TYLD

Это мерцание... Дико болят глаза. Синеглазый в это время вовсе отключился, наверное - его тело безжизненно повисло у меня на руках.  Дыхание слабое-слабое. Сейчас мы были явно не в Берлине, и я бы мог сказать, что не в Германии вовсе. По земле стелется сизый туман, подобный сигаретному дыму - да и запах, в принципе, тот же. Мы стоим на какой-то набережной, во всяком случае, так позволяют думать решетка, ограничивающая дорогу и мост, начинающийся там, где решетки не было. Господи, когда-то я просил тебя о том, чтобы ты даровал мне покой, но сейчас я отрекаюсь от своего сокровенного желания. Не здесь я упокоюсь. Не сейчас. Дышать трудно. Здесь ощутимо сыро, и я рефлекторно шмыгаю носом, пытаясь втянуть воздух. – Эль? Я чуть не подпрыгнул. Ох, не говорите мне, что беспробудно спящего можно было разбудить насморком. – Я напугал вас... Простите, – продолжает черноволосый, осмотревшись. – Еще раз простите за то, что подверг вас этому риску. Так получилось... И я предупреждал вас не трогать. – Где мы находимся? – Если вам так будет угодно, во сне, – немного помолчав, ответил он. – Но все что происходит здесь –  вполне реально. И вновь простите... – Отсюда есть выход? – надеясь, что все же сплю, я ущипнул себя за руку. Больно. – Да... Выход сам найдет нас, – вздохнул синеглазый. – Но я никогда не знаю, когда это произойдет. Эти миры вне времени. Ровно как теперь я не могу вам обещать возвращения в ваш мир, – он как-то нездорово выдает какой-то смешок, затем еще один, после чего начинает безумно смеяться. Какой-то сюр. – Это так... Так. Так смешно, – говорит он. – Я, черт возьми, даже не умер! А ведь мог! – Вы находите это забавным? – Поначалу – вовсе не считал так, но... Но. Но теперь, когда я умирал сотни и тысячи раз, это не может быть не смешным! Ведь когда ты совершенно один видишь... Видишь все это... Знаешь, выход всегда есть. Выход есть. Выход есть смерть! Он вновь заливается смехом, как полоумный. В истерике у смеха и плача эмоции одинаковы... Смеется ли он на самом деле? – А хочешь... Хочешь знать с чего все началось? – внезапно спрашивает синеглазый. – Да она умерла! Умерла, умерла, слышишь? – Кто она? – Эммануэль! Казалось, вот она, еще живая и теплая, как вот оно – утро, а она не проснулась, чтобы сказать тебе доброе утро! Вот стерва, а? – Звучит эгоистично... – Да что там! Она обещала так много! А пожелание доброго утра было всего лишь нашим обещанием друг другу! Всего лишь! Что уж там другие слова! Затем он садится на скользкую, покрытую мхом, брусчатку мостовой и уже тише произносит: – Она должна была забрать меня с собой... Почему... Почему я остался... Я не хочу... Не должен так жить... Я подхожу к черноволосому, садясь перед ним. По его щекам текут слёзы, его трясет, как в лихорадке. Бедный, бедный... Я думал, что у него просто тяжелое психическое расстройство, но все оказалось гораздо сложнее. Теперь я не знаю, чем ему помочь... Из его рук выпадает та самая книга. Я поднимаю её и от нечего делать рассматриваю. Черный переплет выглядит старым, и местами из-под слоев черной краски проглядывают цветы сирени. На обороте обложки золотым цветом нарисован странный амулет... Не знаю его значения – я не встречал таких ранее. На корешке тем же золотом выведено "holy book". Святая? Странно... Еще передний форзац книги был закреплен двумя заклепками и резинкой, видимо, чтобы не открывался лишний раз. Мне кажется, что это больше блокнот для записей, нежели что-то иное... – Отдайте книгу, отдайте... – тихий шепот вырывает меня из раздумий. – Вы не должны ее трогать... Только я... Она сама всё запишет... Мы встречаемся с ним глаза в глаза. Его, синие, и мои, карие. Глубокие, как бездны у него глаза. Синяя, сапфировая радужка напоминает глубину моря, или ночное небо, одинаково полные тайн и загадок, которые не постичь никому... Мне уж тем более. Зрачки его несколько расширены, видимо, от того, что здесь порядком темно. И в то же время эти