***
Изуку смотрит, как темная жидкость пузырьками смешивается с лекарством в капельнице. Сердце гулко стучит в звенящей тишине палаты. Он давит на поршень шприца до упора. А потом выдергивает иглу из капельницы. Прижимает ладонь ко рту, чтобы сдержать судорожное дыхание. Переводит взгляд на Всемогущего, спящего на кровати. Потом смотрит на жизненные показатели, светящиеся на табло. Ничего не меняется. Но это пока что. Яд должен по трубкам попасть в вену и там, смешавшись с кровью, лишить Всемогущего кислорода. Изуку даже не пытается сдержать радостную улыбку, в темноте сверкают торжеством его чуть сощуренные глаза. Он сделал это, он убил их Символ Мира. Убил того, кто убил в нем надежду. Того, из-за кого умерла мама, а Кацуки пришлось изображать «предателя». Плечи мелко вздрагивают от с трудом сдерживаемого хохота. Изуку чувствует себя освободителем всего мира, мессией. Посланником бога. Нет, самим богом. И в то же время ему смешно от одной мысли, что такого великого героя, как Всемогущего, кумира миллионов, было так легко убить. В пальцах Изуку сжимает пустую склянку. Ладони потеют, и ему приходится сжать скользкое стекло посильнее, чтобы не выронить ее. — Как же ты жалок, фальшивка, — одними губами произносит Изуку. Он долго не двигается с места, желая понаблюдать, как Всемогущий будет задыхаться и биться в предсмертной агонии. Но тут же вспоминает, что находится в больнице. А его все еще разыскивает полиция и герои. Так что Изуку спешит выскользнуть из палаты. Тенью ползет по стене, оглядываясь по сторонам. Изуку помнит, что Кацуки ушел в туалет, так что прислушивается к каждому шороху, боясь наткнуться на него. Не то, чтобы он хотел избежать встречи с ним. Наоборот, Изуку хочет увидеть его как можно скорее, а не ждать, когда того выпишут из больницы. Но здравый смысл подсказывает, что не время поддаваться эмоциям. Изуку преодолевает коридор, на цыпочках сбегает вниз по лестнице. На выходе из больницы видит сидящего за столом охранника. Но тот дремлет, подперев кулаком щеку. Изуку пролезает под закрытыми турникетами, поднимается и останавливается у автоматических дверей, которые оказываются закрыты на ночь. Изуку еле слышно цокает языком и ползком возвращается обратно к лестнице, раздумывая, как ему выбраться из больницы. Мелькает мысль остаться тут до самого утра, а потом, когда откроются двери, уйти. «Нет, если Всемогущий умрет, то будут искать убийцу… Будут проверять каждый угол и найдут меня,» — думает он, мотнув головой. — «Так что нужно во что бы то ни стало сбежать. Главный вход закрыт. Искать запасные выходы у меня времени нет. Умел бы я сквозь стены проходить или, как Ихиро, телепортироваться…» Изуку медленно, стараясь не шуметь, идет по коридору первого этажа. Бросает взгляд на окно, и вдруг его словно озаряет. Как он сразу не подумал! Сглотнув, Изуку подходит к окну. Забирается на подоконник и открывает створку нараспашку. В лицо ударяет резкий порыв ветра, подхватывает края длинной юбки и чуть приподнимает их парусом. Изуку, держась рукой за раму, встает в полный рост. Смотрит вниз, прикидывая высоту. Потом, согнув ноги в коленях, прыгает вниз. Юбка взмывает вверх, закрывает лицо и липнет ко рту. Изуку неловко взмахивает руками, пытаясь убрать ткань. И падает на ягодицы. Ойкает от резкой боли и одергивает опустившуюся как ни в чем не бывало юбку. Выскользнувшая из рук склянка со звоном падает рядом. «Как девушки в этом ходят?» — хмурится Изуку, поднимаясь на ноги и похлопывая себя по ушибленному месту. Хорошо, что он упал на газон под окнами больницы, иначе было бы куда больнее. Изуку поднимает голову. Окно остается открытым, но думать о том, что потом это может привлечь ненужное внимание, ему некогда. Он, чуть прихрамывая, спешит вдоль больничной стены, пока не выходит на дорогу. Юркает под опущенным шлагбаумом, преграждающим въезд во внутренний двор. Схватившись за края юбки и чуть приподняв их, чтобы не запутаться в ткани, Изуку бежит прочь от больницы. Преодолев пару кварталов, он, наконец, останавливается, чтобы перевести дух. Прижимает руку к груди, где бешено стучит сердце. Оглядывается назад, туда, откуда только что убежал. Если верить Киму, то Всемогущий уже должен был начать задыхаться. «А если врачи успеют его спасти?» — мелькает мысль. Но Изуку тут же отгоняет ее прочь. — «Нет, вряд ли. Пока они поймут, в чем дело, он уже задохнется. Сколько там человек может прожить без воздуха? Около пяти минут, как я слышал. К тому же я влил ему весь яд. Нет, точно задохнется». Успокоившись, Изуку разворачивается и идет вдоль домов. Лифчик начинает натирать грудь, и Изуку передергивает плечами, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Разгоряченное после бега тело обдувает промозглый ветер, и он ежится. Ускоряет шаг. В тонкой кофточке с блузкой и юбке довольно холодно. Изуку шмыгает носом и обнимает себя за плечи. Его со спины освещают фары проезжающей мимо