***
21 октября 1877 года. Мадам Жири спешно поднималась на второй этаж. Время было позднее, но она прекрасно знала, что Эрика все ещё оставалась на месте. И она была единственной, кто мог помочь в сложившейся щекотливой ситуации. Пожалуй, и хорошо, что Андре с Фирми уже ушли – было бы непонятно как объяснять мужчинам произошедшее, ища поддержки в их лице. С Эрикой все будет определенно проще. Смятение охватило женщину, когда она увидела свою дочь на пороге спальни этим вечером. Бледная, растерянная, с глазами полными слез Мэг казалась столь несчастной и сломленной, что сердце мадам Жири буквально вдребезги разлетелось от жалости и тревоги. Но после ее рассказа, мадам, обычно сдержанная, буквально рассвирепела. Сначала Жири собиралась сама тут же направиться в служебные помещения за сценой, но еще раз все взвесив, осознала, что без участия кого-либо из распорядителей это будет лишено всяческого смысла. Потому сейчас она спешила в кабинет к Гарнье. Коротко, но настойчиво постучав в дверь, она вошла тут же, как услышала ответ. - Мадам? – Эрика с нотными записями в руках стояла у шкафа-витрины. Она удивлённо вскинула брови. Обычно в это время ее уже не беспокоили по рабочим вопросам, и она имела возможность размеренно завершить текущие дела. Так и сегодня, воспользовавшись свободным вечером, девушка планировала спокойно разобрать музыкальный материал, который накопился за минувшую неделю. Но, внимательно вглядевшись в лицо пришедшей, Гарнье тут же уточнила. - Присядешь? Женщина отрицательно покачала головой, подходя ближе. - Я понимаю, что время позднее, но я не стала бы тебя тревожить, если бы не чрезвычайная срочность моего дела, Эрика, - произнесла балетмейстер, чувствуя, как ей не достает воздуха. - Мадам, просто объясни, что стряслось? - Гарнье нахмурилась и, скрестив руки на груди, выжидающе воззрилась на женщину. Жири попыталась было начать говорить, но губы ее не слушались. Она так и осталась напряженно стоять посреди кабинета, опершись о трость, словно если бы села, то непременно сломилась бы под напором столь давящих чувств. - Моя дочь, Эрика... Моя малышка! Ты же говорила, что всегда будешь защищать каждого в этой опере? Ведь так? Я понимаю, что наши текущие отношения не позволяют мне обращаться к тебе с просьбой о чем-либо личном, но все же я смею просить. Умоляю, помоги! - женщина внезапно подалась вперед и судорожно вцепилась в рукав жакета Гарнье. - Мадам! - Эрика повысила голос в попытке привести собеседницу в чувства. Она совершенно ничего не могла понять из обрывков бессвязных фраз, прозвучавших от Жири. Ее окрик оказал нужный эффект - женщина действительно заморгала и, шумно втянув носом воздух, отпустила руку распорядительницы. Она поджала сухие губы, а затем, словно собравшись с духом, четко произнесла. - Этот человек. Он должен ответить за свой поступок. - Какой человек? - раздраженно выдохнула Гарнье, теряя терпение. Она решительно устала от этих шарад. - Я ничего не понимаю. Мадам, у меня была воистину тяжелая неделя, чтобы силиться угадать, что же ты пытаешься до меня донести. Поэтому, будь любезна, или расскажи толком, что случилось, или же давай вернемся к этому разговору с утра. Женщина подняла взгляд, полный муки и слегка покачнулась. Эрика спешно помогла ей опуститься в кресло перед камином, а сама, поразмыслив, отошла налить арманьяк для гостьи. Жири совершенно точно нужно было хоть немного прийти в себя, и пара глотков алкоголя в этом вопросе определенно могли бы помочь. - Итак, ты упомянула Мэг. Что случилось? - в очередной раз спросила она, подняв хрустальный графин с янтарной жидкостью. - Ее едва не обесчестили прямо в здании Гран Опера, - коротко ответила Жири дрожащим голосом. Теперь, произнеся это, она словно вынырнула на поверхность и смогла вновь сделать вдох. Графин тяжело звякнул о серебряный поднос. Эрика развернулась к женщине всем телом и вперилась немигающим взглядом в собеседницу. - Кто он и что сделал с Мэг? - в ее голосе послышались звенящая сталь. - Я не знаю, Эрика, не знаю! Моя девочка вообще не хотела мне ничего рассказывать, но я надавила и только поэтому выяснила, что какой-то мужчина грязно ее домогался, но она успела вырваться и убежать. Но затем Мэг совершенно закрылась и отказалась отвечать на любой из моих вопросов. Она не сказала ни кто это, ни где все произошло. Я уже хотела было сама спуститься за кулисы и поговорить со всеми присутствующими, но поняла, что следует это делать в присутствии кого-то из руководства театра, чтобы мои слова потом не воспринимались как огульные обвинения. А уж тем более, если этот человек не относится к обслуживающему персоналу, - мадам Жири устало перевела дыхание и продолжила несколько сокрушенно. - Жандармов же я вызывать не стала поскольку, чем они помогут в этой ситуации? Мы с тобой прекрасно знаем, что за одни только домогательства почтенных, да и не очень почтенных, господ не отправляют в тюрьму. - Мы со всем разберемся, мадам, - заверила ее Гарнье. И, подумав еще с пару секунд добавила, слегка болезненно дернув уголком губ - ей совершенно не хотелось прибегать к крайней мере и обращаться за услугой, которую она надеялась никогда не использовать. - В случае чрезвычайных обстоятельств, у меня будет иметься возможность выяснить все необходимое весьма кардинальным способом. Мадам Жири рассеяно кивнула, в то время как Эрика напряженно выпрямилась и, заложив руки за спину, встревоженно прошлась вдоль стены. К своему счастью, лично она никогда не встречалась с насилием ни со стороны родственников, ни со стороны посторонних мужчин. Но она знала тех, кому не посчастливилось с этим столкнуться. И не где-либо в трущобах, в темных комнатах замызганной ночлежки, а зачастую в кулуарах роскошных особняков и именитых поместий. Так ее память до сих пор хранила ледянящую душу историю, услышанную на одном из светских приемов, о совсем молоденькой горничной, которая не перенесла насилия со стороны хозяина дома. Мужчина грязно надругался над ней и обесчестил, о чем прекрасно знали все его домочадцы. Девушку рассчитали и с позором выдворили из дома, несмотря на то, что она забеременела. В итоге, не выдержав, несчастная свела счеты с жизнью. На самом деле совершенно не имело значения, где происходило насилие. Потому что всегда это случалось самым паршивым, самым гадким и самым подлым образом. Женщина, увы, по природе своей была создана физически слабее мужчины. И в этом, очевидно, было огромное упущение Провидения. Практически никакая девушка не могла противостоять мужчине возжелавшему и вознамерившемуся овладеть тем, что он по каким-то причинам по-хозяйски счел своим. И это, по мнению Эрики, являлось самым страшным преступлением против личности. Потому что тело еще могло оправиться и зажить, а вот растоптанный и сломленный дух и порушенная честь оставались с женщиной на всю оставшуюся жизнь, и отнюдь не каждая была способна это вынести. И такое творилось в ее опере! А ведь она обещала защищать девушек от любой подобной угрозы! Гарнье ощутила, как к горлу подкатывает желчь, а в сердце начинает разгораться жгучая ярость. Она почувствовала непреодолимое желание не только разобраться в произошедшем, но и сотворить возмездие. Если Мэг сказала правду и сумела избежать насилия над собой, то жандармы действительно не имели власти над ситуацией – никогда и никто из мужчин не станет воспринимать приставания к женщине как нечто из ряда вон выходящее. Более того, многие из них еще услужливо отметят, что подобное является лишь знаком внимания – простым проявлением восхищения женской красотой. А значит, следует быть, скорее, благодарной за такие вещи, а не бежать в жандармерию. Какая же омерзительная и циничная ложь! Эрику