Он сказал нам прожить долгие жизни

      Она касается ладонью её макушки, запускает пальцы в светлые непослушные волосы дочери, что перепутались на ветру. Её дочь дремлет в саду, полном зелени и цветов, что Микаса бережно выращивала год за годом. Клюёт носом над какой-то книгой, которая, скорее всего, даже Армину показалась бы не особенно интересной. Небрежно брошенное кем-то ей на колени покрывало, сползает вниз.       Девушка вздрагивает, сонно дёргает головой, поднимает лицо, фокусируя на ней взгляд:       — Мама…? Мне это снится?       — Что именно?       — Ну, что ты…здесь и сейчас?        — Нет, тебе это не снится.       — Так вот, значит…папа всё продумал от и до…стоило догадаться.       — Да, он был уверен на девяносто процентов, что мы встретим тебя здесь, у Микасы и Жана.       — А остальные десять?       — Остальные десять он оставил на возможность, что ты будешь в другой части Парадиза.       — Он должен был оставить процент и на то, что я сломаю ногу и никуда не поеду.       — Вероятно, он просчитал, что этого не случится.       Девушка перед ней тянется, и покрывало спадает наземь, дочь смотрит на то вопросительно, будто думает: “И откуда только оно здесь взялось?”.       — Я читала кое-что, но потом задремала, — поясняет она ей, следом спрашивает, — Ну и как ваша поездка?       Анни присаживается рядом, на дощатую белую садовую скамью со спинкой, на которой, она уверена, Жан и Микаса коротали не мало своих вечеров.         — По-разному, иногда…расслаблено, но время от времени хотелось простого отдыха.       — А отец?       — Отец исписал три толстых блокнота, заметками обо всё, что видел. Люди, животные, места, растения...       — Ну конечно, он так сделал…а...я…пока была здесь, представляла, каково оно, жить внутри стен.        — И какого оно? — интересуется Анни.       — Я думаю...ты будто в ловушке…чувствуешь себя несвободным. Клетка, в которой тебя заперли…и из которой хочется выпорхнуть…но мне всё равно сложно понять…       — Что именно?        — Какого это не знать, что такое море.       Анни поглядывает на вечернее небо. Когда-то давно, оказавшись внутри стен, она не задумывалась об этом особенно сильно. Люди здесь, на Парадизе, казались ей абсолютно такими же, как и дома в Либерио: эгоисты, невежды, меркантильный, мелочные, слабые духом, наивные, злые, погрязшие в страхе, совращённые своими желаниями и преследуемые шкурные интересы — люди как они есть, самые обычные, такие же, как она сама.       Ей было не до того, чтобы смотреть им в глаза и думать о том, что те никогда не видели мира за стенами. Мира, что ей был знаком, но никогда не нравился. И если задуматься, большинство из тех людей и сами не придавали внешнему миру значения. Они хотели выжить, хотели быть в безопасности. Увидеть мир за стеной — опасная дикая глупость, безрассудство на грани безумия, да и только. Таковы были её мысли, когда-то. Она возвращалась к ним из раза в раз, когда видела искрящиеся глаза Армина, слышала его полный энтузиазма голос...и тогда в юности и затем позже, став старше.       Теперь они вместе с ним пересекли половину этого мира, что было не таким уж и большим подвигом, учитывая сколь немного оттого осталось. Но, помимо всего прочего, она теперь видела и то, что виделось её мужу — люди абсолютно разные: сильные и слабые, мечтатели и нет, добрые и ворчливые, глупые и умные. Люди, готовые помочь и дать дельный совет, рассказать о себе и о мире вокруг, поделиться едой и кровом.       Была ли тут заслуга Армина, что людские души представили перед ней этим странным калейдоскопом, сквозь призму которого, она всё же смогла на них взглянуть. Или, быть может, попросту, теперь, когда жизнь была не такой к ней требовательной, ей стало проще видеть и нечто хорошее.       — Многие из тех, кто жил внутри этих стен, так никогда и не узнали правды, — наконец говорит Анни.       — Почти все из этих людей, — тут же отзывается дочь и убирает руку с тёмно-зелёной обложки книги, что держит в руках, перелистывает страницы, и те проскальзывают одна за другой. Когда Анни всё же может увидеть название, там красуется надпись: “История Разведывательного Корпуса”.       