Музыка нас связала

— Государство – наш покой, музыкантов всех долой, их спровадим на убой. Повтори. Чонин посмотрел вверх на статную фигуру осанистой властной женщины, смотрящей на него вниз с лёгким, но жёстким прищуром. Недовольно поморщившись, женщина степенно поправила свой пиджак, накинутый поверх деловой блузки, и села на корточки, держа зрительный контакт со своим четырёхлетним сыном. — Государство – наш покой, музыкантов всех долой, их спровадим на убой. Повторяй, — строже повторила известный всем лозунг она, беря маленькие ладошки сына в свои руки. — Государство – наш покой. Давай же, малыш, не заставляй маму ругаться. Чонин, нервно сглотнув, обратил свой чистый взгляд за окно: там пестрели многочисленные плакаты с теми же словами, что ему сейчас втолковывала его мать — сенатор парламента Музыкального Искоренительства; эти строки окружали Чонина всю его короткую жизнь, прочно засев в подкорке головного мозга, но миссис Ян продолжала каждый день настойчиво повторять их снова и снова, требуя того же самого и от маленького Нини. Неудивительно, ведь она их автор. — Государство – наш покой, музыкантов всех долой, их спровадим на убой, — вздохнув, монотонно повторил Чонин, и его мать, успокоившись, ласково ему улыбнулась и слегка потрепала по витым волосам. — Умничка, сынок, — проворковала она, выпрямляясь и поворачиваясь к большому зеркалу, висящему на стене в прихожей, отслеживая малейшие недостатки в своём костюме: сенатору подобает всегда выглядеть опрятно и быть примером для общества, которым он управляет. Женщина довольно прищурилась и вернула внимание своему сыну, продолжающему буравить детским, незапятнанным взглядом плакаты за окном. — Нравятся картинки? Это твоя мама приказала их повесить ровно по двадцать пять штук на каждой улице. Чонин предпочёл не отвечать — сейчас, как и всегда, мать отведёт его в детский сад при министерстве Истины и уйдёт куда-то в высокое здание, которое и было тем самым министерством; то, чем занималась его мама на работе, для Чонина было загадкой — но миссис Ян гордо говорила, что она избавляет мир от злых людей, и для маленького Нини этого было достаточно. Рука женщины взяла его за тонкое запястье, и они вышли на улицу, такую же тихую, как и всегда: мама рассказывала, что когда-то на улицах было шумно, отовсюду доносились звонкие трели птиц, откуда-то лилась музыка, а сейчас это всё пропало. — Пропало к счастью, естественно, — уверенно добавляла сенатор, поправляя воротник строгого пальто. — Вся эта... музыка, пение – это лишнее своеволие. Дай людям творческую свободу – и они начнут творить что ни попадя, всякую гадость, в общем, а то и дойдут до инакомыслия, а дальше до мятежа. Не зря же эту вещь наши предки называли творчеством – это от слова "тварь", конечно. Словом, беспутство. Хорошо, что мы с тобой мыслим правильно и держимся подальше от этого непотребства, верно, Нини? Вот и сейчас, идя рядом с матерью по молчаливой улице, Чонин вполуха слушал одухотворённую речь женщины о том, что на этой неделе у них в министерстве самый настоящий праздник — им наконец-то удалось отследить и поймать целую группировку уличных музыкантов, водящих за нос правительство около полугода. — Полагаю, половина из них уже в камере смертников, — ворковала сенатор, ведя за собой едва поспевающего Чонина. — Морочили нам голову столько времени, и наконец-то поплатились за это. И ведь так много невинных людей пострадали из-за их поганой музыки! Из одного из темнеющих проулков, всегда глухо молчащих, вдруг донёсся странный приглушённый звук, и женщина резко замерла, развернувшись в сторону незнакомого треска; маленький Чонин, не успев затормозить, врезался в спину миссис Ян и случайно наступил на подол длинной материнской юбки. Сенатор испуганно выдохнула, настороженно вглядываясь в утреннюю темноту, и из переулка вдруг вынырнул молодой парень, слабо пританцовывающий в тишине; в его ушах были странные маленькие штучки, соединённые одним общим шнуром — маленький Чонин вспомнил, как однажды его мама показывала ему этот предмет на работе, при этом наставительно приговаривая: — Сынок, это называется "наушники", через них слушают музыку так, чтобы не попасться полиции. Если ты увидишь кого-то с наушниками, сразу сообщай мне. Это опасный преступник, ведь он музыкант. При виде опасного мужчины Чонин окаменел, в ужасе глядя огромными оленьими глазами на преступника; что, если он заметит их и бросится на них с мамой, растерзав на одинокой улице? — Мамочка, преступник! Мамочка! — испуганно взвизгнул Нини, потянув женщину за руку назад, но сенатор не сдвинулась с места, в ярости глядя на застывшего мужчину, моментально выдернувшего наушники из ушей. Недолго думая, он дёрнулся и, быстрым движением сунув наушники в карман, сорвался с места и побежал обратно в тёмный проулок. — Стой! — выдернув свою руку из маленькой ладошки своего сына, гневно закричала миссис Ян, припустив следом за музыкантом; на ходу она вытянула телефон, быстро набирая чей-то номер. — Код восемь, повторяю, код восемь, район Чонно! Никогда в жизни четырёхлетнему Чонину не было настолько страшно; оставшись в одиночестве, он ошеломлённо наблюдал за тем, как его мать гонится за самым страшным преступником, который только может быть, дёргает его за кофту, и та рвётся по швам, пока мужчина пытается отцепить от себя позеленевшую от ярости женщину. Затем воспоминания маленького Нини мутнели, будто растворённые в тумане: он смутно видел, как из-за угла выбежал полностью вооружённый наряд полиции, перехватывающий преступника в свои руки. Одним ударом музыкант был сметён с ног — в крошечном, ещё не сформировавшемся сознании Чонина пронеслась мысль о том, что слишком легко был сражён настолько опасный преступник, — и его мать издала радостный клич, вынимая из кармана задыхающегося бледного мужчины те самые наушники. — Диссидент! — с грозным криком дёрнулась сенатор, наотмашь ударяя музыканта по лицу. — Давай же, послушай ещё эту свою музыку! — и грубым резким движением женщина всунула наушники в уши дрожащего мужчины, остервенело пытающегося вырваться из рук доблестной полиции. — Вы никогда не искорените музыку! — срывающимся голосом закричал музыкант, дёргаясь в хватке полицейских и глядя прямо в горящие глаза сенатора. — Она всегда была и будет! — Ересь! — свирепо взвизгнула мать Чонина так, что мальчик, стоящий на другой стороне улицы и боящийся подойти ближе, вздрогнул и заплакал, сквозь слёзы глядя на пылающую от злости женщину, вдруг ставшую чужой. — Ты поплатишься за это! Говорить подобное сенатору парламента Музыкального Искоренительства в лицо! — и миссис Ян, выхватив из рук одного из полицейских небольшой перочинный ножик, занесла руку над головой музыканта и резко обрушила её вниз, отсекая ему ухо. Чонин обомлел, в животном страхе остекленевшими глазами наблюдая за тем, как ошмёток мяса с глухим звуком шлёпнулся вниз, и кровь алыми ручейками хлынула на асфальт, окропляя лежащие подле наушники. Резкий адский крик разрушил тишину — музыкант согнулся в приступе агонии, и Чонин, не в силах больше держаться, закричал следом за ним. Как же так вышло, что самый отъявленный маньяк, враг всего живого, пал так быстро и болезненно, даже не сопротивляясь? Для маленького мальчика это было слишком. Секунда — и Чонин рухнул тряпичной куклой на тротуар, провалившись в темноту. Это и стало самым ярким воспоминанием его детства. А лозунг "Государство – наш покой, музыкантов всех долой, их спровадим на убой" с каждым годом лишь сильнее въедался в подкорку, циркулируя и повторяясь изо дня в день.

***

В их мире музыка уже целых три столетия была под строгим запретом; и Чонин, следуя указаниям своей матери, поступил в университет на юридический факультет, намереваясь в будущем стать Председателем Верховного суда по музыкальным вопросам. Но, проучившись уже год, Чонин до сих пор не понимал, почему именно музыка запрещена. Но раз она под запретом — значит, под запретом. Нечего навлекать на себя гнев правительства — так звучали вечные заученные слова в голове юного парня, которые с самого детства нашёптывала ему мать. Да и к чему ему музыка, если он никогда её не слышал? Рассказы о её красоте — это всего лишь глупости, наивные сказки прожжённых стариков на гнилых лавочках возле дома, которых за такие незаконные байки не казнили только из жалости. Моцарт, Бетховен, Шуберт, Бах и другие — все эти имена часто маячили на страницах исторических учебников, помеченные красным флажком — вот они, враги, познакомившие человечество с музыкой. Чонин никогда не понимал редких музыкантов, — ему страшно даже думать об этом запретном слове, — которые так отчаянно пытались возродить давно почившее искусство и сыграть на струнах не только музыкальных инструментов, но и на нервах власти. Всё это ерунда — что эти безумцы вообще нашли в странных корявых знаках, начерченных на нотном листе? В итоге каждый из них платил за это жизнью, и Чонин, читая очередной заголовок статьи о том, что трибуналом был приговорён к смертной казни и повешен какой-то там музыкант, лишь равнодушно пожимал плечами и бормотал себе под нос: — Сам виноват. Не с проста же... кхм, музыку запретили, — в горле начинало першить только лишь от ужасающего слова "музыка", и Чонин стремительно замолкал, комкая газету и выбрасывая в уличную урну по пути в университет. Нет, музыка — это самое настоящее зло. Он знал это с детства.

***

Не так давно Чонин переехал от родителей в собственную квартиру в хорошем спальном районе, но уже успел хорошо устроиться и пообвыкнуть к совсем глухому безмолвию — дома хотя бы часто звучал смех близких, обрывая гробовую тишину, а теперь, когда он жил один, заливистый смех заменяли только гулкие шаги соседей, слабо слышащиеся сквозь стены, а иногда и приглушённый детский плач. К счастью, никто из соседей, кажется, не был нарушителем и не извращался прослушиванием музыки — так казалось Чонину, пока в квартиру этажом ниже не въехал какой-то молодой, улыбчивый парень, представившийся Бан Чаном. Чонин неторопливо спускался вниз по лестнице, чтобы сходить в ближайший круглосуточный магазин, когда из-за спины раздался незнакомый приветливый голос: — Привет, ты же мой сосед сверху? — Ян удивлённо обернулся, столкнувшись с выразительным, лучистым взглядом какого-то кудрявого брюнета. Тот опирался о перила, с весёлым любопытством рассматривая Чонина. — Да, кажется, — ответил Чонин, теперь полностью поворачиваясь к улыбающемуся незнакомцу. — Ты же недавно переехал? — Да, пару дней назад, — утвердительно кивнул новый сосед, начав улыбаться ещё шире; Чонин, обычно сторонящийся незнакомцев, вдруг к собственному удивлению обнаружил, как в груди начало разливаться странное тепло: сосед каким-то образом умудрился расположить его к себе с первой встречи одной своей лучезарной улыбкой. — Я Чан, полное имя Бан Кристофер Чан, можешь звать меня "Крис", если тебе так удобнее, — доброжелательно представился Чан. — Мне двадцать шесть, и я уже работаю в судебной канцелярии. — В судебной канцелярии? — удивлённо вскинул брови Чонин, а затем осёкся, вежливо улыбнувшись. — Ой, извини, я Ян Чонин, мне двадцать два, я учусь на юридическом. Ты мой хённим, получается! Я пойду в Верховный Суд, когда получу диплом. В глазах Чана промелькнула смутная, непонятная тень, но Чонин, обрадованный тем, что у него уже есть знакомый в суде, не обратил на это никакого внимания. Чан беззвучно сглотнул и вновь расплылся в дружелюбной улыбке. — Можешь обращаться ко мне просто как к хёну, — сразу же добродушно заметил Чан, вцепившись пальцами в деревянные перила. — Не люблю лишнюю формальщину, нам бы побольше свободы в нашем обществе. Старшее поколение говорит, что я слишком фамильярный, но я не обижаюсь, — Чан бросил быстрый взгляд на дверь, ведущую в его квартиру, и вновь посмотрел на Чонина, стоящего на одной из ступенек уровнем ниже. — Заходи ко мне на чай, я как раз купил ореховый пирог в пекарне неподалёку. — Почему бы и нет, я с радостью, — тактично согласился Чонин, улыбаясь в ответ. — Ты не против встретиться вечером? У меня скоро занятия, я хотел пообедать в магазине, и потом пойти на лекции. — А, да, конечно, — сразу же закивал головой Чан, поднимая руки в извиняющемся жесте. — Как насчёт восьми часов вечера? — Забились, жди гостей! — радостно воскликнул Чонин и, махнув рукой на прощание, поспешил вниз по лестнице, перескакивая через одну, а то и через три ступеньки: он уже задерживался, и ему нужно было поспешить. В вузе, как и всегда, было довольно шумно: все толкались, торопясь по разным аудиториям, и Чонин затерялся в толпе, ища глазами своего одногруппника и по совместительству хорошего друга. Среди снующих по коридорам студентов замаячил высокий силуэт, и Чонин, разглядев знакомый профиль, поднял одну руку вверх и заорал, пытаясь перекричать гомон беснующихся парней и девушек: — Сынмин! Эй, Ким Сынмин! Сынмин обернулся, недоверчиво щурясь, а затем, заметив Чонина, хмыкнул и начал ломиться сквозь толпу, с трудом добираясь до друга, стоящего прямо посередине людского водоворота. — Ян Чонин, — не здороваясь, схватил Чонина за плечо Сынмин, затаскивая его в угол, где людей было значительно меньше, из-за чего и дышалось свободнее. — Опаздываешь. Не боишься, что мамочка узнает? — Фу, хён, помолчи, — поморщился Чонин, беззлобно фыркнув, — Если бы мама знала обо всех моих пропусках, мне бы давно перекрыли кислород. — Это точно, — хмыкнул Сынмин, отряхивая кофту младшего от какой-то пыли, осевшей на того в толпе. — А чего ты опоздал? Ты же мне писал что, вроде, ещё час назад из квартиры вышел. — Встретил своего нового соседа, — поделился Чонин, глядя поверх головы Сынмина на профессоров, входящих в массивные двери их университета: суровых, преклонного возраста мужчин и женщин, с вечно недовольным, снобистским видом. — Он, оказывается, молодой и уже работает в судебной канцелярии, в общем, я не опоздал, а задержался. — Серьёзно? Повезло, — задумчиво протянул Сынмин, провожая взглядом преподавателя по музыкальной юстиции, о чём-то сумбурно кричащего по телефону. — Опять профессор Джун чем-то недоволен, аж бесит. Держу пари, сегодня он на нас оторвётся. Здорово, что он знакомый твоей мамы, так что хотя бы на экзамене поблажки обеспечены, — весело хмыкнув, пробормотал Ким, и вновь посмотрел на Чонина, провожающего взглядом разъярённого профессора Джуна. — Так что за сосед? — Бан Чан, слышал о таком? — ответил Чонин, почёсывая одной рукой затылок. — Он же наверняка наш институт заканчивал. — Бан Чан? — повторил Сынмин, будто смакуя имя на вкус. Он сощурился, закусив губу и явно напряжённо думая. — Не уверен. Это случайно не тот студент, про которого пару лет назад слухи по всему вузу ходили? — взяв Чонина под локоть, Ким потащил друга в один из кабинетов, куда уже хлынул поток из их одногруппников. — Что за слухи? — растерянно переспросил Ян, спотыкаясь на ходу; Сынмин, лавируя между студентами, протащил его за одну из парт и плюхнулся рядом, заговорщически придвинувшись вплотную к другу. — Говорят, что один из старшекурсников тайно слушал музыку, — шепнул Ким на ухо Чонину, и глаза последнего шокировано распахнулись. — Может, даже пытался исполнять. Чёрт его знает. В общем, непонятно, как его не поймали, но слухов было много, и, если я не ошибаюсь, речь про твоего соседа. Он же Крис, да? — Да, — ошеломлённо кивнул Чонин, испуганно вытаращившись на Сынмина. Он судорожно сглотнул и отрицательно мотнул головой, неопределённо махнув рукой. — Да нет, это бред какой-то. Он выглядел прилично, и я никогда не слышал, чтобы из его квартиры доносились подозрительные звуки. — Как знать. Думаешь, он выйдет и скажет: "Привет, Я Чан, а ещё я диссидент и слушаю музыку"? — хмыкнул Сынмин, скептично закатив глаза. — Но я тоже в это не верю. Если бы он слушал музыку, его давно бы казнили. Но ты всё равно держи уши в остро, понял? — Да понял я, — недовольно цокнул языком Чонин, пихнул охнувшего друга в бок острым локтем. — Если что, я тебе первому расскажу. Чонин перевёл смеющийся взгляд прямо перед собой и столкнулся с рассерженным взглядом профессора Джуна, испуганно заледенев. Сынмин, тоже заметив кипящую злость в глазах преподавателя, умолк и опустил голову вниз, вперившись глазами в учебник по судебному праву. Не хватало ещё, чтобы профессор сообщил миссис Ян о том, что её сын бездельничает на занятиях.