машины. Но сначала Изуку не обращает на нее внимания, продолжая идти дальше по дороге. Но стоит ему услышать, как кто-то пару раз сигналит, как он останавливается и вглядывается в чуть затемненное лобовое стекло. Из-за бьющего в глаза света ему приходится щуриться. Сначала Изуку пугается, что его заметили, и теперь преследуют, чтобы поймать и выяснить, что он делал ночью в больнице. Но на машине нет никаких знаков, что она полицейская. Но спокойнее не становится. Тут он слышит звук опускающегося оконного стекла, и знакомый голос окликает его: — Изуку, иди сюда! Это я, не бойся. Изуку трусцой подбегает к щелкнувшей двери машины и садится на сиденье. И тут же блаженно жмурится, ощутив словно обнявший его ноги теплый воздух печки. — Гиран, вы меня напугали, — признается Изуку. Он и сам не замечает, как у него поднимается настроение и как весело он говорит. — Думал, это копы у меня на хвосте. Гиран поворачивается к нему и, прищурившись, окидывает изучающим взглядом. Мусолит не зажженную сигарету в зубах. — Интересный у тебя прикид. Изуку понимает, что имеет в виду Гиран. Нервно одергивает край юбки и старается как можно равнодушнее ответить: — Что-то в роде маскировки. — Ну-ну. Изуку пропускает мимо ушей его многозначительное «ну-ну». Он знает, для чего оделся, как девушка, и ему этого достаточно. Пускай Гиран думает, что хочет. Тем более у Изуку нет никакого желания переживать по таким пустякам, когда все внутри будто наполненно чувством радости. — Ладно, проехали, — проговаривает Гиран. Зажигает сигарету и закуривает. Изуку смотрит на тлеющий кончик, думает, что было бы неплохо и самому затянуться. Но стоит ему ощутить запах дыма, как все желание пропадает. Он морщится, опускает голову, ощутив легкое подташнивание. — Сожалею, что Чизоме схватили. Без него теперь злодеи будут уже не те… Изуку кивает, подумав при этом: «Лучше бы другого злодея посадили… Этого Все За Одного». Стоит этой мысли промелькнуть в голове, как дрожь пробегает по всему телу. Он поворачивает голову к Гирану и спрашивает: — Вы же всех преступников знаете и имеете с ними какие-нибудь связи, да? — Не всех и не со всеми, конечно, — выдыхает облачко дыма Гиран. — Но большинство — да. — Сможете найти информацию об одном злодее? — просит Изуку, чуть наклонив голову на бок. — Если нужно, я могу запла… — Не нужно, — отмахивается Гиран. Открывает бардачок и достает оттуда клочок бумаги и обгрызенной карандаш. — Диктуй, как его зовут. Изуку сжимает кулаки, покусав губы. С мгновение молчит, собираясь с мыслями. В наступившей тишине слышен лишь еле различимый гул работающей печки. Потом он, наконец, произносит: — Все За Одного, — и смотрит, как Гиран выводит на листке штришки катаканы. — Настоящего имени не знаю, внешность… У него такая большая металлическая… или не металлическая… короче, большая маска закрывает все лицо. — Не густо… Он вообще кто — злодей-одиночка, или в какой банде состоит? — Он как-то связан с Лигой Злодеев, — протягивает Изуку. Гиран прекращает писать и поднимает на него вопросительный взгляд. — С Лигой Злодеев? Я давно с ними сотрудничаю, но о таком не слышал даже… Уверен, что нигде не ошибся? Изуку утвердительно кивает. Гиран крепко стискивает зубами фильтр сигареты и прячет обрывок листка обратно в бардачок. — К концу недели постараюсь найти о нем информацию. А зачем он тебе нужен? — Не то, чтобы нужен… — хмурится Изуку. Он и сам не знает, зачем попросил Гирана разузнать о Все За Одного. Изуку понятия не имеет, что будет делать с полученной информацией, но, как говорил Чизоме, надо знать врага своего в лицо. Изуку поджимает губы. — Столкнулся с ним однажды, хочу узнать, кто он такой. Гиран понимающе кивает. — Подвезти до дома? — вдруг спрашивает он. — Ты же в районе Санъя живешь, так? — Изуку кивает. Гиран тут же отвечает на его немой вопрос: — Да мне просто по пути. А в таком наряде, — он ухмыляется, обведя взглядом юбку с разорванным краем, — по ночам лучше не шататься. — Я вооружен, — фыркает Изуку. Но все равно соглашается. Лучше ехать в тепле, чем тащиться пешком в такой холод. Гиран включает на приемнике какую-то попсовую песню, но Изуку даже не вслушивается в слова, погруженный в свои собственные мысли. Еще ни одно преступление не приносило ему столько наслаждения, как убийство — или, быть может, только попытка убийства — Всемогущего. И чувство свершившейся мести, теперь уже за Чизоме, которого лишили свободы, смешивается со счастьем. Слова Кацуки звучат в его голове, смешиваясь с картинами мучительной смерти героя, рисующимися в воображении. Изуку не замечает, как начинает улыбаться. Он поворачивает глову к окну и видит собственное отражение — лихорадочно блестящие глаза на побелевшем лице. Уголки губ вздрагивают и опускаются. «Пусть и его никто не спасет, как не спасли мою маму,» — думает Изуку, и вдруг хмурится. Тень падает на его лицо, и под глазами образуются чернильно-фиолетовые круги. — «И давно