передернуло. По ее глубокому убеждению, если хотя бы один мужчина столкнулся бы с тем, с чем изо дня в день имела дело женщина, он бы лишился своего хрупкого рассудка. И речь не только о вынашивании детей, мучительных родах, бесконечном уходе за ребенком, домом и супругом. Но и о том, насколько бесправно и беззащитно ощущала себя любая женщина, просто родившись таковой. Женщина имела право лишь молчать и соглашаться с тем, что ей скажет ее супруг. И не важно, являлся ли он мясником из ближайшей лавки или же самим графом. Ведь даже право на образование женщины получили совсем недавно по столь щедрому решению мужей в высоких кабинетах под давлением «Союза женщин». Впрочем, это движение, вместе с набирающим обороты движением суфражисток дарило хоть какие-то надежды на перемены в будущем. И хорошо, если женщина обладала деньгами или властью, при этом не имея «любящих» брата, мужа либо дядюшки - тогда ее ситуация могла несколько отличаться от обозначенной. Но как много таких женщин она знала? Эти мысли лишь раздували угли пламенеющего сердца Гарнье. Она спешно подхватила свою трость, стоящую в углу кабинета и уже на ходу бросила сидящей женщине: - Пойдем.***
В дверь Кристин робко постучали. Девушка нахмурилась, не понимая, кому взбрело в голову беспокоить ее в столь поздний час. Плотно запахнувшись в шлафрок, она подошла к двери и прислушалась. Сначала за дверью воцарилась тишина, но затем внезапно она различила едва уловимый всхлип. Даае тут же спешно распахнула дверь и обнаружила у себя на пороге заплаканную Мэг. Жири стыдливо отводила взгляд, но пролепетала дрожащими губами: - Можно я побуду у тебя? - Конечно, - Кристин растеряно отошла в сторону, пропуская девушку. Это была Мэг, всегда порхающая и беззаботная. Мэг, встречающая трудности с улыбкой. Что же такого должно было случиться, чтобы искра жизни в этих глазах потухла? Кристин заботливо провела трясущуюся балерину вглубь своей комнаты, усадив ее на краешек кровати. Опустившись перед ней на колени, Даае мягко отвела растрёпанные пряди светлых волос, упавшие Жири на лицо. - Мэг, что стряслось? В ответ на, казалось бы, простой вопрос, девушка лишь по-детски горько всхлипнула и, обняв себя руками, начала мерно покачиваться. Кристин ничего не оставалось, как присесть рядом и притянуть подругу к себе. Мэг спешно уткнулась носом в ее плечо и с облегчением разрыдалась. Казалось, что вместе со слезами выходила вся боль, наполнявшая в этот момент ее сердце. Кристин терпеливо поглаживала балерину по спине, обняв ее за плечи и тихонько баюкая в своих объятиях, словно маленькую. Ей вспомнилось, как когда-то в далеком детстве, ее так же утешал папá. Даае уже не могла припомнить, что стало причиной того бесконечного, наивного детского отчаяния, затопившего ее нежную душу, но прекрасно помнила, как отец внимательно и бережно отнесся к ее переживаниям, разделяя ее горе. То же старалась сделать сейчас и Кристин – она пыталась собрать подругу заново. Из мелких осколочков, из кусочков, из того, что осталось от Мэг, в то время как та безмолвно выплескивала свое отчаянье, не умещавшееся в ее юную душу. Короткий стук в дверь возвестил о пришествии других гостей. Жири дернулась, но Кристин все так же продолжала удерживать ее в своих теплых объятиях, защищающих от всех невзгод этого мира. Дверь тихонько отворилась, впуская Эрику и Жири. Мадам прикрыла рот ладонью и облокотилась о стену, увидев открывшуюся перед ней картину, чтобы секундой позже отвернуться в попытке скрыть выступившие на глазах слезы. Гарнье же неспешно и тихо подошла к замершим на кровати девушкам и опустилась на стоящий рядом пуф, дожидаясь, пока Мэг немного успокоится. Степень напряжения самой Эрики можно было оценить по тому, насколько побледнели пальцы, судорожно сжимающие трость. Гарнье перехватила непонимающий, но сочувственный взгляд Кристин и, на секунду прикрыв глаза, напряженно выдохнула. Справившись с состраданием, нахлынувшим подобно удушливой волне, она деликатно обратилась к все еще всхлипывающей балерине: - Мэг, это я, Эрика. Я пришла сюда с твоей мамá, чтобы помочь, - она замолчала и, дождавшись короткого кивка все еще не отрывающейся от плеча Кристин девушки, продолжила. – Скажи, ты можешь со мной чуть-чуть поговорить? Ее мягкий голос был наполнен теплым участием и дружеской поддержкой. Наверное, так разговаривают с маленькими детьми, когда хотят договориться о чем-то по-настоящему важном. Кристин ничего не понимала, но по совершенно нетривиальному поведению Эрики и бледности лица мадам Жири осознала, что произошло что-то действительно страшное. Мэг пошевелилась, отрываясь от насквозь промокшего на плече Даае шлафрока, и в этот миг Кристин заметила, как разом окаменела Эрика, не спуская с балерины наполненных ледяным гневом глаз. Даае изумленно проследила за ее взглядом и сдавленно ахнула - она и не заметила как на скуле девушки и на ее шее багровой синевой наливались безобразные кровоподтеки, скрытые до этого воротом ночной сорочки. Эрика ощутила, как все ее естество затапливает жгучая ярость. Это было всепоглощающее, иссушающее чувство, которое горячей пульсацией отдавалось в висках и кончиках пальцев. Совершенно не имело значения, овладел ли Мэг тот мужчина или нет, ведь фактом оставалось одно – он растоптал ее спокойствие, ощущение защищенности в стенах этой оперы. И эти синяки по форме пальцев того, кого Эрика не могла даже назвать человеком, стали лишь немым доказательством случившейся трагедии. Скрипнув зубами, Гарнье все же снова как можно мягче обратилась к девушке: - Мэг, мне нужно задать тебе всего один вопрос. А после этого ты можешь остаться здесь, с Кристин, и попытаться уснуть. Или же, если захочешь, ты сможешь подняться в мой кабинет и побыть там со своей мамá. Там тебя тоже точно никто не тронет, клянусь. Жири младшая судорожно кивнула и повернулась к Эрике, пряча глаза и стыдливо прикрывая шею воротом ночной сорочки. Гарнье деликатно протянула раскрытую ладонь, не касаясь девушки, и лишь дожидаясь ответного движения со стороны Жири. Та, слегка поколебавшись, все же смущено вложила свою маленькую ладошку в протянутую руку Эрики. Гарнье накрыла ее пальцы второй рукой и успокаивающе погладила. Справиться с удушающим гневом было сложно, но сейчас от нее скорее требовались спокойная, уверенная поддержка и участие. - Мэг, скажи, тот человек, - на этом слове балерина дернулась, но Эрика лишь крепче сжала ее ладонь в успокаивающем жесте, - он из нашего театра? Дождавшись робкого кивка со стороны девушки, Эрика продолжила: - А ты знаешь имя этого человека? Хорошо, знаешь. Мне тоже нужно его узнать, милая, потому что иначе могут пострадать и другие девочки из хора или кордебалета, понимаешь? Мэг колебалась, она закусила губу и изо всех сил старалась не расплакаться снова. - Я чувствую себя такой виноватой, - всхлипнув, сдавленно прошептала она. Эрика ощутила, как ее душу пронзило острой иглой сострадания и болезненной горечи за то, что такое могло случиться с этой славной, совершенно невинной и доброй девчушкой. - Ох, милая, ты ни в чем не виновата, поверь. То, что тот человек решил, что он имеет какое-то право поступить с тобой так, совершенно не связано именно с тобой. Это он виновен в том, что случилось, это он решил, что с девушками можно так себя вести. На твоем месте могла оказаться любая другая, понимаешь? Дело не в тебе, а в нем, - сочувственно проговорила Эрика тихо, постаравшись перехватить взгляд Мэг. Та несколько облегченно вздохнула. – Но он все еще может навредить другим, поэтому давай вместе его остановим, хорошо? Просто назови мне его имя. Поверь, я сумею защитить тебя от него, ты его больше никогда не увидишь в стенах нашей оперы, договорились? Жири младшая неуверенно кивнула. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но затем снова закрыла. Немного поерзав на кровати, она вопросительно взглянула на Кристин, но та лишь мягко кивнула, продолжая обнимать девушку за плечи. То что произошло было ужасно и разрывало душу Даае от боли и сожаления. - Буке, - практически неслышно прошептала Мэг одними губами и облегченно выдохнула от своего признания. - Спасибо, Мэг, - Эрика легонько сжала ее руку в своей и добавила. – Как я и обещала, с этого момента ты его больше никогда не увидишь в стенах Гран Опера. Она плавно встала и, одернув жакет, напряженно проговорила: - Я ненадолго отойду. Кристин, пожалуйста, позаботься о Мэг. Даае вскинула взгляд и увидела, как вмиг выцвели глаза Эрики, став вместо привычных штормовых и пасмурно-серых, серебристо-стальными. Это не на шутку ее испугало. Она никогда еще не видела Эрику в таком состоянии. Память услужливо подкинула воспоминание о хаосе в кабинете Гарнье минувшей весной. Потому Кристин тут же торопливо обозначила: - Эрика, я пойду с тобой. - Позаботься лучше о Мэг, - с нажимом ответила Гарнье не терпящим пререкательств тоном. В ее голосе звенела та самая сталь, что отражалась режущим серебром в глазах. Она направилась в сторону выхода, а за ней последовала мадам Жири. И в душе Кристин вновь за такой короткий срок возникло ощущение непоправимого. Чего-то такого, что навсегда может изменить привычный уклад жизни в Гран Опера.***
Гарнье стремительно шагала в сторону служебных помещений. Она не чувствовала ничего, кроме острой жажды вершить возмездие. В ней бурлило желание отмщения за всех тех, кто не смог постоять за себя, кто винил себя в насилии, что над ними свершилось, кто замалчивал и стыдливо прятал синяки за высоким воротом платья или вуалью, кто молча сносил телесные и словесные побои, считая, что только этого они и заслуживают, кого ни во что не ставили и изо дня в день истязали. В Эрике в этот момент не оставалось ни капли милости или жалости, ее подстегивала лишь жгучая потребность в справедливости. Распахнув дверь в подсобку, где обычно тихо напивался и отсыпался Буке, она не увидела ничего, кроме пыльного реквизита, Издав недовольный стон, скорее напоминавший сдавленное рычание, Гарнье спешно направилась за сцену. Мадам Жири едва за ней поспевала. Свернув в очередной коридор, Эрика резко затормозила, увидев спящего на табурете мужчину. Это был Жозеф Буке. Он, облокотившись спиной о стену, расположился напротив входа в общую девичью комнату, где ночевали балерины. Судя по всему, не добившись желаемого в полной мере, он решил продолжить свою импровизированную охоту. Глаза Эрики полыхнули гневом. Приблизившись, она резко пнула табурет, повалив его на пол вместе с сидящим на нем мужчиной. Буке кубарем слетел со стула и, удивленно заморгав, безуспешно попытался сфокусировать ошалелый взгляд на распорядительнице. От него разило кислым запахом немытого, потного тела, луком и прогорклой вонью дешёвой выпивки. На шум из комнаты начали выглядывать сонные девушки, непонимающе и внимательно глядя на мужчину, который сумел перевернуться на четвереньки, но так и не смог подняться на ноги. - Встань, - коротко бросила Эрика. Она, недвижимо застыв перед ним подобно натянутой тетиве, терпеливо ждала, пока Буке окажется на ногах. - Мадмуазель, а чего эт Вы изволите так себя со мной вести? - не особо внятно пробормотал мужчина, все же совладав с непослушными конечностями и поднявшись. Он отбросил сальные замызганные длинные волосы с лица, и вытащил одну из забившихся прядей изо рта. Слегка пошатнувшись, Буке попытался сохранить равновесие, но выходило с трудом. - Ты посмел домогаться до балерины моего театра, - голос Эрики был звенящим, и неотвратимо-острым. Наверное, любой иной собеседник предусмотрительно отступил бы, осознав, чем это может грозить. Но Буке был слишком пьян для этого. - А, так Вы, что ли, про ту белобрысую балеринку? Так, хых, ничего такого ж не случилось. Так, только потискал, а она возьми вырвись да убеги, - осклабился мужчина в некоем подобии улыбки, обнажив ряд желтых зубов. Эрика хищно прищурилась и сделала шаг, в котором читалась отчётливая угроза, в сторону мужчины. - Каждая, ты слышишь? Каждая из них под моей персональной защитой и покровительством, - выплюнула Гарнье ему в лицо, с отвращением глядя на рабочего. - Я не позволю, чтобы в стенах Гран Опера столь похабно преследовали девушек. - Так, Ваше сиятельство, че такого-то? Ну, так если они сами, понимаете, сами ходят, своими прелестями трясут, как тут не пощупать? - удивился Буке будто бы даже искренне. Он попытался было поднять табурет, но Эрика одним резким ударом ноги отправила стул куда-то в другой конец коридора. Мужчина непонимающе заморгал, глядя на распорядительницу. - Я не договорила. - Мадмуазель Гарнье, оставьте его, - мадам Жири направилась было к Эрике в попытке предотвратить нежелательное развитие событий, но та остановила ее упреждающим жестом, подняв ладонь. Мадам так и осталась на почтительном расстоянии, будто бы наткнувшись на незримую стену угрозы, исходящей от Гарнье. В коридоре собиралось все больше девушек, шепчущихся и выглядывающих из-за спин других, с любопытством пытавшихся выяснить, что же там такое происходит? Гарнье не обратила никакого внимания на слова женщины и обвела суровым взглядом присутствующих, громко и четко озвучив свой вопрос: - Кто ещё сталкивался с домогательствами от этого? - Эрика кивнула на мужчину. У нее язык не поворачивался называть его человеком. Основное отличие человека от любого другого существа на земле, по ее мнению, заключалось в наличии любви и сострадания к другим, особенно к тем, кто слабее. Но ни одной из этих добродетелей у Буке, увы, не наблюдалось. Девушки затихли, а затем из толпы раздалось несколько робких голосов. «Господь, дай мне сил сдержаться», - пронеслось в голове Гарнье. Мужчина пьяно хмыхнул и развел руками, а затем попытался было подбочениться. Складывалось полное ощущение, что он испытывал даже некую гордость за свои сомнительные «победы» - с его непотребным вниманием, как оказалось, столкнулись не одна и даже не две девушки. - Так всем же понравилось, ну! Тебе ль не знать, мадмуазель. Ты ж, говорят, и сама не то чтобы против пощупать девичьи прелести. Не уж-то тебе не случалось прихватить нежную балеринку за кулисами, а? Или ты просто взбеленилась, что я-то могу это делать, когда и где захочу, а ты-то шиш, нет? – Буке хрипло рассмеялся своей шутке и, покачнувшись, смрадно выдохнул практически в лицо Гарнье. «Вот же Дьявол!» Это стало последней каплей. Эрика поудобнее перехватила трость обеими руками и, шагнув вперед, коротко замахнулась, вложив в это движение весь вес своего тела. Мэг уснула, и Даае, не в силах терпеть давящую неопределенность, тут же направилась вслед за ушедшими женщинам. Кристин издалека услышала громкие разговоры и, поспешив, успела стать зрительницей разыгравшейся сцены. Она явилась ровно к кульминации. Раздался свист рассекаемого воздуха, за которым тут же последовал чавкающий хруст. Словно кто-то неосторожно уронил корзину, полную сырых яиц или же решил размозжить грецкие орехи увесистым молотком. Кристин даже сначала не поняла, что произошло, но затем в ужасе прижала руку ко рту, осознав, что так звучит хруст дробящихся костей. Нога Буке, словно у сломанной марионетки, подломилась в колене нелепо вывернувшись в суставе. Взвыв, мужчина с грохотом упал на пол, вцепившись в покалеченную конечность. Все воззрились на Гарнье. Если в глазах некоторых девушек был заметен испуг, в то же время во взглядах иных читалось мрачное торжество. Эрика стояла, склонив голову набок, и отрешенно смотрела на скрючившееся перед ней