Дочь ловит её заинтересованный взгляд, затем говорит:       — Тут не только погибшие, не думай, есть и те, кто выжил, даже папа. А вот тебя здесь нет.       — Потому что я никогда не была частью Разведкорпуса.       — Да…точно, ты была с тётей Хитч, верно?       Дочь быстро перелистывает куда-то ближе к концу зелёного тома:       — Смотри…вот он… отец! В начале списка, у него ведь имя на “А” — улыбается девушка.       Там и правда, фамилия, имя, место и год рождения, год присяги, и перечисление миссий, в которых он принимал участие. Анни быстро пробегает глазами по тем, одна из них: “Миссия по захвату Женской Особи Титана”. Всё же и она есть в этой книге.       У Армина внушительный список заслуг, он настоящий ветеран, стал им, пока она томилась в том бесконечном кошмаре. А в конце страницы, несмотря на всё случившееся, несмотря на его предательство, написано, что, Ханджи Зое, предпоследний Командор Разведкорпуса, передала ему свой пост и Армин значился там, в этой книге, последним из Командоров.       — Я почитала про всех них...Командоров, — будто заглядывая в её мысли, говорит дочь.       — Нашла что-то интересное?       — Кит Шадис…Эрвин Смит…Ханджи Зое… — пробегает девушка пальцами по страницам, — Кажется, господин Смит был невероятным человеком судя по написанному. С трудом верится, что такой как он вообще существовал...       — Мы с ним не были знакомы.       — А отец?       — Он, скорее всего, да.       — Тогда спрошу его…или лучше Капитана?       — Не думаю, что это хорошая затея.       — Ах да...плохие воспоминания… Но...больше всех меня заинтересовала госпожа Ханджи Зое, тут мало что можно понять, но, кажется, у неё был довольно занятный взгляд на окружающий мир.       — Занятный…не то слово. Можешь спросить у Пик.       — У Пик? Разве она была в Разведкорпусе?       — Просто спроси.       Дочь всё ещё с интересом разглядывает страницы, что пестрят именами погибших и выживших. Сборник судеб, и желаний которым не суждено сбыться. На одной из страниц, скорее всего, прятался и Эрен, тот самый каким она помнила его в юности, пылающий ярким пламенем, стремлением уничтожить титанов. Не тот, что встретился ей на Путях в конце всего, не тот, что попросил её прожить долгую жизнь, совсем не он.       Анни думает, что это очень странная книга. Там всё же не меньше пары десятков имён людей, что погибли от её руки, дочери об этом знать лишнее, но она сама от этого знания никогда не избавится.       — И как только они издали такое на Парадизе… — размышляет она вслух.       — Оттого что это работа дяди Жана, — говорит дочь беззаботно, — Он последние годы работал над этой книгой. Они вместе с тётей Микасой, и Королевой. Тут память обо всех, кто пал, и про всех, кто остался жить. Закончили совсем недавно. Думаю, дядя Жан покажет её отцу при первой возможности.       Такое объяснение расставляло всё на свои места. Память — это важная часть их жизни. Конечно же, в эту книгу с любовью вписали имена всех: Мины и Марко, Саши и Эрена…Бертольда и Имир...и Марло скорее всего, там даже Самюель и Даз. Она улыбается, отгоняя былые воспоминания, говорит дочери только:       — Тебя нам, тоже нужно показать отцу.       — Армин! — восклицает женщина, появившаяся на пороге гостиной. Она выглядит такой энергичной и счастливой, что Анни не узнаёт её сразу. Ещё и потому что одета совсем не по форме. Без атрибутов монаршего облика женщина кажется счастливее, чем обычно, словно висящая над ней ответственность испарилась вместе с формой, — Анни!       — Хистория, — лучезарно улыбается Армин сидевший всё это время на диване и листавший с дочерью книгу о павших и выживших героях. Он всегда рад видеть женщину, что разделила с ним ответственность перед целым миром. У них была настоящая особая связь, которой, впрочем, Анни не завидовала. Она тоже приветствует Королеву некогда стен, сдержанно поднимает руку, думает, что одной лучезарности Армина и так хватит на целую эту комнату. А вот дочь отрывается от страниц книги, вместо приветствия спрашивает:        — А где Имир?       — Ох, Имир…она…заменяет меня за работой. Но ты ведь приедешь к ней скоро, верно?       — Да, обязательно.       — Я чувствую себя виноватой, что ей приходится выполнять мои обязанности, но я никому не доверяю как ей.        — Она станет следующей королевой? — с интересом спрашивает Армин. Вид у него заинтересованный. Кажется с информацией, что собрался узнать, подумывет строить планы их дальнейшего сотрудничества.       — Господин Арлерт, вы пытаетесь выведать у меня секретную информацию для своих политических целей? — со смешком отзывается Королева, опуская на стол свёрток, что принесла с собой. Она знает, с кем говорит. Не просто с другом юности, а с представителем заокеанской страны.       — Если бы я хотел, я бы использовал шантаж, у меня на вас куча деликатной информации Ваше Величество.       — Армин, — восклицает Микаса. — Кто тебя таким воспитал?       — Да он так шутит, Микаса, просто шутит, — отзывается Жан нервно.       Анни отрицательно крутит головой:       — Нет, он не шутит.       Впрочем Хистория просто отмахивается ладонью:       — Обойдёмся без шантажа. Я поделюсь с вами по секрету от чистого сердца. Имир не станет следующей королевой. Мы…я…готовлю реформу об упразднении монархии.        — Монархия сейчас не в моде… — потягивается Армин.       — Верно, к тому же я не хочу, чтобы моя семья была вовлечена в это и дальше. Вы всё хорошо помните, у меня не было никакого желания становиться королевой.       — Мы тебя вынудили.       — У нас не было выбора…       — Так или иначе, я не уйду сейчас, не брошу всё, не погублю все усилия, что мы прикладывали последние десятилетия. Армин, и все, кто остался в Марли, вы смогли удержать мир от необдуманной мести, собрать его по крупицам и сохранить. Я же здесь, строила общество, которое должно уметь договариваться.       — Просто говорить друг с другом, нам всем нужно просто уметь говорить друг с другом, — отзывается Жан.       — И ты Жан, — продолжает Хистория, — Твоё влияние на наших военных, невероятное, ты вдохновил их видеть мир не чёрно-белым, они верят тебе, идут за тобой, как за таким же как и они простым человеком. А Микаса…после того как в Парадиз поверили Азумабито, за ними потянулись и все остальные. Все эти годы прошли не впустую.        — И всё же… — протягивает Анни, — Вечно это длиться не будет.       — Просто потому, что это невозможно, — говорит Армин, — Ничто не длится вечно, ни мир, ни война. Но это не значит, что мы должны перестать делать, что делаем.       Хистория вздыхает:       — Возможно, однажды всё рухнет как карточный домик, но хотя бы наши дети будут жить в мире.        Разговор, что начинался почти беспечно, сам собой свернул не туда. Повис в комнате тяжёлым грузом на их сердцах. Она видит как дочь, рассматривает лица собравшихся, словно пытается понять, что творится в их головах. Ей, скорее всего, впервые слышится нечто настолько серьёзное, теперь она совсем взрослая и никто не гонит её прочь. Анни надеется, что как бы их слова ни звучали со стороны, девушка перед ней поймёт, что они говорят о надежде.        Дочь, явно с стремящаяся разрядить атмосферу, поспешно встаёт с дивана, подходит к столу, раскрывает обёртку того, что принесла Хистория:       — Так...что это тут у нас, пирог? Обожаю пироги.       Каждый в комнате касается её взглядом, и её звонкий голос уносит печали, как глоток свежего воздуха наполняет гостиную жизнью. Хистория подходит к ней, снова приобретая облик беззаботной женщины, не имеющий никакого отношения к правительницы целой страны:       — Черничный, мой муж готовил, пирог наверно немного подсох, и всё-таки, муженёк, если, что и умеет, так это готовить…и ещё убираться в конюшне, это у него тоже неплохо получается.       Лето готовится перейти в осень, и одним днём на улице становится холоднее. Тучи сгущаются на небесах, готовые пролиться мелким дождём, но они всё равно едут в город. Повидать Хитч, да посмотреть на остров — убедиться своими глазами, что тот в порядке, живёт и здравствует как и хотел того Эрен.       