***

В восемь часов вечера этого же дня Чонин стоял перед дверями Чана с небольшой коробкой бельгийского шоколада — было бы некрасиво прийти к старшему в гости с пустыми руками. Он немного переживал, вздрагивая от любых звуков, доносящихся из чужой квартиры: хотя Чан произвёл на него хорошее впечатление, вдруг слухи были правдой? Не могли же они появиться просто так, без причины. На очередной стук дверь распахнулась, и Чан появился на пороге, с той же дружелюбной улыбкой встречая своего гостя. — Привет, — радушно поздоровался Крис, отступая чуть в сторону и освобождая дорогу младшему. Заметив в руках Чонина коробку шоколада, Чан смущённо покраснел и отрицательно замотал руками. — Ой, зачем же ты потратился? Не стоило!.. — Стоило, — улыбнулся Чонин, заходя в прихожую: та была небольшой, но чистой и уютной, соответствуя своему явно миролюбивому владельцу. — Я же не мог прийти просто так. — Ла-адно, — огорчённо протянул Чан, забирая у младшего коробку. — Тогда половину съешь сам. — Без проблем, — хмыкнул Чонин, разуваясь и украдкой оглядываясь по сторонам: недорогой ремонт, выполненный в светлых тонах, был полной противоположностью его собственного дома, где всегда царила какая-то тёмная, душащая атмосфера — дизайн выбирала его мама, следуя только своим вкусам. — Любишь чай из сосновых листьев? Я обычно такой не пью, но взял попробовать, — спросил Чан, разворачиваясь и направляясь в другую комнату, вероятно, кухню. — Я всё пью, — неприхотливо ответил Чонин, пожав плечами и следуя за хозяином квартиры на кухню. — Тогда не обессудь, если тебе не понравится, — весело отозвался Чан, ставя электрический чайник на подставку. — А почему ты пошёл именно в юридический, если не секрет? — вдруг спросил старший, повернувшись лицом к Чонину, который уже успел удобно устроиться на стуле у кухонного стола. — У меня не было выбора, — равнодушно пожал плечами Ян, не поведя и бровью. — Пошёл туда, потому что надо. — Как это?.. — растерялся Чан, недоуменно заморгав. — Моя мама – сенатор парламента Музыкального Искоренительства, — буднично объяснил Чонин, вздохнув; для него это давно стало привычным. — Иду по её стопам. Лицо Чана странно вытянулось, и он сдавленно подавился, закашлявшись в кулак. Чонин удивлённо вскинул одну бровь: какая-то слишком яркая реакция у его соседа на то, что он сын сенатора. — О, вот как? — прочистив горло, прохрипел Крис, отворачиваясь к закипевшему чайнику и снимая тот с электрической подставки. — Так это было не твоё желание? — Частично. А куда ещё мне было идти, если не туда? — пожал плечами Чонин. — А ты почему пошёл в судебную канцелярию? — Меня интересует эта тема, — просто ответил Чан, заваривая лиственный чай и ставя перед Чонином одну из больших кружек, наполненную пустой горячей водой. — Вот и всё. У тебя есть хобби? — резко сменил тему Бан, заинтересованно наклонив голову вбок. Чонин замер, напряжённо думая и пытаясь подобрать слова, чтобы ответить на этот вопрос; всё его детство его душа не лежала ни к одному из занятий, которые ему предлагала его мать. Его собственное тело будто отвергало любое развлечение, желая чего-то другого: а вот чего именно — Чонин до сих пор так и не нащупал. — Не знаю... Я много всего пробовал, но будто что-то не то, — задумчиво ответил Чонин, смутившись. Глаза Чана странно заискрились, и он ободряюще улыбнулся, дружелюбно похлопав Яна по спине. — Ничего страшного, ты ещё найдёшь то, что тебе нравится, — успокаивающе утешил младшего Крис, садясь напротив. — Может, ты просто не в ту сторону копаешь. — А куда мне ещё копать? Я почти во всех секциях был, — досадливо фыркнул Чонин, покачав головой. — Это всё не моё, вот и всё. Чан лишь скептично изогнул бровь и ласково улыбнулся, но ничего не ответил, думая о чём-то своём. Его взгляд упал на окно, за которым уже стемнело: Сеул мерцал и переливался яркими ночными огнями, горящими на улицах. Он задумчиво наклонил голову, а затем, улыбнувшись, перевёл взгляд на пьющего уже заваренный чай Чонина. — Хочешь прогуляться? Я обнаружил небольшой пруд в парке неподалёку, — вдруг предложил он, и Чонин удивлённо посмотрел на него, часто хлопая пушистыми ресницами. — Давай, — согласился Чонин; почему бы и нет — всё равно он никогда бы не вышел в одиночку, не видя в этом ничего интересного, а с приятной компанией парень вовсе не прочь прогуляться по тихим ночным улочкам. — Только недолго, мне завтра к первой паре. — А мне с самого утра в суде повестки рассылать надо, так что давай, вставай быстрее, — в голосе Чана сквозило не нетерпение, а живое веселье, и Ян неожиданно даже для самого себя резко подорвался с места, послушно встав перед улыбающимся Крисом, достающим из кухонного гарнитура какую-то упаковку — Чонин не сумел прочитать название, выведенное на пластике. Чан жизнерадостно махнул рукой, заметив внезапно возникшее рвение младшего, и положив одну тёплую ладонь на острое плечо Чонина, повёл его в прихожую, воодушевлённо болтая: — Обычно все стараются сидеть по домам после учёбы или работы, но мне кажется, что это всё зря, — упоённо вещал старший, надевая старые кроссовки, и Чонин удивлённо взглянул на него исподлобья, заметив, как в уголках глаз старшего появились весёлые лучики морщинок, пока тот продолжал одухотворённо говорить. — Многие игнорируют то, что можно встретить на улице, и я... — Стой, хён, — недоуменно оборвал Криса Чонин, растерянно выпрямившись. — Это же мера предосторожности, разумно, что все сидят по домам. Что, если встретишь какого-то сумасшедшего уличного музыканта? Если не успеешь закрыть руками уши, то тебя казнят вместе с ним! Чан на мгновение перестал улыбаться, неприязненно передёрнувшись, но затем вздрогнул, будто проснувшись, и беспечно махнул руками. — Если боишься музыки, то можно не рождаться вовсе, — возразил он, и Чонин ошарашенно застыл, в немом шоке глядя на старшего, который только что сказал самую чудовищную и немыслимую вещь, которую мог сказать работник суда. — Она же везде. В смехе, в ветре, в шагах. Правительству стоило бы казнить всю природу, раз уж на то пошло. — Хён, ты с ума сошёл? — шёпотом прошипел Чонин, пугливо оглянувшись на дверь: что, если кто-нибудь слышал такой антиправительственный спич? Парень обернулся обратно, в ужасе уставившись на невозмутимого Бана. — Прекрати говорить глупости. Я уйду, если ты ещё раз скажешь что-то подобное, и друзей из нас точно не выйдет. Чан спокойно кивнул, глубокомысленно улыбнувшись; на этот раз в его чертах лица чувствовалось неуловимая печаль, и Ян передёрнулся, не понимая, зачем старший вообще завёл такой странный, пугающий разговор. — Не важно, забудь, это просто вольная мысль, — безразлично повёл широкими плечами Крис, отпирая дверной замок. — Своеволие – это первый шаг к инакомыслию и музыке! — пугливо воскликнул Чонин, нервными движениями зашнуровывая обувь. — Государство... — "Государство – наш покой, музыкантов всех долой, их спровадим на убой". Мне ли не знать, — буднично вздохнул Чан, раздражённо качнув головой. — Давай не будем ссориться, я просто хотел сказать, что нужно проводить больше времени на свежем воздухе. Чонин смерил старшого подозрительным взглядом, но ничего не ответил, следуя за Чаном на лестничную клетку их дома. Крис слишком много размышлял для типичного члена их общества, и уж тем более для судебного служащего — это сильно смутило Чонина, выросшего под строгим взглядом матери-сенатора. Теперь же Бан молчал, в тишине спускаясь вниз по лестнице с какой-то упаковкой в руках; Чонин ощутил укол вины за то, что отчитал старшего, и парень прочистил горло, неловко заметив: — Не знал, что здесь рядом есть парк. — Мало кто знает, — ответил Чан, раскрывая парадные двери и вежливо выпуская Чонина на улицу первым. — Но он неподалёку, всего в десяти минутах ходьбы. Там почти никогда нет людей, но зато очень красиво. Чонин умолк, идя рядом с таким же молчащим Чаном. Ему стало ещё больше не по себе, и он бросил робкий взгляд на старшего, рассчитывая столкнуться с раздражённым или обиженным взглядом, но вместо этого, к своему изумлению, увидел расслабленное лицо Чана, который смотрел куда-то вверх; Ян последовал за его взглядом и тоже уставился на тёмное небо, на котором уже горели тысячи звёзд. — Красиво, да? — не глядя, поинтересовался Чан, продолжая идти в сторону парка. — А ведь у звёзд тоже есть свой звук. Ты об этом когда-нибудь задумывался? — Нет, конечно, зачем мне думать о такой глупости, — пробормотал Чонин, не сводя глаз со звёзд; те светились на небесном своде крошечными светлячками, сияя чуть ярче обычного. — У всех свои приоритеты, — глухо и непонятно отозвался Чан, вновь поставив Чонина в тупик: до чего же Бан был странным, таким чужим и непонятным — и Чонину вдруг захотелось его изучить, хотя внутренности сковывало страхом неизведанного. Они вышли к высокому каменному забору, над верхушкой которого виднелись раскидистые кроны деревьев. В такое позднее время парк уже был закрыт, и Чонин хотел было окликнуть Чана, чтобы пойти назад, но тот уже сорвался с места и одним резким движением оседлал верх забора, скинув упаковку на землю по другую сторону и с озорным блеском в глазах посмотрев вниз на ошеломлённого младшего. — Иди сюда! — позвал Чан, протянув одну руку вниз, и Чонин, сглотнув, тоже вдруг решился пробраться в закрытый парк: схватившись за предложенную горячую ладонь, Ян оттолкнулся ногами от земли, и, вцепившись за край забора, перекинул через него одну из длинных ног. — Уфх, — сдавленно выдохнул Чонин, испуганно сжав во взмокших ладонях края кирпичного забора, и Чан заливисто рассмеялся, придерживая младшего за локоть. — Страшно? — благодушно спросил он, и Ян смущённо потупился, фыркнув: — Нет, просто непривычно. — Ну хорошо, — весело хмыкнул Чан и, отпустив руку Чонина, сиганул куда-то в темноту парка. Чонин застыл как каменное изваяние, слившись с кирпичом забора в одно целое, пугливо таращась во мрак ночного парка, когда снизу донеслось оживлённое: — Ты там застрял? — Нет, я сейчас, — отмер Ян, дёрнувшись; прищурившись, он приноровился и тоже спрыгнул с забора, повалившись на мягкую траву. — Ой! — парень распахнул глаза, столкнувшись с двумя горящими весёлыми огоньками чужих глаз. Одним сильным движением Чан водрузил Чонина на ноги, быстро смахнув с его ветровки редкие травинки, и радостно кивнул головой в сторону: — А вон и пруд, видишь? Чонин повернулся в сторону, в которую указывал Чан, и снова замер: сквозь деревья просвечивалась сияющая водная гладь, на которой отражалась серебряным полумесяцем луна, дребезжа от оседающих на гладкую поверхность зелёных листьев. Чан, недолго думая, направился туда, и Чонин, спотыкаясь, поковылял следом, спотыкаясь на невидимых в темноте ухабах; старший уже стоял перед прудом, когда Ян вышел из-за деревьев, остановившись рядом. — Слышишь? — тихо поинтересовался у младшего Крис, и Чонин недоуменно уставился на него, не понимая, о чём идёт речь. Маленький силуэт появился на водном зеркале, и Чонин удивлённо уставился на него, силясь разглядеть в темноте — крошечный утёнок, перебирая лапками и лавируя маленьким пёстрым хвостиком, плыл по направлению прямо к ним, и Ян изумлённо ахнул, расширившимися зрачками наблюдая за крохой-птичкой. Чан, ласково улыбаясь, сел на корточки и принялся распаковывать пакет, с которым он не расставался всю дорогу до парка; старший, высыпав на ладонь немного сушёных овощей и пшена, начал издавать языком цокающий звук, и Чонин вдруг понял — так они с утёнком общаются. — Тц-тц, — Чан, наклонившись над водой, осторожно бросил в воду немного корма для уток, и утёнок, тихо пискнув, начал клевать зёрна, иногда ныряя за тонущими крошками под воду. Чонин не сдержал восхищённого вздоха, наблюдая за тем, как лакомится малыш, и Чан радостно улыбнулся, с блеском в глазах посмотрев на младшего; указав пальцем вглубь пруда, старший глухо шепнул: — Смотри. Ян обернулся и очарованно пискнул, увидев, что к ним плывёт целая стайка утят: маленькие и покрупнее, птички сгущались вокруг двух парней, гогоча и издавая звонкие трели. — Это они так поют, — обронил Чан, бросая в пруд ещё одну горсть корма. Детский восторг Чонина моментально сменился холодным ужасом, и он резко развернулся, захрипев: — Замолчи! Не смей! Но Чан вместо того, чтобы испугаться резкой вспышки младшего, хмыкнул и, быстрым движением зачерпнув немного сияющей под луной воды в ладошку, брызнул ей во взвизгнувшего Чонина. — Ай, хён, ты что!.. — перепуганный визг сменился звонким писком, когда Чан, засмеявшись, начал безостановочно поливать мечущегося Чонина водой. Младший замер, проигрывая под натиском соперника и градом капель, и, уперев руки в бока, воскликнул: — Ах так! И, наклонившись, Чонин зачерпнул воды и окатил ей вскрикнувшего Чана в ответ, подорвавшегося с земли. Засмеявшись, Ян вовремя отпрыгнул в сторону, когда Бан снова попытался облить его, но уже в следующее мгновение с громким криком был сметён старшим с ног и резким прыжком погружён в воду, громко визжа и отплёвываясь. Чан, не прекращая заразительно хохотать, вынырнул рядом с ним, искрящимися глазами глядя на то, как Чонин с притворным недовольством сплёвывает воду, а рядом с ним копошатся, тонко крякая, ничуть не перепуганные утки. Он расслабленно откинулся на спину, без усилий держась на водной поверхности — Чонин заворожённо замер, молча глядя на сияющее бледное лицо старшего, безмятежное и спокойное, будто гранитный остров посреди бушующего моря. Красиво и так умиротворённо. Чан искрился уютом. — Знаешь, единственная проблема нашего мира заключается в том, что мало кто пытается услышать, — вдруг замысловато заметил Чан, и Чонин снова недоверчиво вскинул бровь, пытаясь не придавать странным речам старшего никакого значения. В конце концов, Чан при нём не нарушал никаких законов — рано поднимать тревогу. Бан зашевелился в воде, начав плавно работать руками, и теперь прямо посмотрел на Яна — Чонин вдруг заметил, что его собственное тело сильно дрожит, и старший нахмурился, подплывая ближе. — Зря я тебя в воду опрокинул, — посетовал на самого себя он, качая головой и берясь за ветровку Чонина, чтобы поплыть вместе с трясущимся младшим к берегу. — Вдруг заболеешь. Пойдём домой скорее, будем тебя отогревать. Чонин, стуча зубами, усиленно грёб руками и ногами, которые начало сводить под водой от холода, и Чан, оглянувшись через плечо и заметив, как стремительно начали синеть чужие губы, притянул содрогающегося младшего к себе и положил его ладони на свои плечи, заставив пластом лечь на свою спину. — Держись, — коротко сказал он, и Ян, прижавшись к перекатывающимся под одеждой мышцам, ощутил прилив тепла; Бан, совершив несколько уверенных взмахов руками, подплыл к берегу и вытащил на сушу Чонина, окоченевшими пальцами всё ещё держащегося за его плечи. Он обернулся, столкнувшись с удивлённо-испуганным взглядом Чонина, и ободряюще улыбнулся, глядя на стекающие струйки воды из-под промокших волос младшего. — Побежим? — Побежим? — растерянно вторил ему Чонин, непонимающе моргнув, однако Чан, не ответив, быстро взял упаковку корма с земли и, не медля, схватил младшего за руку и понёсся мимо деревьев, ведя за собой едва поспевающего Яна. Чонин ахнул, отчаянно перебирая заледеневшими ногами, пытаясь угнаться за маячащим впереди Чаном, изредка оглядывающимся назад, чтобы бросить младшему очередную яркую улыбку, видимую даже в ночном мраке. Подбежав к забору, Чан затормозил и, поманив Чонина рукой, лихо подсадил его, помогая забраться наверх, а затем и сам с лёгкостью перемахнул через забор, словно мокрая одежда, мешком свисающая со спортивного тела, вовсе ему не мешала. Смеясь, Крис спрыгнул вниз, не дожидаясь Чонина, и Ян, втянув побольше воздуха, прыгнул следом, стараясь не отставать: никогда в жизни он не делал ничего, что могло показаться хотя бы отдалённо странным — сын сенатора обязан вести себя прилично! — однако, вопреки этому, прямо сейчас он бежал позади своего нового соседа, насквозь мокрый, с отчего-то замирающим сердцем, гулким шумом в ушах, заледеневший и почти простывший, но ни о чём не жалеющий. — Стой, я не успеваю, хён! — притворно жалобным тоном воскликнул Чонин, и Чан, вновь засмеявшись, побежал ещё быстрее, бросая короткие взгляды назад через плечо. Вскоре он затормозил, и Ян, не успев сориентироваться, врезался в его спину, потрясённо охнув. — Вот и прибежали. Согрелся? — спросил Чан, указывая вперёд; Чонин проследил взглядом за его указательным пальцем и понял, что они стоят у их дома. — Ну, вполне, — неопределённо покачав рукой, ответил Чонин, пытаясь отдышаться. Он выпрямился и, переведя дыхание, протянул Чану руку для рукопожатия. — Ладно, хён, я пойду домой, мне бы теперь переодеться. — Хорошо, — спокойно кивнул Чан, тепло улыбнувшись. Он легко кивнул младшему и скрылся в дверях подъезда, направившись к себе в квартиру. Чонин похлопал себя по карманам, ища ключи и всё ещё чувствуя, как внутри оглушительно бьётся сердце. Выудив ключи, парень, сглотнув, посмотрел назад, где прослеживались их мокрые следы и, весело хмыкнув, тоже нырнул в подъезд. Разгорячённое после бега тело начало остывать, и Чонин, вновь задрожав, быстро отпер трясущимися руками замок, вошёл в квартиру, скинул с ног кроссовки и, не утруждаясь раздеванием, босиком пошлёпал в ванную комнату, забираясь в ванну прямо в одежде. Горячая вода хлынула из душевой лейки, и юноша, закрыв глаза, подставил своё лицо тёплым каплям, ощущая, как комната начала наполняться паром. Одежда тяжёлым грузом тянула вниз, и Ян, чувствуя, как окаменели руки, принялся стаскивать с себя мокрую ткань, отогреваясь и ощущая своеобразную пустоту в голове. У него было много вопросов, на которые он хотел найти ответ, но боялся, каким окажется этот самый ответ. Что, если те слухи, о которых говорил ему Сынмин, были вовсе не слухами, а правдой? Проще было не думать. В дверь громко постучали, и Чонин, вздрогнув, удивлённо вскинул голову, широко раскрытыми глазами уставившись в стену. Рука быстро нашла ручку крана, и парень, выключив поток воды, быстро вылез из ванны, наскоро обтёрся полотенцем, накинул поверх обнажённого распаренного тела махровый халат и поспешил ко входной двери. — Кто это? — испуганно спросил Чонин, и из-за двери послышался добродушный знакомый голос. — Это я, Чан, — весело отозвался сосед, и Ян, облегчённо выдохнув, отпер дверь, столкнувшись с ясным взглядом стоящего в тёмном подъезде старшего. — Это тебе, — Крис, улыбаясь, всунул в руки Чонина ту самую кружку, из которой некоторое время назад тот пил чай. — Заварил только что, добавил туда нарезанных фруктов: немного яблок и лимона, надеюсь, у тебя нет на них аллергии. — Нет, — отрицательно качнул головой Чонин, удивлённо забирая протянутую ему кружку. — А... а зачем ты мне это принёс? — Для иммунитета, — просто ответил Чан, широко улыбаясь; кажется, теперь эта улыбка врезалась в сознание Чонина, отпечатавшись надолго где-то глубоко внутри. Бан вежливо кивнул и, помахав рукой, начал спускаться вниз по лестнице. — Спокойной ночи, Чонин, ещё увидимся. — Спокойной ночи, — прошептал Чонин, наблюдая за тем, как силуэт старшего скрылся на лестничной клетке этажом ниже. Он заторможенно запер дверь и глуповато уставился на кружку чая, в которой плавали заботливо нарезанные кусочки фруктов. — Ещё увидимся... Нет, не мог такой хороший человек быть музыкантом — Чонин твёрдо сжал кружку в руках, зашипев от ощущения обжигающего стекла на коже, и решил выбросить тревожные мысли из головы. Пусть Чан и был не совсем обычным, он явно не имел никакого отношения к музыке — иначе Чонин бы это почувствовал. Музыканты не могли творить добро. Матушка его этому научила.

