Распустившиеся в снегу цветы сливы ярче

— Сасук, я пришёл. Чхонмён опустился на землю, ставя две чарки знакомым движением и разливая алкоголь. Он привык, что никто ему не отвечает. Чанмун-сахён и Джин-а тоже молчали, а Тан Бо даже не посчитал нужным почтить его своим присутствием. Но всё нормально. Он привык. — Юнджон-сахён хорошо справляется. Знаешь, когда-то я думал, что он будет лидером секты получше, чем Донрён. Стук! — Айго-о! Сасук так слаб к спиртному. Даже лучше, что тебе ничего не достанется, — Чхонмён стукнулся со стоящей у кургана чаркой и залпом осушил свою. — Хе-хе… Донрён и лидер секты… Он хотел бы это видеть. Правда. — Ах-ха-хах… Донрён, на самом деле, ты был лучшим моим учеником. Наверное, потому что изначально я считал тебя лишь горделивым кабаном, а? Чхонмён лёг на земляную насыпь, уже успевшую покрыться травой. Он обнял её руками, вспоминая холод остывающего тела, вспоминая, что именно Пэкчхон спас его. Он готов был даже один раз поклониться в ноги Джин Гымрёну за то, что пожертвовал своим совершенствованием ради младшего брата. Но это его не уберегло. «Почему?» Секта Горы Хуа и её ученики всегда были сдерживающим фактором, который не давал Чхонмёну устроить кровавую баню в праведных сектах. Да, его сахён был бы против, да, это погрузило бы мир в хаос, но какой в этом смысл, если этот мир стоит на телах его боевых братьев и сестёр, так бесславно погибших? «Я не позволю Горе Хуа вновь жертвовать собой» это были слова этого кабана. И Чхонмён был горд. Кто-то остановил его от подобной ошибки, которую он вновь чуть не совершил. Кто-то чувствовал то же, что и Чхонмён. Он был рад, если бы будущий лидер секты был таким эгоистичным по отношении к секте Горы Хуа человеком. Чхонмён знал, что стоит кому-то из его цыплят пострадать, как он сойдёт с ума. Он прекрасно осознавал всё, что тяготит его. Он осознавал, что так напиваться и слышать голоса в голове погибших товарищей — не норма. Но почему… почему… «Я так устал». После смерти Пэкчхона, когда его дыхание прервалось, точно у Мёндо, лежащего на его коленях и просящего убегать, точно у Тан Бо, просящего позаботиться о его семье, точно у всех остальных, он не хотел мстить. Он не хотел сражаться. Он не хотел ничего. Будто Пэкчхон, этот упрямый кабан, знал, что Чхонмён будет страдать после его смерти и убрал этот неподъёмный груз вины с его плеч, давая разогнуть спину. Но если этой тяжести, которая его держала, не было, то что ему делать дальше? Он не знал… Он никогда не думал, что алкоголь не принесёт ему успокоения. Сгребая в объятия кусок земли, под которым даже не было тела его сасука, его упрямого ученика, Чхонмён закрыл глаза, чувствуя бесконечную усталость. Больше не было нужды оставаться здесь, он был не нужен, лишь эти дети просили подождать, цепляясь, точно малыши за одежду своих родителей, не желая прощаться. Лепесток сливы упал на спящее тело, возвещая начало весны…