я не был на ее могиле…» Изуку вспоминает, что единственный раз, когда он навестил ее могилу, был три года назад. Он ездил туда вместе с Чизоме и представил его ей. Изуку прикусывает губу, ощутив болезненный укол в районе груди. Больше он не навещал ее. Изуку выдыхает, решив, что завтра обязательно съездит на могилу мамы. И возьмет с собой Эри — как единственного оставшегося члена его «семьи». «Увидишь, что я тоже стал «мамой»,» — хмыкает про себя Изуку, мысленно обратившись к ней. Он хочет сказать что-то еще, но голос Гирана заставляет его вздрогнуть всем телом и вернуться в реальность: — Слушай, Изуку, я хотел с тобой кое о чем поговорить. — О чем же? Гиран постукивает пальцами по рулю, резко поворачивает его, заехав за угол. Тикает включенный поворотник. — Ко мне приходила на днях одна женщина, — наконец, заговаривает он. — Сказала, что из полиции. Но что-то больно подозрительная была. Просила твои отпечатки пальцев. Изуку сглатывает, ощутив, как по спине пробегают мурашки. Гиран поворачивает к нему голову и заглядывает в лицо. — Разве Чизоме не учил тебя не оставлять улики на месте преступления? Где ты умудрился оставить свои «пальчики»? — Не знаю… — бормочет Изуку, не на шутку перепугавшись. Кто из полиции мог так заинтересоваться им, что даже обратился за помощью к злодею? Тем более — зачем нужны его отпечатки пальцев? Отпечатки пальцев… Изуку пытается вспомнить, где он мог оставить их. Единственное, что приходит на ум — дом Сасаки Мирая. Но это было давно, к тому же там были не только его отпечатки пальцев, но и Сецуно, и Юичиро. Воспоминание о якудза взывают у него неприятные, болезненные ощущения. — Теперь это уже не важно, — произносит Гиран. — Но я лишь хотел предупредить, чтобы ты был аккуратнее. Не думаю, что у этой женщины получится раздобыть образцы отпечатков, ведь с тобой, насколько я знаю, никто, кроме меня, не сотрудничает, — Изуку кивает. — Но все равно держи ухо востро. Легавые явно что-то нехорошее на твой счет замышляют, доверься уж моему профессиональному чутью. Изуку кивает. — Спасибо, что предупредили, — говорит он. Нехорошее чувство, вызванное словами Гирана, отравляет его радость. Он сидит всю оставшуюся дорогу, съежившись. Изуку и так знает, что он объявлен в розыск. И несколько привык к этому факту. Но эта новость выбивает его из колеи. «А ведь сколько раз я прикасался к разным дверным ручкам в больнице…» — проносится в его голове. — «И кровати Каччана касался. Нехорошо, нехорошо…» — и тут же он себя успокаивает: — «Да глупости, даже если и найдут, то как докажут, что они мои? И кроме меня за столько дней их кто только не трогал. Нужно лишь не попадаться копам и дальше, делов-то». — Приехали, — говорит Гиран, остановив машину у обочины. Дальше дорога спускается вниз под горку и ведет в его район. Изуку благодарит. и выходит из машины. Провожает взглядом бампер, который потом исчезает за поворотом. А потом, поежившись от ледяного порыва ветра, спускается вниз, временами переходит на бег, чтобы хоть немного согреться. Эри спит, и Изуку на цыпочках проходит через всю комнату в полной темноте. Не зажигает свет, чтобы не потревожить девочку. Однако Виннер не спит и, сверкнув своими глазищами, издает неприятное, долгое «мяу». Изуку шикает на него, прижав к губам палец. Кот юркает в угол, притаившись там. Но все еще следит за хозяином взглядом. «Не нравится, что поздно возвращаюсь?» — хмыкает про себя Изуку. Быстро стягивает с себя женскую одежду, сваливает ее в кучу. В обычных джинсах и теплой толстовке куда привычнее. Изуку некоторое время беспокойно ерзает на футоне. Возбуждение и адреналин, бурлящие в крови, дают о себе знать. Он думает о Кацуки, прокручивает вновь и вновь в голове его слова. Изуку жмурится, чувствуя стыд и злость на самого себя за свои глупые поступки, за то, что не поверил сразу и усомнился в нем. Он не хочет пока ничего предпринимать и решает подождать дня, когда Кацуки выпишут. Кацуки же сказал, что тогда найдет его. Изуку вздыхает и спокойно закрывает глаза. Да, лучше подождать, не делать первый шаг. Тем более пока Кацуки в больнице, к нему будет проблематично прийти. Второй раз фокус с переодеванием не прокатит. Подумав так, Изуку расслабляется на футоне, перевернувшись на спину. И сам не замечает, как погружается в сон.***
