Посмотри на человека, стоящего на холме,
Он мечтает, чтобы все его битвы были выиграны,
Но судьба оставила шрамы на его лице.
Как следы пережитого горя.
Северус В первый раз, когда он просыпается, он держит глаза закрытыми. Боль не похожа ни на что, что он когда-либо испытывал, и Северус не уверен, что хочет оставаться в сознании во время большей части исцеления. Даже находясь под эффектом от обезболивающих зелий и целебных мазей, он помнит. Он помнит шок от разрываемой плоти, резкий запах яда, скрип грязных половиц, когда он истекал кровью. Он помнит своё отчаяние выполнить свой последний долг, зелёные глаза, полные противоречивых эмоций, облегчение от того, что он наконец-то, наконец-то мёртв. Он помнит, как умирал, и теперь не уверен, что он здесь делает. Поэтому Северус прячется в собственном разуме, пока сон снова не заберёт его.🝮
Во второй раз, когда он просыпается, его глаза остаются закрытыми. Боль не такая изнуряющая. Он дышит немного лучше, как будто с его груди сняли невидимый груз. И, возможно, так оно и было: Северус глубоко в душе знает, что Тёмный Лорд мёртв. Дело в том, что его магия, ощущаемая как бурлящая река без плотины, которая удерживала бы её хоть немного под поверхностью его кожи. В том, что его левая рука чувствуется по-другому, почти постоянное клеймо теперь прошло. Тёмный Лорд умер. Тёмный Лорд умер, а Северус выжил, и он не понимает, как и почему. Он желал смерти, освобождения от двух своих хозяев. И, как и многие его отчаянные мольбы, вселенная проигнорировала его. Итак, Северус погружается в свой собственный разум, но на этот раз ему не так-то легко уснуть.🝮
В третий раз, когда он просыпается, он наконец открывает глаза. Рубцовая ткань на его шее чувствительна и затрудняет глотание. В комнате темно, но запах вокруг него ни с чем не спутаешь. Он узнал бы это место когда угодно, но он не уверен, почему раньше не оценил обстановку. Северус глубоко, медленно вдыхает: он наслаждается лёгкостью в своем теле. Отсутствие Тёмной Метки, той порчи, которую он носил в себе два десятилетия, даёт о себе знать с каждым ударом его сердца. Ему нужно самому увидеть свою незапятнанную руку, нужно доказать своему циничному разуму, что Метки больше нет. Он поднимает левую руку и оттягивает крахмально белый рукав своей больничной одежды. Его пальцы дрожат от тяжести того, что он собирается признать. Два десятилетия, и он наконец свободен. Он жив, свободен и— На его предплечье есть отметина, которой раньше там не было. Бесформенная, бесцветная, безболезненная. Как капля разбавленных чернил на клочке пергамента. Его дыхание сбивается, и он ничего не может с этим поделать — он пялится на её контур. Метка родственной души. Северус смотрит на неё до тех пор, пока его рука не становится онемевшей и холодной из-за того, что он держит её вертикально. Ужас наполняет его желудок, а тревога желчью подступает к горлу. Он смотрит на неё до тех пор, пока чернильно-черное небо за окнами не окрашивается в индиго, затем в робкий серый цвет, обещающий солнечный полдень. Пока он не может дышать без угрозы незнакомых эмоций, разрушающих его самообладание. Когда он, наконец, убирает руку и вместо этого смотрит в потолок лазарета Хогвартса, он не может не задаться вопросом, какого беднягу Судьба решила связать с ним. Смерть была бы большим милосердием.🝮
