Брут и его бешеный

Бродяга десятый день ходит побитой собакой, не скулит только, обязанности выполняет на автомате. Волки десятый день недоумевают, но вопросов не задают, за что Бродяга им чертовски благодарен. Брут сказал, что ему надо забрать какие-то вещи из квартиры и уладить все рабочие дела корпорации в Полисе и умотал, обещав вернуться самое большое через неделю, но что-то пошло не по плану. Десять дней ощущаются для Бродяги вечностью. В доме без браслетника буквально сразу стало до невыносимого пусто — никто не роняет посуду по утрам, не жалуется на погоду днем, не греет по ночам. Второй матрас мозолит глаза, и Бродяга из вредности ложится спать поперек. Проваливается задницей между ними, елозит, не может уснуть, потому что одеяло пропахло Брутом. Все в доме пропахло Брутом, если честно. Впервые с того дня, как Брут нагло занял половину его территории, они не видятся так долго. Брут всегда был на виду, где-то рядом — сначала бесил, маячил на фоне напоминанием о собственном проебе. Потом — стал последней необходимой деталью для того, чтобы полной грудью дышать, расправлять ребра-крылья и чувствовать, что живешь. Бродяга места себе не находит, спорит сам с собой. В разлуке особенно остро чувствуешь, если человек нужен как воздух. Страх оголодавшей псиной жует позвоночник. Ну да, привязался, полюбил — настолько, что хочется выть и лезть на стенку. Ну да, волк теперь готов руки своему хозяину лизать и клубком у ног свернуться, лишь бы тот не уходил. Бродяга старательно тревожные мысли гонит — Брут ведь обещал не отпускать, значит, вернется обязательно. Бродяга ему верит больше, чем самому себе, но ревность все равно никуда не девается — а неуверенности в себе у Бродяги всегда было вагон и маленькая тележка. Почему Брут решил с ним остаться, променять блага Полиса на жесткий матрас? Бродяга ведь даже среди своих изгой — его уважают только потому, что боятся, он же поехавший. Костлявый, стремный — Брут заслуживает кого-то получше, покрасивее, поумнее. Брут заслуживает девушку, в конце концов. Бродяга не может перестать себя накручивать — а вдруг случилось что-то? Мало ли, что там Икар опять изобрел, а у них даже нет средства связи. Брут предлагал оставить ему через раз ловящий сигнал гаджет, но Бродяга сделал очень выразительное лицо — а теперь жалеет, что не согласился. Дебила кусок. Брут, справедливости ради, и в свою квартиру его пожить звал на время — но от этого Бродяга отказался быстрее, чем он успел договорить. Гордый, блять. И куда сейчас делась эта гордость? Бродяга прикладывается лбом об окно. Старая оконная рама, не выдержав надругательства, где-то крякает. Погода удивительно подходит его настроению — Бродяга прислушивается к завыванию ветра и шуму дождя. Интересно, можно ли сойти с ума от тоски по кому-то? Скрип двери за спиной не дает развить мысль. На пороге стоит Брут — промокший, взъерошенный, с огромной сумкой через плечо и неприлично счастливый. Он даже поздороваться не успевает, потому что Бродяга на него запрыгивает и повисает, закинув руки на шею; засасывает, вложив в поцелуй все тревожные мысли последних дней и облегчение, за секунду их уничтожившее. Брут его подхватывает под бедрами — похуй, что теперь оба мокрые, похуй, что Бродяга далеко не пушинка. Он невозможно скучал. Оторвавшись, Бродяга заглядывает ему в глаза. — Я боялся, что ты решишь остаться дома. Брут качает головой. — Мой дом там, где ты. Я теперь всегда буду возвращаться домой. Бродяга, даже не думая слезать, обнимает Брута еще крепче и недовольно ворчит: — Я тебя никуда больше не отпущу. — Не отпускай. Брут улыбается светло и чмокает волчонка в кончик носа.