Он сказал нам прожить долгие жизни

      Дождь лупит по стёклам с такой силой, что в салоне стоит непрекращающийся гул. К её удивлению, дочь этот звук скорее успокаивает, нежели тревожит. Успокаивает настолько, что всю дорогу ребёнок мирно посапывает в её руках.       — Мы с Эсми каждый раз, особо жарким летом, в дождь, выставляли колыбель поближе к окну. Дочери так сладко дремали, — говорит Оньянкопон сквозь шум.       Мужчина ведёт машину прямо по размытой дороге, но и Микаса, и Жан доверяют его навыкам настолько, что и не думают волноваться. Хорошо помнят, как тот мастерски управлялся с летающей лодкой. От такой опасной езды, волнение лишь на лице Имир, усевшейся на переднее сидение подле водителя. Она то и дело поглядывает по сторонам, проверяя, всё ли в порядке с машиной.       — Имир, не волнуйся, — говорит Жан, усаживая сына на коленях поудобнее. Их сын — самый спокойный мальчик шести лет на всём белом свете. Он никогда не бывает причиной для беспокойства. Вот и сейчас ведёт себя очень смирно, просто созерцая окружение.        — Оньянкопон, как-то довёз нас до пункта назначения на самолёте, и всё это под градом летящих в нас камней.       Имир разворачивается, смотрит сначала на Микасу, затем на Жана.        — Тогда когда вы остановили Эрена Йегера? — говорит девушка серьёзно. Имир часто говорит об их прошлом, словно о страницах какой-то далёкой истории. Она ведь была рождена в день, когда титанов не стало — словно само её рождение ознаменовало новую эпоху. Однажды узнала, что её имя не что иное, как имя богини — прародительницы всех элдийцев. Или для других — имя монстра-людоеда, что породила настоящий ужас. Микаса никогда и никому не рассказывала, кем на самом деле оказалась та печальная девочка, а после несчастная девушка. Не говорила и о том, как окончился страшной кошмар той, чьё имя сейчас носила девчушка перед ней.       Имя Эрена резонирует в салоне машины эмоциями на их лицах, даже годы спустя, звук этого имени касается глубины их сердец. Больше волнения конечно, на лице Жана, она ловит его быстрый взгляд, коснувшейся её лица. Но с ней всё в порядке. И он знает это, да всё равно беспокоится. Микаса одними только глазами может показать ему, что незачем переживать, одной только своей мягкой улыбкой.       Воспоминания об Эрене важны, но они не всегда являются тягучей печалью обволакивающей сердце, чаще — благодарностью, за всё то, что он для неё сделал. Жан будто выдыхает с облегчением, с улыбкой на лице, в ответ на улыбку играющую на её губах. Взгляды обоих падают на сына и дочь.        Имир явно не заинтересованная в нежностях взрослых хмурится и отворачиваясь, усаживается на своё сиденье. И вовремя, машину заносит на повороте. Их всех немного подбрасывает вверх, но не больше того. Когда Оньянкопон выравнивает машину, Имир говорит:       — Сын отцовского друга с соседней фермы, говорит, что вам не надо было мир спасать, что вы погубили нашего спасителя и героя.       Микаса прекрасно знает, что часть людей на Парадизе до сих пор так думает. Это ли не причина, почему главы коалицию считают, что Армину на острове делать нечего? Она и сама так считала — ей не хотелось подвергать друга опасности. Он всё, что у неё осталось от её старой жизни, кусочки которой она заботливо хранила в памяти.        Шарф, Армин и воспоминания об Эрене. Тёплый осенний ветер, жёлтые листья, летящие по ветру, дерево на том холме, спина Эрена перед её глазами, светлые волосы Армина, развевающиеся по ветру. Всё хранится в сердце. Всё ценно настолько же, насколько ценно и то чем она живёт здесь и сейчас — её дорогой муж, их сын, и малышка на её руках. Их уютный дом, небольшой огород — её пальцы, испачканные в чёрной земле, когда она возится на том. Солнце падающее на лицо по утрам, когда Жан будит её поцелуем, убирая волосы ей со лба. Вечера, что они семьёй коротают вместе. Жан, его улыбка, забота, то как он укрывает её пледом, когда она засыпает у камина, латая шарф иголкой и ниткой. Как он играет с их сыном, как он кормит малышку, когда сама Микаса устала нянчиться с той. Всё это ценно — от и до.       — Ха? — возмущается Жан, хотя скорее просто бубнит недовольно, — Не надо было мир спасать? Вот и вся благодарность за то как мы рисковали своими жизнями.       — А ты, что сама думаешь? — спрашивает у девочки Оньянкопон. От его родины почти ничего не осталось. Люди его народа выжили то тут, то там, люди его народа восстанавливали, что могли восстановить, но из праха не выстроишь былую страну.       — Думаю, что он крет…       — Имир…        — Эй-эй-эй, не учи моего сына плохому, — прикрывает мальчику уши Жан. Но ребёнок растерянно смотрит по сторонам совсем не понимая, чему его могли научить.       — А, извини. Эти дураки, что говорят такое, просто не видят дальше своего носа, — говорит Имир, — Верят в глупую пропаганду. Мама так старается, чтобы люди не верили в ложь, и всё равно…       — С этим ничего не поделаешь, так всегда было и будет, — проговаривает Жан, — Людям нравится считать себя лучше других, когда других поводов похвастаться нет.       Они ехали будто бы целую тысячу лет. И на небе не видать ничего кроме застывшей там серости. Жан накрывает их с дочерью плащом, и они, вооружившись зонтами, несутся к порогу. Сапоги всё равно набирают воды по пути. Требовательный стук Жана, и дверь отворяется молниеносно. Лицо Армина перед её носом наполнено волнение, но глаза у него спокойные — этот его взрослый взгляд почти умиротворяющий.       Поначалу, после всего, что случилось, ей было грустно смотреть на него, растерявшего, кажется, весь свой азарт, когда-то блестящий в глазах. Он взвалил на себя и грехи Эрена и весь оставшийся мир и это на нём отражалось Но сейчас он смотрит на неё с теплом и нежностью, со спокойствием. Ей хочется благодарить Анни за это — за то, что с Армином всё в порядке, за то, что придала тому сил, позаботилась о его израненном сердце. И она благодарит её между строк в каждом своём письме.        — Армин… — срывается с её уст, радостно. То ли дождь, то ли слёзы стоят в глаза.       — Ну, нечего нам на пороге стоять! — произносит Жан, мягко подталкивая её в спину.       Хоть они уже и приезжали в этот дом однажды далёким летом, тут всё немного иначе. Особняк раньше полупустой и заброшенный, сейчас почти уютный. Или так её заставляла думать непогода, разыгравшаяся за окном.        Комната стремительно наполнялась людьми. Вот Габи — совсем не изменилась, разве что стала ещё красивей, волосы блестят тёмными волнами покоясь у неё на плечах. Фалько рядом с ней всё так же юн и прекрасен, совсем не похож на того неловкого юношу, с которым однажды познакомилась Микаса многие годы назад. Конни рядом с ним, забирает волосы за уши, она не думала, что однажды увидит его таким. А вот Райнер, как и обычно — гладко выбрит, и причёска всё та же. Ребята почти не изменились, или, быть может, для неё они никогда не изменятся.       Микаса выглядывает из-за плеча Армина, хочет найти глазами Анни, и первое в кого упирается взглядом — Капитан Леви, расположился на диване, с непроницаемым выражением лица. В отличии от друзей она видит в нём изменения — мелкие морщинки у глаз, и быть может даже отблески седины, или это свет играл с ней в игру. Нет, конечно, Аккерман не выглядит дряхлым стариком, но и, казалось, не берущий того возраст, пробивался на лице. Впрочем, ни капли его не портя.        