***

«Чхонмён-а». Сасук? «Ты сожалеешь?» Ах… Это был такой знакомый вопрос. Перед тем, как он проснулся спустя сто лет и узнал, что его секта пала, его сахён тоже спросил, сожалеет ли он. Да, он ответил тогда. Но сейчас, когда ничего не осталось от того горя, который озвучил единственный живой человек на горе трупов, что ему сказать? Он не знал. «Я понимаю, Чхонмён-а. Проснись и узнай сам». Нет, сасук, стой! Он не хотел просыпаться! Он не хотел снова пережить то безумие, чуть не охватившее его, когда он осознал, что его дома нет. Он просто хотел спокойствия, жить, ни о чём не заботясь, ничем и никем не жертвуя… Просто не уходи опять. Прошу. Хруст. Хруст. Одинокая слеза скатилась по щеке, когда Чхонмён открыл глаза, выдыхая пар. Мир мёртвых, мир, где жили его близкие, опять не захотел принять его… — С Вами всё в порядке? Это был тихий вопрос, который явно был адресован Чхонмёну. В этом месте не было ничего, кроме кургана его сасука. Неужели какой-то любопытный юный ученик решил прогуляться так далеко в горы? У него было слишком отвратительное настроение, чтобы вежливо попросить его уйти. Поднявшись, он отряхнул снег с плеч… Снег? В середине весны?.. — Что за… Чхонмён застыл на месте, смотря на белые хлопья снега, падающие на его испещрённые шрамами ладони и мгновенно тающие. Он посмотрел себе под ноги и, как и думал, там тоже был снег, достающий ему до щиколотки. Неужели Джин-а был прав, когда говорил ему не напиваться? — Вы уснули прямо на кладбище. Это не моё дело… Но сейчас довольно холодно. — Ха? Что за чушь этот человек несёт? Он ещё не до конца сошёл с ума, чтобы заснуть в одном месте и проснуться в другом. Чхонмён собирался высказать это ему в лицо… Верно, лицо. — Са… сук?.. Точёный подбородок, который делал лицо женственным. Опущенные уголки, придававшие глазам чувственности, и длинные ресницы, дрожащие сейчас от холода. Полные губы, чуть распахнутые, будто мужчина хотел ещё что-то сказать. Верно, верно… такое выражение лица было у его Донрёна, когда он приходил лунной ночью на крышу павильона Белой сливы и садился рядом, ничего не говоря. Когда Чхонмён посмотрел на него, как на призрака, мужчина лишь с грустью улыбнулся, сжав букет лилий в руках. — Я пришёл навестить кое-кого… Если Вы не на машине, я могу подвести Вас. Он не дождался момента, когда Чхонмён ответит, сделав несколько шагов в сторону и присев перед другой могилкой. Стряхнув голой рукой снег, он положил букет цветов на каменную плитку и зажёг несколько палочек благовоний. Сложив руки перед собой и закрыв глаза, он просидел так некоторое время, пока пушистый снег падал на его голову. На каменном постаменте было написано «Захоронение семьи Джин». С пустым выражением лица наблюдая за этой странной, совсем не похожей на реальность картиной, Чхонмён бормотал себе под нос: — Одна из иллюзий демонического культа?.. Неужели что-то осталось… Закапавшись рукой в волосы, он пытался унять головокружение от происходящего вокруг и упорядочить мысли. Ничего не казалось реальным, но в то же время он чувствовал холод после того, как встал со снега. Его одежда пропиталась и теперь была влажной и неприятно липла к телу… Но сейчас была весна. Или всё же зима? Он не знал и вместо этого некоторое время неподвижно рассматривал лицо человека, уже вставшего, отряхнувшего снег с колен и доставшего что-то из кармана, а потом усмехнулся. Не сасук. — Кто ты? — спросил грубо Чхонмён, сжав Тёмный Аромат в своих руках. — Ах, я забыл представиться, — мужчина кивнул, будто не заметив перемены в настроении собеседника. — Джин Пэкчхон. Стоило сказать последний слог имени, как рядом с ухом раздался свист. Кончик меча прошёл рядом с головой, срезая прядь волос, будто это было предупреждением. — Я похоронил прах сасука собственными руками, — процедил Чхонмён, смотря на человека с лицом его Донрёна. — Кто ты такой, спрошу ещё раз. Сошёл ли он с ума, вновь умер и попал в другом мир, а может это выходка остатков демонической секты — неважно. Этот человек просто не мог быть Пэкчхоном. А значит… «Я должен убить его». Никто не смел осквернять память о его сасуке. Лишь знакомый взгляд небесно-голубых глаз, чуть сощуренный в напряжении, не давал сдвинуться его руке и завершить начатое.