на полу тело. Она невозмутимо достала белоснежный батистовый платок из кармана жакета и, протерев им увесистое литое навершие трости, отбросила окрасившуюся кармином ткань на пол. А затем вплотную приблизилась к все ещё воющему мужчине. Так, словно у нее в руках была рапира, Гарнье уперла кончик трости Буке в плечо и холодно добавила: - За расчетом придёшь к Андре или Фирми, когда сможешь. Если же покажешься на глаза мне, учти, что я за себя не ручаюсь. - Ты поплатишься за это, сука бешеная, - с ненавистью прошипел мужчина через плотно сомкнутые зубы, сжимая перебитую ногу. - За что, смею спросить? Похоже, всему виной лишь алкоголь и неудачное падение. Да и разве кто-то что-то видел? - Эрика вздернула бровь и окинула присутствующих взглядом, в котором читалась невозмутимость с затухающей яростью в глубине зрачка. Все шепотки разом смолкли, а юные балерины дружно замотали головами. - Никто ничего не видел, мсье Буке, - проговорила мадам Жири с нажимом, также многозначительно посмотрев на притихших балерин. - Должно быть, Вы упали, напившись. Снова. Такое ведь случалось и прежде, правда? Мы всегда Вам говорили, что следует быть осторожнее и прекратить пить на работе. Мужчина закашлялся и захрипел, перемежая стоны отборными ругательствами и скребя по полу скрюченными от боли пальцами. - Чтобы через десять минут духу твоего не было в здании оперы, - бросила Гарнье уже через плечо, зашагав прочь по коридору.***
- Эрика! Эрика, подожди! Гарнье задержалась рядом с лестницей, не оглядываясь на спешащую за ней Кристин. - Эрика, - выдохнула девушка, приблизившись к замершей Гарнье и едва заметно коснулась ее плеча самыми кончиками пальцев. Складывалось полное ощущение, что притронься сейчас к застывшей у ступеней девушке, и та осыплется крошкой, словно перекалённый металл. Но Кристин все же опустила руку на плечо Эрике и заглянула ей в лицо в попытке перехватить взгляд. Гарнье же хмуро отвела глаза. - Прости, если напугала, - наконец глухо произнесла она. - Я понимаю, что, пожалуй, это было слишком. Но я хочу, чтобы ты знала, что я ни капли не жалею о содеянном. По крайне мере, теперь я спокойна, что этот мужчина со своими грязными помыслами не сможет преследовать девушек. И уж точно не сможет навредить им. - С одной ногой это будет делать определенно сложновато. Эрика не могла ручаться, усмехнулась, или же вздохнула Кристин, но определенно она не намеревалась упрекать ее в содеянном. Гарнье почувствовала облегчение. Кристин лишь сильнее сжала плечо собеседницы, словно в безмолвном знаке поддержки. Конечно, эта короткая вспышка гнева и последовавшая за ней сцена жестокости ошарашили Даае. Но перед ее внутренним взором вновь предстала Мэг с багровыми отметинами на лице и шее, являвшимися прямым доказательством не меньшей бесчеловечности, допущенной в отношении этой доверчивой, хрупкой девушки. Посему могла ли она винить Эрику за совершенное? Нет, она не стала этого делать. Кристин уже выбрала эту жещину. И, не раздумывая, была готова выбирать свою избранницу изо дня в день: в горе и в радости, в гневе и в нежности, в болезни и в здравии, со всеми ее сложностями характера и категоричностью принимаемых решений. Но, в любом случае, Эрике требовалось сейчас успокоиться. - Ты все же оставила Мэг одну? – Гарнье постаралась перевести нить диалога в другое русло. - Я дождалась, пока она уснет, а сейчас с ней уже мадам Жири, - пояснила Даае, добавив с некоторым беспокойством. – А вот кто побудет с тобой после случившегося? Эрика перевела на девушку озадаченный взгляд. По правде говоря, последние пару месяцев Кристин не переставала ее изумлять. Та забота, которую девушка проявляла в отношении Гарнье изо дня в день, а также та теплота, что сквозила в ее взгляде, заставляли зарождаться в сердце Эрики такую смутную и, вместе с тем, такую болезненную надежду. Веру в столь желаемое и настолько же недосягаемое. Она досадливо тряхнула головой. - Беда случилась не со мной, а с Мэг. Это она нуждается в помощи и сочувствии. - Вот только не пытайся меня убедить, что ты не восприняла это как нечто личное, - покачала головой Кристин, заметив огонек холодной злости, все еще тлеющий в глазах подруги. – Расскажи лучше, что ты делаешь в ситуациях, когда пытаешься совладать со своими чувствами? Гарнье задумчиво прикусила губу и нахмурилась. Обычно она действительно могла контролировать свои вспышки гнева и проявление любых других эмоций – то, что случилось сейчас или тогда в ее кабинете стало скорее редким исключением. А вот чтобы справиться с тоской, пламенным желанием либо тянущим отчаяньем, она знала лишь один верный способ. - Запираюсь в кабинете и играю на рояле, – то ли констатировала, то ли спросила Эрика, пожав плечами, но затем все же убежденно кивнула. – Да, на некоторое время становлюсь отшельницей и целиком и полностью вверяю себя музыке. Кристин удовлетворенно улыбнулась и, подхватив подругу под локоть, твердо проговорила: - Тогда пойдем вверять тебя музыке. Они минули лестничный пролет и снова оказались в кабинете. Эрика, будто бы впервые, в нерешительности остановилась у своего рояля. Затем все же откинула клап и осторожно тронула одну из клавиш. Инструмент отозвался бархатистым тоном. Словно в попытке сбросить внутреннее напряжение, Эрика слегка тряхнула ладонями и присела на банкетку. Уже более расслабленно пробежавшись по клавишам, девушка улыбнулась коротко и устало: - Я признательна тебе за поддержку, Кристин. Но не смею тебя больше задерживать – время позднее, ты, наконец, можешь пойти спокойно лечь спать. От ее прежней ярости не осталось и следа. Было видно, насколько тревоги и события этого вечера вымотали Гарнье. Девушка повела лопатками, снимая тем самым скованность в плечах и спине. Она хотела было взять первый аккорд, но неожиданно ей в спину прозвучал вопрос: - Можно сегодня я останусь с тобой? В этой робкой просьбе было столько трогательного участия, мягкой настойчивости, обычно не свойственной Даае, и еще чего-то такого, что Эрика никак не могла уловить, отчего повернулась и пытливо посмотрела на подругу. Кристин явственно нервничала и беспокойно перебирала пальцами подаренный кулон. Эрика не решилась бы утверждать наверняка, но ей казалось - а, быть может, просто хотелось наивно верить? - что кольцо теперь непрерывно касалось нежной кожи Кристин, даже будучи скрытым от глаз высоким воротом сдержанных дневных нарядов. Гарнье нахмурилась, силясь понять, что же могло стать причиной такого смятения? Вроде бы, вполне обычная просьба - они с Кристин не раз вместе допоздна засиживались в ее кабинете за музицированием. Если бы только она могла понимать, что действительно творилось в этой голове? Хотя, с другой стороны, ведь не каждый день видишь, как твоя подруга безжалостно дробит колено насильнику. Естественно, она будет нервничать, чего еще ожидать? Эрика неопределенно пожала плечами, как бы тем самым подразумевая, что оставаться или нет - выбор самой Даае, и вернулась к роялю. Она взяла первый аккорд. Рапсодия на тему Паганини: сочинение сорок три, вариация восемнадцать. Это то, что сейчас звучало внутри нее самой и рвалось вовне. Из-под ее гибких музыкальных пальцев полилась лиричная мелодия, уносящая собой куда-то в глубины воспоминаний и мечтаний. Кристин ощутила едкий укол досады, но была не в силах оторвать глаз от Эрики - с нежностью она наблюдала за тем, как вдохновенно та исполняет композицию. Гарнье то прикрывала глаза, то время от времени слегка хмурилась, словно отдельные ноты особо остро впивались в ее сердце своим звучанием. То, какой одухотворенной и поглощенной она была в моменты своих лирических диалогов с музыкой, из раза в раз восхищало Кристин. Пальцы Эрики порхали над