Наомаса теряет дар речи, глядя на кровать Всемогущего. Все кажется таким же, как вчера, когда он в последний раз видел его. Но теперь все тело Всемогущего покрыто белой тканью, из-под которой выглядывает почти серая кисть руки, безжизненно свисающая с края кровати. Девушка, дежурившая ночью, когда это произошло, сбивчиво пытается объяснить, что она видела. То и дело всхлипывает: — Я… я… обходила палаты, когда услышала… этот жуткий писк приборов… Я побежала сюда… он… он… — девушка зажимает рот рукой, сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Она совсем молодая, еще студентка медицинского университета, проходит практику в этой больнице. Так что еще ни разу не сталкивалась с подобным. Наомаса все это отлично понимает, но горечь, словно застывшая на кончике языка, заставляет ощутить злость. — Он начал задыхаться… давление падало, пульс… пульс… Я не знала, что и делать… — Но вы же вызвали врачей, верно? — Да, да… Но пока они бежали сюда… он… я взяла себя… в ру… руки и попыталась сделать искусственное дыхание, но… ничего… ничего!.. — А что было потом? Девушка вытирает залитые слезами щеки и сипло отвечает: — Он… пульс… такой жуткий звук, когда сердце останавливается… Его повезли в реанимацию… всю ночь… но… Он умер… — она закрывает лицо руками и, разрыдавшись, замолкает. Ее допрашивает помощник Наомасы. Сам же Наомаса трет покрывшееся испариной лицо, медленно опускается на стул. Он не может поверить в произошедшее. Еще вчера Всемогущий был жив и говорил с ним. А сегодня вокруг него столпились полицейские и врачи. — Причину смерти… установили? — хрипло спрашивает он одного из врачей. Тот оборачивается и отрицательно качает головой. — Еще нет. Сейчас содержимое его капельницы на экспертизе в лаборатории. Потом мы отвезем господина Тошинори на вскрытие, чтобы точно установить причину. Но даже сейчас я могу вам предварительно сказать, что он умер от удушья. Наомаса закрывает лицо руками. Сглатывает вязкую слюну, что комом собирается в горле. А потом резко встает и, сжав кулак, четко произносит: — Слушайте все! Никто, кроме здесь присутствующих, не должен знать об этом. Всем ясно? Какова бы ни была причина смерти, сейчас нужно сохранить этот факт в тайне, понятно? Врачи кивают, медсестры опускают взгляд. Полицейские быстро отдают честь, приложив руку к голове. Потом тело Всемогущего, все еще накрытое белой тканью, увозят. Наомаса провожает врачей взглядом. Губы его мелко дрожат. Он кусает несколько внутреннюю сторону щеки, заставляя взять себя в руки. Благо, до журналистов еще не дошли слухи о произошедшем. Но когда-нибудь точно дойдут, и они примчатся сюда. Но нужно оттянуть время настолько, насколько это возможно. Интуиция подсказывает Наомасе, что Всемогущий умер не своей смертью. Если есть место убийству, этот факт точно должен быть сокрыт. Подобное известие всколыхнет общественность. Создаст много совершенно не нужных проблем, что будет на руку злодеям. Если гражданские узнают, что Символ Мира убит, это разрушит их веру в героев, уничтожит основы общества. «Надо разузнать обо всех, кто приходил вчера в больницу,» — думает он. — «И проверить камеры видео-наблюдения… Да, камеры есть не во всех палатах, а у Всемогущего,» — Наомаса поднимает взгляд и осматривает потолок. Замечает круглый глазок камеры, словно направленный прямо на него. — «Отлично. Есть». Наомаса быстрыми шагами выходит из палаты и направляется в комнату охраны. Перемотав видео до того момента, когда наступила полночь, он видит странную фигуру, что выныривает из женского туалета. Наомаса приглядывается, пытаясь рассмотреть лицо человека. Судя по одежде, это явно девушка, хотя и пострижена под мальчика. Она вертит головой из стороны в сторону. Подходит к каждой двери, ведущей в палату. Что-то высматривает, а потом переходит к другой. Потом останавливается у одной двери. Наомаса ставит видео на паузу и максимально приближает изображение настолько, насколько это возможно. Цокает языком — девушка стоит в пол-оборота, ее лицо практически не видно. К тому же темнота лишь ухудшает качество видео. Наомаса двигает мышкой изображение. Иероглифы имени на палате тоже не прочитать, мутные линии образуют совершенно непонятный рисунок. «Плохо дело…» — думает Наомаса, но щелкает по пробелу, продолжив следить за девушкой. Она, постояв у двери, заходит внутрь. Наомаса сглатывает. Сворачивает это видео и ищет другое, которое было бы записано из палаты. Он находит ее только на видео из одной палаты, по номеру которой он понимает, что девушка уже пришла к Всемогущему. Наомаса перебирает пальцами, нахмурившись. Возвращается к видео, записанному из коридора и находит момент, когда девушка заходит в палату и ставит на паузу. Возможно, это и есть палата Всемогущего. Но, может, и не она. Наомаса сравнивает время, когда она зашла в эту палату на видео из коридора и когда она появилась в палате героя, и понимает, что между этими двумя отрывками проходит около получаса. Что она делала все это время? Стояла в дверном проеме? Или была в другой палате? Решив оставить этот вопрос на потом, Наомаса возвращается к видео из палаты Всемогущего. Сначала девушка стоит у его кровати, почти не двигается. А потом достает что-то из-за пазухи. Подходит к капельнице. Со спины не видно, что она делает. Но сердце Наомасы падает вниз. Потом девушка отступает от кровати и быстро исчезает из палаты. «Куда эти олухи смотрели?» — бросает он взгляд на охранников. — «Как они могли не увидеть постороннего, разгуливающего по коридорам?.. Заходящего в палаты?» — Я могу скопировать все