Глаза шарят по комнате дальше, у дивана Анни, всё такая же как обычно, по лицу не догадаешься о чём она думает, рядом с ней девочка — для своих десяти лет, не такая высокая как могла бы быть, но по виду бойкая и активная. Разница с её воспоминаниями, колоссальная, ведь Микаса видела её последний раз так много лет тому назад. Нос, вздёрнутый кверху, как у отца, но серьёзный взгляд больше походит на материнский, хоть в глазах и больше тепла, нежели холода. Микасу вид светловолосой девчушки очаровывает, уносит куда-то в детство, она напоминала ей совсем юного Армина. Ей непременно хочется подойти и обнять ту, и наверно девочку это смущает, она отворачивается, принимая поразительное сходство с Анни.       Жан спускает сына с рук, но тот не торопится бежать куда-то, оглядывается на группу вокруг себя с опаской. Он выглядит так по забавному серьёзным, стоя перед всеми уставившимися на него людьми, в этой своей выглаженной рубашке и аккуратных штанишках.       — Знакомьтесь, наш с Микасой сын…       — Жан младший… — прерывает его Райнер, немного подаваясь вперёд, — Хотя я бы сказал, что это Микаса младшая. Но это и к лучшему.       — Ха, чего?!       — Будем знакомы, я Бронированный титан, а это...       Мальчик смущается, отступает за её юбку, цепляясь за неё пальцами, Микаса прекрасно знает, сын не любитель внимания. Только наедине с ней, Жаном и сестричкой бойкий и говорит без умолку, таскает в дом жуков и требует у отца рассказать про них больше. Но на людях из него не вытянешь и слова. К её сыну наклоняется Армин, он улыбается и выглядит так, будто излучает вокруг себя свет:       — Привет, — говорит он, — Мы все друзья твоих мамы и папы.       Сын смотрит на неё с волнением, ища, то ли поддержки, то ли разрешения ответить.       — Помнишь, я рассказывала тебе про дядю Армина?        Она видит, как у ребёнка в тёмных глазах загораются огоньки, он, вероятно, хорошо помнит все её рассказы про Армина. Микаса и сама себе удивлялась, как много рассказывала про него окружающим, будто эту привычку поселил в ней Эрен, что в детстве говорил о Армине кажется вовсе без перерыва.       — Амин? — переспрашивает сын боязливо.       Армин смеётся. Мальчик поглядывает на него с интересом. Вот перед ним тот самый человек из рассказов мамы. Это его и пугает, и интригует, мальчик не знает, что ему делать. Сквозь толпу взрослых протискивается девочка. Она поглядывает на них всех так, будто они круглые дураки, и совсем не знают, как общаться с ребёнком.       — Пойдём, я покажу тебе свою собаку, — распирает девочку от гордости.       — Собаку? — встревоженно спрашивает Жан.       — Собаку?! — восторженно спрашивает сын.        “Армин ни разу не писал о собаке”. — думается Микасе.       — Не волнуйтесь, — отзывается Анни, — Мы её хорошо помыли, и она пока не откусила ни одному из близнецов нос.       Микаса видит, что её шестилетке собака в десятки, а то и в сотни раз интереснее, чем все эти дяди и тёти, столпившиеся вокруг. Но, сын никогда сам не попросит его отпустить, даже если очень этого хочет.       — Хорошо, только будьте осторожны.       — Всё будет отлично, тётя Микаса, — отзывается дочь Армина, беря мальчика за руку.       Ей отчего-то очень тепло на душе, когда она слышит это простое “Тётя Микаса”, и видит, как дети держатся за руки. Будто так и должно быть, будто всё наконец на своих местах. Она ловит улыбку Армина, понимает, что тот думает о том же.       — Так значит вы завели собаку? — спрашивает Микаса у Армина, сидящего рядом.        Дождь закончился лишь к утру следующего дня, но только спустя сутки земля, наконец, просохла настолько, чтобы можно было позволить себе прогулку. Теперь они все собрались здесь — у озера, некоторые у воды, другие остались у большого раскидистого древа, единственного растущего на невысоком холме. Вид отсюда красивый настолько, что это почти неприлично, занимать это место, не предоставив его какому-нибудь художнику.       