Он сказал нам прожить долгие жизни

      Как оказалось, плавать на кораблях — не её любимое занятие. Её мутило и немного укачивало, и это сделало путешествие куда менее захватывающим, чем ожидалось. Она вспоминала, что отец и мать, ещё до её рождения, плавали часто. Они ей об этом рассказывали, да и мама говорила, что пересекала море, уже будучи беременной. Из этого следовало, что отсутствие тошноты от вида покачивающегося пола, потолка и стен, не передавалась по наследству.       Саквояж в её руках слишком тяжёлый — он был куда легче, но она неосторожно сказала Капитану, куда собирается — похвасталась. В итоге Капитан наказал ей взять с собой в дорогу уйму лишнего.        — Пригодится,— сказал он тогда безапелляционно.       — Капитан, а вы, не хотите поехать со мной…ну...на остров? — спросила она в ответ.       У старого солдата печальные глаза. Они кажутся спокойными, но она с детства видит в них, что-то запрятанное глубоко, что-то такое, чего бы ей ни стоило знать. Судя по всему, старый солдат, не хотел, чтобы она хоть когда-то поняла, что же это за чувство. И он не даст ей ответа, в котором будет, что-то, что укажет ей на горе, что скрыто в этих спокойных глаза, он ответит кратко и твёрдо:        — Мне и тут неплохо.       — Как скажете.       — Будь осторожна.       Она взбегает вверх по ступенькам, прочь из кают нижних палуб, скорее хочет попасть на свежий воздух, хочет увидеть приближающейся остров. Но она немного опоздала, здесь уже масса людей, закрывавших собой весь обзор.       — Густав, дорогой, разве это не остров дьяволов? По мне так выглядит вполне обычно, — произносит девушка с густым восточным акцентом.       — Не разочаровывайся раньше времени дорогая, мы даже не ступили на берег.       “Остров дьяволов” — думается ей, термин был ей знаком, студентами они читали о нём, изучая историю мира. "Дьяволы" — прозвище, для элдийцев с Парадиза, призванное лишить их человеческого облика в глазах окружающих.        “Папа, тебе было обидно, когда тебя называли дьяволом?”, спрашивала она когда-то очень давно. Он раздумывал пару секунду, затем улыбался, перелистывая страницу книги, что они читали вместе, и говорил: “Нет, я просто хотел понять, почему они так думают”. “Они думали так из-за пропаганды! Это просто ужасно!” — воскликнула тогда она. “Теперь я это знаю.” — спокойно отозвался отец. Он улыбался, а в глазах у него воспоминания, такие же как у Капитана, те же самые, о которых ей не положено знать.       Она пробирается сквозь людей, стараясь не толкать их и не тревожить — ей не нужно лишнее внимание. От ветра шляпа так и стремится слететь с головы и приходится придерживать ту руками.       Ей везёт самым невероятным образом — когда добирается до носа корабля, место там ей уступает мужчина в зелёном пиджаке — настоящий джентльмен. Она аккуратно ставит саквояж между ног, упирается руками в борт корабля. Вот он — остров Парадиз, перед её глазами надвигается всё ближе и ближе. Тот самый, о котором читала в книжках, и тайком, в большой рукописной книге, что в кабинете отца. Родина её папы, место, где он познакомился с мамой. Родина господина Спрингера, и Капитана, родина тёти Микасы и дяди Жана, родина…дяди Эрена.       Она видит как чайка пикирует низко-низко, будто хочет присоединиться к людям плывущим на остров. Отчего-то эта птица кажется ей хорошим знаком. Знаком, что её маленькое путешествие будет наполнено чем-то хорошим.       В своём воображении, её первый шаг сюда, на элдийскую землю, должен был стать настоящей историей — событием, что останется в памяти навсегда. Но реальность жестоко отличается: толкучка от того, что все спускаются крутит и вертит её, пихая к земле нещадно и совсем непоэтично. Ей кажется вообще повезло, что выжила, возможно будь он чуточку выше, ей бы не пришлось терпеть такого позора.       В конце концов вместо того, чтобы сделать один очень небольшой, но важный для себя шаг, встречаясь впервые с островом, она чуть было не приземлилась на задницу. Лишь в последний момент её за руку подхватил джентльмен в зелёном пиджаке.        