Иди ко мне, солнце, расплетай косы

И когда станет клуб утром клевать носом, Я украду тебя будто Азор розу. Улыбнусь в тишине и скажу просто: Иди ко мне, Солнце, расплетай косы. © MiyaGi «I got you my feel» Кажется, они бегут уже целую вечность. Города сменяют друг друга, словно кадры чёрно-белого фильма, и двадцать пятым кадром мелькают руки Вадима, обнимающие по ночам. На этом ощущении Алтан зацикливается, чтобы не сойти с ума, и Вадим обспечивает его постоянным теплом объятий и трепетом поцелуев. Прятаться надоело. Прятаться от людей, от клана, от сестры, которая, словно хищный гепард, постоянно оказывается где-то на хвосте, – полная хуйня, Алтану на это плевать. Но от себя прятаться тяжело, и он решает вывесить белый флаг, отпустить хотя бы это, и мигом становится так легко, словно наступило солнечное тёплое детство. В дешёвом провинциальном клубе Вадиму едва ли не оружие применять приходится, чтобы дерьмовый рейв сменили на нормальную музыку, а бухие в хлам местные даже не замечают. Музыку меняют, чтобы Алтан мог вдоволь надрыгаться, так, словно ему снова пятнадцать, и он с помощью Вадима тайком сбежал через окно от надзора дедушки. Сейчас он такой юный и разнеженный, Вадиму даже алкоголь не нужен, чтобы почувствовать пьяное головокружение и прилившее к щекам горячее тепло. Смотреть на Алтана – красуется ведь – так приятно, так необходимо, взгляд Вадима липнет к потному телу, обтянутому преступно узкой недо-майкой, проходится, словно плеть, оставляя кипящие следы. Чёрт его дери, если Алтан не чувствует этот взгляд, чувствует, конечно, но ему сейчас даже на Вадима наплевать, он так растворён в музыке, в ритме, в своих свободных лёгких ощущениях, что вряд ли заметит хоть что-то, кроме сменяющегося трека. Красные диоды не дают этого толком разглядеть, но щёки у Алтана – как и у Вадима – алые, дыхание тяжёлое, пот капелькой стекает по виску, словно капля крови после меткого выстрела – Вадима от этого неосознанного сравнения пробивает дрожью. Кажется, Алтан плачет, а может это пот течёт по его лицу – но он сгибается пополам, и ничего не соображающие местные, не останавливаясь ни на секунду, едва не затаптывают его. Вадим бросается к нему, подхватывает прежде, чем он упадёт, и зло отпихивает от них смеющуюся массу. Щёки у Алтана красные и солёные, его накрывает истерикой прямо на танцполе, и он трясётся в руках Вадима, пока грохот битов заглушает каждый звук. На них не смотрят – кто-то отрывается, словно в последний день, кто-то вливает в себя лишние шоты, кто-то трахается прямо у стены, а с другой стороны к ним кто-то присоединяется. Вес тела Алтана на руках приятно жжёт мышцы. Не усмотрел, думает Вадим, расслабился и проглядел, когда в Алтане оказалось больше пяти коктейлей. Мужчина в руках Вадима всхлипывает устало, размазывая по лицу подводку и слёзы, чуть задыхается, потому что дышать тяжело. На заднем их очередной тачки становится жарко, потому что Алтан ничего не хочет слушать о принципах Вадима и раздражённо отпихивает его ладони, удерживающие ремень на джинсах. Как Алтан складывается почти пополам, чтобы опуститься к его паху, Вадим не понимает, у Алтана прекрасная растяжка, иногда это на руку. Рот у Алтана умелый, такой, как Вадиму надо, потому что он был у Алтана первым и сам учил его сосать так, чтобы нравилось обоим. Потом Алтан признавался, что после Вадима с другими было хуже – но это понятно, они ведь разбежались по ошибке, а потом снова столкнулись, но куда сильнее и осознаннее. Трясущиеся пальцы мужчины цепляются за бёдра Вадима, оставляя то ли синяки, то ли царапины, он сосёт ужасно неаккуратно, даже не удосужившись убрать зубы. Ему насрать, Вадиму тоже, мокрые от пота спутанные волосы Алтана приятно ложатся в кулак – как поводок, чтобы пёс слушался и не рвался вперёд слишком быстро. Алтан бы убил совершенно не игриво за такие сравнения, но Вадима иногда это возбуждает, поэтому он позволяет себе сейчас думать об Алтане в ошейнике и наморднике, послушном и покорном. Это толкает за грань, заставляя выплеснуться этому мерзавцу глубоко в глотку – Алтан ещё минут пять лежит ртом на его члене, и только потом удосуживается подняться, не без помощи Вадима. Лицо у него теперь полностью красное от прилившей крови, дорожки на щеках засохли, а губы обиженно надуты, словно Вадим виноват во всех бедах. Он что-то хочет сказать, но вдруг вырубается, падая Вадиму на руки и уже через минуту сопит. Теперь сутки продрыхнет без задних ног. Вадим подкладывает ему под голову свою куртку – передёргивает плечами от предутренней прохлады. В их временном убежище сгружает Алтана на скрипучий старый диван, накрывает своими объятиями и изъеденным молью пледом. Тянется вниз к их походной сумке, влажными салфетками стирает с измученного лица косметику – иначе утром Алтан расстроится и будет бубнить. Лицо у него такое серьёзное и взрослое даже во сне, что Вадиму хочется вернуться в клуб на несколько часов назад и смотреть, как беспечен и счастлив Алтан. Но вместо этого он закрывает глаза, прижимает Алтана к себе и, засыпая, непослушными пальцами расплетает его запутанные косы. ~