глаза выглядят безмерно уставшими, словно бы видели всё, что можно и нельзя было увидеть... Правый темнее. Почему? Мой, к примеру, правый глаз светлее оттого, что он уже практически не видит... Ио пыталась восстанавливать мое зрение, но кого мы обманываем - это практически невозможно. Да и был бы смысл восстанавливать зрение мертвецу... Черноволосый смотрит устало и будто бы осуждающе. От этого взгляда становится неуютно, и я, невольно поежившись, отдаю ему книгу. Он буквально выхватывает ее у меня, закрывает глаза и прижимает ее к себе как нечто самое дорогое. Впрочем... У него ведь больше ничего нет. – Как зовут тебя? – осторожно спрашиваю я. – Книжник... Да, книжник... Называйте меня так, – не открывая глаз отвечает он. – Пожалуйста, не спрашивайте больше ничего... – Похоже, что я застрял теперь вместе с тобой, Книжник, – вздыхаю я, поднимаясь. – Можно ведь на ты? – Как вам... Тебе будет угодно, – вскидывает голову синеглазый. – Вы... Ты тоже не назвал себя. Его вопрос на некоторое время поставил меня в тупик. Хоть Иоланта и назвала мне мое имя после того долгого времени, когда я был Никто... Я не привык быть Николасом. И до смерти ненавижу, когда она зовет меня по фамилии. Торайтенген. Звучит-то как... А она всё еще Гошикки. Всё ещё. А живем вместе уже несколько веков... Потому-то и бесит. – Я Грешник, – отмахнулся я. – Ни к чему мне теперь мое имя... – Забавный... – ухмыльнулся черноволосый. – Я думал, тебе просто есть, что скрывать... Или же просто из вредности не скажешь... Впрочем... У меня есть свои причины не называть своего имени. Слишком больно, слишком большое влияние оно на меня имеет. Слишком... Слишком. Книжник опять "завис", слепо уставившись в небо. Оно было абсолютно пустым. Ни облачка, что уж там говорить о птицах. – Почему Грешник? – В смысле? – не поняв, отозвался я. – Ну... Я назвался книжником оттого, что подумал, что тебе проще будет запомнить. Ну... Хожу с книгой этой, и все такое... Почему Грешник? – Потому что меня давно уже не должно быть в живых... Значит это мой ад. Грешники попадают в ад. Обязательно. – Глупый, – синеглазый от души рассмеялся. – Ни рая, ни ада нет. И бог не один... – Бог един... Он посылал к нам своего сына, а мы распяли его... Он искупил грехи человеческие, пожертвовав собою. – Дурак... Дурак. Нет вашего бога. Глупо верить, что над вами сидит разумное существо с амбициями и бородой. Настоящие боги ходят среди вас, вы просто не видите их... И глупо надеяться, что ты попадешь в какое-то благословенное место, совершая лишь добрые поступки. Ведь с какой стороны ни посмотри, любой хороший поступок не может быть исключительно хорошим. Совершив добро для одного, ты обделяешь другого, тем самым запуская цепь событий, очерняющих тебя... Не проще ли держаться от этого подальше? Вся соль в том, чтобы сохранить хрупкий баланс между этим всем. Не быть ни хорошим, ни плохим, и лишь тогда ты заслужишь покой... – Что... – Нет твоего рая... Нет твоего ада... Есть лишь бесконечное перерождение! Которое закрыто для меня, привет. – Привет? Черноволосый улыбнулся, точно солнечный ребенок и произнес: – Да, привет. Мы не поздоровались. – Ах да, конечно, – делаю вид, что его странной речи не было. – Привет. – Меня зовут Книжник, – произносит он. – Меня зовут Грешник, – ошарашенно отвечаю я. – Будем знакомы! – синеглазый довольно жмурится и протягивает мне руку, попутно пряча вторую, с книгой, у себя за спиной. – Рад знакомству, – мне кажется, что я улыбаюсь как последний идиот, пожимая его руку... – Готов отправиться в величайшее путешествие своей жизни? Скажи, что да! – Эмм... Да. – Прекрасно! – Книжник берет меня за руку и, немного помолчав, холодно и отстраненно произносит: – Отправляемся прямо сейчас. Мерцание слепит глаза. Я не знаю где мы. Всё вновь покрывает непроглядная мгла. Глаза долго не могут привыкнуть к ней даже после мрака набережной. Через некоторое время я начал различать синее свечение, очерчивавшее