на пол.       — О нет… — в ужасе шепчет Габи.        И конечно же, ребёнок начинает кричать. Габи бросается к ней, но чудовище заливается лишь громче и громче.       — Габи, не надо… — умоляет её Фалько, подходит к девчушке сам, старается успокоить, он куда мягче, чем Габи, и всё же, у него ничего не выходит.        Леви поднимается со стула, ковыляет в их сторону. У него голова разболится от этого визга. Он подходит к девчонке, не сможет опуститься на колени, даже если захочет, это равносильно самоубийству при его то травме, из-за этого лишь слегка наклоняется, говорит:       — Эй ты, успокойся, иначе скормлю тебя титанам.       Девочка замолкает молниеносно. Признаться честно, он и не рассчитывал, что это сработает. Хотя прекрасно знал, что на Парадизе матери постоянно так пугали детей. Своими огромными голубыми глазами ребёнок снова цепляется за его лицо и произносит так радостно, будто говори про конфету:       — Титаны!        В каком странном мире они живут, столько счастья при упоминании сущего ужаса. Но это скорее ему нравится, чем нет. Он обводит Габи и Фалько взглядом, видит, как с юбки девушки течёт вода, заливая полы его чайной лавки.        — Габи свалилась в лужу… — протягивает Фалько.       Девушка дуется, тыкает паренька вбок.       — Идите наверх, оботритесь и обсохните. Что, где, знаете, — говорит Леви, прогоняя их в свою квартирку над чайной лавкой.       — Но дочь Командора…       — За дочерью Командора…я пригляжу.       Он берёт её под мышки, поднимает и несёт к стойке, усаживая там.        — Сиди спокойно, — говорит той, и девочка на удивление спокойна, только крутит головой по сторонам, но не предпринимает попытки свалиться вниз. Вроде бы где-то у него тут были конфеты…хотя их вряд ли можно такой малышне.        Вспоминает, что девчонка потеряла башмак, и тот необходимо надеть обратно. Маленькая туфельку он подобрал с пола.       — Эй, чудовище, давай сюда свою ногу. Обуем тебя.       Девочка смотрит на него с подозрением, но не спорит, вытягивает маленькую ножку и он легко надевает на ту туфлю, цепляя застёжку. Удивляется какое всё перед ним микроскопическое.       Наконец находит в закромах кусочек шоколада, пока девчушка, следит за каждым его действием. Ребёнок признаёт находку немедля — кажется, она сладкоежка, как итог пачкает в шоколаде всё лицо и ладони. Стремится обтереть те о пальто. Леви останавливает её.       — Какая ты неаккуратная, кто научил тебя так есть, папа или мама? — спрашивает он, не ожидая какого-либо ответа.       — Мама…и папа… — отзывается перепачканное чудовище.       Он берёт салфетку, вытирает ребёнку лицо. Она щурится, жмурится, но терпит стоически, как настоящий воин.        — И всё-таки ты не такая плакса, как твой отец, — сообщает он.       — Не пла-а-а-каса, — подтверждает она путаясь в слове, — папа плакса, мама не-а!       Он ухмыляется, в этот раз, вероятно, даже выражение его лица и вправду меняется.       Звенит колокольчик, в дверях женщина с чёрным зонтом, с того льётся на пол вода, снова заливая деревянный пол его лавки. Светлые волосы до плеч, холодные голубые глаза, то как держится, выдаёт в ней человека, с отличной физической подготовкой, ему ли такое не видеть на глаз. На тот, что у него остался.       Она смотрит на них будто растерянно, и он прекрасно видит, что в уголках её глаз прячется страх. Скорее всего, человек перед ним, всеми силами старается жить дальше. Наверняка, человек перед ним верит в то, что своих грехов никогда не искупит, думать о таком — тешить себя о невозможном. И, быть может, человек перед ним считает, что оглядываться назад, утопая в сожалениях, нет нужды. Это ближе ему самому, чем может показаться со стороны. А впрочем, он ей не судья — она сама для себя.         — Анни, — говорит он, видит, как дёргается её ладонь, девушка делает один шаг, второй, пересекает комнату, отзываясь гулкими шагами о деревянные доски, оказываясь перед ними, и он добавляет, — ваше маленькое чудовище у меня.        Она немного растерянно смотрит на дочь, потом на него.       — Мне сказали искать Габи и Фалько здесь.       — Они наверху, промокли до нитки.       — Дождь пошёл сильный… — протягивает девушка.       Они молчат, и неловкость трещит в тишине. А, впрочем, ему всё равно, ну…или почти всё равно.       — Капитан… — начинает она, но её немедля прерывает восклик:       — Капитан! — заявляет малышка и тычет в него пальцем, — капитан, капитан…       Признаться честно, это сбивает с толку, теперь даже трёхлетка зовёт его так. И он, и бывшая Женская Особь титана, удивлённо моргают, пока девочка, не начинает смеяться видя такую реакцию взрослых.       — Похоже, дочь Командора хочет отдать мне пару приказов, — протягивает он.       — Ага! — соглашается девочка.       — Хочешь отдать Капитану пару приказов? — усмехаясь спрашивает у неё Анни.       Ребёнок согласно кивает.        — Да! Пару приказов...приказы! Хочу!       Девушка, что была Женской Особью титана когда-то, а теперь женой, его бывшего подчинённого, и матерью маленького чудовища, прыскает смехом, прикрывает рот ладонью, и всё же искренне смеётся. Он устало смотрит на её счастливое лицо, на чудовище, что заливается смехом и лепечет что-то бессвязное...похоже приказы для него.       “С чего бы ему мстить ей?” — думает он о том, что вертелось у многих на языках.             Свои утраты он никогда не забудет, как и она — не забудет свои, но существование маленького чудовища перед ними подтверждение, что месть, абсолютно бессмысленна, а то и вредна. Дураки губят себя утопая в сожалениях о мести, ему бы хотелось верить, что он не дурак.       Она берёт на руки девочку, говорит:       — Извините за неё, Капитан.        Вот и для неё он теперь — "Капитан".       — Не бери в голову, и если нужно будет с ней ещё посидеть, обращайся.       Он видит, как в глазах девушки загорается удивление, но затем, то пропадает, она уверенно кивает в ответ и удаляется под звон колокольчика.       Кажется, дождь закончился.