Впрочем, ей сейчас даже не до благодарностей джентльменам, она крутит головой из стороны в сторону, не знает, куда идти, но от этого ведь только интереснее. Направо? Налево? Где её ждут чудеса, что остались в этом таинственном месте? Но никого вокруг не волнуют чудеса, люди стремятся кто куда, поглядывая на неё, стоящую столбом посреди дороги, с явным неодобрением.        — Эй, дамочка, — слышит она голос справа и тут же оглядывается. Мужчина в военной форме, на шевроне две винтовки — крест-накрест. “Йегерист”, думает она и натягивает шляпу пониже. Солдат подходит ближе, и вокруг них двоих немедленно образовывается пустота, люди стремятся обойти вояку как можно дальше, — Посадочный билет и документы, предъявите.       Стоит ли ей показывать документы? Там ведь её фамилия написала большими чёрными буквами: “Арлерт”, какова вероятность, что мужчина перед ней, в юности не использовал имя её отца как страшное ругательство? Ведь её отец…спас человечество.       — А-а-а-а-а, — заикаясь начинает она, хочет быть дерзкой, но голос не слушается, — с чего это я должна вам что-то показывать…господин.       — Не знаю, откуда вы, дамочка, но здесь, в Элдии, уважайте наши законы, посадочный билет и документы, удостоверяющие личность, прошу.       Ей не очень понятна своя дальнейшая мотивация, ей ведь стоило просто показать мужчине глупые документы. Даже если бы он понял, кто она такая, ничего бы ей не сделал, но вместо этого, она срывается с места так быстро, как может. Она бегает вполне неплохо, мать приучила её заниматься собой: утренняя зарядка — это их с мамой минимум, пробежка, вот оно самое прекрасное утро. Жаль, отец не разделял их привычек, впрочем, они и вдвоём с мамой отличная команда.        Она бежит, маневрируя между людьми, тяжёлый саквояж тянет руку вниз, то и дело стуча по коленям. Капитан сказал, что вещи, которые он посоветовал взять, помогут ей в выживании в этом далёком месте, но, кажется, Капитан немного отстал, от актуальных проблем выживания на острове.       Шляпа слетает с её головы и теряется где-то позади, дыхание сбивается, она слышит, как каблуки ботинок догоняющего стучат по брусчатке, слышит и вторую пару. Кажется, за ней бегут уже двое. Она заворачивает в закоулок, в надежде уйти петляя, но, к её несчастью, тот заканчивается глухой стеной, а когда она оборачивается, мужчина “Йегерист” уже стоит в проёме.        “Вот и настал мой конец. Отец, матушка простите меня, я была не самым послушным ребёнком, возможно, вы втайне мечтали усыновить сынишку тёти Микасы и дяди Жана, когда тот был маленьким, но, увы, вам досталась такая как я," — думается ей лихорадочно, но тут, в проходе появляется и другой человек. Он тоже в зелёном, как и вояка-йегерист, но щурясь она понимает, что это вовсе не военная форма. Ах да, мужчина в зелёном пиджаке, что помог ей сегодня…настоящий джентльмен. Он достаёт какую-то бумагу, раскрывает, показывает йегеристу и тот, скорчив недовольную мину, бросает на неё взгляд и уходит. Пока она хлопает глазами, мужчина оказывается перед ней и протягивает ей, её же слетевшую на бегу шляпу. Она впервые акцентирует внимание на его лице.       — А ты что тут делаешь? — восклицает от неожиданности.       Перед ней ладный мужчина, светлые волосы, приятная улыбка, сияющие глаза, он такой же, как и обычно, каждый раз когда она видит его в компании отца. Его ассистент, тот восторженный марлиец.       — Постой, не отвечай мне, не может быть, что ты тут случайно...        — Я и не случайно, госпожа Арлерт.       — Дай угадаю…ты поехал на остров, чтобы лично посмотреть на родину своих героев? — ухмыляется она. Дедуктивные способности достались ей от отца. Всё её детство они читали вместе детективы и предугадывали кто же окажется убийцей.       — Нет… вовсе нет, — в момент опровергает он её догадку, — ваш отец попросил меня вас сопровождать.       Ах да, вспоминается ей, точно, они читали вместе детективы, но мама всегда указывала на самого очевидного убийцу, она на неочевидного, и только отец оказывался прав. Возможно его дедуктивные способности ей не достались.       — Но он же ведь…не знал, что я куда-то поеду…       — Он догадывался.       — Вот же. Папа...       — Неужели это здесь? — вертит она головой. Вокруг поля и луга, а вдалеке лес. Ей такие пейзажи почти противоестественны. Наверно жить здесь — скука смертная. Впрочем, юный Кирштейн, с которым она вела переписку последние лет пять, ни разу ей не жаловался.        — Судя по тому, что нам сказал водитель, да.       — Наверно вперёд и направо… — размышляет она вслух.        Ассистент её отца идёт рядом и тащит её саквояж, раз уж папа приставил к ней слежку, пусть будет от неё какая-то польза. Хотя…на самом деле, она не скажет об этом вслух, но немного рада компании, здесь, посреди далёкого чужого мира.       Они идут ещё какое-то время, пока вдалеке не появляется нечто напоминающее белокаменную усадьбу в два этажа. Она щурится, и точно — большой, красивый, ухоженный дом. Её это немного удивляет, хоть и не должно:       — Всегда представляла, что тётя Микаса и дядя Жан живут в маленьком деревянном домике, где бесконечно обнимаются, а тут…       — Очень красивое место.       — Да, и дом ничего.        Она минует дорожку, ведущую к строению, и, оказывается, у зелёной двери, украшенной золотой колотушкой. Вздыхает разок, или два — для уверенности, стучит в дверь и тут же слышит собачий лай. Её распирает азарт, никто в этом доме и не догадывается встретить на пороге дочь давнего друга. Раздаются шаги, всё громче и громче, а затем и дверь отворяется — перед ней юноша, высоченный...настолько...сможет ли она дотронуться ладонью до его макушки? Кажется, нет, или да...может на носочках? Он так вырос и теперь стал походить на дядю Жана. Хоть глаза и волосы, всё равно тётины.        Парень смотрит на неё сверху вниз, пока она сияет ему своей улыбкой, от его молчания ей даже немного неловко. Он держит зрительный контакт с ней секунду, отворачивается, пряча взгляд, переводит его ей за спину:       — А это что за мужик? — спрашивает он.       — Мужик? Когда это ты стал таким грубияном, был таким славным мальчиком, — смеётся она, — Это ассистент моего отца.       — Здрасте, — кивает он ему, встряхивая тёмные волосы.       — Добрый день, господин Кирштейн.        Она оборачивается на мужчину, говорит ему:       — Ха, только не падай в обморок от счастья, когда увидишь дядю Жана.       — Отец укатил с Николо на охоту, — тут же отзывается юноша.       — Охоту? — хмурит она брови.       — Да, если поймают что-нибудь большое, господин Николо подаст в своём ресторане, — говорит юноша всё так же стараясь не смотреть ей в лицо. Вместо этого наматывает локон своих чёрных волос на палец изучая дверной косяк.       — Вот как… — протягивает она.       В проёме появляется и девочка: чёрные глаза, фарфоровая кожа, на ней светлое платье и розовая кофта — настоящая куколка.       — Мама, мама, Кнопка, приехала, — начинает она громко кричать и снова исчезает в коридоре.       — Ну вот опять… — протягивает она. Были люди, которым она запрещала использовать это глупое прозвище, к примеру, Райнер.  Были и те, кому так делать было можно, дочка Жана и Микасы как раз такое небольшое исключение.       Ей снова слышатся шаги, в дверях появляется женщина потрясающей красоты: чёрные гладкие волосы лежат на груди, длинная юбка, розовая кофта, точь-в-точь как у дочери, алый шарф, неизменно украшающий шею. Когда она улыбается возле губ появляются морщинки, и от глаз бегут еле заметные сеточки, но её красоты это ничуть не портит.  — Тётя Микаса! — тянется она к ней.  — Ты не сказала, что приедешь, — обнимает её Микаса. — Это был сюрприз.       Она изучила дом вдоль и поперёк, не нашла в нём ничего примечательного, но инспекцию провела только, чтобы удостовериться, что жизнь тёти Микасы просто потрясающая. Здесь уютно, чисто и пахнет вкусно. Это она передаст отцу — и тот будет бесконечно рад.       