***

Университет — второе место в жизни Чонина, в котором привычная глухая тишина скрывалась под гулом сотен голосов энергичных студентов. Вот и сейчас здесь кипела жизнь, и Ян, пробирающийся в нужную аудиторию, на каждом шагу сталкивался с кем-то, голосящим и смеющимся во всё горло. — Сынмин! — окликнул своего друга парень, и Ким, лежащий лицом на парте и явно дремлющий даже в таком диком шуме, вздрогнул и приподнял голову, недовольно уставившись на улыбающегося, чем-то одухотворённого Чонина. Чонин с грохотом сел рядом с ним, неаккуратно водрузив брифкейс для тетрадей прямо на стол и спугнув этим окончательно проснувшегося Сынмина. — Ты чего такой радостный? — настороженно полюбопытствовал Сынмин, скептично выгнув бровь, но Чонин не обратил никакого внимания на растерянный вид друга, возбуждённо защебетав: — Мы вчера с Чаном ходили ночью в парк, и там были уточки, и Чан их кормил, а потом мы с ним купались под луной, а ещё... — Стой, подожди, что?.. — опешив, оборвал импульсивную речь друга Сынмин, похлопав его по руке. — Кто с кем где был? Чан? Твой новый сосед? — Да! — выразительно кивнул Чонин, улыбаясь во всю ширину рта. Он зарделся и смущённо добавил: — Наверное, это было свидание или типа того... — Ну у тебя и шутки, — недоверчиво хмыкнул Сынмин, и Чонин встрепенулся, возмущённо шлёпнув зашипевшего приятеля по плечу. — Я не шучу! — фыркнул Ян, сложив руки на груди. — Я вчера пришёл к нему, чтобы получше узнать, а он предложил сходить в парк. — Посреди ночи? — огорошено спросил Сынмин, и Чонин довольно кивнул, чем привёл обычно сдержанного друга в ужас, и Ким запальчиво воскликнул: — Но ведь там могли быть музыканты, ты с ума сошёл?! — Не было там никаких музыкантов, — раздражённо отмахнулся от него Чонин. — Там были только уточки. — И что насчёт купания? — озадаченно спросил Сынмин, настороженно кривясь. — Не лето ведь. — Мы просто дурачились, — Чонин закатил глаза, поджав губы. — Всё, что ты сказал про Чана вчера – глупости, никакой он не музыкант. Я был у него дома и точно бы заметил что-нибудь подозрительное. К тому же, он хороший, так что расслабься. — Будь осторожен, — предупредил его Сынмин, всё ещё скептично глядя на приятеля. — Может, поговоришь со своей матерью? Чонин похолодел, расширенными от страха глазами посмотрев на Сынмина. Он перепуганно зашипел на него, ниже наклонившись к парте. — Ты что!.. — в ужасе прохрипел Ян. — Она же не станет думать, просто отправит к нему наряд полиции! Я не хочу подставлять невиновного! — Не боишься, что тебя самого отправят на эшафот, если узнают, что ты с музыкантом якшаешься? — обеспокоенно пробормотал в ответ Сынмин, тоже пригнувшись пониже; в этот момент в аудиторию уже вошёл профессор Джун, который, как и всегда, был чем-то недоволен и яростно сверкал глазами, оглядывая студентов. — Чан не музыкант! — сдавленно воскликнул Чонин, и несколько человек обернулись назад, ошарашенно глядя на побледневшего Яна, который тотчас отвернулся, придвинувшись ближе к Киму. — Я понимаю, — сдержанно кивнул Сынмин. — Я просто волнуюсь, ты же его совсем не знаешь. — Чан не музыкант, — сухо повторил Чонин, сжав во взмокших руках ручку так сильно, что та хрустнула в нервной хватке. Сынмин бросил на него быстрый взгляд и, вздохнув и разочарованно покачав головой, отвернулся. Больше они эту тему не поднимали.