Когда он просыпается в четвертый раз, рядом с его кроватью кто-то сидит. Гарри Поттер больше не похож на копию своего проклятого отца. Исчезли мягкие грани юности, вместо этого молодой человек кажется вырезанным из острых углов и каменных линий. Его челюсти плотно сжаты, чего раньше не было, и свет в его глазах значительно потускнел. Они больше не похожи на глаза Лили, и от этого что-то ужасное сжимается глубоко в груди Северуса. Поттер моргает и поднимает на него взгляд. Его губы приоткрываются от удивления. – Вы проснулись! – Шепчет он. – Мадам Помфри сказала, что это может занять недели! Северус хмыкает, игнорируя неприятную боль, которая из-за этого распространяется в его новом шраме. Как долго он здесь? Возможно, почувствовав его замешательство, Поттер наклоняется немного ближе и оглядывает комнату, прежде чем заговорить снова. – Сейчас середина июня. 17-е. – Его взгляд скользит по лицу Северуса. – Вы хотите попить? Северусу удаётся слабо кивнуть. К его удивлению, Поттер хватает кубок и наклоняется с ним вперед. – Извините, сэр, никаких трубочек. Мадам Помфри сказала, что это может усугубить разорванные мышцы вашего горла. Расстроенный, но слишком измученный жаждой, чтобы беспокоиться, Северус приоткрывает губы и принимает помощь. После первого глотка ему приходит в голову, что он может пользоваться руками, но по какой-то причине ему довольно трудно поднимать их. Однако прохладная вода насыщает его пересохший рот, и Северус вздыхает с облегчением. – Что... – Его голос звучит как карканье, незнакомое и далекое от его обычного тембра. Северус осторожно прочищает горло и пытается снова. Мерлин, у него болит горло. – Что ты здесь делаешь? Для его собственных ушей он звучит как незнакомец, и если по выражению лица Поттера можно судить, то это не просто воображение. – Я, э-э, – бормочет Поттер, и его щеки внезапно розовеют, – присматривал за вами. Присматривал за ним? Северус почти хмурится, но в последний момент останавливает себя. Ах... конечно. Может, он и свободен от Тёмной Метки, но его действия на войне всё равно достойны порицания. Он понимающе кивает. – Действительно. – Он плотно сжимает губы и медленно вдыхает. Это не было неожиданностью, у него нет причин чувствовать себя таким... разочарованным. – Вы можете позвать их. Метка родственной души бесполезна, и если его отправят в Азкабан, то это будет к лучшему для какого-то бедного дурачка, связанного с ним. – Что? – Поттер хмурится в замешательстве. – Позвать кого? Северус раздраженно выдыхает. – Авроров, конечно. – Авроров? – Неуверенно повторяет мальчик. Неужели Поттер решил так помучить его? Северус смотрит в эти зеленые глаза, совсем не похожие на глаза Лили. – Да, Поттер. Зачем бы ещё вам, из всех людей, присматривать за мной? Давай покончим с этим. – Не похоже, что у него всё ещё есть достоинство, которое можно терять. У него уже саднит в горле от того, что он так много говорит, и, к его ужасу, – он запыхался. – О. – Поттер ерзает на стуле и неуклюже ставит кубок с водой на столик рядом с кроватью Северуса. – Э-э, ну, видите ли, сэр, – он делает паузу, чтобы облизать губы, – с вас сняли обвинения. Я всё рассказал Кингсли. Я имею в виду, что вы всего лишь выполняли приказы Дамблдора. Я показал ему воспоминания. – Его брови взлетели вверх. – Не волнуйтесь, профессор, Гермиона показала мне, как показывать только определенные части воспоминаний. Северус пристально смотрит на Поттера. Слово вырывается прежде, чем он успевает остановить себя. – Почему? – Что вы имеете в виду под "почему"? Потому что вы герой войны, сэр. Без вас я был бы мертв. – Он понижает голос и хмурится ещё больше. – Я бы не смог уничтожить их без вас. Пение птиц ранним утром заполняет наступившую тишину. Щебечет птица, и вскоре к ней присоединяется другая, сладкая мелодия, которая, кажется, поёт глубоко в его душе. Северус не знает, когда в последний раз улучал момент, чтобы оценить что-то столь простое, как пение весенних птиц, но сейчас оно звучит как самая драгоценная музыка в мире. Он свободен. Он свободный человек, и всё благодаря Поттеру. И всё же между ними нет долга, нет магии, которая связывает их так, как он