Наверно тут раньше отдыхали Тайберы, у водоёма есть маленький пирс и даже лодки, скорее всего, давно прогнившие, бились там о кустарник. Быть может, большое семейство аристократов прогуливалось тут, рассекая по воде, среди уток и гусей, совсем и не думая о своём народе, что запертый в гетто вёл жизнь, настолько ужасную, что не пожелаешь и врагу. Их отпрыски бегали здесь по траве, смеялись и хохотали, пока в Либерио элдийские дети учились убивать и умирать. Но даже так, Анни не думала, о том, что смерть те заслужили. Она вообще о таком не думала.       Она вместе с Армином, осталась тут, у дерева, прячась от солнечных лучей. Её бледная кожа не переживёт такого издевательства, как плотный загар. Её ужасал вид Габи, что покраснела настолько, что вот-вот превратится в печёную картошку.       — Она сама нас завела, — отзывается она в ответ Микасе, вместо Армина.       Микаса улыбается. Поглядывая на щенка, носящегося поодаль вместе с близнецами. Сын Микасы сидит у её коленей, не отрывая от собаки взгляда. Смотря на малыша, Анни почти скучает по тому, как её дочери было шесть лет. Но затем вспоминает, что её дочь, в отличии от спокойного и воспитанного мальчика, даже близко не была такой. Вот и сама причина её бесконечных волнений появляется рядом.       — Ма-а-а-а-м, — протягивает ребёнок.       — Что случилось?        Дочь смотрит на неё глазами, полными мольбы, Анни не очень понимает, что послужило причиной такому её выражению лица.       — Мам, мы же не отдадим, Вилли?       — Вилли?       — Вилли??? — ошарашенно переспрашивает Армин.       — Его, — указывает на пса девочка, тот лает, отбирая у близнецов какую-то палку.       — Ты назвала его Вилли? — удивляется Армин.       — Я видела это имя под картиной, которая в коридоре. Мне показалось оно подходящим. Так что, мы же его не отдадим?       — С чего ты решила, что мы его отдадим?       — Фалько сказал, что у него могут быть хозяева. Что он мог потеряться.       — Это правда, — соглашается Армин, — Но если хозяева не объявятся, нам, конечно, придётся его оставить.       — Они не объявятся! — обещает девочка с такой уверенностью, будто это зависит именно от неё. Анни думает, что если хозяева всё же появятся, тем несдобровать.       Дочь с решительным видом, сжав кулаки разворачивается на каблуках и уносится к близнецам и собаке. Сын Микасы провожает её осторожным взглядом.       — Иди поиграй с ними, — подталкивает его Микаса.        Спустя время у дерева появляется Жан от которого пахнет озером, он утягивает Микасу за собой к общему веселью, и оставляет их с Анни под деревом в одиночестве.       Дети, поодаль, гурьбой устраиваются у ног Капитана, который одновременно успевает и следить за годовалой малышкой и рассказывать какую-то свою старую историю. Даже Имир выглядит заинтересованной; и сын Микасы внемлет каждому слову, приоткрыв рот; близнецы если и толкают друг друга, то делают это не так активно, как обычно. Ей кажется им всем нужно приплачивать Капитану деньги, за то, что тот постоянно является объектом всего этого детского внимания, но Армин говорит, что Акккерман не делал бы этого, если бы ему не хотелось.       Чёрный пёс же вьётся у ног Анни, пытаясь завладеть их с Армином вниманием.        — Мне кажется, я тоже когда-то хотел завести собаку, — говорит Армин.       — Кажется?       — Я плохо помню своё детство. Но бала одна дворняга…в закоулке парой домов после моего. Мы с Эреном иногда кормили её тем, что выпрашивали у его матери. Соседские дети…кидали в неё камнями…       — Чем больше ты рассказываешь про соседских мальчишек, тем меньше сочувствия у меня к ним остаётся.       — Сочувствия?       — Ну да, сочувствия о том, что мы проломили тогда стену.       — Анни…       Она вздыхает, конечно, она несерьёзно. Анни и без рассказов Армина прекрасно знала, что люди в массе своей излишне жестоки. И всё же, среди них были другие, те, что могли противостоять всему этому злу, люди абсолютно особенные — на вроде её мужа.       — И всё-таки? Зачем они кидали в собаку камни?       — Только из-за того, что мы с Эреном за ней присматривали.       — Они так сильно не любили, вас с Эреном?       Армин усмехается будто какому-то своему давнему воспоминанию.       — Мы были…странными. Болтали о мире за стенами и всё такое. В отличие от остальных ребят мы жили мечтой. Единственная кто немного нас приземлялся это Микаса.       Анни окидывает ладонью вид с холма, говорит, не без усмешки:       — Вот он, мир за стеной.       — Ага…он самый.       Анни видит, как Райнер разбегается и прыгает с пирса в воду, пропадает из виду на долгие секунды, вот же дурак. Затем выплывает, кашляет, но держится на воде уверенно. Видит как Конни переволновался, ожидая момента, когда друг, наконец всплывёт. Кажется, вовсе ругается на него, ведут себя словно старые супруги.        — А что с собакой? — переводит она взгляд на Армина. У того в руках палочка, щенок пытается её отобрать, но Армин не отпускает её так просто.       — Собака?       — Собака за которой вы присматривали с Эреном.       — Ах это. Одним днём мальчишки так извели её, что она укусила одного из них в ответ. Они нажаловались родителями, родители — гарнизону. Её хотели поймать и убить. Мы с Эреном спрятали её у меня дома, но потом её нашёл дедушка.        Анни видит, как Жан подаёт Микасе руку, помогая выбраться из воды. Они стоят на пирсе и о чём-то беседуют так близко, что это почти неприлично, вот-вот их носы столкнутся друг с другом. Конни разбегается и толкает обоих в воду. Поступи он так с ней, она бы его придушила. Кажется, Жан кричит другу что-то гневное из воды, но ругань прерывается новым хлопком о поверхность пруда, с разбегу в озеро падает Габи, теперь уже Фалько вглядывается в гладь водёма взволнованно. Его глупая жена, очевидно, прыгнула лишь затем, чтобы повторить трюк своего кузена — задержаться под водой и всех напугать. Заставь Анни так волноваться Армин, ему бы мало не показалось. Но он бы так никогда не сделал.       — И что твой дедушка? — интересуется она. Вряд ли эта история со счастливым концом. Вид у Армина не слишком весёлый.       — Он отвёл собаку на ферму своим знакомым. Но я её больше никогда не видел.       Чёрный щенок рявкает, наконец выхватывает у Армина из ладоней ветку, опускается на передние лапы и требует, чтобы палку снова попробовали отобрать.       — Нам в гетто не позволено было иметь дома животных. Точнее, можно, конечно, да только не всем.       — Это…необычное правило, — отзывается Армин выхватывая ветку из пасти пса.       — Всё равно никто и не горел желанием тратиться ещё и на кости собаке. Хотя вот...бродячие кошки были повсюду… — Анни улыбается, единственный с кем она находила общий язык в Либерио это бродячие коты. Они были сами по себе, как и она.       Пёс снова выхватывает палку из рук Армина и уносится с той к их дочери, понимая, что там его ждёт куда больше внимания, и детской безусловной любви.       Со стороны озера раздаётся взрыв хохота. Анни не поминает сразу, что именно заставило друзей смеяться. Только потом видит Конни с ног до головы покрытого водорослями.       — Не хочешь…присоединиться ко всем? — спрашивает она, указывая на водоём, в котором переливами играет высоко стоящее солнце. Армин в ответ, лишь заваливается набок, устраиваясь у неё на коленях — кажется, это отказ. Её рука в такие моменты уже по привычке оказывается у него в волосах. У него волосы мягкие и шелковистые, блестят словно наполненные солнечными лучиками,будто украли их с самого неба, она даже ему немного завидует, её волосы ей кажутся немного блёклыми и никогда не были такими густыми.       — Может, как-нибудь позже? — отзывается он.