записи с камер видеонаблюдения за прошедшую ночь? — спрашивает он охранника, сдержав вспыхнувший на мгновение гнев из-за их невнимательности. Охранник кивает, и Наомаса достает из внутреннего кармана пиджака небольшую флешку, вставляет ее в порт компьютера. Он намеревается пересмотреть записи еще раз, у себя в кабинете. Однако уже сейчас картина произошедшего рисуется в его сознании. Более точное представление он получит, когда будут готовы результаты экспертизы. Теперь нужно выяснить, как эта девушка попала в больницу. Наомаса направляется в приемное отделение и шерстит списки посетителей за прошедший день. — Были ли вчера какие-нибудь подозрительные посетительницы? — спрашивает Наомаса женщину, сложив удостоверение следователя, которое показал ей. Женщина задумывается, чешет затылок. Потом отвечает: — Да вроде нет. Только… — она начинает перебирать заполненные заявления и вдруг достает одно из них. — Вот эта девушка пришла навестить пациента Бакуго из триста десятой палаты. Но потом сам пациент спускался и спрашивал, где она. Потерялась, может быть. Но больше о ней не спрашивали. Не знаю, чем это все дело закончилось. А что, что-то случилось? Наомаса с удовольствием замечает, что информация о смерти Всемогущего не распространилась по больнице, иначе женщина не задала бы такой вопрос. — Ничего, просто хотел кое-что выяснить. Можно взглянуть? — он кивает на заявление. — Да, конечно. Оно больше не нужно, для отчетности только. Наомаса пробегает взглядом по заполненным строчкам. Тани Хисаде, возраст — семнадцать лет. Место учебы — геройская академия. Кацуки тоже учится в геройской академии. Вполне может быть, что одноклассница или подруга навестила его. Все равно о личной жизни Кацуки ему ничего не известно. Но Наомаса решает позже навести о ней справки, хотя бы уточнить, в каком классе она учится — тот факт, что она не сразу пришла в палату к Кацуки, а куда-то исчезла, настораживает. Да, она вполне могла потеряться. Но все же лучше проверить ее. Как и остальных посетителей. — А как она выглядела, не помните? Женщина поводит плечами. — Девушка как девушка. Помню, я подумала, что она была высокой, а так вполне симпатичная. Мне некогда их запоминать, знаете ли… А, вспомнила. У нее на щеках веснушки, кажется были. «Веснушки?» — мысленно повторяет Наомаса. — «И высокая. Не много, но уже не плохо». — Что ж, благодарю. Мне нужны будут все заявления за прошедший день. Могу ли я их взять? — Если надо… — протягивает женщина и кивает. Наомаса передает полученные заявления своему помощнику, но заявление Тани Хисаде складывает вдвое и оставляет себе. Сначала Наомаса хочет зайти к Кацуки и спросить его об этой девушке. Но передумывает, решает потом сам пробить ее в базе данных. Он идет по коридору, как вдруг его окликает врач. Наомаса оборачивается и с жадностью спрашивает: — Ну, каковы результаты экспертизы? — Кураре. В крови обнаружили большое содержание этого яда. Как и в капельнице. Наомаса чувствует, как по спине пробегает холодок. Он быстро берет себя в руки и сипло переспрашивает: — Яд?.. «Так его все-таки убили?» — Да, - кивает врач. Этот яд блокирует нервные импульсы, парализует дыхательные пути, и человек задыхается. То же самое произошло и с господином Тошинори. — Кто об этом кроме вас знает? — быстро спрашивает Наомаса. — Только лаборанты и те, кто проводил вскрытие. Около десяти человек. — Соберите их всех, пожалуйста. И как можно скорее. Через пятнадцать минут в ординаторской собираются все, кто знает причину смерти Всемогущего. Наомаса встает перед ними и откашливается, прочищая горло. — Послушайте меня сейчас, пожалуйста, внимательно. Информация о том, что Всемогущего отравили, ни в коем случае не должна выйти за пределы больницы. Нет, даже не так. За пределы этой ординаторской. Никто, кроме нас с вами не должен узнать об этом. Никто, слышите? — он обводит присутствующих взглядом. — Если хоть один из вас проболтается об этом, я привлеку его к ответственности. И я не запугиваю вас. Я говорю серьезно. Это очень серьезное происшествие — убийство Символа Мира. Вы должны это понимать. Врачи и медсестры стоят в полном молчании, недоуменно переглядываясь. Наомаса продолжает: — Это не значит, что расследование не будет вестись. Мой отдел займется этим делом, но расследование будет без общественной огласки. Опять же, потому что это крайне серьезное происшествие. Если вы сохраните это в тайне, я распоряжусь, чтобы вам выдали государственные награды после того, как убийца будет найден. — Но, если нам надо молчать о факте убийства, — подает голос один из врачей, — какую причину смерти нам указать в медицинском свидетельстве? Сложный вопрос. Скрыть смерть не получится, общественность рано или поздно узнает, даже если врачи будут молчать. Наомаса понимает, что чуть ли не преступает закон, но все равно спрашивает: — У пациента были ли какие-нибудь проблемы со здоровьем? — Да, конечно, — отзывается