площадку, но которой мы стояли... Кроме этого никаких источников освещения не наблюдалось... Но я отчетливо видел клетки, как на шахматной доске, под ногами. Почему? Еще несколько клеток парили в воздухе рядом с плитой, излучая такой же свет... Но цвета не искажались из-за него ни на грамм. Книжник выглядел несколько растерянным... Знал ли он это место ранее? Похоже на то. Я попытался пройти немного вперед с клетки, на которой мы стояли, но эта попытка не увенчалась успехом - я словно бы ударился о невидимую стену. – Не наш ход, – произнес синеглазый, опустив голову. Я  уставился на него, решительно ничего не понимая. – Об этом мире тебе ничего больше знать не нужно, – отстраненно сказал тот. – Грешник... Глаза себе завяжи или хотя бы закрой. Не хочу, чтобы ты видел. – Видел что? – Ничего не спрашивай, Грешник, просто делай. – Чего ты боишься? – Делай. Что. Я. Говорю! – Назови мне хотя пару причин, чего стоит опасаться? – нерешительно спросил я. – Тебя здесь быть не должно! – синеглазый вскинул голову и обернулся ко мне. – Я должен быть здесь один! Почти... – он замолчал, смотря куда-то вдаль впереди себя. И я, повинуясь стадному инстинкту, счёл должным посмотреть туда же. В паре клеток от нас - а они были довольно большими - стояла беловласая эльфийка. На ней была голубая туника ассиметричного кроя, короткие черные шорты и длинные сапоги, закрывавшие колени. Она куталась в сиреневый плащ, и беспомощно оглядывалась. – Эммануэль! – Книжник рванул вперед, в ее сторону, но стоило ему пересечь одну клетку, как невидимая стена встала и перед ним. Эльфийка его, по всей видимости, не слышала, и шла куда-то дальше. За ее спиной появился некто еще. Долговязый, облаченный во что-то, издалека напоминавшее груду перьев... – Сзади! Обернись же ты, дура! – выкрикнул синеглазый, но его вновь не услышали. Напоминавший аиста человек протянул к ней руку и... – Власть крови: контроль! – произнесла беловласая, но ничего не произошло. Долговязый лишь рассмеялся, хватая ее за плечо и разворачивая к себе лицом. – Что ты мне сделаешь, чертова футанари? – хохотнул он. – Не прикасайся ко мне! – выпалила она, выхватывая два тонких клинка из ножен на поясе. – И почему ты все еще цепляешься за жизнь, несчастная? – ядовито шепчет "аист". – Почему ты не хочешь отправиться к своему возлюбленному, а? Просто уйти в небытие, тебе давно пора... Она молча наносит по нему рассекающий удар, но промахивается. Он отскакивает назад, его плащ вздымается в воздух, роняя пару отрезанных ею перьев. Еще и еще. – Я еще нужна ему! Он не сможет без меня жить! – Скучная. Жить он может и со мной, – говорит аист и перехватывает ее руку. Она бьет его коленом промеж ног, он шипит и отпускает её. Она отбегает. Он метает перья, точно ножи, раз за разом, будто специально попадая совсем рядом с эльфийкой, раздирая ее плащ и тунику в клочья. – Ты ведь помнишь о том, что это не ты его создала? Книжник стучит рукой по незримому стеклу, мешающему ему идти дальше, бессильно падает на колени и вокруг него тут же появляются десятки, сотни экранов с беспорядочно меняющимися в них картинами разных событий, перебивающими друг друга, словно бы часть из них была ложными, а часть нескладными, словно кем-то небрежно переписанными. Я коснулся пары экранов, что были похожи на последовательные вехи жизни, и от них тут же пролегли белые стежки к другим, словно собирая последующие экраны в какую-то единую линию, отметая прочь лишние, что были смесью разных эпох и миров. Я всмотрелся в первый экран в цепи. Лес. Темно. Мальчишка, похожий на самого Книжника куда-то торопится, но останавливается, услышав чьи-то голоса. Их обладателей не видно, но их силуэты, положив что-то на землю, спешно уходят, видимо, почувствовав чье-то присутствие. Черноволосый идет туда и натыкается на корзину с каким-то свертком в ней. Садится на корточки, приподнимает край одеялка... Ребенок? Белесые волосы, заостренные уши... Спит. – Кай, если