***

С Чаном же общение с каждой неделей становилось всё ближе: окрылённый Чонин любил заходить к старшему по вечерам, сидеть на кухне, болтая ни о чём и на пару поедая домашние пигоди, которые Яну передавала его мама. Задумчивые изречения Бана, которые раньше сильно пугали младшего, стали для Чонина чем-то родным: теперь он часто застывал, с замиранием сердца слушая длинные рассуждения старшего обо всём на свете — и это нисколько ему не надоедало. В какие-то моменты Чан замолкал, с улыбкой слушая монолог теперь уже самого Чонина — и дёргался лишь тогда, когда Ян упоминал казнь кого-то из очередных мятежников, решивших сыграть на гитаре перед зданием Министерства Истины. — Мне претит их жестокость, — коротко объяснял он свой тремор Чонину, и Ян не задавал лишних вопросов, уверенный в том, что Крис не имеет никакого отношения к музыке. Чан любил природу, и Чонин стал проникаться этим: запахи свежей травы, опавших листьев, мокрой земли тоже полюбились ему, но он всё никак не мог понять, почему Чан часто останавливал его посреди улицы и тихо шептал на ушко младшему: — Постой, послушай, — и замолкал, с лёгкой улыбкой вслушиваясь в гул машин, свист ветра и другие звуки, прорезающие тишину. Не понимал, но не противился, тоже застывая как мышка, тщательно вслушиваясь в звуки. Теперь тишина в его собственной квартире давила на Чонина, и он сбегал оттуда, всё чаще появляясь у Чана, всё сильнее задерживаясь у него, а то и вовсе не возвращаясь домой, жертвуя сном, чтобы дольше послушать спокойную, умиротворённую речь старшего, действующую на Яна как особое успокоительное. Чан всегда был ему рад — даже тогда, когда не ждал появления гостя на пороге, он всегда широко распахивал дверь, а затем и свои объятия для младшего, снова сбежавшего от гробовой тишины в его уютную, маленькую квартирку с бежевыми, картонными стенами — звукоизоляция была запрещена законом, поэтому каждый стук или кашель соседей был слышен сквозь фанерные стены. Чан часто сокрушался по этому поводу, печально говоря: — У нас ведь совсем нет своего угла в этом мире. Куда бы я не пошёл, они слышат даже мои мысли. Понимаешь? И Чонин тоже начал об этом задумываться. Задумываться о том, что, хотя он часто был один, он никогда не оставался наедине. Они слышали каждое его движение. А мать не давала ему двигаться не так, как якобы нужно, отслеживая каждое действие сына, каждую его мысль. Лозунг "государство – наш покой, музыкантов всех долой, их спровадим на убой", заученный с детства, начал приобретать для Чонина новый смысл. Почему он никогда не задумывался об этом все прошедшие двадцать два года? Почему он не понимал, что никогда не слышал своих собственных мыслей, всю свою жизнь окружённый словами, насильно вбитыми ему в голову?

***

— Вставай. Чан стоял перед сидящим на диване Чонином, протянув ему тёплую ладонь. Чонин удивлённо посмотрел вверх на старшего, но, недоуменно пожав плечами, доверчиво вложил свою руку в чужую и поднялся на ноги. Чан довольно улыбнулся и, вдруг подхватив удивлённо ойкнувшего Чонина за поясницу, плавно качнул его в сторону, делая полный оборот вокруг своей оси вместе с Яном. — Что ты делаешь? — в смятении спросил Чонин, стараясь отдышаться после неожиданного трюка; дыхание сбилось, и сердце заколотилось в грудной клетке, когда расширенные зрачки младшего нашли радостное лицо Криса. — Танцую, — односложно ответил Чан, и, не дожидаясь испуганного возгласа Чонина, вновь прокрутился по комнате, тепло засмеявшись. У Чонина окончательно спёрло дыхание, и он вцепился окоченевшими пальцами в плечи Чана, округлившимися оленьими глазами глядя на старшего. От матери он слышал, что когда-то существовало искусство, носившее имя "танцы" — древнее искусство, усопшее вместе с запретом музыки. — Прекрати! — в ужасе взвизгнул Чонин, попытавшись вырваться из объятий Бана, но Чан лишь плотнее прижал к себе Яна, не давая ему отстраниться; он начал спокойно качаться из стороны в сторону, обвив руками трясущееся тело младшего, и Чонин замер, вслушавшись в сердечный ритм Чана, совсем не осознавая, что это тоже своего рода музыка. — Всё хорошо, — успокаивающе шепнул Чан на ухо Чонину, касаясь хрящика кончиком носа. — Мы же в тишине. Танцевать в тишине не запрещено. Хочешь, я тебя научу? Чонин ошеломлённо посмотрел в лицо Чана, такое безмятежное, как оазис среди пустыни, и заторможенно спросил: — Откуда ты знаешь, что такое танцы? Где ты этому научился? — в вопросе младшего сквозило неприкрытое испуганное подозрение, и Чан опечалено хмыкнул, ласково потрепав Чонина по волосам: — Сам научился. По учебникам истории. Не волнуйся, ты же и сам знаешь, что это законно. — Да, законно, но какой смысл бесцельно двигаться по комнате, вертясь вокруг себя? Зачем? — растерянно спросил его Чонин, с явным вопросом глядя на Бана, и старший улыбнулся уголком рта, обнажив очаровательную ямочку на щеке. — Увидишь, — коротко ответил Крис и, крепче ухватившись за талию Чонина, закружил его в быстром вихре по комнате, заботливо придерживая второй рукой за лопатки. Чонин взвизгнул, пугливо прижавшись к часто вздымающейся груди Чана, а затем, ощутив потоки воздуха, приятно треплющие его волосы, и увидев ярко мелькающую перед глазами комнату — диван, окно, дверь, диван, окно, дверь, — вдруг весело засмеялся, восторженно цепляясь глазами за смешавшиеся между собой предметы. — Чан! — обескураженно воскликнул Чонин, самозабвенно хохоча, и Чан засмеялся вместе с ним, носясь по комнате в крутых виражах. Они кружились до лёгкой тошноты, до звёзд перед глазами, а когда ноги начали заплетаться между собой — вдвоём рухнули на диван, так и склеившись между собой, связавшись ставшими ватными конечностями, будто отваренными макаронинами. Оба не могли отдышаться, в дикой эйфории глядя друг на друга; их сердца бились в одном ритме, создавая свою мелодию — Чонин замер, смотря в упор на сияющее лицо старшего тёмными зрачками, вытеснившими радужку его глаз, не в силах отдышаться и что-либо сказать. Он приоткрыл было рот, чтобы выдавить из себя хотя бы вздох невыразимого удовольствия, как Чан, всё это время с мечтательной, жизнерадостной улыбкой смотрящий на него в ответ, резко придвинулся к младшему вплотную и накрыл его губы своими, упоённо целуя. Чонин обмер, потеряв дар речи, и залился краской, чувствуя, как чужие пухлые губы мягко сминают его собственные, ласково, нежно, но бесстрашно, словно так и должно было быть. А может, оно действительно и должно было быть именно так — Чонин, сомкнув дрожащие веки, прильнул к старшему в ответ, со сдавленным вздохом прижавшись к его губам. Сердце продолжало бешено колотиться внутри, отдавая нещадной пульсацией в уши, и Ян потерялся в этой мелодии. Потерялся, не зная, что на деле он наконец-то нашёлся.

***

Он лежал в объятиях Чана, спокойно дремля и слушая, как Бан, работая, что-то бормочет себе под нос: Чонин нагрянул к нему в квартиру как раз тогда, когда старший был занят составлением очередной отчётности музыкального суда и, чтобы не мешать Крису заниматься важными делами, просто тихонько улёгся рядом, моментально заснув под сдержанный шёпот человека, уже ставшего таким близким. Его желудок издал голодное урчание, и Чан, бросив на младшего быстрый взволнованный взгляд, осторожно погладил его по предплечью. — Эй, Нини, — тихо, чтобы не напугать убаюканного Чонина, позвал старший. — Просыпайся, иди поешь. Чонин что-то проворчал спросонья, но, почувствовав, как в животе начало неприятно тянуть, всё же раскрыл глаза и, вздохнув, начал нехотя подниматься с нагретого местечка. — Вот молодец, — сразу же похвалил его Крис, улыбнувшись. — В холодильнике есть самгепсаль, только не ешь его холодным, разогрей его в микроволновке. — Ага, — буркнул Чонин, потирая тыльной стороной ладони заспанные глаза. Помятый, с растрёпанной головой, шатающийся на одеревеневших ногах Ян медленно зашёл на кухню, подойдя к холодильнику. Взявшись за ручку холодильника, парень уже хотел было потянуть дверцу на себя, как его сонный взгляд упал на кухонную столешницу, не прибранную, поскольку Чан не знал о том, что к нему так неожиданно явится Чонин. Чонин оцепенел, его моментально бросило в жар, а затем в лютый холод, когда его всё ещё дремлющее сознание обработало то, что увидели его глаза. Его лоб мгновенно покрылся холодной испариной, Ян побледнел как полотно, начав задыхаться, и парень в неподдельном ужасе попятился назад, сдерживая душераздирающий крик. Самый страшный кошмар, который ему давно пророчил Сынмин, оказался правдой. На столешнице лежали, спутанные в беспорядочный клубок, старые наушники. Ноги безвольно подкосились, и Чонин, потеряв равновесие, с громким стуком рухнул на пол, ударившись затылком о деревянный пол. Не прошло и минуты, прежде чем на кухню влетел ошеломлённый Чан, испуганно воскликнувший: — Нини! Что случилось?! И застыл как громом поражённый, став белее мела, когда его глаза наткнулись на наушники, которые он всегда заблаговременно прятал в тайнике под половицей, молясь, что истина никогда не вскроется. Иначе вскрыта будет его же глотка. — Что это?! — срывающимся голосом закричал Чонин, тыча дрожащим пальцем в моток проводов, лежащий на столешнице, глядя на старшего очумевшими от животного страха глазами. — Что это, Чан?! Бан странно захрипел, не в силах выдавить из себя оправдательные слова, и Ян, с трудом поднявшись на ноги, чувствуя гнёт свинцовой тяжести в груди, сипло прошептал: — Ты музыкант, да? Музыкант ведь? — Я хотел тебе сказать, когда ты будешь готов! — кое-как промолвил Крис срывающимся голосом, хватая похолодевшими пальцами руки задыхающегося младшего. — Я хотел, чтобы ты принял меня таким, какой я есть! — Принял предателя? Больного на голову ублюдка?! — в настоящей истерике закричал Чонин, отбрасывая в сторону тянущиеся к нему руки Чана. Он нервно икнул, чувствуя подступающую к горлу тошноту. — Ты сумасшедший! — Но разве я не успел доказать тебе, что это не так? — со стремительно таящей надеждой в глазах прошептал Чан, падая на колени и глядя вверх на Чонина. Весь его вид вдруг стал скорбным, полным отчаяния, словно юноша резко захворал, зачах и подряхлел в один миг. Будто последний увядающий цветок холодной осенней ночью. — Разве не показал, кто истинный враг человека? — Ты... — Чонин, сорвавшись, болезненно взревел и, закрыв лицо ладонями, выбежал из кухни, оставив старшего тоскливо стоять на коленях в полном одиночестве, ожидая своей горькой участи, ведь Чан был уверен, что Ян его непременно сдаст. А Чонин тем временем нёсся в свой пустой, холодный и молчаливый дом. Ворвавшись в квартиру, парень трясущимися руками запер входную дверь на все замки и, чувствуя, как его сердце разрывается на куски, забился в угол прихожей, обхватив голову руками и качаясь вперёд-назад, баюкая самого себя в тщетной попытке успокоиться. И в приступе искреннего ужаса, полного непонимания, жуткого отчаяния Чонин вдруг понял, что боялся не Чана. Он боялся за него. И весь мир Чонина рухнул. Столько лет родная мать внушала ему, что музыканты — отродье, не достойное существовать; отвратительные убийцы, сеющие свободой своей творческой мысли хаос вокруг себя, подрывая авторитет Министерства Истины, сената Музыкального Искоренительства, а значит, и самой матери Чонина. Как же сильно он ошибался. В гудящей от боли голове всплыли картинки его детского кошмара — лужа крови, а в ней ошмётки мяса, переплетённые наушниками. Ян приложил ладонь ко рту, подавляя приступы тошноты — вся его жизнь была ложью, а он был марионеткой в руках матери. Всё, что держало людей в узде — это безумный страх перед тем, что их убьют прямо на улице за то, чего они не делали, а кто внушил им этот страх? Не музыканты. — Мама не должна узнать, — беззвучно прошептал Чонин, не моргая; слеза скатилась из уголка глаза в морщинку у носа, а затем упала на пол, и парень вздрогнул, услышав тихий звук капли — одной из мелодий природы, любовь к которым прививал ему Чан, пытаясь показать красоту мира, красоту музыки. Если его мать узнает — для Чана всё будет предрешено. Его жизнь будет кончена.