чувствовал себя связанным с Джеймсом Поттером после их пятого курса. Северус никогда в жизни не чувствовал себя более свободным, и он не уверен, что когда-либо будет. Возможно, Поттер чувствует его замешательство, потому что он откашливается и снова ёрзает на стуле. Северус впервые замечает газету у него на коленях. Поттер прослеживает его взгляд и смущенно пожимает плечами. – Мадам Помфри сказала, что вам поможет чтение. – Ты читал мне? – Северус пытается скрыть удивление в голосе, но у него не очень получается контролировать свой тон. – Ну, да. – Поттер пожимает плечами снова и выравнивает "Ежедневного пророка" на своих бёдрах. – Я могу продолжить, если хотите. Северус знает, что должен отказаться и попросить оставить его в покое. Он чувствует себя слишком уязвимым, слишком незащищенным. Он не хочет, чтобы кто-нибудь видел его таким. И всё же... если не Поттер, то кто же еще? Поттер, кто видел в нём лучшее и худшее? Северус вздыхает и закрывает глаза. – Как пожелаете. Он почти слышит улыбку Поттера в его пыхтении, но не проходит и минуты, как он начинает читать статью о том, какие семена лучше всего сажать во время летнего солнцестояния. Позже Северус будет винить в своём быстром провале в сон истощение. Чувство безопасности и удовлетворенности, которое наполнило его грудь, как теплый чай, не имело к этому абсолютно никакого отношения.🝮
Следующие несколько раз, когда он просыпался, за ним ухаживала колдомедик. Поппи объясняет ему его новый режим приготовления зелий, как будто он не Мастер зелий с сертификатом Целителя. Он позволяет ей переживать за него, Минерве рассыпаться в извинениях, а другим профессорам пожелать ему скорейшего выздоровления. Наступила первая неделя июля, когда он наконец возвращается в свои покои. Он никогда не позволял себе переезжать в комнаты Альбуса, но когда он прибывает в свои покои в подземелье что-то кажется неправильным. Северус почти чувствует страдание в каждом камне каждой стены, и когда он прижимает руку к одной из них... он знает, что его время здесь закончилось. Он директор Хогвартса, и эти комнаты больше не для него. И он собирает вещи. Приказывает домашним эльфам убрать из комнат Альбуса все его личные вещи. Он просит их поменять кровать, столы, стулья. Это его второй шанс, и он намерен всё сделать правильно. Он отказывается жить прошлым. Он свободен и жив. Тем временем он продолжает игнорировать новую метку на своём левом предплечье. Никто не узнает, и он забудет о её существовании когда не смотрит на неё. Родственные души не для таких, как он. Ремус Когда он впервые засыпает с сыном на руках, его сны наполнены видениями его жены. Она умоляет его присоединиться к ней, не оставлять её одну в этой тоскливой загробной жизни. По её словам, их сыну было бы лучше с её матерью, и его место рядом с ней. Она почти убедила его, и Ремус не раз испытывал искушение присоединиться к ней. Он так много потерял. Его молодая жена, такая энергичная, должна быть жива. Тонкс должна быть здесь, чтобы заботиться о Тедди. Её дух чист и Светел, в то время как он стар и запятнан Тьмой. Но как только он тянется к её руке, его волк проносится сквозь мираж и пожирает его. Тонкс исчезает в тумане, а Ремус просыпается от рыданий, сотрясающих его тело. Он должен был быть мертв. Но близится полнолуние, и его волк скрывается пробивается из-под земли. Он щёлкает на него челюстями, рычит, злой и в ужасе от смерти. Ремус грубо вытирает щеки и поворачивается на бок, прижимая крошечного ребенка к груди, к пустой стороне своей кровати. Это больно.🝮