Когда она была маленькой, никак не могла понять, кто тётя Микаса её отцу? Это сбивало столку. Она знала кто ему мама, и знала кто ему Райнер и Конни. Мама — любовь всей его жизни, Райнер и Конни — хорошие друзья. С Капитаном у него более сложные отношения, но став старше, она и это поняла, их отношения строились на взаимном уважении. А кто была тётя Микаса, ей разобраться было невероятно сложно. Может, отец был влюблён в неё когда-то, может она его дальняя родственница, что или кто их так крепко связало? Сейчас она знала и ей было печально об этом думать. Но несмотря на всё, глаза тёти Микасы добрые, тёплые и заботливые, она не выглядит несчастной. Тётя Микаса излучает тепло даже тогда, когда стоит с полотенцем и журит за что-то провинившуюся дочь. Кажется, просит её быть осторожнее.       Она перекидывается через спинку дивана, лицом, оказывается, прямо рядом с ухом юного Кирштейна. Тот возится с небольшим радиоприёмником. Удивительно какой тот маленький, всего как небольшая стопка книг. Неужели из Хизуру? Уверена, если бы повертела в руках, нашла там клеймо этой страны.       Парень оглядывается, и от неожиданности резко отдёргивает голову.        — Ты чего делаешь?       — Да просто интересно же, что ты тут чинишь.       — Не подкрадывайся.       — Ладно.        Она обходит диван, пробегаясь пальцами по спинке, садится рядом с юношей.       — И всё-таки, ты зачем приехала? И почему одна... — спрашивает он.       — Это родина моего отца, почему бы и не приехать. Да и не одна я.       — Ты же случайно этого мужика встретила.       — А ну да...       — Могла и написать мне…       Она с улыбкой вспоминает, что у неё в столе хранится целая стопка писем, что он писал ей начиная с его четырнадцати лет, их накопилась целая полка. Интересно, хранит ли он также её письма?        — Тогда бы сюрприза не вышло.       — Терпеть не могу сюрпризы, — вздыхает парень и, кажется, сдаётся с починкой радио.        — Дай сюда, — отбирает она у него радиоприёмник. Хватает отвёртку в руки и поддевает заднюю крышку. Ей с первого взгляда видно, в чём проблема, — Нужна изолента…у вас есть такая?       — Да, сейчас принесу, — говорит он и встаёт, но в комнату входит тётя Микаса.       — Ступайте ужинать, — говорит женщина.       — Королева…тётя Хистория, разрешила мне изучить ледяные взрыв камни, — сообщает она, вилкой ковыряя картофельное пюре.       — Они довольно опасны, — говорит Микаса.       — Знаю, знаю…       — Так вот...зачем ты приехала, — отзывается юноша.       — Господин Арлерт догадывался, что это цель вашего визита, — делает замечание ассистент её отца.       — Армин всегда обо всём знает, — ухмыляется Микаса, — Они с Анни сейчас?       — Где-то на краю земли, в своём свадебном путешествии запоздавшем на больше чем двадцать лет.       — Армин это заслужил.       — Да, отец был очень счастлив, когда уезжал. А мама…мама она всегда счастлива оттого, что отец счастлив.        — Это похоже на нашего папу, — смеётся девочка, — Он говорит, для него нет большего счастья чем мамино счастье.       — Все женатики так думают, — произносит она небрежно, — Но я тоже рада за папу. Он занимается таким неблагодарным трудом, но никто не говорит ему спасибо.       — Он делает это не ради благодарности, — отзывается Микаса.       — Знаю, знаю…но люди, они должны, его благодарить. Просто должны.       — Верно, — соглашается мужчина в зелёном пиджаке.       — Это правда, но люди пока этого не понимают, — протягивает Микаса и вдруг оборачивается в сторону коридора. Там абсолютная тишина, но женщина кажется что-то, да услышала. Пару секунд и правда, в коридоре отворяется входная дверь. Кто-то судя по звуку снимает ботинки, затем шагает в их сторону, раз два три, появляется в кухне. Волосы лихо убраны назад, острый подбородок и тёмная бородка, в волосах седая прядь, довольно заметная, но словно подчёркивающая весь образ этого солидного мужчины. Дядя Жан держит в руках утку, он, кажется, собирался ей похвастаться, но глазами запнулся о лицо новоприбывшей гостьи. Она машет ему улыбаясь:       — Здравствуйте, дядя Жан.       — Микаса…ты не предупреждала, что у нас ожидается пополнение в семье… — произносит он растерянно.       — Не говори глупости, — отзывается женщина смущённо. Мужчина минует кухню, кладёт утку на столик, и с нежностью целует жену в макушку.        — Я дома.       — Добро пожаловать домой.        Их сын немедля закатывает глаза, ей даже смешно, она тоже, в его годы реагировала так на проявления нежностей у родителей. Её прямо-таки тошнило, когда на глаза попадалась эта дурацкая парочка, обнимающаяся словно, школьники, воркующая о глупостях и нежностях, выясняющая кто из них любит другого сильнее. Но сейчас — сейчас вид её влюблённых родителей, вызывал у неё в груди лишь тепло. Она не раз думала о том, что все окружающие её: родители, тёти и дяди, дедушка, все они, пережили настоящий кошмар. Она знала об этом, слышала, читала, подслушивала, делала выводы. И теперь видела за этими улыбками, поцелуями, объятиями и нежностями людей кто прикладывал все усилия, чтобы быть нормальными, счастливыми, чтобы вернуться к тому, что у них было отнято. И если они справлялись, она за них чёрт побери очень рада. Но сыну Микасы и Жана пока этого не понять, юный Кирштейн как раз в том нежном возрасте, когда на всё вокруг хочется закатывать глаза.       — Дядя Жан, — говорит она, когда тот занимает место во главе стола, — Подбросите меня до Шинганшины?        — Шинганшины… — протягивает он, касаясь взглядом лица жены, — Когда тебе туда нужно?       — Завтра? Или послезавтра…?       — Не думаю, что получится…       — Ничего страшного, — отмахивается она, — Доберусь сама. Мы сегодня не заблудились, не заблудимся и ещё раз.       — Да госпожа Арлерт, думаю, мы справимся, — отзывается ассистент её отца.       Тот явно смущён обедать среди семьи одного из самых им почитаемых героев. Почти ничего не съел да и вид у него напряжённый.        Жан хмыкает, переводит взгляд на сына, затем вздыхает и говорит:       — Поезжай вместе с ними, ты же помнишь где там что.       Паренёк смотрит сначала на неё, затем на мужчину в зелёном пиджаке, на мать, на сестру, потом отвечает:       — Так и быть, съезжу.       — И меня, возьмите с собой меня! — заявляет девочка.       — Нет, тебе нельзя, — тут же говорит Микаса.       — Почему? Я хочу.       Она видит, что скатерть, рядом с Микасой, идёт волнами так, будто женщина сжимает ту под столом, Микаса кажется немного взволнованной, даже напряжённой.       Ей вспоминается, что юноша, что сейчас сидел с ней за одним столом, писал об этом в своих письмах, о том, что мама порой слишком сильно переживает о их с сестрой безопасности. Микасе сложно отпускать их от себя. А письма его разнились от года к году: в пятнадцать он злился на мать, за, то что та слишком о нём печётся и ограничивает его свободу, а уже в шестнадцать ему было стыдно за свои прошлые чувства. Его мать теряла семью раз за разом, её можно было понять.       — Не стоит ехать без отца, это небезопасно.       — Всё будет нормально, мам, — отзывается юноша.       — Не переживайте, мы втроём позаботимся о ней как о самих себе, — говорит она.       Микаса смотрит на них, прикрывает глаза, касается шарфа, выдыхает и наконец отзывается:       — Хорошо.       До Шинганшины добираться оказалось непросто. Отчего-то она думала, что остров совсем маленький, но оказалось, здесь всё так же, как на большой земле. Они встали ни свет ни заря, и дочка Кирштейнов зевала теперь каждую минуту, да и она сама с трудом разлепила глаза. Сначала ехали на деревенском автобусе, затем поездом и добрались только к обеду. И вот, сонливость как рукой сняло, когда она увидела, то что увидела: там, далеко за железнодорожной станцией…огромные обломки вросшие в землю, по камням тем бежала зелёная поросль, и всё же, глыбы эти были хорошо ей видны.       — Это…быть не может… — указывает она пальцем в ту сторону. Видит, как люди оглядываются на неё с удивлением. Паренёк опускает её руку, чтобы она не привлекала внимания.       — Хватит, на нас же всё таращится, — говорит он. — Это стены, да. В каких-то районах обломки убрали, где оставили. Это наша история.        — И подумать не могла, что они и правда будут так выглядеть.       — Как, так?       — Как настоящие обломки стен…понимаешь, когда я слышала про “стены” я не могла даже представить их должным образом.       — Не вижу тут никакой сложности, — хмурится парень.       — Отец однажды водил меня на дамбу, взял с собой в поездку, указал на неё и сказал, что примерно так они и выглядели. Мама была не согласна, сказала вовсе не так. Вот же они тогда поспорили.       — Твои родители вечно спорят, — отзывается паренёк, берёт сестру за руку и двигается вперёд по улице.       — Они просто…каждый имеют очень сильную позицию по всем вопросам, — сообщает она деликатно.        Ей всю жизнь говорили, что её родители странные. Они не ругались, но их быт был наполнен разного рода спорами, а ещё юмором, который не каждому было понять. Со стороны могло показаться, что они вот-вот разругаются вдрызг, но она знала, что их недовольство никогда не направлено друг на друга. Они могли дружно критиковать всё вокруг — политику, музыку, спорт, науку, историю, соседей, еду и людей. Отец был мягче, всегда искал светлую сторону хоть и осознавал недостатки, мама строже — видела во всём изъяны, но только те, что и правда существовали. Её отец и мать вместе были идеальны, дополняли один другого и были чертовски умны. Да они были странные, но её это никогда не смущало.        — Господин Арлерт очень любит госпожу Арлерт, — встревает ассистент отца, идущий сзади.        — Даже слишком, — ухмыляется она.       Младшая дочка Кирштейнов с интересом разглядывающая улочки, говорит:       — Прямо как наш папа. Это так смущает…        — Господин Кирштейн, он же был влюблён в госпожу Микасу, тогда ещё Аккерман, со школьной скамьи...это такая красивая история, — снова встревает ассистент её отца.       Она оборачивается на него удивлённо:       — А о таком ты откуда знаешь? Неужели и это пишут в книжках по истории?       — Нет, — смущается он, — мне рассказал господин Браун и госпожа Фингер, когда мы праздновали мой день рождения.       — А в тот раз, когда отец притащил тебя почти без сознания ко мне домой.       — Прошу меня простить ещё раз…ваш дом был ближе других…       — Хочешь сказать, пьяный мужик спал у тебя дома? — с мало скрываемым негодованием спрашивает юный Кирштейн.       — Да, — кивает она, и только затем когда ловит возмущённый взгляд и понимает его интонацию, — Эй, не смотри на меня так, там и мой отец был. Они спали вместе в обнимку.        — Госпожа Арлерт…я  бы честное слово не хотел это обсуждать.       — Ой да не переживай ты так, это же был лучший день в твоей жизни, проснутся и увидеть лицо героя, спасшего человечество? Не этого ли ты хотел?       — Госпожа Арлерт…       За смехом и беседами они проходят почти полгородка. Тот выглядит очень старым, скорее даже древним. На её взгляд...устаревшим по всем параметрами, несмотря на то, что то тут, то там, видно как растут новые здания и перестраиваются старые. Неужели тут жил её отец и тётя Микаса? Кажется, она не совсем верно себе представляла их детство…бегали по этим самым улицам и закоулкам…может она даже сейчас, шла там, где однажды шли они.       Пахнет чем-то затхлым…застоявшейся водой, или тиной, сбоку от них канал, к которому ведут ступеньки. Кажется, его тоже собирались перестраивать. Она хочет просто миновать это место, но звонкий голос дочери Микасы её останавливает:       — Я так голодна, могу я пойти купить пару булочек? — указывает девушка на магазинчик с выпечкой.        — Только не одна, — отзывается брат.       К её удивлению, мужчина в зелёном пиджаке, поднимает ладонь:       — Я тоже очень голоден, я сопровожу госпожу Кирштейн.       Юноша рядом с ней смотрит на мужчину с сомнением, но к её удивлению говорит:       — Ладно. Мы будем здесь.       Пока они ждут, она спускается ниже к каналу, запах становится только хуже, но ей отчего-то хочется взглянуть на воду.        — Они хотят изменить здесь русло реки, — говорит юноша. Он не идёт за ней вниз по ступенькам, остался стоять на возвышении.        — Слушай, ты же на меня не в обиде, что я просто явилась как гром среди ясного неба? — спрашивает она. Ей по лицу сложно понять мысли этого мальчика, никак не забраться к нему в голову. Он из тех, кто себе на уме.       — Нет…просто я подумал, что ты настоящая дура, что приехала сюда совсем одна.       — Я между прочим взрослая женщина.       — И всё равно…ты ведь мне как старшая сестра, я волновался из-за твоей беспечности.       Она оборачивается к нему, перехватывая ладони у себя за спиной, вскидывая голову вверх и улыбаясь говорит:       — Прости, прости, что заставила волноваться, своего младшего брата.        Он вздыхает, перебрасывает руки одна на одну.       — Младшего брата по переписке…       — Сейчас я здесь, именно поэтому я и здесь.       Она забирается в небольшой холм. Это место именно здесь, об этом было написано, в той большой отцовской книге, полной заметок.        Брат и сестра семейства Кирштейн, с ней не пошли, остались внизу, и причину она не поняла, или не до конца поняла...юноша просто окинул взглядом дерево, что раскинулось на вершине холма, и сказал:       — Не люблю это место, маме тут всегда грустно.       К её удивлению, дочка Микасы, сорвала с земли цветок нежно-фиолетового цвета и положила ей в ладонь:       — Держи, мама всегда кладёт там цветы.       И несмотря на то, что те двое остались внизу, с ней всё же шёл и ассистент отца, которому, кажется, было просто интересно, что же это вообще за место такое, куда они проделали весь этот путь.       Наверху ей приходится походить вокруг дерева, трава растёт, пышно подбираясь к самым корням, она делает несколько кругов, прежде чем наткнуться глазами на маленький надгробный камень:       “Здесь навеки. Покоится с миром. Мой самый любимый. Мой дорогой. 854” — гласит надпись.       — Ну здравствуйте, дядя Эрен, — говорит она.        Ей физически ощущается, как мужчина, стоявший сзади, удивляется. Он и знать не знает, чья здесь могила. Никто не знает, кроме отца, матери, и их друзей. Она тоже знает больше положенного. Прочитала, подслушала, догадалась, сделала выводы.       — Эрен Йегер? — с волнением говорит ассистент её отца.       Она не отвечает, подходит, кладёт фиолетовый цветок, кажется, это колокольчик, но она не уверена. Отчего-то ей грустно когда она это делает, хоть никогда и не знала лично человека, что тут упокоился.       — Он самый, монстр, что уничтожил полмира, убил столько людей, что мы до сих пор не знаем точного числа. Настоящее чудовище и лучший друг моего отца, — отзывается она, оборачиваясь на мужчину. Вид у того шокированный, почти напуганный.       — Господина Арлерта?       — Удивлён? А я то, как была удивлена. Папа никогда не говорил прямо кто это, но всегда, всегда говорил о нём не переставая.       — Не понимаю…       — Поверь мне, даже я не всё поняла, но уверена, всё, что там случилось было огромной трагедией, иначе бы…тётя Микаса не носила сюда цветы.       Она отводит взгляд от растерянного мужчины, снова встречается с холодным могильным камнем перед собой:       — Эй, дядя Эрен, папа так много говорил о вас…       И как бы это не было глупо, ей почему-то хотелось рассказать под этим деревом всё. Рассказать как часто и много, отец говорил про своего друга, с которым рос в этом городе, друга с которым сражался рука об руку, друга который был смелым, отчаянным, безрассудным и абсолютно особенным. Друга кто спас её отцу жизнь, кто был её папе опорой и поддержкой. Ей хотелось рассказать здесь всё, выразить и огромную любовь своего отца, и свою благодарность, и даже сожаления, что никогда не познакомится с кем-то, кто занимал такое огромное место в сердцах людей которые её окружали.       Она будет говорить, а мужчина за её спиной слушать затаив дыхание. Она уверена, ему это тоже важно услышать, уверена, много кому стоит услышать, об этой великой дружбе, что изменила целый мир.             Она будет говорить много и долго, пока юноша с чёрными волосами не позовёт её снизу холма раздражённый и уставший, дожидаться её внизу.       И когда слова будут сказаны, девочка с чёрными глазами, всё же украдкой возложит перед могильным камнем ещё один цветок.