***

— Почему ты стал музыкантом? Зачем? — тоскливо прошептал Чонин, глядя в пол. — Зная, что тебя непременно убьют, зачем ты пошёл на риск ради каких-то глупых звуков? Долгое время они сидели в тишине, и наконец-то Ян обронил первые слова, заставив Бана вздрогнуть и поднять виноватый взгляд, ранее устремлённый в пол. — Я просто предпочёл не быть слепым и глухим, — мрачно поделился Чан, лихорадочно сжимая подушку, прижатую к его груди. — Нас лишают не только музыки. Нас лишают выбора. Всё, что у нас есть, это мнимая свобода, якобы мы сами делаем этот выбор в пользу отвержения музыки, но разве человек, которому не дают творить, свободен? Младший угрюмо опустил голову вниз и промолчал, пропуская сквозь себя чужие слова. Чан, угнетённо вздохнув, поднялся с дивана и под удивлённым взглядом Чонина подошёл к шкафу, взявшись за ручку. — Что ты делаешь? — настороженно спросил Ян, и Крис горько улыбнулся, ответив: — Музыка есть во всём, — и, открыв дверцу, с глухим звуком захлопнул её обратно. — Это просто шум, — непонимающе скривился Чонин, пессимистично покачав головой, на что Чан многозначительно кивнул. — Да, пока я не сделаю вот так. Старший, отвернувшись, начал монотонно открывать и закрывать дверцу с определённой периодичностью, вслушиваясь в хлопки. Чонин смотрел на него как на умалишённого, уже желая оборвать странные действия Чана, настойчиво попросить прекратить заниматься ерундой, когда Чан, видимо, найдя нужный ритм, второй рукой начал настукивать костяшками по дереву, смешивая звуки между собой. Младший замер, потерянно таращась на шкаф, и Чан, заметив его ступор, улыбнулся увереннее и вдруг засвистел, создавая что-то, чего прежде Чонин никогда не слышал. Свист походил на пение птиц ранним летним утром, и Чонин опешил: разве можно лишь губами воспроизводить такой чистый, красивый звук? В последний раз ударив по шкафу тыльной стороной ладони, будто завершая мелодию, Бан обернулся, спокойно, как и прежде, глядя на потрясённого Яна, застывшего посреди комнаты. — Всё может звучать, если дать ему такую возможность, — сказал он, расправляя плечи. — Что угодно, нужно только захотеть. Встань, пожалуйста. Чонин, испуганно сглотнув, послушно поднялся, и Чан обошёл его из-за спины, беря его руки в свои и подводя ближе к шкафу. — Попробуй, — ласково сказал он, но младший отпрянул, пугливо вскрикнув. — С ума сошёл?! Ни за что! — в ужасе прохрипел Чонин, и Крис успокаивающе погладил его по плечу, ободряюще улыбаясь. — Здесь никого нет, всё хорошо, — и Чан, не отпуская рук Чонина, начал настукивать его рукой ритм. Ян ошеломлённо уставился перед собой — как его рука могла делать такое? Приноровившись, Бан отпустил его руку и отошёл чуть в сторону, с теплотой наблюдая за тем, как младший продолжил пугливо настукивать бит. — Не останавливайся, — коротко заметил он и, взяв со стола бутылку с водой, начал осторожно потряхивать её. А затем Чан запел. Чонин никогда раньше не слышал пения. Он окаменел, продолжая механически отбивать уже выученный ритм, слушая, как голос старшего пронизывает насквозь, заполняет собой комнату, проникая куда-то внутрь Чонина. Чан пел тихо, боязливо, чтобы никто не услышал сквозь стены, но для младшего было достаточно и этого. Пульс сбился, смешался с ритмом, настукиваемым им же самим, нежный голос Чана гремел в его грудной клетке, оседая где-то между рёбер странной вибрацией. Последний приглушённый звук покинул губы Бана, и старший умолк, проницательно смотря на ошарашенного Чонина. — Видишь? Всё, что у меня было – это моё желание, — умиротворённо промурлыкал он, и Чонин, отмерев, громко и судорожно выдохнул. — Чан, это было... это было... — младший сбивался с мысли и краснел, эмоционально размахивая руками; его коленки дрожали от страха, воодушевления и ещё чего-то, что не поддавалось его пониманию. — Волшебно, да? — улыбаясь, подсказал Чонину Чан, и Ян часто закивал, взволнованно затаив дыхание. И это волшебство его мать называла уродством? — Чан, — младший вдруг осип, дрожащими руками вцепившись в плечи удивлённого старшего. — Научи меня музыке. Крис замер в замешательстве, с немым изумлением уставившись на трясущегося всем телом Чонина, а затем, расплывшись в доброй улыбке, согласно кивнул и наклонился, чтобы оставить сладкий поцелуй на холодном лбу младшего: — Хорошо. Я научу тебя музыке, Нини. Посиди здесь, я сейчас вернусь. Усадив задыхающегося от шока Яна обратно на диван, Бан скрылся в дверях, а затем незаметно вернулся с наушниками в руках, столкнувшись с испытующим, опасливым взглядом младшего. — Не бойся, — успокоительно прошептал Чан, мягко погладив Чонина по щеке большим пальцем. — Всё будет хорошо, — он осторожно придвинулся ближе к младшему и робко вручил наушники в чужие трясущиеся руки. Чонин дрожал всем телом, жмурясь и часто сглатывая подходящую к горлу желчь, так и норовящую собраться в глотке от непосильного страха. Его шею оплели, будто тугая петля, наушники старшего, и Ян всё никак не решался вложить амбушюры в уши, отдёргивая руки назад при малейшем соприкосновении наушников с его кожей. Слишком велик и въедлив был тот ужас, укоренявшийся в его голове все эти годы. — Нини, не нужно, если ты не хочешь, — обеспокоенно нахмурился Крис, и Чонин резко распахнул глаза, взволнованно выдохнув: — Нет, нужно! Включай! — и рваным движением сунул наушники в уши, снова в отчаянии зажмурившись. Чан заботливо прижал содрогающееся тело Яна к себе, прекрасно понимая, какую невыносимую тревогу тот ощущает; сквозь кости и кожу он чувствовал быстрое сердцебиение младшего, как его сердце, словно маленькая трепещущая птичка, звучно бьётся о грудную клетку. Ему необходимо запомнить этот ритм. — Я включаю, — не нервируя Чонина, глухо шепнул Бан и, больше не медля, нажал на кнопку проигрыша. Чонин обомлел, изменившись в лице: не веря своим ушам, он затаил дыхание, слепо таращась в пустоту. То, что он слышал, не было похоже ни на что, что ему доводилось слышать ранее. Музыка походила на настоящий наркотик, амфетамин, который, смешавшись с кровью, дарит безумную эйфорию, а каждый бит, будто новая доза, всё сильнее привязывал к льющимся нотам; хотелось, чтобы чудесный звук не кончался. А затем Чонин различил в голосе музыканта голос Чана — и ощутил, как загорелись его собственные щёки, а пальцы конвульсивно сжали руки сидящего рядом старшего, не отпуская ни на мгновение. Песня закончилась, но Ян не отмер, продолжая потрясённо сидеть в наушниках; Крис, улыбнувшись, бережно вытянул амбушюры из ушей младшего и тихо, боязливо спросил: — Ну как тебе?.. Чонин открыл было рот, однако не смог выжать из себя ни звука, открывая и закрывая рот как выброшенная на берег рыба. Чан тепло и едва слышно засмеялся, и младший заторможенно уставился на родную улыбку старшего, осоловело моргая. — Если тебя поразила записанная песня, то каково было бы тебе услышать её вживую? — оборвав затянувшуюся паузу, неожиданно спросил Чан, по привычке ободряюще поглаживая Чонина по плечу. Младший ахнул, уставившись пронзительным ошеломлённым взглядом в смеющиеся глаза Криса, и, приложив руки ко рту, сдавлено спросил: — Вживую?.. И кто все эти люди, что пели вместе с тобой? Бан кивнул, мельком добродушно усмехнувшись. — Ты можешь услышать и узнать всё сам. Если ты готов, я могу устроить тебе настоящую экскурсию туда, куда вход строго запрещён. В мир тех, кто не боится стать свободным.

***

— Он такой добрый и заботливый, мне кажется, что я только сильнее влюбляюсь в него с каждой встречей, хотя я, честно говоря, не понимаю, куда можно ещё сильнее... — Чонин! Бледный Сынмин отрезвляюще похлопал друга по руке, быстро указав пальцем в сторону середины аудитории; Ян повернулся и столкнулся с раздражённым взглядом профессора Джуна, смотрящего на него уже явно дольше минуты. — Некоторые студенты продолжают до последнего делать вид, что меня не существует, — гнусаво процедил сквозь зубы мужчина. — Они, видите ли, заняты чем-то более важным, чем вопрос судебного производства в Суде Музыкального Искоренительства. Интересно, что уважаемый Ян Чонин может сказать мне о нарушении статьи об использовании оборудования, приуроченного к прослушиванию музыки? Чонин потупился, часто дыша — он прослушал всё, что говорил профессор, пока рассказывал Сынмину о Чане. — Замечательный ответ, — саркастично протянул профессор Джун, сурово насупившись. — В последнее время вы, молодой человек, часто забываетесь на моих лекциях. При встрече с вашей матерью упомяну этот инцидент, может, хотя бы сенатор на вас повлияет. И профессор отвернулся, оставив Чонина задыхаться в ужасе. Сынмин сочувственно сжал взмокшую руку друга в своей и тоже отвернулся, другой рукой продолжая конспектировать слова профессора Джуна о том, что "расстрел используется только для исполнителей музыки, а смертельные инъекции чаще всего вводятся тем, кто музыку только слушал". А Чонин думал, о чём он солжёт матери, когда та, разгневавшись, явится на его порог. Хорошо, что он не рассказывал ей о Чане.

***

Чонин взволнованно застёгивал дрожащими пальцами пуговицы на своей рубашке, нервно глядя на своё отражение. Робко улыбнувшись самому себе в зеркало, он нервно пригладил пальцами волосы и шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Его внутренний мандраж прервал долгожданный стук в дверь — Чонин вздрогнул и обернулся, отпустив бедную рубашку и бросившись в прихожую. Стук, изначально рваный, начал повторяться, становясь бойким музыкальным ритмом — Ян на секунду замер, улыбнувшись, а затем распахнул дверь, сталкиваясь с весёлыми огоньками в глазах старшего. — Хён, ты дурак? А если бы кто-нибудь услышал? — Чонин, улыбнувшись Чану, выглянул на лестничную клетку и, никого не заметив, вцепился в ворот футболки Бана и втащил парня в квартиру, заперев за ним дверь. — Ты готов? — тихо спросил Чан, прижимая Чонина к себе и едва не душа объятиями. Чонин недовольно дёрнулся, притворно насупившись, и, всё же вырвавшись из капкана рук старшего, нервно кивнул. — Да, но я переживаю... — признался он, вздохнув. — Конечно, — понимающе пробормотал Крис, ободряюще положив руку на плечо младшего. — Я буду рядом, мои друзья – твои друзья. Все тебе будут рады. — Они знают, что я сын сенатора? — обеспокоенно спросил Чонин, исподлобья глядя на Бана; старший сжал челюсть, отрицательно мотнув головой. — Я подумал, что им лучше не знать. Не хочу, чтобы на тебя косо смотрели. Впрочем, ты ведь не твоя мать, а совсем другая личность, — резонно заметил Чан, легонько ткнув Чонина в кончик носа; последний фыркнул, украдкой улыбаясь, но не скрывая своей внутренней тряски. — Надеюсь, я им понравлюсь, — смущённо прошептал Чонин, понурившись, и Чан снова крепко прижал его к себе, выбив из младшего короткий вздох. — Обязательно понравишься! Ты такой милый, — мурлыкнул старший, вынудив щёки Чонина нещадно покраснеть до ядрёно-пурпурного оттенка. — Прекращай, хён, — окончательно сконфузившись, начал отбиваться от рук улыбающегося старшего Ян. — Идём быстрее! Иначе я скоро умру от тревоги прямо в прихожей собственной квартиры. Чан добродушно хмыкнул, но, не споря, первым шмыгнул за дверь квартиры младшего. Чонин, вобрав побольше воздуха в лёгкие, закрыл глаза, отсчитал до трёх и, набравшись смелости, поспешил следом за старшим — совершенно при этом не зная, что, кто и где его ждёт.