Во второй раз, когда он засыпает со своим сыном на руках, Тедди не даёт ему уснуть несколько часов. Его сын - тёплое и обнадеживающее присутствие. Напоминание о том, что независимо от того, насколько мрачно и несчастно его сердце, здесь есть кто-то, кому он нужен. Его сын, который чуть не стал сиротой. Его сын, у которого нос Тонкс и нежная улыбка. Его сын, единственная причина, по которой они сражались в этой войне с новой силой. Он не видит снов. Близится полнолуние, и присутствие его сына у этой зияющей дыры в груди успокаивает его волка. Он не думает, что эта боль когда-нибудь исчезнет, так же как отсутствие Бродяги и Сохатого, которое всё ещё остро ощущается. Но всё заживёт, и будет легче. Будет легче, он не одинок. Это продолжает причинять боль, но он не одинок.🝮
В третий раз он спит, прижав сына к груди, после череды похорон. Полнолуние пришло и ушло, и последовали похороны. Их было много, слишком много. Сегодня у Тонкс. Ремус чувствует себя сбитым с толку, находясь между лунными лучами и своими отцовскими обязанностями. Он больше не желает смерти, но иногда в самых темных уголках своего сердца... Тонкс продолжает звать его песнью сирен, которую он изо всех сил старается игнорировать. Но он должен, он должен игнорировать зов пустоты. Тедди упирается в его грудь, их сердце бьётся как боевые барабаны. Ремус никогда не бросит своего ребенка, его дитя. Его первоначальные сожаления о зачатии этого ребенка остались в прошлом. Никогда больше. Никогда больше. И Ремус обнимает своего сына чуть крепче, целует его в лоб и борется с демонами в его сердце, чтобы он мог прожить еще один день.🝮
В четвёртый раз, когда он спит рядом со своим сыном, он видит это впервые. Его тело - поле боя шрамов, серебристых призраков на фоне его загорелой кожи. Они занимают так много места, что ему никогда не приходило в голову заглянуть между ними, посмотреть, нет ли там отметины, которая не является призраком его превращения. Ремус не уверен, то ли это просто потому, что он никогда не замечал этого раньше, то ли это что-то новое. Конечно, если бы у него раньше была метка родственной души, Тонкс упомянула бы об этом. Конечно, он не влюбился бы в кого-то, кто не был его второй половинкой. Верно? Ремус смотрит на неё на своем левом предплечье. Она бесформенная, бесцветная, безболезненная. Похоже на каплю разбавленных чернил на потрёпанном пергаменте. Он пялится на неё, не в силах ничего с собой поделать. Это тело, которое он всегда ненавидел, которое ему никогда не удавалось исследовать по дюймам так, как это делали его прошлые возлюбленные, — теперь оно служит доказательством того, что для него всё ещё кто-то есть. Но это всё просто сказка. Верно? Кроме того, кто захотел бы быть с кем-то вроде него? Сириус был рожден, чтобы любить монстров, а Тонкс была слишком молода, чтобы понимать, что она не такая. Он дважды позволял себе отдать своё сердце, и дважды его оставляли одного. Нет… Не одного. Теперь у него есть Тедди. Ему больше никто не нужен. Его сердце устало и болит, в некоторых местах оно разбито и почернело. Ремус не думает, что сможет сделать всё это снова. Он слишком стар, слишком сломлен, слишком чудовищен. Нет... Он проигнорирует метку родственной души. Кто в здравом уме вообще захочет быть связанным с ним?🝮
Следующие несколько раз, когда он спит рядом с Тедди, он переезжает в Хогвартс. В середине июля он получил предложение о приеме на работу, подписанное Северусом Снейпом. Ремус не удивлен, что он всё ещё директор — эта работа, как ни странно, ему подходит. Конечно, он написал в ответ, что у него есть сын, о котором нужно заботиться. Тедди всего три месяца. Однако Северус настоял, а Ремус — что ж. Такому, как ему, "непришвартнованному", немного нормальной жизни, возможно, поможет прогнать этих демонов, которые продолжают преследовать его. Утихомирить песню сирены, преследующую его во снах. Андромеда подбодрила его и пообещала навещать в ночи полнолуния. И