лечащий врач Всемогущего. — Крайне серьезная травма легкого… «Почти правда…» — проносится в мыслях. — Я понимаю, что это противозаконно, — произносит Наомаса. — Но прошу вас указать в качестве причины смерти его проблемы с легкими. Если что, я возьму на себя ответственность. Напишите что… после недавней операции давняя травма дала о себе знать, и… — он не договаривает, голос внезапно его подводит и опускается. — Мы вас поняли, господин следователь, — помогает ему лечащий врач. Кланяется, чуть опустив голову. Сердце Наомасы бешено стучит в груди. Он выходит из ординаторской и быстро шагает по коридору, то сжимая, то разжимая пальцы. «Лучшая система защиты, говорите?» — вдруг вспоминает он слова журналистки. — «Какая к черту защита, если человек, не используя причуду, обманом проник сюда? И, так же не используя причуду, убил человека! Но кто бы это мог быть? Девушка… девушка… зачем ей это нужно было? Какой мотив? Ненависть? Но за что ненавидеть героя? Может, она из злодеев? Но кто? Кто?..»***
Наомаса, постучав, заходит в палату Кацуки. Тот уже не спит, валяется на кровати на спине и смотрит что-то в телефоне. Услышав стук в дверь, поворачивает голову. Увидев следователя, он быстро меняется в лице. Если до этого на губах была легкая тень улыбки, то сейчас он сводит брови на переносице, хмурится. «Не рад меня видеть, да?» — хмыкает про себя Наомаса. — Как самочувствие, Бакуго? — спрашивает он, садясь на стул у кровати. Кацуки поднимается. Взъерошивает рукой и без того лохматые волосы после сна и отвечает: — Да нормально, — по тону становится понятно, что Кацуки не настроен на диалог. Наомаса несколько мгновений раздумывает, рассказать ли ему о смерти Всемогущего или нет. Вечно скрывать правду не выйдет, все-таки этот герой известная фигура. Даже если врачи будут честно молчать и ни словом не обмолвятся об этом, долгое отсутствие Всемогущего привлечет внимание. Так что в конечном итоге когда-нибудь придется раскрыть все карты. Однако Наомаса решает все же ничего не говорить Кацуки. Вместо этого спрашивает его: — К тебе вчера кто-нибудь приходил? Из знакомых или родственников? И впивается взглядом в его лицо. Наомаса уверен, что даже искусный актер не сможет скрыть ложь, особенно когда спрашивают об этом в лоб. Кацуки не должен быть исключением, так что если он что-то и знает о Тани Хисаде, то точно выдаст это. Хотя бы мимикой. Кацуки облизывает губы и хмурится еще больше. Почти черные тени пролегают под его глазами. Только сейчас Наомаса замечает это полукруги, следствие недосыпа. «Не спал ночью?» — мелькает в голове. Он напрягается, но делать поспешные выводы не стоит. У Наомасы довольно неопределенное отношение к Кацуки. Характер этого порой грубого школьника ему не нравится. Да, Кацуки помогал героям с поимкой Мидории Изуку, хотя это и не увенчалось успехом. Но объективно его вины в этом нет, не появись тогда Все За Одного, Мидория сидел бы уже за решеткой. Но все равно Наомасу напрягает тот факт, что Изуку и Кацуки были когда-то знакомы. Да и подозрительно много преступлений совершается вокруг Кацуки. Возможно, он не так невинен, как может показаться на первый взгляд. Но утверждать, что Кацуки в сговоре со злодеями, нельзя. Какая ему от этого будет польза? Но все же с ним надо быть начеку. — Вообще никто не приходил, — наконец подает голос Кацуки. — Но мне сказали, что кто-то должен прийти… Но никто не пришел. Что же, Кацуки явно не врет, его версия совпадает с тем, что Наомаса сегодня узнал в больнице. И по поведению видно, что парень не врет. Быть может, недоговаривает. Поэтому Наомаса продолжает прощупывать почву: — Это Тани Хисаде, верно? — Кацуки плотно сжимает губы. — Ты с ней знаком? Кацуки мотает головой: — Впервые слышу это имя. А почему вы спрашиваете? — сверкает он чуть сощуренными алыми глазами. — Я как следователь, должен проверять всех, кто посещает героев, находящихся здесь в больнице, — быстро находит ответ Наомаса. — Сам понимаешь, тут Всемогущий, а его безопасность превыше всего. У Наомасы зубы сводит от собственных слов. Теперь нет смысла обеспечивать кому бы то ни было безопасность. Охрана прошляпила убийцу. И Наомаса чувствует, что часть вины лежит и на нем самом. Хотя что бы он мог сделать? Как мог предугадать подобное? Чуть сжав руку в кулак Наомаса смотрит на Кацуки. Тот вновь говорит правду, и это несколько успокаивает. Кацуки вряд ли причастен к случившемуся. — И что, вы выяснили что-то про эту девку? — с долей презрения в голосе спрашивает Кацуки. — Еще нет, — признается Наомаса. — Поэтому я и пришел спросить тебя о ней. — Ну, я ничего не знаю, — передергивает плечами Кацуки. Становится очевидно, что разговор ему начинает надоедать. — И на том спасибо, Бакуго, — произносит Наомаса. Вдруг он опускает взгляд вниз, и дрожь пробегает по всему телу. Под кроватью виднеется кончик темной ткани, ярко выделяющийся на фоне белого постельного белья. Наомаса наклоняется