клавишами, словно обретя собственную жизнь и волшебную силу. Дождавшись, пока звучание последнего аккорда медленно затухло в полумраке кабинета, уступив место тишине, Даае проговорила: - Знаешь, когда мне было шесть, папá попытался было научить меня играть на скрипке. Мои занятия шли с трудом, и я стыдилась сказать ему, что мне не нравилось изо дня в день терзать инструмент, ведь я была дочерью гениального скрипача. Но в какой-то момент он сам все понял и прекратил занятия. А вот петь мне всегда нравилось. Поэтому мы заменили занятия на скрипке вокальными уроками, - улыбнулась Кристин своим воспоминаниям и подошла ближе. – Больше я не пыталась освоить игру на скрипке. Но каждый раз глядя на тебя за роялем, пожалуй, я жалею о своем детском и несколько необдуманном решении. Гарнье любовно провела ладонью по черно-белым клавишам. - Твой отец был определенно мудрым человеком, - убежденно ответила она, развернувшись лицом к собеседнице, а затем, подумав и поколебавшись с секунду, спросила. - А ты когда-нибудь пробовала играть на рояле? Дождавшись в ответ отрицательного движения головой, она озвучила свой следующий вопрос: - Позволь, тогда мне тебя познакомить с этим восхитительным инструментом? Кристин несколько неуверенно, но заинтересованно кивнула. Гарнье тут же поднялась со своего места и приглашающим жестом указала на банкетку: - Тогда присаживайся. Она встала за спиной Кристин на расстоянии шага и дождалась пока Даае поудобнее расположится. - Расслабь плечи и кисти, - посоветовала она, видя, насколько скована была сидящая перед ней девушка. – А теперь просто коснись клавиш. Это будет своего рода приветствием. Кристин робко нажала на белую, а затем на черную клавиши, расположенные рядом, и улыбнулась, услышав глубокий и мягкий звук учтивого ответа. Эрика также с легкой улыбкой наблюдала за подругой – сколько лет минуло с того момента, как ее отец вот так же показывал ей первые аккорды? Казалось, что целую вечность назад. Гарнье обошла рояль, встав сбоку, и сама занесла руки над клавишами. Поза была не самой удобной для этих целей, но процесс обучения требовал жертв. - А теперь смотри, ты можешь расположить свои руки вот так, - она опустила два пальца на черные и один на белую клавиши. – И это будет си-бемоль минор. Кристин последовала примеру Эрики, и инструмент отозвался бархатистым, глубоким и несколько печальным голосом. Гарнье удовлетворенно кивнула, показывая следующий аккорд. Минут двадцать их музыкальных изысканий спустя, она предложила: - А теперь давай попытаемся связать все воедино и сыграть последовательность до-мажор – ми-мажор септаккорд – ля-минор, - она, показывая, легко и привычно пробежалась пальцами по клавишам. Кристин попыталась было повторить за ней, но Гарнье мягко покачала головой. – Не совсем так. Давай попробуем еще раз? Подожди секунду, я покажу. Думаю, так станет понятнее. Гарнье вернулась за спину Кристин, но на этот раз встала практически вплотную. В голове Даае пронеслось, что если чуть откинуться назад, то сквозь шелуху одежд можно будет ощутить тепло тела Эрики. Но этого и не потребовалось - та сама подалась вперед, склонившись над девушкой и, скользнув горячими узкими ладонями по ее запястьям, расположила руки по обе стороны от нее. Нависнув над Кристин, она будто бы заключила ее в объятья, а затем коснулась черно-белых клавиш. Сердце Кристин гулко и болезненно ударилось о ребра, ощутив столь чаемую и, вместе с тем, столь неожиданную для последнего времени чувственную близость. С момента болезни Эрики они не позволяли себе ничего кроме дружеских теплых объятий, будто бы негласно соблюдая разумную дистанцию с непременной оглядкой на дозволенное. Конечно, эти безмятежные моменты были наполнены лаской и нежностью, что бесконечно ценила Кристин. Но, вместе с тем, она все чаще замечала, как ею обуревали навязчивые откровенные фантазии, требующие гораздо большего. Оттого ее вопрос по своей сути был куда как более многозначителен, нежели его трактовала Гарнье. Эрика бережно перекинула распущенные волосы Кристин на другое плечо, и Даае почувствовала, как по спине пробежала дрожь от одного только легкого касания горячего дыхания ее шеи. Гарнье склонилась над ее правым плечом что-то говоря. Смешиваясь с дымным запахом старого лакированного дерева рояля, Кристин окутал такой знакомый аромат полыни и бергамота. В христианской традиции было принято считать, что за правым плечом человека всегда скрывается ангел, оберегающий от сладострастных искушений. Да вот только что делать, если это место занял ее Ангел музыки, порождающий эти самые искушения? - Кристин, ты меня вообще слушаешь? – уточнила Гарнье, в ее голосе была различима ироничная укоризна. Воздуха на ответ в груди Кристин катастрофически не хватало, потому она лишь коротко кивнула. - Хорошо. Тогда посмотри на расположение моих рук. Касайся самыми кончиками пальцев, легко, словно притрагиваешься к чему-то хрупкому. Попробуй. Да, все верно. Это до-мажор, вот так ми-мажор септаккорд, а это у нас ля-минор. А теперь давай еще раз попробуем взять первый аккорд. Вместе, - Эрика снова подалась вперед, всем телом прижавшись к спине Даае, все также заключая ее в импровизированные объятия. Переместившись за левое плечо, она склонилась чуть ниже, мягко произнося свои наставления практически на ухо девушке. Ее голос звучал тихо и низко, а дыхание в этот момент будто бы опаляло не только нежную кожу, но и разум Кристин. Девушка с трудом силилась сфокусировать свое внимание и не потерять суть наставлений, с трудом повторив указанную позицию. И в этот момент, буквально на мгновение замерев, Эрика опустила свои тонкие музыкальные пальцы на руки Кристин. - Вот так. А теперь просто плавно нажимаем, - она легонько надавила подушечками пальцев на пальцы Кристин, лежащие на клавишах, извлекая легкий мажорный тон. Кристин сдавленно выдохнула. Ее словно пронзило молнией. Этот жест, столь простой и, казалось бы, ничем не примечательный, отозвался опаляющим трепетом во всем теле. Словно в это мгновение не могло быть ничего более сокровенного и личного, нежели это легкое соприкосновение кончиков пальцев и распаляющее разум дыхание. И Кристин нестерпимо желала, чтобы это мгновение не заканчивалось. Но Эрика выпрямилась и, отстранившись, опустила ладонь на плечо Даае, легонько его сжав. - Ну что ж, я считаю, что мы сделали первые шаги к успеху. Кто знает, возможно, при должном старании ты еще станешь именитым музыкантом, - в голосе девушки звучала добрая ирония, а затем она добавила чуть более сдержано и серьезно. - А остальное оставим на следующий раз, если, конечно, ты того захочешь. Время позднее, а мне правда еще нужно закончить некоторую работу. Что именно Гарнье подразумевала под «остальным», Кристин оставалось лишь пылко домысливать. Хотя, конечно же, речь шла о музыке, иного и быть не могло. Даае досадливо прикусила губу, вмиг ощутив озноб без тепла тела Эрики рядом. Она встала из-за рояля и, опустив клап, кратко улыбнулась, старательно пряча глаза. Она словно опасалась, что по ним Гарнье догадается о ее тайных помыслах. - Добрых снов, Эрика. - Добрых снов, дорогая, - девушка проводила внимательным взглядом свою гостью. Как только дверь за Кристин закрылась, Гарнье устало опустилась на банкетку, крепко сжав переносицу слегка подрагивающими пальцами, и прикрыла глаза. Подобное поведение с ее стороны совершенно точно не могло довести до добра - сдерживаться вновь становилось все тяжелее. Ураган пылких влечений снова требовательно бил копытом на пороге и строптиво рвал повод из рук, вознамерившись вот-вот понести. Эрика раздосадовано тряхнула головой и, развернувшись к роялю, взяла новый аккорд, наполненный неистовой страстью. Ей совершенно точно нужно было успокоиться.***