Ремус переезжает в Хогвартс со своим сыном. Он помогает восстанавливать замок. Это тяжелая работа на улице под летним солнцем. Большую часть времени Тедди спит в плавающей люльке рядом с ним. Гарри тоже там, и часто они работают вместе в дружеском молчании. Сын Джеймса теперь мужчина. В его лице не осталось и следа невинной юности. Он ведёт себя целеустремленно и не ощущает груза мира на своих плечах. Не раз Ремусу хотелось спросить его, что произошло в Лесу. Он слышал вещи, ужасные вещи, о том, что Гарри умер и снова вернулся к жизни, о том, что его во второй раз поразило Смертельное Проклятие. По какой-то причине мысль о смерти Гарри огорчает Ремуса почти так же сильно, как мысль о том, что Тедди может пострадать. Это боль из глубины души, и она заставляет его волка выть от беспокойства. Он всегда защищал Гарри, но сейчас всё по-другому. Однако Ремус игнорирует это чувство. Он не хочет думать о том, что это может означать. Его волку это не нравится, но Ремус контролирует зверя внутри себя. Его никогда не приручишь, но он стал хозяином самого себя, и этот своеобразный всплеск покровительства по отношению к Гарри не сможет увидеть дневного света. И Ремус продолжает помогать с замком и игнорирует горящие взгляды черных и зеленых глаз. Гарри В первый раз, когда он ходит по коридорам в полночь, он спрятан под своей Мантией Неведимкой. Замок стонет и рыдает, каменные стены покрыты следами от заклинаний. Портреты висят, уничтоженные, а гобелены разваливаются. Гарри почти ощущает магию Хогвартса, молящую о помощи. Она наполняет его грудь, каждую его конечность, пока он не опускается на четвереньки и не перестает нормально дышать. Его не должно быть здесь. Он должен быть мертв. Он думает о Колине, Фреде, Тонкс, Лаванде. Он думает о тех студентах, чьи тела были слишком искалечены, чтобы их можно было опознать, и их пришлось отправить в больницу Святого Мунго для опознания. Он думает о Снейпе и зияющей ране на его шее, о жестоком нападении Нагайны. О крови на своих руках, которую он никогда не сможет смыть. Когда его колени посинели и заболели, Гарри заставляет себя подняться на ноги. Он позволяет своим ногам отнести себя на Астрономическую башню. Внутри него пустота, которая заставляет его сомневаться, что ему снова повезёт. Если он может спрыгнуть вниз, оседлать воздушные потоки, как нелетающая птица, и выбраться оттуда живым. Зачем ему это, когда так много людей погибло на этой земле? Но он не поднимается на крышу. Он думает о Снейпе, который всё ещё борется за жизнь. Он думает о Тедди, который почти осиротел. Он думает об этом новом мире, который им нужно будет построить. Потому что всё это должно быть для чего-то. В жизни должно быть что-то большее, чем борьба с темными волшебниками и срыв гнусных планов. В жизни должно быть что-то большее, чем это.🝮
Во второй раз, когда он бродит по коридорам в полночь, он обнаруживает, что сидит рядом со Снейпом. Он никогда не видел Профессора таким. Расслабленный, безмятежный, беззащитный. В таком виде Снейп выглядит намного моложе, и до Гарри доходит, что Снейпу нет и сорока. Может быть, немного жутковато смотреть, как Снейп вот так спит, но Гарри ничего не может с этим поделать. Гарри невозможно забыть, как кровь Снейпа покрывала его руки. Какой теплой она была, липкой, терпкой. Как она наполнила воздух вокруг него, и если бы не сообразительность Гермионы Снейп был бы мертв. Погибло слишком много людей, и Гарри — ну, он немного напуган тем, что сейчас умрёт кто-то еще. Поэтому он сидит, невидимый и безмолвный страж, и присматривает за Снейпом до восхода солнца.🝮