мы принесем его на отшиб, нам не поздоровится, – вздыхает мальчишка. – Но если оставить его здесь – он погибнет... – Он похож на Морфов, – слышится усталый  голос самого Книжника. – Ты предлагаешь отнести его в само поселение? Я же Медея... Перспектива опять мучиться со сломанным носом меня не радует... – А ты видишь еще какой-либо выход? – Да, пожалуй ты снова прав... Изображение в этом окне гаснет, и я поворачиваюсь к следующему. Седая эльфийка с убранными в высокий хвост волосами ранним утром открывает дверь, находя корзинку на пороге своего дома. Всплескивает руками, и забирает ее. Видно будто бы с дерева... Затем шорох, и негромкий вскрик - тот самый мальчишка видимо упал с ветки. Картинка вновь исчезает. Следующее окно показывало гладь озера, точнее, отражение Книжника в воде. Одет он был несколько иначе... Серая рубашка, черные брюки и плащ, сапоги до колен. Затем его взгляд отвлекся от озера, и был направлен куда-то вглубь леса. – Да где же ты, маленький засранец? – послышалось оттуда, после чего к берегу выбежал светловолосый мальчишка, видимо, до смерти напуганный, поскольку бежал он не глядя, куда бежит, все время оглядываясь. Когда он попытался бежать дальше, он врезался в черноволосого парня, сидевшего на берегу озера, тем самым столкнув его в воду. – Кай, это твои шутки? – спросил он, поднимаясь на ноги. – Сейчас я тебя... Опешившего белобрысого окатило веером брызг. Он застыл, удивленно хлопая длинными белесыми ресницами. – Ой, прости, – виновато произнес парень, выходя из воды и присаживаясь перед ним на корточки. – Ты как сюда попал, малыш? Заблудился? – Н-нет... Вовсе нет. О-о-они просто сказали, что побьют меня. Я... Мне страшно... – пробормотал мальчишка. – Кто? – Братья... – белобрысый шмыгает носом и боязливо оборачивается, и в тот же момент из леса выбежало несколько похожих на него эльфов. – Медея, – с презрением произносит один из них. – Не суйся не в своё дело. – Нехорошо обижать маленьких... – черноволосый эльф поднимается на ноги, и мальчишка прячется за его спиной. – Он даже не Морф, он жалкий подкидыш и неумёха! – выплевывает второй из братьев. – Это только мать всё ещё возится с ним! – Это не повод... Перед богами мы все равны... Изображение вновь погасло. Я продолжал смотреть... Как тот черноволосый продолжил видеться с мальчишкой, как подался в ученики лекаря на отшибе, чтобы лечить синяки и ссадины белобрысого... Как Тео - а того Медею звали Тео - сказал, что любит подкидыша не как брата и попросил у Книжника совета, как быть дальше. Как Книжнику отшибло память. После того, как он проснулся тогда, он помнил своим хозяином уже того белобрысого, уже заметно повзрослевшего. Как он сбежал из поселения, после того как Эммануэля вновь избили собственные братья и обвинили в этом Медею, тем самым разлучив их на долгое время. Долгие скитания Книжника в одиночестве. Какие-то холодные горы... И новая встреча с Эммануэлем... Эммануэлью? Битва на турнире, пустыня, восстание повстанцев, затем жизнь их обоих при королевском дворе... Новая встреча с Тео. Тихая ненависть к своему прежнему хозяину из-за сильного сходства. Новое путешествие, расплывчатые воспоминания, возвращение в Арду - их поселение, к озеру. Какая-то стычка... И труп Тео с перерезанным горлом, лежащий в воде. Перепуганный Морф, сидящий поодаль. Битва с ним же, но уже не на озере, а где-то в лесной глуши... Раскаяние. Дорога в Минестрелию... Вновь Арда, отшиб... Мирные дни... Тоска Эммануэля по погибшему возлюбленному. Свадьба с Лирой - сестрой Тео. Дети... Внезапная болезнь Морфа, из-за которой тот бредил и не мог даже встать. Местные знахари помочь не могли, и Книжник целыми днями сидел у кровати хозяина, со страхом наблюдая, как тот буквально гаснет на глазах. И тот день, когда прошептав, что не хочет, чтобы Кай умирал, Эммануэль заснул последним сном. Та бессмысленная попытка его разбудить и... Вспышка. Впрочем, сейчас она распространилась и на нас.