Ноябрь пришел и разрезал холодный воздух серебряным ножом ночных холодов. Лужи и палая листва на брусчатке все чаще схватывались легким ледком по утрам, наполняя воздух горьким и пряным ароматом увядания. И вся природа постепенно будто бы готовилась к зимнему сну, мало-помалу превращая Париж в черно-белые декорации. Зато в Гран-Опера начало ноября ознаменовалась суматохой. В этом году прослушивания для балерин решили назначить на вторую декаду ноября, поскольку в декабре полагалось успеть подготовиться к пышному новогоднему балу-маскараду. Несмотря на всеобщее волнение, прослушивания прошли замечательно: значительно пополнился состав coryphées, а, кроме того, появилось две sujet, которым отныне полагалось исполнять сольные партии на сцене. Среди последних была и Мэг Жири, которой всего через неделю должно было исполниться восемнадцать. Девушка, несмотря на все события предшествующего месяца, с истинно несгибаемой волей, чего от нее никто не ожидал, вернулась к репетициям и выступлениям. В этом она была очень похожа на свою мать. Также в стенах Парижской оперы неделей раньше отгремел громкий показ «Сицилийской вечерни», на которой дирижером выступал знаменитый Шарль Ламурё. Более того, распорядители Гран Опера сумели непостижимым для всех образом договориться с именитым управляющим оркестром о его периодических участиях в дирижировании постановок в Парижской опере. Так постепенно Гран Опера становился центром французского романтического оперно-балетного искусства. Вот и сегодня в танцевальном фойе было многолюдно и шумно. Получасом ранее завершилось представление, в котором, как всегда, на сцене блистали прима Кристин Даае и центральный тенор Умберто Пьянджи. Несмотря на то, что с момента дебюта девушки прошло уже более полугода, слава Кристин лишь возрастала. Теперь ей действительно бывало все сложнее оставаться незамеченной на обедах или ужинах в любом из столичных заведений – ее сразу же окружала толпа преданных поклонников, желавших выразить свое почтение. Так буквально позавчера, приметив Даае среди посетителей, мсье Шатье, ресторатор того самого «Bouillon Chartier», попросил исполнить на рояле в ее честь музыкальную часть одной из арий «Il Muto». Эрика на этот счет лишь посмеивалась: подруга всегда может скрываться и ужинать у нее в особняке – по крайне мере там ее точно не будет ожидать охваченная благоговейным трепетом толпа. Кристин же в такие моменты все еще смущалась, как и прежде не будучи способной принимать за нечто должное свою широкую известность. Но ее смятение, вызванное неискушенностью успехом, добросердечность и деликатная тактичность лишь дополнительно создавали вокруг примы образ «ангела Оперы Гарнье», как ее единогласно окрестила столичная публика. И только Кристин, постоянно носившая ажурное кольцо на длинной цепочке, скрытое воротом платьев, понимала, что она Ангел самой Гарнье. Этим вечером девушка, благодарно и терпеливо приняв все букеты и знаки внимания поклонников после выступления (отчего ее гримерная стала походить на оранжерею), спустилась в танцевальное фойе. Бо́льшая часть посетителей уже покинула Гран Опера, и Кристин кратко улыбалась в ответ на почтительные поклоны тех, кто задержался после представления. Ее сердце было наполнено покоем – завершилась эта тяжелая неделя с чередой выступлений практически каждый вечер, а это означало, что можно посвятить выходные чему-то приносящему удовольствие. Эти дни она совершенно точно не желала занимать музыкой, несколько утомившись от напряженного театрального расписания. Кристин даже задумалась, не попросить ли Эрику снова выбраться на конюшню? Морозный загородный воздух наверняка сейчас напоминал vin de glace – одновременно холодил, обжигал румянцем щеки и будоражил разум радостным предвкушением. О, это было бы действительно изумительно! Кристин настолько замечталась, что не заметила Рауля, терпеливо ожидавшего ее появления. Он улыбнулся издали, а затем направился в ее сторону. Даае сначала застыла, а затем неосознанно подалась назад, искренне желая скрыться. Но это было бы крайне нелепо с учетом, что молодой человек ее уже заметил. Но и моральных сил для очередного выяснения отношений у девушки не было. Раздосадовано вздохнув, Кристин напряженно замерла на месте. - Кристин, постой! – мужчина спешно приблизился, заметив первый порыв Даае, и неуверенно остановился в паре шагов от собеседницы, сцепив руки за спиной. – Просто выслушай меня, пожалуйста. Я был бы крайне признателен, если бы ты предоставила мне еще один шанс объясниться. Даае ничего не ответила и лишь настороженно наблюдала за виконтом, обхватив ладонью правое предплечье. - Мне кажется, ты не до конца поняла серьезность моих намерений, - пояснил мужчина, делая осторожный шаг по направлению к девушке. Кристин тут же вспомнила, что вот так же в прошлый раз конюх приближался к Артисту, готовясь его взнуздать. Они не виделись с момента ее посещения семейной усадьбы де Шаньи. И не сказать, чтобы их прощание располагало к дружескому продолжению. Впрочем, если бы сейчас Рауль сделал попытку признать за Кристин право на самостоятельность в вопросах, связанных с ее благополучием, согласился уважать ее выбор, да банально извинился, то, наверняка, сердце Кристин хоть немного оттаяло бы. Но, судя по всему, виконт абсолютно не услышал и не воспринял ее более чем четкого «нет», списав это на внезапность ситуации или же банальные дамские капризы. - Я не хочу ничего обсуждать, Рауль, - Кристин нетерпеливо тряхнула головой, скрестив руки на груди, словно в попытке защититься. - Обед в твоём доме и наш дальнейший разговор дали мне ясно понять, чего именно ты от меня ждешь. Но, пойми, я не могу, просто не готова дать тебе этого. - Лотти, послушай, - де Шаньи был терпелив и настойчив, словно с капризной девочкой, отказывающейся понять и принять неизбежное. - Мы стали бы прекрасной парой. Только представь! - Пожалуйста, не называй меня так. И мы все это обсудили еще в прошлый раз. Я не готова покидать Гран Опера даже ради положения в обществе или именитой фамилии. И я не люблю тебя как... - девушка неловко запнулась в попытке подобрать слова. - Как кого? - тут же настороженно и хищно прищурился виконт, ощутив острый укол ревности. Быть может, у Кристин и правда появился новый ухажер? - Как человека, в которого я была бы по-настоящему влюблена. Ты мой друг, Рауль, не более, - несколько сбивчиво завершила свою мысль Кристин, нервно перебирая кулон на своей шее в попытке восстановить душевное равновесие. Де Шаньи проследил за ее движением, тут же заметив ажурное кольцо на цепочке. Он внимательно присмотрелся. Нет, определенно, это было кольцо. А это могло означать лишь одно – кто-то решил тем самым показать, что Кристин теперь обещана ему. Да, кольцо было не на пальце, но это могло свидетельствовать лишь о том, что они с Кристин до поры до времени решили скрывать факт своей тайной связи. - Что это? – требовательно спросил Рауль, глазами указав на кольцо, и в его голосе стали различимы стальные, властные нотки семейства де Шаньи. Кристин только сейчас осознала, что в смятении вертела подарок Эрики в своих пальцах. Она настолько привыкла, что украшение теперь все время находится при ней, что даже не подумала о том, что это может вызвать подозрения, ревность или негодование со стороны кого бы то ни было. - Почему я вообще должна отчитываться перед тобой, Рауль? - вспылила девушка, подавшись навстречу виконту. Если во время их последнего разговора с мужчиной ею овладели беспомощность и страх, то на этот раз ее охватило жгучее негодование. Какое право он имел вторгаться в ее жизнь? С какой стати он считал допустимым хоть косвенно затрагивать