***

В машине они ехали не так долго и далеко, как изначально предполагал Чонин; Чан срезал путь через какие-то подвороти и трущобы, а затем, въехав в один из дальних районов Сеула, остановился на парковое небольшого круглосуточного магазина. — Выйдем здесь, до места дойдём пешком, — сказал Чан, умелым движением выключая зажигание. Чонин повиновался и послушно побрёл за старшим, который продолжал петлять, изредка воровато оглядываясь по сторонам; весь вечный оптимизм Криса исчез, на смену игривому огню в глазах и доброй улыбке пришли холодная настороженность и кислая мина. — Сюда, — Чан скользнул в темноту какой-то обветшалой улицы, и Чонин, посеменивший за ним, замер, обескураженно глядя на бронированные монолитные двери какого-то заброшенного бункера. Чан, заметив неподдельный шок на лице младшего, довольно улыбнулся, прикладывая ключ-карту к скрытому датчику. — Мы используем бункер, потому что снаружи не слышно ничего, что происходит внутри. У нас много разных мер безопастности против министерства Истины, и это одна из них, — поделился он, открывая дверь и пропуская Чонина вперёд. — Добро пожаловать, Нини. Ян обомлел, в искреннем потрясении вытаращившись внутрь: большое помещение, залитое светом, перемигивающимся различными яркими цветами, целая толпа самых разных людей, свободно двигающихся в хаотичных танцах. Почему-то музыки не было: Чонин слышал только топот и приглушённый бит, но, приглядевшись, он заметил, что все присутствующие были в наушниках. Парень уже обернулся было к Чану, плотно закрывшему входную дверь в бункер, и открыл рот, чтобы задать вопрос, как Крис, без слов поняв немое изумление в глазах младшего, ответил: — Наушники тоже одна из мер безопасности. Все наушники настроены на одну частоту, поэтому каждый слышит то, что слушают другие. Конечно, это лишняя предосторожность, но мы не хотим подвергать людей лишней опасности. — Вы? — растерянно спросил Чонин, следуя за Чаном, двинувшимся куда-то вглубь толпы. — Но я думал, что ты обычный музыкант, который просто слушает музыку... — А, вот как? — обернувшись через плечо, усмехнулся Чан, явно что-то задумав. — Да, мы. Позволь познакомить тебя с моими близкими друзьями, — старший замер, развернувшись лицом к ошеломлённому младшему, а затем отодвинулся чуть в сторону, открывая Чонину обзор на сцену позади него. — Те, кто открыл мне этот мир. Хан Джисон и Со Чанбин. Ян лишился дара речи, когда парень, названный Джисоном, перекинул через голову ремень от гитары и, взявшись за микрофон, звучно и энергично крикнул в него: — Вы готовы услышать то, что делает вас человеком? Готовы отдаться музыке? Сидящий за электронной ударной установкой Чанбин широко улыбался, скрестив массивные руки с зажатыми в них палочками на груди; хмыкнув, он плавным движением поправил микрофон у рта, виртуозно прокрутив палочки между пальцев. Чан резко всунул в руки ошарашенного Чонина одни из наушников, чмокнул его в скулу, подмигнул, и уже развернулся было, чтобы побежать в сторону сцены, как Ян, окончательно опешив, окрикнул его: — Хён, ты куда?! — На своё место, — незамысловато ответил Бан и, помахав застывшему Чонину рукой, прямо с пола невероятным образом запрыгнул на сцену, быстро выхватывая из рук взволнованного Джисона свою гарнитуру. — Тогда начнём! — азартно крикнул толпе Чан, и, встав перед диджейским пультом, одновременно с Джисоном и Чанбином ударил пальцами по музыкальному инструменту. Толпа разразилась восторженными криками: Чонин, замешкавшись, всё же кое-как нацепил на себя наушники и окаменел, чуть не лишившись чувств. Так вот что имел в виду Чан, говоря о том, что будет с Чонином, когда тот услышит живое исполнение. Парня будто пронзило током: озноб пробежал по затылку Яна, заставляя волосы встать дыбом, а кожу покрыться тысячей мурашек — голоса стоящих на сцене юношей отдавался из одной части мозга в другую, будто летая внутри черепной коробки Чонина; пальцы судорожно сжали провод наушников, и Ян застыл среди двигающейся, беснующейся толпы, в неописуемом изумлении уставившись на сцену. То, что происходило там, было невозможно описать словами — если бы Чонина спросили, что он видел, он бы молча качнул головой, не в силах произнести ни звука. Троица сновала стремительными силуэтами по сцене; их руки двигались непрерывно, словно крича: "забудьте о реальности, в которой мы существуем, и погрузитесь в мир абсолютной свободы; нашей свободы". Чанбин, зажмурившись, со всей силы бил палочками по барабанам — Чонин мог поклясться, что видел капли пота, скатывающиеся по его вискам вниз и падающие на натянутую мембрану барабанов. Гитара в руках Джисона словно ожила и выдавала те ноты, которые Ян не мог даже представить — медиатор с бешеной скоростью двигался по струнам, волосы Хана начали топорщиться во все стороны, пока тот играл и, будто пребывая в диком бреду, бегал по всей сцене вместе с гитарой в руках, сливаясь с музыкой. А вид Чана окончательно добил сражённого наповал младшего — Чонин с разинутым ртом, будто не веря своим глазам и ушам, слушал нежный голос старшего, замысловато нажимающего на какие-то кнопки, крутящего невиданные ручки и двигающего странные ползунки так быстро и чётко, что Ян невольно залюбовался. Никто из музыкантов не смотрел на свой музыкальный инструмент; с каждой секундой они играли лишь напористее, эмоциональнее, заворожённее, совсем выйдя за рамки мирской суеты. И толпа внутренне чувствовала их, взрывалась, бесновалась, кричала и металась по залу — и Чонина вдруг настиг тот же безумный экстаз, то же чувство свободы. Песня закончилась слишком быстро — и Ян вдруг разочарованно закричал вместе со всеми, присоединившись к рукоплесканиям и единодушным бурным визгам, в надежде глядя на улыбающихся со сцены парней. — Ещё увидимся, друзья! — сердечно попрощался Чан и, что-то щёлкнув на пульте управления, переключил все наушники на записанную заранее музыку. Чонин, вздрогнув, наконец очнулся и ощутил, что всё его тело нещадно трясётся; он на ватных ногах поспешил к сцене, с которой, задыхаясь, спускались мокрые и оживлённые парни, о чём-то возбуждённо переговариваясь. — В следующий раз возьмём с собой Минхо, — воодушевлённо воскликнул Чан. — Вот кто точно разнесёт всю сцену, — он развернулся, столкнувшись с одухотворённым, пылающим лицом Чонина. — О, вот и Нини! — Бан схватил Яна за плечо и притянул охнувшего парня ближе, заставляя встать рядом с улыбающимися Джисоном и Чанбином. — Так вот о ком Крис всё это время болтал и не затыкался, — хмыкнул Хан, ойкнув, когда Чан обиженно защекотал его бок. — Да ладно! Я уж думал, что ты его никогда сюда не приведёшь. Я Хан Джисон, — юноша протянул Чонину свою руку, и последний, пожав её, ощутил, насколько грубой та была от постоянного контакта со струнами. — Со Чанбин, — улыбаясь, тоже крепко пожал руку Чонина Чанбин. — Я здесь главный. — Ага, мечтай больше, — хмыкнул Джисон, и Чанбин, притворно разозлившись и фыркнув, слабо шлёпнул его ладонью по затылку. — Ай! Хватит, я вам что, груша для битья? — В основном всю живую музыку исполняем мы, — поделился Чан, не обращая никакого внимания на распри друзей, колотящих друг друга позади него. — Иногда выступают и другие группы, но мы здесь, можно сказать, завсегдатаи. — И с нами ещё Ли Минхо, — вставил Джисон, развеселившись от шутливых пинков Чанбина, на что последний воскликнул: — Угу, это парень Джисоновский, — и моментально получил оплеуху от рассерженного Хана. — Ой, заткнись, — закатав глаза, цокнул языком Хан. Он снял с себя гитару, начав заботливо складывать её в чехол. — Мы делимся на два лагеря, — вдруг сказал Чан, взяв Чонина за руку и начав пробираться сквозь толпу. Джисон и Чанбин последовали за ними, получая дружеские пинки от окружающих их людей. — Те, кто делает музыку, и те, кто танцует. Ли Минхо у нас отвечает за танцы. — Так это у него ты учился танцевать? — прерывистым шёпотом спросил Чонин, восхищённо глядя на затылок Чана, на что старший кивнул. — Да, — Чан встал на носочки, выглядывая над головами всех присутствующих и, найдя Минхо глазами, рванул в ту сторону, утягивая за собой спотыкающегося Яна. — А вот и он! — Эй, Минхо-я! — громко воскликнул Чанбин, прорезающий умелыми движениями людское скопление, ставшее единым живым организмом. На оклик Чанбина, прорвавшийся даже сквозь голоса ликующей толпы, плавно обернулся какой-то парень с пронзительным, насмешливым взглядом — по изящным движениям и самодовольной улыбке Чонин понял, что это и был пресловутый Минхо. Только когда четверо юношей приблизились к нему, Минхо растянулся в приветственной улыбке и, коротко кивнув головой, сладко потянулся, будто до этого в зале он не танцевал, поддавшись общему боевому настрою, а мирно дремал. — Ли Минхо, можно хённим, — надменно представился он стушевавшемуся Чонину, а затем, не медля, подкупающе звонко засмеялся. — Шучу, просто хён. — Он второй по старости среди нас, — пояснил Чанбин, тотчас под всеобщие смешки получив звучный шлепок по плечу от старшего. — Ты Ян Чонин? — спросил Минхо, отвернувшись от Чанбина, недовольно потирающего плечо. — Я уже и не надеялся, что Чанни-хён тебя когда-нибудь приведёт к нам, — эхом повторяя слова Джисона, проворковал Ли, будто имея с Ханом общий разум. — Добро пожаловать! — Спасибо, — смущённо заулыбался Чонин. — Хён сказал, что ты танцор. — Да, так и есть, — важно надувшись, утвердительно кивнул Минхо. — Хочешь, покажу тебе, что значить уметь танцевать? — Мне? Не шутишь? — восторженно прошептал Ян, с детским любопытством в глазах вытянув шею. — Хани, подойди-ка сюда, — елейным голосом позвал Минхо стоящего позади Чонина Джисона, и Хан, покосившись на старшего, отрицательно завертел головой. — Ну начинается. А если я не хочу? — пытаясь скрыть предательски краснеющие пухлые щёки, пробормотал он, и стоящий рядом с ним Чанбин, хмыкнув, с силой толкнул его в спину, вынудив ахнувшего Джисона повалиться прямо в руки Минхо, улыбающегося, будто сытая кошка. — Каждый раз одно и то же, — шепнул на ухо растерянному Чонину Чанбин. — Это он перед тобой выделывается и важного из себя строит, а сам круглыми сутками от Минхо не отлипает. Джисон, уже успевший надеть свою пару наушников, пропустил эти слова мимо ушей; но, лишь раз взглянув на его восхищённый, полный немого обожания взгляд, можно было сразу понять, что он бы ничего не услышал и без музыки, громко бьющей в уши. Минхо подхватил его одной рукой под лопатками, как когда-то делал с Чонином Чан, и Ян вдруг понял, что смотрит на что-то слишком откровенное, личное. Захотелось отвернуться, чтобы не мешать, но его глаза приковало к движениям парней, закружившихся посреди толпы. Их движения были разными, противоположенными, но почему-то сливались в единое целое. Джисон танцевал энергично и живо, заливаясь смехом, когда совершал очередной поворот, а Минхо, напротив, был невозмутим и спокоен. Его выдавал лишь взгляд: два горящих глаза, не скрывающих то, что происходило внутри старшего. Чонин потупился, глядя себе под ноги, и Минхо остановился, придерживая содрогающееся от смеха тело Джисона, навалившегося на него всем весом. — Эй, ты чего отвернулся? — беззлобно пожурил он младшего, отпуская сияющего Хана. — Мы для кого тут стараемся? — Ну, знаете, конечно он отвернулся, вы бы ещё при нём засосались, — в защиту Чонина фыркнул Чанбин, столкнувшись с двумя парами возмущённым глаз. — Что? Разве я не прав? — Ты такой чёрствый болван, Чанбин, — хмыкнул Минхо, ничуть не обидевшись, и, схватив Джисона за руку, потащил его куда-то вглубь толпы. — Ну и ладно, — пожал плечами Чанбин, повернувшись к Чонину, который стоял рядом с задумавшимся Чаном, совершенно не обращающим внимания на происходящее. — Их сегодня можно уже не ждать, держу пари, что Минхо утащил Джисона к себе. — Пускай, — благосклонно кивнул Чан, вернувшись из мыслей в реальность. — Лишь бы они не вздумали опять гулять по улице в наушниках вдвоём, а то придётся вытаскивать их из полиции. И вряд ли нам как в прошлый раз повезёт столкнуться с новенькой бригадой, и они снова поверят, что это слуховой аппарат. — И то верно, — обеспокоенно нахмурился Чанбин, задумчиво закусив нижнюю губу. Подумав мгновение, он внимательно посмотрел на Чана. — Хён, я найду их и поговорю об этом. Они не дураки, конечно, но вместе будто с ума сходят. И, не дожидаясь ответа Бана, рванул в ту же сторону, в которой скрылись Минхо и Джисон. — С ними точно всё будет в порядке? — обеспокоено спросил у Чана Чонин, нервно дёрнув того за рукав. Крис ободряюще улыбнулся Яну, беря его за руку и ныряя в самую гущу толпы. — Да, не волнуйся. Если что, Минхо за Джисона горой встанет, он не допустит того, что было в прошлый раз, — умиротворённо сказал Чан, ведя Чонина сквозь танцующие тела. — А Чанбин просто хороший друг, вот и переживает. На него можно положиться. Давай лучше потанцуем? Скоро рассвет. — Рассвет?.. — ошеломлённо вторил Чонин, во все глаза глядя на широкую спину старшего. — Но когда он успел?.. — Ты же сам сказал, что музыка – это волшебство, — весело хмыкнул Крис, беря в свои руки руки младшего. — Вот тебя и унесло. Всех нас. Счастливые часов не наблюдают. И, нацепив на Яна наушники, Чан закружил его в толпе, вынудив отпустить всё и забыться. И Чонин захохотал, цепляясь за старшего и искрящимися глазами глядя в такие же искренние глаза напротив. А позже Чан по пути высадил Чонина из машины у университета, измотанного, но такого счастливого.

***

Чонин не заметил, в какой момент его жизнь перевернулась с ног на голову. Он не заметил, как побег в мир музыки стал его привычкой, как погрузился в этот омут, окончательно погрязнув в нотах и растворившись в Чане. И впервые он чувствовал себя счастливым. — Ты так сияешь, — заметил Сынмин на одной из пар, обрадованно таращась на улыбающегося друга. — Тебе выписали какие-то новые антидепрессанты? "Да, музыку", — порвался было сказать Чонин, но закусил губу едва не до крови, вспомнив, где они находятся, и кто их окружает. Он обязательно расскажет об этом Киму, но не здесь и не сейчас. Может, ему даже удастся открыть глаза и своему другу тоже? И Ян ночами мечтал о том, как однажды приведёт Сынмина к своим новым друзьям, поведав ему о мире музыки точно так же, как это сделал с ним Чан. Днём законопослушный и тихий Чонин, как прилежный сын сенатора, сидел на парах и конспектировал весь тот ужас, извергаемый из голов преподавателей, а затем сбегал на машине Чана, встречаясь с Джисоном, Минхо и Чанбином, которые уже успели ему породниться. Говорят, что общая тайна сплачивает сильнее, чем что бы то ни было. Теперь Чонин мог сказать, что это правда.