В третий раз, когда он бродит по коридорам в полночь, он заходит в библиотеку. Сейчас начало июня, он посетил все похороны и вернулся на площадь Гриммо с Кричером. За исключением... за исключением того, что он не может оставить Снейпа здесь. Поэтому он навещает его каждую ночь. До сегодняшнего дня. Сегодня он пришел в библиотеку, потому что до сегодняшнего дня Гарри понятия не имел о метках родственных душ. Конечно, он слышал о них то тут, то там. Но он давно смирился с тем, что никогда не узнает о них на своём опыте. Он знал, что погибнет на войне, он знал, что его никогда не будет здесь, чтобы обнаружить, что на самом деле есть кто-то особенный только для него. В конце концов, это сказка. Настоящая любовь — действительно, какая нелепая концепция. Разве любовь не должна основываться на выборе, на том, кто ты есть, на том, кто бросает тебе вызов? Почему Судьба должна решать, кто лучше всего подходит для него? До сих пор каждый момент жизни Гарри был продиктован кем-то другим, а не им. Почему он не может сам выбрать свою вторую половинку? Но теперь... У Гарри есть метка родственной души, которую он не выбирал для себя. На его левом предплечье. Бесформенная, бесцветная, безболезненная. Как капля разбавленных чернил на смятом куске пергамента. Она лежит между шрамами, о которых он предпочел бы забыть, и он не может удержаться, чтобы не пялится на неё, когда видит в первый раз. И он читает о ней, не желая спрашивать об этом Гермиону или Рона. Он узнает, что она есть не у всех, по-видимому, менее чем у половины волшебного населения. Она появляются после того, как волшебник достигает совершеннолетия, при соблюдении нескольких условий. Магия распознает намерения даже в вещах, которыми, казалось бы, управляет Судьба. Если волшебник уже связан обязательствами с другим, если они сильно запятнаны Темной магией, и если их Избранник уже умер — метка не появится. Это объясняет, почему знак родственной души Гарри проявился только сейчас. Он больше не обременен крестражем и недавно вернулся к жизни. Меньшая часть его горит желанием узнать, кто может быть его второй половинкой, но большая часть задается вопросом, какой в этом смысл. Заслуживает ли он настоящей любви, когда так много жизней было потеряно на войне, когда он обманом вернулся к жизни?🝮
В четвертый раз, когда он гуляет по коридорам в полночь, он выходит на улицу. Гарри прогуливается по территории, периметру Хогвартса. К восходу солнца он ещё не закончил, но со своей Мантией Невидимкой и Бузинной Палочкой, спрятанной в кобуре на бедре, он не боится. Никто не может его видеть, и в руках у него самая могущественная волшебная палочка в мире. МакГонагалл, заместитель директора, отвечающая за предоставление однокурсникам Гарри шанс вернуться в Хогвартс на восьмой год, загоняет его в угол рядом с надгробием Дамблдора. К счастью, она не упоминает о его ночных блужданиях по коридорам, а теперь и по территории. – Вы думали о том, чем будете заниматься в сентябре, мистер Поттер? – Вместо этого она спрашивает. – Да, я думал об этом. – Гарри пожимает плечами и подтягивает свободную нитку своего джемпера. Его плащ вернулся в карман. – Хотя и не уверен, какой в этом смысл. МакГонагалл вздыхает и встает рядом с ним, её глаза устремлены на могилу перед ними. – Смысл, мистер Поттер, в возвращении к нормальной жизни. По крайней мере, попытке. Простите меня, но я не верю, что у вас был шанс провести нормальный учебный год за всё время, проведённое в Хогвартсе. – Ну... — Он поворачивается к ней, только чтобы уловить намек на улыбку на её лице. – Думаю, вы не ошибаетесь на этот счет, профессор. – Он швыряет свой тренажер на землю и пожимает плечами. – Кингсли предложил мне место в Аврорате без результатов моих Т.Р.И.Т.О.Н.