их с Эрикой отношения? Это переходило все допустимые границы! - У тебя появился новый кавалер, да? Кто он? – Рауль не собирался отступать. Он не виделся с Кристин достаточно долго, но располагал сведениями о том, что обедает девушка либо в одиночестве, либо в компании Гарнье или других исполнителей. Ни слова о новом лице в ее окружении виконту не докладывали. - Боже мой, Рауль! Это просто дружеский подарок! - Кристин раздраженно выдохнула. Мужчина был просто невыносим. Даже удивительно, как только прежде она этого не замечала? Викнот на мгновение замер, а затем его словно настигло осознание. - Если это подарок не от состоятельного поклонника, который ты, очевидно, не стала бы вот так носить, то у тебя есть ровно один близкий друг, способный на такие дорогие подарки. А точнее так называемая подруга. Значит все дело в ней, да? Это ведь она подарила тебе это кольцо? - в отвращении ощерился де Шаньи. Кристин едва заметно вздрогнула, что не укрылось от внимания мужчины. Девушка нахмурилась и, неприязненно вздернув подбородок, стоически ответила: - Даже не начинай! И нет, дело ни в ком другом, кроме нас с тобой. Молодой человек яростно сверкнул глазами. Еще как в ней! Вот кто смеет все время сбивать Кристин с истинного пути. Кто медленно травит ее сознание ядовитыми и своенравными мыслями о независимости и неразрывной связи с оперой и музыкой! - Кристин, да она же дурачит тебя! Чем таким она смогла забить твою миленькую головку, что ты вдруг решила, что твоя карьера стоит того, чтобы порвать любые отношения со мной? – воскликнул виконт с жаром. Он попытался было приблизиться, но Кристин упреждающе выставила перед собой ладонь. - Рауль, мы с тобой просто друзья! Хотя я уже не уверена даже в этом. О каких отношениях ты вообще ведёшь речь? Отношения могут быть лишь с тем, кто слышит тебя и уважает, к кому ты испытываешь искренние чувства. Ты же сам выдумал себе, что я влюблена в тебя и мечтаю выйти замуж, – Кристин начала окончательно терять терпение и повысила голос. На их перебранку стали настороженно обращать внимание другие присутствующие в фойе, очевидно, в случае чего будучи готовыми вступиться за мадмуазель. Де Шаньи сжал руки в кулаки в попытке справиться с нарастающей злостью. Значит во всем действительно виновата Гарнье, будь она проклята! Все эти капризы Кристин, ее неразумные детские бунты, постоянное выпячивание своей самости ни что иное, как следствие отвратительного влияния этой властной женщины. Причем, судя по всему, интерес Гарнье к Кристин мог носить под собой не такой уж и дружеский характер. Лучшая подруга? Ха, так он и поверил! Рауль не считал себя полным кретином, чтобы не заметить те проявления ревности, что проскальзывали в поведении Гарнье. А сейчас еще и кольцо! С учётом, что слухи о нетривиальных интересах Гарнье давно вились удушливым дымком за ее спиной, самым простым было бы лишь подлить масла в огонь и дождаться, пока дымок превратится во всепожирающее пламя, которое с потрохами уничтожит Гарнье. Но это было настолько же желаемо, насколько недопустимо, поскольку в таком случае затронет и Кристин тоже. С учётом их тесной многолетней дружбы, светское общество с таким же успехом отправит на костер прилюдного порицания и саму Кристин, не глядя на обоснованность слухов в отношении Даае. А это уже недопустимо для самого Рауля, поскольку может бросить тень и на его репутацию. Особенно с учётом, что отступать де Шаньи не планировал - прима Гран Опера все равно достанется ему и точка! Просто нужно было что-то решить с Гарнье, и тогда Кристин сама покорно к нему приползет. - Как скажешь, - Рауль резко развернулся и удалился куда-то вглубь оперы, прочь от негодующей Кристин. Минув лестничный пролет и поднявшись на этаж выше, молодой человек решительно направился прямиком в кабинет Эрики. Коротко постучав в дверь, он дернул ручку, но лишь обнаружил, что дверь заперта. Нетерпеливо и раздраженно выдохнув, Рауль ударил ладонью о дверной косяк. Ему нужно было немедленно найти Гарнье. Он поспешил снова вниз. Минув музыкальную гостиную и очередное фойе, Виконт обнаружил Эрику среди других присутствующих на центральной площадке парадной лестницы. Та как раз беседовала с Андре. Внимательно его слушая, девушка, похоже, взвешивала доводы своего собеседника. Виконт замедлил шаг. Нет. Он не намерен ждать. Ему нужно было срочно поговорить с Гарнье. Немедленно. - Доброго вечера. Простите, мсье Андре, я украду Вашу собеседницу? Мадмуазель, уделите мне несколько минут своего времени, - скорее констатировал, нежели спросил Рауль, глядя в глаза Эрике, которая тут же вскинулась, заметив виконта. - Давайте пройдем в место, где нашей беседе никто не помешает? Эрика удивлённо изогнула бровь. Было весьма неожиданно, что де Шаньи решил обратиться к ней напрямую. В последний раз, еще до ее болезни, их короткий обмен колкостями в коридоре завершился победной и самодовольной ухмылкой мужчины в ее адрес. А теперь, получив отказ от Кристин, Рауль явно пытался добиться желаемого самыми невероятными способами. И даже при всем при этом удивительным во всей сложившейся ситуации оставалось одно - ему хватило недальновидности обращаться в этой связи непосредственно к Эрике. Гарнье прекрасно представляла все те нападки, кои можно было ожидать от де Шаньи в процессе их беседы. Но в отличие от весеннего разговора с мадам Жири, Эрика не собиралась молчать. А если она выйдет из себя, то это может повлечь за собой последствия, значительные последствия в первую очередь для доброго имени Гран Опера. - Боюсь, я не готова беседовать с Вами о чем бы то ни было, мсье, - ответила Эрика холодно в попытке избежать возможного конфликта, и вновь отвернулась к распорядителю, готовясь продолжить прерванный диалог. - А мне кажется, в Ваших же интересах выслушать меня, мадмуазель, - запальчиво парировал де Шаньи, теряя терпение. Он не привык, чтобы к его словам относились столь высокомерно-небрежно. Андре перевел взгляд с Эрики на Рауля и обратно и, торопливо кивнув обоим собеседникам в качестве прощания, предусмотрительно поспешил по лестнице наверх, подальше от возможного места завязывающейся словесной дуэли. Гарнье раздраженно выдохнула, поворачиваясь к де Шаньи. Судя по тому, как дрожали пальцы мужчины, он пребывал в крайне возбуждённом состоянии. Да что там, его колотило. А значит, он мог закатить вульгарную сцену даже здесь. - Ну, что ж, пройдёмте, мсье. Эрика, не оглядываясь, направилась даже не в кабинет, а выше - на самый верх Гран Опера. По крайне мере, если все пойдет по непредвиденному сценарию, никто не будет слышать их скандала. Что де Шаньи решится на какое бы то ни было физическое воздействие, Эрика не волновалась - тот был слишком труслив, чтобы отважиться на такое. Но на всякий случай, Гарнье перехватила покрепче свою трость. Они поднялись по парадной лестнице, минули еще несколько пролетов, а затем, нырнув в техническое помещение, вышли на кованую винтовую лестницу внутри купола, ведущую на крышу. Через небольшую дверь они оказались на самом верху. Отсюда открывался изумительный вид на ночной Париж, да вот только пришедшим молодым людям было не до любования красотами столицы. Эрика развернулась лицом к виконту и, встав спиной к двери, дабы иметь пути к отступлению, вопросительно изогнула бровь: - Так о чем Вы намеревались со мной поговорить? Мужчина открыл было рот, но сузив глаза, сначала нервно прошелся туда-сюда по крыше и вновь остановился напротив. Вперив в девушку суровый взгляд он проговорил: - Ваш интерес к Кристин переходит все допустимые границы, мадмуазель. Первым порывом на такое в общем-то справедливое, но мальчишеское заявление было самодовольно и издевательски рассмеяться, но Эрика сдержалась