и хватает ткань, тянет на себя. Она за что-то зацепилась, он дергает ее посильнее. И в его руке оказывается ткань, на которой яркими пятнами расцветают цветы. В горле словно ком встает, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Наомаса нутром чувствует что-то неладное. — Бакуго, это твое? — спрашивает Наомаса, показав Кацуки находку. — Не-а, — отвечает тот, но с любопытством и недоумением рассматривает ткань. — Что это за дрянь такая? «Так-так…» — бормочет про себя Наомаса. — «А это уже интересно. Ткань неизвестного происхождения в палате Бакуго. Тани Хисаде была в юбке судя по записям с камер наблюдения. Она заходила в палаты. Могла ли она…» — Тебя точно никто не навещал вчера? — повторяет вопрос Наомаса, практически вгрызаясь взглядом в Кацуки, словно пытаясь добраться до самой глубины души парня, увидеть все его потаенные чувства. — Точно, — кивает Кацуки, не сводя взгляда с куска ткани. Зрачки заметно сужаются, отразившийся на поверхности радужки блик нервно подрагивает. — Что ж, спасибо за ответы, Бакуго, — Наомаса комкает в руке ткань, сжав кулак. Встает со стула. — Поскорее поправляйся. Тебе когда снимают гипс? — спрашивает он, создавая видимость участия. — Сегодня, вроде… — проговаривает Кацуки. Но тут же переводит тему: — Так что это за хрень такая? — кивает он на руку Наомасы. — Понятия не имею, — натянуто улыбается Наомаса. — Мусор, скорее всего. Пойду выброшу. Надеюсь, еще увидимся, Бакуго. — Угу, — мычит Кацуки, но не сводит с него пристального взгляда. Сглотнув, Наомаса выходит из палаты. Выбрасывать ткань он не собирался и сказал это, чтобы не вызвать подозрений и лишних вопросов у Кацуки. Он быстрыми шагами идет по коридору, спускает вниз по лестнице. Перед ним раздвигаются створки автоматической двери, и Наомаса выходит из больницы. Перед входом припаркована его служебная машина. Он специально приехал не на полицейской, чтобы не привлекать ненужное внимание. Он садится на заднее сиденье. На водительском сидении видит своего помощника, который тотчас же, стоит дверце закрыться, оборачивается. — Что-то выяснил, следователь Наомаса? — Да, есть кое-какие цепки, — отвечает Наомаса. — У тебя что? Проверил территорию вокруг больницы? — Так точно, — кивает помощник. Протягивает ему полиэтиленовый пакет, в котором лежит склянка их темного стекла. На руках у него перчатки. — Нашел под окнами. Наомаса присматривается к склянке, вертит ее, не доставая из пакета. В таких склянках обычно хранится яд. Если остались отпечатки пальцев, расследование пойдет быстрее. — Что-нибудь еще было? — Я нашел эту улику как раз под открытым окном. Его так никто и не закрыл. — Собрал отпечатки пальцев с оконной ручки? — живо спрашивает Наомаса. — Я вытащил оконную ручку, — отвечает помощник. Из чемодана, в котором он хранит улики, пока их не привезут в следственный отдел, он достает оконную ручку из белого пластика в таком же прозрачном пакете. — Хорошая работа, — Наомаса остается удовлетворен. — Поехали в отдел. Здесь нам пока нечего делать. Машина трогается с места. Наомаса откидывает голову на мягкую кожаную подушку под шеей и прикрывает глаза. Он так и не узнал, что, пока он шел по коридорам больницы, спускался по лестнице, за ним следила пара внимательных алых глаз.***
Изуку держит в одной руке полиэтиленовый пакет, в котором лежат сладости. Их любила мама, когда была жива. А в другой руке — букет живых цветов. Незабудки — голубоватые, темно-синие — еле заметно подрагивают при каждом его шаге. Эри идет следом, схватившись за край его толстовки и не выпуская ткань из рук. Она с любопытством, но одновременно и с затаенным страхом смотрит по сторонам, на небольшие надгробные плиты, виднеющиеся из-под земли везде, куда ни глянь. Изуку охватывает непривычное чувство легкости, стоит ему перейти за ограду кладбища. Три года назад он испытывал если не боль, то горечь. Сейчас он будто парит над землей, хотя под его ногой громко хрустит рассыпавшийся сухоцвет. Изуку даже не чувствует холода от промозглого ветра. Сердце пылает в груди, изнутри согревая его. Однако Эри не разделяет его эмоций. — Изуку-сан, ваша мама… — Да, она тут похоронена, — отвечает Изуку, не оборачиваясь. Он пристально всматривается в надгробия, чтобы не пропустить то самое, которое он ищет. Когда Изуку утром сказал Эри, что хочет познакомить ее со своей мамой, она сначала обрадовалась. Но потом, словно вспомнив, она осторожно проговорила шепотом: — Но вы же говорили, что она… она… — Да, — ответил Изуку, догадавшись, что она хотела сказать. — Поэтому мы поедем сегодня на кладбище, где она и похоронена. Эри останавливается, но не выпускает из рук ткань толстовки, заставив и самого Изуку остановиться. Он оборачивается и вздыхает: — Что такое? Эри не отвечает, опускает взгляд и мнется на одном месте. Изуку перекладывает пакет в одну руку с букетом и касается ее макушки, пригладив растрепавшиеся волосы. Он утром попытался заплести