ов. – Понятно. – МакГонагалл вздыхает, и он может сказать, что ей это не нравится. – Я полагаю, вы мечтали стать аврором с пятого курса. – Да, так и есть. – Гарри смотрит на ярко-голубое небо. Сегодня безоблачно, а это значит, что будет ещё один жаркий день. – Хотя я не думаю, что это то, чем я хочу заниматься. Я... Как вообще объяснить глубокую усталость, которая заставляет его желать проспать следующие три года? – Возможно, как я и думала, вам нужно немного нормальности, – говорит МакГонагалл. Она коротко касается рукой его плеча. – Я ожидаю вашего ответа к первому августа, мистер Поттер. Когда она поворачивается, чтобы уйти, Гарри охвачен настоятельным желанием узнать что-нибудь. – Профессор? – Да, мистер Поттер?– МакГонагалл поворачивается, чтобы посмотреть на него поверх очков. – Будем... будем ли мы жить в общежитии восьмикурсников или в общежитии наших факультетов? Она поджимает губы, но не хмурится. Если бы Гарри не знал её лучше... он бы подумал, что удивил её. Край её шляпы скрывает верхнюю половину лица, но уголки губ профессора МакГонагалл растянулись в редкой гордой улыбке. – Я поговорю об этом с директором Снейпом. Это... отличная идея, мистер Поттер. Посидев несколько часов на берегу Черного озера, Гарри решает, что, возможно, возвращение в школу на один последний год тоже было бы отличной идеей.🝮
В пятый раз он появляется в коридорах в полночь уже 31 августа. Незаметно для него прошло полтора месяца. После разговора с профессором МакГонагалл Гарри вернулся туда с новой целью, горящей в его груди: закончить Хогвартс должным образом. Так легче забыть о метке родственной души на его руке. Уборка площади Гриммо с помощью Кикимера тоже помогает ему отвлечься. Рон и Гермиона отправляются в отпуск в Австралию, чтобы забрать мистера и миссис Грейнджер, и, если верить их последней сове, они оба вернутся в школу завтра. Гарри раздумывал, стоит ли ехать в школу на поезде, но в конечном счете он не хотел, чтобы на него пялились, как на клоуна. И теперь он здесь, Кикимер здесь. Гарри уже поселился в общежитии восьмого курса. Несколько других вернувшихся студентов тоже прибыли раньше, так что, по крайней мере, никто не может обвинить его в привелегированным к нему отношении. Менее чем через двадцать четыре часа залы снова наполнятся студентами. Как будто войны никогда не было, как будто никто не погиб, как будто всё там, где им и положено быть. Это... так нормально. Он должен ненавидеть это, он должен быть возмущен этим. Но Гарри так устал. Вчера, как раз перед тем, как он вернулся в школу на год, он встретился с Джинни в Косом переулке. Они поели мороженого в новом салоне, купили новую одежду и мантии. Они спорили о квиддиче. Он позаботился о том, чтобы Джинни случайно коснулась его метки родственной души. Ничего не произошло. Гарри был бы гнусным лжецом, если бы сказал, что не испытал облегчения. Он любит Джинни, и он знает, что раньше любил ее больше, чем друга. Но не сейчас. Может быть, это из-за войны, может быть из-за того, что он умер и вернулся к жизни, может быть из-за того, как его взгляд блуждает по двум другим волшебникам без его согласия. Но Гарри испытывает облегчение от того, что им с Джинни не суждено быть вместе. Потому что это означает, что ему больше не нужно притворяться, что он хочет быть с ней романтически, и это приносит облегчение, о котором он никогда не подозревал. Когда он добирается до одного из ближайших к подземельям дворов, снаружи есть кто-то ещё. Снейп сидит на каменной скамье, зажав в пальцах зажжённую сигарету. Он прислоняется спиной к колонне, и если бы Гарри не привык высматривать темные фигуры, прячущиеся в тени, он, возможно, совсем не заметил бы волшебника. Но он видит его. Директор выглядит расслабленным даже когда подносит сигарету, чтобы резко затянуться. В его плечах, руках, в его общей позе нет ни малейшего напряжения. Это такое захватывающее