и лишь саркастично усмехнулась: - Я не имею ни малейшего понятия, о чем Вы ведёте речь, мсье. Поскольку, если в Вашем воспалённом мозгу близкая дружба двух состоятельных и независимых женщин воспринимается как нечто предосудительное, то это отнюдь не является проблемой моей либо мадмуазель Даае. - Вы всерьез думаете, что можете сбить меня с толку словами про вашу якобы тесную дружбу? Я не идиот, мадмуазель! - запальчиво воскликнул Рауль. На этих же словах Эрика скептически изогнула тонкие губы. - Я о Вас наслышан, а потому уверен, что это Вы вручили ей это прокля́тое кольцо! Рауль начинал распаляться. И чем спокойнее себя вела Эрика, тем сильнее мужчина ощущал нарастающее негодование. - Это не более чем невинный подарок. Я же не надела его ей на палец, - Эрика невозмутимо пожала плечами и добавила с легкой насмешливой улыбкой. - Впрочем, как и Вы, мсье, как и Вы. Этот изящный и колкий выпад пришелся точно в цель. Виконт скрипнул зубами, не в силах так скоро найти, чем парировать. - У Вас ко мне что-то ещё? – сухо поинтересовалась Гарнье, выждав несколько секунд. - Но мы ещё не закончили с этим вопросом! - А, по-моему, закончили. Оставьте свои странные фантазии при себе, мсье. И не смейте порочить доброе имя мадмуазель Даае. В противном случае, клянусь Вам, я обрушу на Вас всю систему правосудия. Вы не найдете ни единого подтверждения своим грязным обвинениям в отношении мадмуазель. А что же до скандальных слухов о моей персоне, то, боюсь, Вы опоздали, мсье. Это не то чтобы было новостью - они ходят уже слишком долгое время, чтобы не наскучить достопочтенной публике, Вы лишь выставите себя полным идиотом. А вот я не пожалею ни средств, ни времени, чтобы отыскать любые мелочи, которые утащат Вас, Вашу семью и доброе имя на дно. А, насколько мне известно, таких деталей отнюдь немало. И это лишь то, о чем знаю я. Ведь чем выше положение, тем больнее падать, верно? - Эрика резко перешла в нападение. Она говорила сдержанно и холодно, припечатывая мужчину каждой выверенной фразой. А многозначительность и справедливость последней реплики, заставили сердце виконта похолодеть. Молодой человек отшатнулся от Гарнье словно от удара. Ветер хлестнул влажной изморосью тумана, стелющегося со стороны Сены. Ноябрь брал свое, неотступно следуя по пятам ледяной поступью грядущих холодов. - Мне кажется, мы поняли друг друга, - отчеканила девушка спустя минуту воцарившегося молчания, и направилась в сторону выхода. - Кристин заслуживает большего! В отличие от Вас, я смогу предоставить ей достойное будущее без этого театра, без постоянных песенок и кривляний на сцене, без всей этой навязчивой публики и вечной необходимости доказывать, что она чего-то да стоит. Она сможет иметь буквально все просто за счёт положения, определяемого статусом виконтессы, - Рауль отчаянно крикнул в спину замершей Гарнье, попытавшись призвать к ее дальновидности и здравомыслию, раз уж угрозы с этой гарпией не работали. - И, если Вы действительно любите ее как близкая подруга, мадмуазель, то Вы прекрасно понимаете, о чем я. Вы не можете отрицать, что я лучшее, что может случиться с Кристин в ее дальнейшей судьбе. - А что сама мадмуазель Даае думает на этот счет? – холодно уточнила Эрика через плечо, даже не обернувшись на собеседника. - Из-за Вас она запуталась и не понимает, что для нее будет истинным благом. Ее желания – всего лишь плод детских фантазий, а все ее положение – лишь шаткая конструкция имеющая в своей основе сиюминутную славу. И она никак не может взять в толк, что вся эта известность конечна и, в конце концов, без меня Кристин снова станет никем. Потому я уверен, мадмуазель, что она так или иначе станет моей. Эрика резко втянула воздух и крайне медленно выдохнула. Она замерла на месте, и виконту на секунду даже показалось, что девушка взвешивает его слова. Но когда Гарнье снова развернулась к мужчине, Рауль понял, что ни о каких раздумьях речи даже не шло. Ее глаза полыхали чем-то настолько яростным и тёмным, что виконт почувствовал, как горло сдавило внезапным испугом. - Если Вы действительно думаете, что она всего лишь марионетка, способная жить лишь по Вашим правилам, в соответствии с Вашими желаниями и стандартами достойной жизни, то Вы так ничего о ней и не поняли. Она не красивая вещь, не изящный коллекционный предмет и не дорогая безделушка, тешащая самолюбие, чтобы принадлежать Вам или кому бы то ни было. Вы понятия не имеете о ее душе, внутренней страсти, желаниях, устремлениях, радостях и горестях. Для Вас в ней нет личности - ее не обязательно даже спрашивать относительно грядущей женитьбы, достаточно просто поставить перед фактом, верно, мсье? Поэтому, увольте меня слушать Ваши душещипательные рассказы о том, как Вы печетесь о благополучии Кристин. Единственное, что Вас действительно интересует - это собственные мелочные сиюминутные прихоти. Вы словно глупый и заносчивый мальчишка, который привык получать чего бы ни пожелал, невзирая на возможные последствия. Да и то лишь для того, чтобы потом похвастаться этим перед другими такими же недалекими и вздорными глупцами или же заработать одобрение отца. Поэтому, ей Богу, идите к черту, мсье! - выплюнула Эрика хлестко, неотрывно глядя в глаза де Шаньи. В ее собственных глазах в этот момент бушевало пламя. Каждая ее фраза стегала подобно плети. Они замерли друг напротив друга, словно действительно на дуэли. И оставалось только догадываться, кто же первым нажмет на курок. - Мадмуазель, если Вы приблизитесь к Кристин хотя бы на оружейный выстрел, Богом клянусь, я его произведу, - мужчина нервно облизнул пересохшие губы, не желая уступать и оставлять последнее слово за женщиной. - Вы смеете угрожать мне, мсье? - Эрика иронично вскинула брови в то время как в ее голосе был явственно различим ядовитый сарказм. - Я Вас уничтожу, мадмуазель! - Ну что ж, попробуйте, - холодно бросила Эрика на ходу и направилась обратно на винтовую лестницу. Ветер хлестнул виконта новым ледяным порывом, бросив в лицо капли измороси словно в попытке остудить его пыл. - Я уничтожу тебя, Гарнье, - процедил мужчина глядя немигающим взглядом на уже закрывшуюся за спиной Эрики дверь. И в этот момент в его взоре явственно читалась навязчивая одержимость. ___________________________________ [1] Ситуация с сексуальными домогательствами и действиями сексуального характера во Франции XIX века были такими же непростыми, как и по всей Европе. Так еще в 1857г. во Франции упоминается порядка 70 фактов использования "права первой брачной ночи" в отношении жен своих слуг или же крестьян, а уже в 1861г. говорят о введении запрета на него. О домогательствах, как понимаете, речи тогда даже не шло. На текущий момент, начиная с 1992 года, понуждения к действиям сексуального характера во Франции приравнены к изнасилованию и наказываются наравне с ним. А ответственность за харрассмент (поведение, причиняющее неудобство или даже вред другому человеку, нарушающее неприкосновенность его частной жизни) появилась в уголовном законодательстве Франции в 2018 году. [2] От фр. suffrage (избирательное право) - участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни. Считали возможным вести борьбу, участвуя в различных акциях, иногда весьма радикальных. [3] Фр. vin de glace «ледяное вино», оно же айсвайн во всем остальном мире - вино, изготовленное из замороженного собранного винограда. За счет высокого содержания остаточного сахара, вино получается сладким, десертным. В XVIII в Австрии, удивлённые ранними заморозками, виноградари были вынуждены прессовать замороженный виноград и случайно открыли для себя процесс изготовления ледяного вина. Результат их приятно удивил. Так случайно и было изобретено vin de glace.