ей косичку — прямо как ей заплетал Всемогущий, когда она жила у него. У Изуку получилось так себе, но он почувствовал гордость — его тоже можно назвать хорошим родителем, пусть и приемным. Хотя ему самому, по-хорошему, нужен родитель. — Не бойся, тут нет никаких призраков, — Эри поднимает на него взгляд, в котором отражается надежда и вера в его слова. — Тем более мы пришли днем, а днем вообще не бывает призраков. — Угу, — кивает девочка, заметно успокоившись. Они проходят чуть дальше по узкой тропинке, проложенной между рядами надгробий. Изуку останавливается напротив одного из них, прочитав вырезанное в камне имя. «Мидория Инко». Эри хватает Изуку за руку и чуть сжимает ее. — Мам, познакомься это Эри, — произносит приглушенно Изуку. Его голос против воли понижается. — Эри, это моя мама. Поздоровайся с ней. — Здравствуйте… — Эри, замявшись, бросает на Изуку вопросительный взгляд. Она еще не все иероглифы выучила, так что с трудом может прочитать написанное на плите имя. Изуку тихо подсказывает, будто не хочет, чтобы мама это услышала. — З-здравствуйте, Инко-сан, — продолжает Эри. Потом она замолкает и шепотом обращается к Изуку: — Она моя бабушка, получается? Изуку удивленно хлопает глазами, не сразу найдя, что ответить на подобное заявление. — Н-ну, она… Да, называй ее бабушка, — наконец говорит он. Потом чуть громче добавляет, обращаясь к маме и глядя на надгробие: — Ты же не против, если Эри будет называть тебя бабушкой, да? Изуку уверен, что не против, хотя в ответ слышит лишь тишину. Если бы мама была жива, то точно с теплом относилась бы к Эри. Легкая, но светлая грусть охватывает его затрепетавшее в груди сердце. Изуку подходит ближе и опускается на корточки перед надгробием. — Смотри, я принес твои любимые цветы. В тот раз я совсем забыл про это, надеюсь, ты не обиделась… А еще твои любимые сладости, — Изуку достает из пакета завернутые в полиэтиленовую упаковку выпечку, печенья и разнообразные конфеты. Эри садится рядом на корточки, но, не зная, что ей нужно делать, молча смотрит то на Изуку, то на разложенные сладости, то на лежащий у надгробия букет. На лице Изуку появляется слабая улыбка. Он поднимает взгляд и смотрит на вырезанное в камне имя. — У меня все хорошо, — врет он, хотя на периферии сознания понимает, что его жизнь далека от общепринятого «хорошая». — Только… Чизоме-сана опять посадили. Помнишь, мы приходили с ним сюда три года назад? Но я не успел познакомить тебя с Эбису, — одними губами произносит он. — Но зато смог отомстить за него. Он прикусывает нижнюю губу. Мама не была бы рада, узнай, что он убийца. Поэтому решает больше ничего не говорить на эту тему. Тем более не упоминает об убийстве Всемогущего, хотя именно этот факт и заполняет его тело небывалой легкостью и радостью. Изуку замолкает. Он вспоминает Ихиро, чья кровь тоже обагряет его руки, Все За Одного. Хочет расспросить ее о них двоих, но в глубине души понимает, что мама все равно не ответит. Да и вряд ли будет рада тому, что сын убил ее дочь. Изуку отводит взгляд, почувствовав раздражение. Ему не нравится тот факт, что его мама — не только его. Усилием воли он заставляет себя улыбнуться и тихо произнести: — Обещаю, я буду чаще приходить, чтобы тебе не было одиноко. И еще я обязательно помирюсь с Каччаном. Ах да, я же и об этом тебе не рассказывал. Что он теперь для меня… Ну, как бы сказать… — запинается он. Потом все-таки находит, что сказать: — Он очень дорог для меня. Не просто как друг. Изуку прижимает руку к груди и улыбается. — Надеюсь, ты не против Каччана. Ты его давно знаешь, и, хоть у него характер бывает порой ужасный, он очень хороший человек. Правда-правда. А вот я… — он сглатывает, вспомнив, как набросился на Кацуки, угрожал ему пистолетом. Изуку смотрит на надгробие, и вдруг его пробирает дрожь. Он не приходил сюда три года, но такое чувство, будто кто-то был здесь совсем недавно. Могила аккуратно убрана, на камне ни соринки. Внутри все холодеет. Изуку убеждает себя, что работники кладбища иногда прибираются на могилах, но с трудом может в это поверить. Он и сам не замечает, как слова срываются с пересохших губ: — Мам, тебя же кто-то еще, кроме меня, навещает, да?.. Изуку вздрагивает, услышав за спиной тихие шаги, хруст сухоцветов, рассыпавшихся под мягкой поступью. Он не оборачивается, лишь выпрямляет спину, оставаясь сидеть на корточках. Холодок пробегает по спине. Эри поворачивает голову и невольно съеживается, двигается ближе к Изуку. Шаги приближаются. Изуку краем глаза видит, как человек подходит к могиле и останавливается справа от него. С тихим шорохом опускает перед надгробием букет фиалок, свежих, лилово-синих с красивыми разводами природных узоров на лепестках. Изуку почти не дышит, в горле словно застревает ком. — Любовь, верность и преданность — вот что значат фиалки, — слышит он как в тумане знакомый голос. — Это ее любимые цветы. Не ожидал, что ты запомнишь это…