зрелище, что Гарри оказывается совершенно очарован и не осознает, что снял Мантию, пока не садится рядом со Снейпом. Год назад он ожидал бы насмешки и комментария о полуночных странствиях. О том, что он слишком высокомерен, чтобы следовать правилам. Однако на этот раз Снейп выглядит умиротворенным присутствием Гарри, и разве это не чертовски странно? – Можно мне одну? – Спрашивает он вместо положенного приветствия. Гарри пробовал эти сигареты летом, и волшебные травяные сигареты совершенно отличаются от маггловских. Снейп фыркает, со смесью веселого раздражения и снисходительности, и вручает Гарри металлический футляр. Гарри достает сигарету и прикуривает щелчком пальцев. На вкус она как мята и мелисса лимонная. Конечно, эти ароматы должны быть ужасными, но это не так. Есть что-то древесное, что смягчает вкус. – Что привело вас сюда сегодня ночью, мистер Поттер? – Наконец спрашивает Снейп после того, как Гарри вернул ему металлический футляр. – Ничего особенного, – говорит он. – Не мог уснуть. Снейп хмыкает. – Я должен был догадаться о твоей бессоннице много лет назад. – Говорит он себе под нос. – Неудивительно, что ты бродил по коридорам после комендантского часа. Гарри удивляется этому. – Ну, вы бы в любом случае мне не поверили бы, сэр. – Он затягивается сигаретой, позволяя дыму обволакивать язык, прежде чем выпустить его. Воздух между ними пахнет ладаном. – Не то чтобы я вас виню. Это было необходимо. – Действительно. – Снейп бросает на него взгляд и изучает его мгновение, прежде чем заговорить снова. – Недавно до меня дошло, что я так и не... поблагодарил вас. За ваши показания. Что? Гарри моргает и поворачивается лицом к Снейпу. Он правильно расслышал? – Э? – Достаточно. – Снейп снова фыркает и отбрасывает окурок своей сигареты, прежде чем без помощи волшебной палочки погасить его. – Я только хотел это признать. Между нами не осталось долгов, мистер Поттер. – Снейп смотрит на звезды, и впервые Гарри думает, что в резких чертах лица Снейпа есть что-то удивительно красивое. В этих черных глазах могут скрываться целые галактики, и когда Снейп снова открывает рот, его голос привлекает Гарри ближе. – Мои ожидания относительно того, что я выживу, были равны нулю. И всё же мы снова здесь. – Вернулись к тому, с чего все началось, – шепчет Гарри. Он не хотел произносить эти слова вслух, но они ускользают от него. – Я рад, что вы всё ещё здесь, сэр. Когда Снейп поворачивается, чтобы посмотреть на него с недоверием и презрением, их взгляды встречаются достаточно долго, чтобы у Гарри перехватило дыхание. Эти галактики в глазах Снейпа яркие и живые. Они полны огня, и Гарри сам ощущает определенную тоску глубоко в груди. Это так чуждо, но в то же время так знакомо, как чувство дежавю. Как будто они уже пережили именно этот момент и сами боги даровали им повторить его. – Вам следует вернуться в своё общежитие, мистер Поттер, – наконец говорит Снейп низким голосом. На его щеках появляется румянец, которого раньше не было. Он почти того же цвета, что и шрам на его шее. – Уже поздно. – Да, сэр, конечно. – Гарри вскакивает на ноги. По неизвестным причинам его тело возбудилось. Теперь он ни за что не уснет. Он облизывает пересохшие губы и ненадолго переминается с ноги на ногу, прежде чем набраться смелости снова посмотреть прямо в глаза Снейпу. Галактики исчезли, и взгляд директора закрыт. Затуманен. – Спасибо за сигарету. – Не превращай это в привычку. Или купи себе свои. – Мгновение спустя Снейп уже на ногах, мантия развевается за его спиной, когда он спешит со двора. Гарри наблюдает за ним и прикасается к скрытому знаку родственной души у него на руке. От того, что Снейп был так близко, на мгновение защекотало сердце. Это самое ужасающее открытие лета.