Тридцать лет прошло с того момента, как Вилли Тайбер объединил союзные армии, чтобы прийти и всё здесь уничтожить. Возможно не оставить камня на камне, а быть может, превратить в свою колонию по добыче ресурсов. Какая судьба ждала бы жителей острова они так никогда и не узнают.       Но Парадиз стоит как ни в чём не бывало, развивается — города растут, люди заводят семьи, рождаются новые дети, что не знали старого мира. Для этого пришлось принести в жертву другие города, других людей, другие семьи и других детей, детей, что никогда не увидят нового мира. Думают ли об этом прохожие, которые идут ей навстречу? Думают ли об этом матери, что сейчас в схватках борются за рождения своих детей? Думают ли об этом старики кто помнят всё — от начала и до самого конца. Анни решает, что вряд ли: все просто живут своей жизнью, мёртвых им не вернуть, а живым нужно жить дальше.       Армин идёт впереди, рядом с ним черноволосый юноша, они беседуют о чём-то, он сам навязался с ними в город, а за ним и его сестричка. Кажется, юноше нравилось болтать с Армином, Анни это вовсе не казалось странным, всё-таки её муж прекрасный собеседник — мало кого он не очаровывал своими мыслями ещё в кадетском корпусе. Или, быть может, Анни преувеличивала, быть может, воспоминания, её обманывали, оттого, как сильно она была очарована им сама.       И всё же, было в этом нечто странное, вероятно, привязанность и интерес к Армину передался юноше с молоком матери. Или пареньку просто очень сильно хотелось узнать, какой же была его мама в детстве.       Анни идёт позади, и рядом с ней вышагивает девочка, ей всего четырнадцать, но она скоро догонит Анни по росту. Светлые полы платья, что надето на юной дочери семейства Кирштейн-Аккерман, развеваются по ветру. Пока они двигаются ровно к развалинам старых стен, девушка напевает себе, что-то под нос, разглядывая окружающую их природу. Когда они доберутся, Армин решит забраться на обломки, словно подросток, и Анни потянет за собой, и юных Кирштейнов, но пока никто из них об этом не знает.       Девочка поворачивается к ней лицом, ловит взгляд Анни, и она сама от него почему-то смущается. Чёрные глаза девочки такие внимательные, будто видят её насквозь.       — Тётя Анни, — проговаривает она, — Вы с моей мамой были хорошими подругами?       — Поначалу нет. Потом…да.       — Вот как…мама говорит так же.       — А ты, что, не доверяешь ей, почему спрашиваешь у меня?        — Нет...просто. У меня тоже есть подруги, и я иногда задумываюсь об этом…мы вместе учимся, обсуждаем глупости всякие, дарим друг другу подарки, мы вполне счастливы.       — Это хорошо, что у тебя есть такие друзья, — говорит Анни вполне искренне.       — Мама научила меня плести цветочные венки, и потом я научила своих подруг…и нам было так весело вместе.       — Звучит как отличное времяпрепровождение.       — И всё-таки…мне иногда кажется, что эта дружба совсем не такая, как у вас с мамой.       — Определённо не такая.       — Значит ли это, что она не настоящая? — хлопает глазами девочка.       — Что ты имеешь в виду?       — Я думаю, что в мире никогда не случится ничего такого, что свяжет меня с кем-то так же сильно, как то, что связало вас с мамой.        “Нас связали кровь, вражда и убийства, предательства, смерть, боль и утраты…” — думает Анни. Она очень надеется, что в мире и правда осталось как можно меньше того, что могло создать такого рода связь. Анни вздыхает, говорит только:       — Я бы с радостью променяла, всё, что было у нас с твоей мамой на глупости, подарки и плетение венков.       Девочка смотрит на неё с интересом, пару секунд будто раздумывает над её словами, даже шаги её становится задумчивыми, в конце концов, она хмыкает и говорит:       — Тогда…хотите, я научу вас плести цветочные венки, вы сможете сплести один дяде Армину ему пойдёт, особенно если украсить незабудками. Только проверьте, чтобы в нём не было пчёл, мама как-то сплела для отца венок, и потом… в общем, нехорошо получилось…