***

Прошло несколько недель, прежде чем Чонин решился на это. Он споёт на сцене вместе с остальными. Оказалось, что у него всё это время был настоящий талант, и, хотя он пел всё ещё не идеально, срываясь на некоторых нотах и стыдливо краснея, после каждого урока вокала Минхо и Джисон на пару свистели ему и аплодировали, а Чан гордо хлопал улыбающегося младшенького по плечу. — Вот видишь, я же говорил, что ты просто не в ту сторону копал, — добродушно заявил Бан. — Вот и нашлось твоё любимое хобби, а ты переживал. И вся четвёрка старательно учила Чонина петь, бескорыстно помогая ему: даже Чанбин, не дающий никому хотя бы просто смотреть в сторону его редчайшей барабанной установки, ибо в их мире такие установки можно было сосчитать по пальцам лишь одной руки, каждый раз притаскивал его к ней, пытаясь привить чувство ритма. Получалось лучше, чем просто хорошо. И сейчас Чонин, стоя под слепящими софитами, в восторженном мандраже сжимал взмокшими ладошками микрофон, переглядываясь со стоящим рядом Чаном. Со спины кто-то ободряюще хлопнул его по плечу, и Ян, обернувшись, увидел улыбающиеся лица Хана и Чанбина. — Мне страшно, — срывающимся голосом прошептал Чонин, и Чан, подошедший ближе, поддерживающе погладил его по щеке. — Когда ты запоёшь, ты забудешь обо всём вокруг. Поверь мне, — шепнул Бан на ухо зардевшемуся младшему. — Ставлю сто тысяч вон на то, что после выступления ты больше всех будешь ныть, что мы ушли со сцены, — весело заметил Джисон, и сидящий за барабанной установкой Чанбин подтверждающе закивал головой, дополнив слова друга: — Ставлю сто пятьдесят тысяч вон, что мы тебя будем силком утаскивать со сцены! Толпа внизу бесновалась, выкрикивая слова поддержки, и Чан, собранно кивнув всем, подошёл к своему диджейскому пульту. — Поприветствуйте нашего друга! — крикнул он в микрофон, и толпа замерла, заворожённо глядя на тушующегося Чонина. — Теперь он тоже свободен! Ян Чонин! И толпа завизжала, во взволнованном ожидании глядя на Чонина, конвульсивно сжимающего в руках микрофон. Чанбин сзади ударил по барабанам, Джисон, замахнувшись, начал летать пальцами по струнам, Чан лёгким отточенным движениям сдвинул ползунки, и Чонин, зажмурившись, запел. В уши ударил собственный медовый голос, и Чонин, выдохнув, почувствовал себя увереннее и распахнул глаза, столкнувшись с восторженными глазами толпы. И в этот момент ему стало глубоко плевать на министерство Истины, на парламент Музыкального Искоренительства, на свою жестокую мать. Он наконец-то был живым, личностью, а не куклой, ведомой чужими умелыми руками. Вдруг живая музыка в наушниках оборвалась, оставив лишь искусственную минусовку: Чонин застыл, непонимающе обернувшись, и столкнулся с полными ужаса глазами своих друзей. Его дрожащие пальцы стащили с головы наушники, и в уши мгновенно ударили перепуганные крики толпы — парень обернулся и подавился воздухом, который за секунду пропитался запахом отчаянного страха. На него, не мигая, смотрели горящие неистовой ненавистью глаза его матери. Пальцы сами разжались — микрофон с противным лязганьем упал на пол; и Чонин едва не повалился следом за ним, ощутив, как судорожно заломились его ноги. Крики толпы не смолкали; к ним промешались звуки выстрелов, и на глазах Яна в разных местах толпа проседала — это замертво падали люди, застреленные несколькими пулями в голову. Парень не мог сдвинуться с места, скованный безнадёжной паникой — он обречённо смотрел на свою мать, которая мрачно и безразлично стояла посреди зала, не обращая никакого внимания на падающие вокруг мёртвые тела. Её холодный взгляд был направлен исключительно на сына. На главного её предателя. — Чонин! — Яна резко дёрнули назад, и Чонин очнулся, в ужасе оглянувшись. Это Чан схватил его за шкирку и потащил прочь со сцены, отбрасывая встречающиеся на пути предметы в стороны. Возле сцены стояли бледные Джисон и Чанбин, ловящие людей, сходящих с ума от страха, и чёткими движениями отбрасывающие их куда-то за кулисы. — Выведите Чонина наружу! Я постараюсь вывести всех остальных! — проревел Чан, силой швырнув обескровленного младшего в друзей. — А как же ты?! — закричал Джисон, крепко вцепившийся в руки Чонина, неконтролируемо дрожащего и оглядывающегося в поисках своей матери. — Я должен позаботиться об остальных, — Чан, не обращая внимания на крики друзей, рванул куда-то в сторону, хватая первых попавшихся людей за руки и таща их к запасным выходам. — Где Минхо?! — озираясь, не своим голосом воскликнул Джисон; он задыхался, обезумевшими глазами бегая по толпе и не решаясь взглянуть на трупы – вдруг среди них он увидит знакомое лицо его Минхо. — Я здесь! — старший вынырнул откуда-то из-за угла, таща на себе кого-то из раненных. Перекинув чужую руку через своё плечо, Минхо окинул всех сосредоточенным взглядом. — Идём к восточному выходу, Чан по возможности выведет оставшихся. — Мне нужно бежать, — прошептал Чонин, цепляясь окоченевшими пальцами за руку Джисона. — Нам всем нужно, — сухо обронил Хан, но Чонин отрицательно завертел головой, отпихивая от себя ошеломлённого друга. — Нет, вы не поняли, — отойдя от шока, Ян судорожно сглотнул и сжал челюсть, обернувшись. — Я побегу обратно и отвлеку их. А вы бегите. — Что? Что ты несёшь? — опешил Чанбин, но, прежде чем кто-то из них успел что-либо осознать, Чонин сорвался с места и слился с толпой. — Чонин! Вернись! Чонин, спотыкаясь о ноги и руки безжизненных тел, лежащих на полу, нёсся мимо остатков людей, ориентируясь на строгую блузку и длинную юбку. — Мама! — испуганно крикнул он, и сенатор обернулась назад, смерив сына настороженным взглядом. — Нини! — воскликнула женщина и вдруг распахнула руки, сжимая посеревшего Чонина в объятиях. — Сынок, они мучили тебя? Глаза парня носились по помещению, выискивая знакомый силуэт — но люди редели, горы трупов увеличивались, а его нигде не было видно. — Где он? — хрипло прошептал Чонин, едва шевеля губами. — Кто? — его мать недоуменно выгнула брови, отстранившись от дрожащего сына. — Ты про Бан Чана? Этого отморозка? Мы его уже поймали. Он тебя принуждал? Он пытал тебя? Женщина жалобно поджала бледные губы, вновь прижав к сердцу сотрясающееся тело Чонина, который, услышав слова сенатора, оказался ни жив, ни мёртв. — Это я во всём виновата, — горестно вздохнула сенатор, гладя сына по мокрым волосам. — Нечего было выставлять тебя напоказ. Конечно, они воспользовались этой слабостью и взяли тебя в заложники, думали, смогут вынудить меня отменить закон. Профессор Джун предупреждал меня, что с тобой в последнее время творится что-то странное, хорошо, что я вовремя подключила все связи и отследила, куда они тебя увезли. Теперь всё будет хорошо, мой мальчик, ты в безопасности. Мама с тобой, мама рядом. Чонин застыл: его мать решила, что он здесь был заперт насильно. Это был его шанс. — Где он? Где этот урод? — срывающимся голосом просипел он, часто сглатывая. Нельзя было сдавать позиции, нужно ей подыграть. — Как и все организаторы этих... музыкальных сборищ, — презрительно ответила его мать, беря Чонина под локоть и выводя того на улицу, безучастно перешагивая через трупы невинных. — Его повезли в министерство Истины, в камеру смертников. Состоится суд, где у него возьмут показания против его союзников, а затем отправят на эшафот. Ян похолодел, слыша бездушные слова. Единственное, что не давало ему отчаяться — это понимание того, что Чан ещё жив. Чонин обернулся, встревоженно уставившись туда, где раньше стояли его друзья; там никого не было, и юноша облегчённо выдохнул. Значит, они успели сбежать. Чонин уже знал, что им нужно делать.

***

Как назло, грозовые тучи сгустились над головой, первые тяжёлые капли начали срываться вниз — словно погода чувствовала человеческий страх, подпитывалась им, закручивалась в чёрный узел; нервно переминаясь с ноги на ногу, Чонин тяжело выдохнул в леденеющие ладошки, опалив их горячим дыханием. Он ждал. Вдали показались сумрачные фигуры; Чонин вздрогнул и вгляделся во мрак, различив под опущенными вниз капюшонами угрюмые лица друзей, воровато озирающихся по сторонам. Заметив стоящего в конце улицы Яна, те ускорили шаг и поспешили навстречу, сухо кивая в знак приветствия головами. — Ты сказал, что что-то придумал? — отчуждённо спросил Минхо, унылым движением спустив кепку Джисона пониже, чтобы лицо того было не так заметно. Чонин кивнул, встревоженно оглядывая сгорбленные фигуры друзей — им опасно было выходить на улицу, но они всё равно пришли, ведомые страхом за друга и вечной идеей недосягаемой свободы. — Да, — сдержанно кивнул он, не глядя в скорбные глаза друзей, направленные на него. — Это может прозвучать безумно, но хотя бы дослушайте меня. — Всё самое гениальное поначалу кажется безумным, — поддержал его Чанбин, вымученно улыбнувшись. — Так что выкладывай начистоту. Ян, тяжело вздохнув, благодарно ему кивнул, и, сжав кулаки так сильно, что коротко подстриженные ногти вонзились в кожу, оставляя на ней кровавые отметины полумесяцев, начал повествовать о том, над чем он думал всю бессонную ночь. — Мы заставим услышать музыку весь город, — не смотря на вытягивающиеся от шока лица друзей, сказал он. — Если её услышат все, то министерству придётся либо убить каждого, включая самих себя, либо отменить закон о музыкальном искоренительстве. Даже если они начнут всех убивать, то начнётся паника, люди взбунтуются от страха за свои жизни и сами свергнут власть. — Ты... ты предлагаешь нам совершить государственный переворот?.. — в неподдельном ужасе прошептал Джисон, глядя на младшего покрасневшими глазами. — Ты с ума сошёл? Как мы это сделаем? — В кабинете сенатора установлен механизм, управляющий всеми звуковыми системами в Сеуле. Если я проберусь туда, то смогу подключить звук на весь город, — доложил Чонин, закусив щёку изнутри. Солоноватый вкус крови хлынул в рот, и парень неприязненно поморщился. — Откуда ты это знаешь? — ошарашенно прошептал Чанбин, широко распахнутыми глазами глядя на Чонина. Ян боязливо дёрнулся: ему придётся сознаться друзьям, кто он такой. Страшно стало до безумия, ведь пути было всего два: либо он потеряет всё их доверие, либо обретёт уважение. — Я сын сенатора, — замогильно прошептал Чонин, виновато понурившись. Лица друзей мгновенно побледнели, остекленевшие глаза уставились куда-то в пустоту. "Неужели они заподозрили меня в том, что это я устроил облаву", — пронеслась самая худшая мысль в голове Яна, и он прикусил язык, учащённо дыша. — Так Чан закадрил и притащил к нам сына самой сенаторши? — вдруг криво усмехнулся Минхо и уже занёс было руку, чтобы по привычке хлопнуть всегда стоящего рядом Чана по спине, но, осознав, что его больше нет с ними, застыл, мрачно сжав челюсть. Чонин неосознанно покраснел, сглотнув, и отвёл взгляд в сторону. — Получается, что так, — тихо ответил он. — У тебя есть план, как мы это сделаем? — оборвал его Чанбин, сосредоточенно нахмурившись и сложив руки на груди. — Так вы согласны? — в надежде спросил Чонин, мгновенно выпрямившись. — Согласны ли мы пойти на верную смерть и попытаться совершить государственный переворот? — горько хмыкнул Джисон. — Безусловно, только этого и ждали. — Так есть план или нет? — во второй раз спросил Чанбин, бросив предостерегающий взгляд на стоящего рядом Хана. — Я проберусь в кабинет матери. Когда я буду внутри, я выстрелю из этого, — Чонин резко сунул руку в карман и вытянул оттуда небольшой пневматический пистолет, заставив друзей подавиться от потрясения. — Матерь божья, откуда ты его достал?! — вытаращившись на оружие, воскликнул Чанбин, тотчас закрыв рот самому себе ладонью и испуганно оглянувшись вокруг. — Из кармана, ты что, слепой? — фыркнул Минхо, пытаясь хотя бы немного разрядить обстановку, но его улыбка сразу померкла, когда он столкнулся с убитым взглядом Джисона. — Мама дала, — засунув пистолет обратно в карман, ответил Чонин. — Сказала, что я должен стрелять в вас на поражение, если вдруг увижу. — Очень мило, — нервно сглотнув, прошептал Джисон, не сводя глаз с силуэта пистолета, проступающего сквозь карман Яна. — Так вот, я выстрелю в окно, после того, как включу систему, — продолжил собранно говорить Чонин. — Вы втроём тем временем должны будете уже стоять на крыше министерства Истины, там есть микрофон, чтобы во время ЧП сенатор могла говорить с самого просматриваемого места. После выстрела вы должны начать играть. Музыка начнёт транслироваться во всех уголках города, и начнётся паника. Пока вокруг будет твориться сутолока, мы вытащим Чана и сбежим. — Звучит и правда безумно, — пессимистично хмыкнул Минхо, а затем глубоко вдохнул, улыбнувшись увереннее. — Чёрт с ним, давайте. Когда мы это сделаем? — Когда на улицах будет больше всего людей, ведь все спешат на работу, — отчуждённо ответил Чонин, глядя в пустоту. — Завтра утром. Завтрашний день перевернёт историю. Завтрашний день окажется последним днём, когда они будут бояться даже собственных мыслей. Может, завтрашний день окажется последним и для них самих. Чонин боялся, но верил. И в глазах друзей он видел то же самое: искреннюю веру, безумный страх и отчаянное желание быть свободными.

***

Наступило следующее утро: Чонин так и не смог сомкнуть глаз, посвятив всю ночь сковывающему тело ужасу перед неизвестным. Он боялся за себя, боялся за друзей, боялся за Чана. Но отступать было некуда. Либо они, либо никто. Взяв в дрожащие руки телефон, он открыл месседжер и с трудом написал Сынмину короткое:

i.2.n.8:

Не выходи сегодня на улицу. Останься дома.

Незамедлительно пришёл встревоженный ответ друга; Чонин тяжело вздохнул, прочитав его. miniverse: Чонин?? Всё в порядке? В смысле не выходить? Эй, ты как? Это из-за того, что произошло? Чонин?? Чонин, ответь!! Придурок, ответь мне! Парень отключил уведомления и сунул без конца вибрирующий телефон в карман; через час он должен быть у входа в министерство, где его ждут его друзья. Ещё раз нервно проверив магазин пистолета и защёлкнув его, Ян мрачно встряхнулся, будто сбрасывая с себя тяжкий груз и, вобрав побольше воздуха в лёгкие, вышел из квартиры, даже не потрудившись заперев дверь. Кто знает, сможет ли он вернуться обратно? Когда Чонин спускался вниз по лестнице, его унылый взгляд наткнулся на одинокую дверь, ведущую в квартиру Чана: такую пустую и разгромленную. Всё будет хорошо.

***

— Эй, ты чего такой кислый? Даже смотреть противно, — весело окликнул понурого Чонина Минхо; старший стоял, засунув руки в карманы и ласково улыбался, бросая на всех по очереди затравленные взгляды; только встревоженные глаза выдавали внутренний страх Минхо за друзей. — Ещё раз: мы протаскиваем музыкальное оборудование наверх, ждём выстрел и начинаем играть, так? — взволнованно спросил Джисон, трясущийся рядом с невозмутимым Минхо. — Всё верно, — кивнул Чонин, повернувшись к зданию министерства Истины: высокое, серое, массивное здание, испещрённое окнами, своей громадой давящее сверху на простых людей. Он повернулся к ребятам, удручённо уставившись в их лица; удивительно, как быстро человек стареет, испытывая тревогу: щёки парней ввалились, кожа потеряла былой здоровый цвет, став землистой, а губы потрескались, кровоточа и невыносимо садня. То же самое он видел и в зеркале. — Мы с Хани написали песню, — задумчиво обронил Минхо. — Исполним в два голоса. Джисон покосился на него загнанным, совсем пришибленным взором, вцепившись в руку старшего; тот и бровью не повёл, крепко сжав чужую ладонь в своей. — Не вижу смысла больше тянуть, — пробормотал Чанбин, сжимая в руках тяжёлый бесформенный кейс с упакованным внутри синтезатором, который он умудрился достать у кого-то из старых приятелей, кажется, у Хёнджина, с которым Чонину так и не довелось познакомиться. — Нужно идти сейчас, пока нас не заметили. Чонин согласно кивнул, собираясь с духом. Минхо, постояв неподвижно ещё несколько мгновений, будто оттягивая неизбежное, всё же прочистил горло и первым шагнул ко входу в министерство. Ему, Джисону и Чанбину придётся пройти через всё здание, чтобы войти в дальнее крыло, где располагался заветный аварийный выход на крышу. — Берегите себя, — бросил им Чонин, глядя на удаляющиеся спины; ему же предстояло ворваться в кабинет матери, столкнувшись с её гневом и оборвав всё своё прошлое. Тихий всхлип вырвался из его груди, и Ян, сморгнув подступающие к глазам слёзы, перешагнул через порог.

***

В министерстве было тихо: по коридорам сновали суровые мужчины и женщины с залёгшими на лбу глубокими морщинами, их заострённые глаза бегали по смертельно бледному лицу Чонина, безразлично пропуская парня вперёд — здесь его знали с самого детства. Чонин, стараясь вытравить из себя внутренний мандраж, быстро шёл по коридору, стараясь ни с кем не пересекаться взглядом, выдающим его страх — ледяные пальцы юноши нервно сжимали рукоятку пистолета в кармане. Он буквально пролетел несколько лестничных пролётов, поднимаясь всё выше и выше: в конце последнего этажа замаячила строгая дубовая дверь, ведущая в кабинет сенатора, и Чонин сорвался на бег, чувствуя, как сердце бешено стучит в груди, тяжёлым битом отдавая в уши. Взмокшая ладонь легла на ручку и резко распахнула дверь: живые глаза Чонина столкнулись с мертвенным взглядом матери, сидящей за столом и читающей какие-то бумаги. — Нини? — удивлённо моргнула женщина, спуская очки на кончик носа и глядя на сына поверх стекла. — Почему ты не на учёбе? Чонин захрипел, на несколько мгновений потеряв голос, но затем сиплые ноты вырвались из пересохшего горла: — Мама... — он замолк, зажмурившись; ему никогда в жизни не было так страшно. — Мама, — сдавленно повторил он, трясущейся рукой вытягивая из кармана пневматический пистолет и наставляя его на свою собственную мать. Большой палец угрожающе провёл по курку, и Чонин, сглотнув вставший в горле ком, исступлённо крикнул: — Мама, руки за голову, чтобы я видел, и встань! Сенатор и бровью не повела, равнодушно и скучающе глядя на сына, стоящего перед ней с пистолетом в дрожащих руках. — Нини, ты с ума сошёл? — хладнокровно спросила она, сложив руки в замок и поставив на них заострённый подбородок. — Прекрати вести себя как дурак и сядь на место, — женщина указала на стул перед собой. — Мама! — горячие слёзы непроизвольно потекли по исхудавшим щекам Чонина, и он предупреждающе качнул пистолетом, глотая солёные капли. — Я сказал тебе встать и положить руки за голову! Вставай! — Нини! — грозно прикрикнула сенатор, поднимаясь со своего места, но явно не потому, что сын приказал ей это сделать. — Ты будешь наказан! Повторяю ещё раз... — Руки за голову! Не подходи ко мне! — Чонин заорал настолько надрывно и болезненно, что женщина замерла, опешив: впервые сын поднял на неё голос. Впервые он противился её несокрушимой воле. — Нини? — её глаза округлились, и сенатор покачнулась, медленно поднимая руки. — Где звуковая система? Где она? — воскликнул Чонин, учащённо дыша. Слёзы градом лились из его глаз, но он не замечал этого, впав в состояние безудержной трясучки. — Что ты делаешь?.. — прошептала его мать, в настоящем шоке глядя на Яна. — Отвечай! — крикнул Чонин, быстрым движением смахивая застилающие обзор слёзы. — Не вынуждай меня делать то, чего я не хочу, мама! — Почему ты так себя ведёшь? Что они с тобой сделали? — потерянно пробормотала женщина; в её взгляде мелькнуло что-то, чего Чонин никогда прежде не видел. Она беспомощно наблюдала за тем, как рыдает её сын, держа курок пистолета. — Открыли мне глаза, — затравленно прошептал Чонин, шмыгнув носом. — Где звуковая система? — Ты делаешь это ради него? Ради него ведь? — спокойно спросила сенатор, держа руки на виду, как и требовал того Ян. — Ты ничего не знаешь! Не притворяйся, что понимаешь меня! — гортанно крикнул Чонин. — Всю жизнь ты промывала мне мозги! — Думаешь, мне было легко? — внезапно спросила женщина, сделав нетвёрдый шаг вперёд. Чонин отшатнулся назад, двумя руками ухватившись за оружие. — Думаешь, это просто? Думаешь, я сама верила в то, что говорила? Это лишь способ вести народ, держать его в узде. Я знала, что когда-то люди не выдержат такого гнёта и встанут против меня, но я и подумать не могла, что это будет мой родной сын. — Ничего не говори! — взвыл Чонин, тряхнув пистолетом. — Думаешь, что мне не больно идти против матери? Думаешь, что я не люблю тебя? Сенатор молча смотрела на то, как парень захлёбывается слезами, не отпуская её из-под прицела; и вдруг она тяжело вздохнула, опуская руки и отрешённо качая головой. — Это всё равно должно было произойти. Ты вырос, а вместе с тем и выросло твоё недоверие, — изрекла она, посмотрев в окно. — Это правильно. Она указала пальцем в угол стола, показывая, где находится система управления. — Сделай, что должен, — сказала сенатор и устало повалилась в кресло, отвернувшись. — Ты... сдаёшься? — ничуть ей не веря, пробормотал Чонин, опуская мушку ниже. — Я не сдаюсь, — отрицательно качнула головой женщина, а затем вдруг ободряюще улыбнулась сыну. — Это должно было когда-то произойти. Когда ты у руля, ты знаешь, к чему это однажды приведёт. Он, кстати, в правом крыле министерства. — Кто?.. — обескураженно спросил Ян, непонимающе сведя брови к переносице. — Чан. Он в правом крыле. Поспеши, его приговор приведут в исполнение через час. Чонин застыл, в немом шоке таращась на вновь спокойную до жути мать. Вздрогнув, он с силой ударил сжатым кулаком по кнопке управления, а затем, подбежав к окну, выстрелил, зная, что после рокового выстрела в министерстве начнётся хаос. Его ввалившиеся глаза столкнулись с потеплевшим взглядом матери; та улыбнулась, кивнув сыну. — И я люблю тебя, Нини, — впервые за всю его жизнь произнесла она, и Чонин, рвано выдохнув и до боли сжав челюсть, выбежал из её кабинета. Нельзя терять ни секунды.

***

Ян нёсся по коридору, сталкиваясь с обезумевшими людьми, заполонившими всё министерство. Мигала сигнализация, неприятно вереща и звеня в ушах, но Чонин не останавливался, прорываясь сквозь толпу. До чуткого слуха сквозь шум донеслась музыка — это его друзья исполняли свой долг. И Чонин вдруг застыл, вслушавшись. Он не слышал голоса Минхо. — Нет, не может быть, — вскрикнул Ян, вновь сорвавшись с места. Должно быть, старший отбивался от полиции, поэтому не мог петь свою партию. Чонин завернул в правое крыло, опрокинув какую-то женщину на пол и даже не обернувшись — вот она, комната, в которой допрашивали музыкантов до казни. Парень, не тормозя, ворвался в помещение: там царила настоящая суматоха, люди в ужасе катались по полу, закрывая руками уши в страхе, что их казнят; а на стуле, скованный наручниками, сидел Чан, задумчиво улыбаясь и вслушиваясь в ноты, доносящиеся с крыши. — Хён! — закричал Чонин, и Бан удивлённо посмотрел на него, не веря своим глазам. — Нини?.. — опешив, недоверчиво прошептал он, и младший, не мешкая, подорвался с места и подлетел к Чану, хватая его за руки. — Осторожно! — крикнул Чонин и, достав пистолет, единожды выстрелил в наручники, разбив их вдребезги. — Бежим! — он схватил ошарашенного старшего за запястье и потянул на себя, заставляя встать со стула. — Где остальные? — обеспокоенно воскликнул Чан, побежав следом за уносящим ноги Яном. Вокруг происходил настоящий беспредел: люди врезались друг в друга, топтали ногами, не обращая внимания на чужие крики агонии. — На крыше, — крикнул в ответ Чонин, резко заворачивая за угол. И остановился, в ужасе глядя перед собой. Прямо на него было направлено дуло автомата, зажатое в руках одного из оперативников. Юноша замер, часто дыша; Чан позади заметно напрягся, крепко сжав в ладони руку Чонина. — Стреляй, чего ждёшь?! — заорал на оперативника его сокомандник, и мужчина прицелился, готовясь убить диссидентов, как вдруг из всех многочисленных динамиков полился знакомый голос; Чонин обмер, узнав голос матери. — Говорит сенатор. Министерство Истины пало, — грозно звучал женский голос, — Власть перевернулась. Закон о музыке в срочном порядке отменён. Операции по искоренению музыкантов приказываю отменить. Отступайте немедленно. Оперативники обескураженно застыли, дуло автомата опустилось вниз — Чонин, сдавленно ахнув, рванул дальше по коридору, ведя за собой бледного Чана. — На крышу! — через плечо выкрикнул он, и Бан, кивнув, побежал следом. Ноги сводило от быстрого бега, но они не останавливались: лишь бежали быстрее, туда, где их ждут друзья. Музыка уже затихла, но тревожный вой сирены и пронзительные людские крики всё ещё резали слух. Взору открылась лестница, ведущая на крышу, а затем до них донеслись душераздирающие крики. Чан и Чонин обмерли, узнав знакомые ноты: это надрывно, до крови в глотке кричал Джисон. — Я убью их! Убью их всех! — нечеловечески кричал Джисон; а затем их сердца пропустили один удар, когда из-за угла показались обескровленное, перекошенное лицо Хана и бледное, пустое лицо Чанбина. Джисон задыхался, не прекращая кричать в диких мучениях и содрогаться в конвульсиях. Чанбин молчал, едва дыша. Они тащили под руки неестественно неподвижного Минхо. Голова парня безвольно качалась на шее, искажённое лицо стало жутко бледным. Минхо был мёртв. Чан придушенно закричал, бросившись к друзьям и хватая безжизненного Минхо за окоченевшие руки. Чонин не дышал, широко распахнутыми глазами глядя на ужасающую сцену; в ушах зазвенело, заглушая горестные крики его близких. Кажется, он и сам кричал тогда — после он уже и сам не мог вспомнить, как повалился на ледяной кафель, заходясь в адских криках боли. А затем вспоминалась и вовсе только кромешная пустота.

***

Прошло несколько месяцев, прежде чем Чонин очнулся: всё это время жизнь словно стояла на паузе. Музыку окончательно разрешили — мир с трудом переживал изменения, но гонения наконец-то прекратились; музыканты всё чаще выходили на улицы, играя лёгкие мотивы, на ветвях деревьев стали появляться певчие птицы, больше не истребляемые охотниками. Пусто было лишь в душе Чонина; особенно тоскливо ему становилось, когда он видел понурые лица друзей. Нечего говорить о Джисоне — тот так и не смог смириться с утратой, потеряв вместе с Минхо и свою улыбку. Лишь спустя месяца их сердца начали оттаивать. Чонин пристрастился играть на фортепиано, выступая вместе с друзьями, которые не прекратили играть даже после смерти Минхо. — Он бы не хотел, чтобы мы останавливались, — однажды сказал Джисон, смотря в пол заплаканными глазами. И они не остановились. Чонину всё же удалось познакомить Сынмина с его друзьями; тот сначала с подозрением относился к новым знакомым, но, узнав их ближе, тоже проникся, часто появляясь на их общих посиделках в кафе. Мир изменился. Изменился и Чонин. Музыка перестала быть тайной. Но она не перестала связывать их вместе. Теперь они все были свободны.