***
— Для того, чтобы поток мыслей оставался чистым и незамутненным, необходимо соблюдать неукоснительную дисциплин ума. Что есть дисциплина ума? — голос Наставника звучит ровно и монотонно. — Дисциплина ума есть способность отрешиться от одних мыслей ради других или же отказаться от их вовсе. Как мы все помним… «Отказаться от них вовсе». В голове наследного принца сейчас и без того царит блаженная пустота. Се Лянь счастливо вздыхает - неужели ему получилось вернуть это состояние? Он, вместе с другими ученикам Наставника, сидит в залитой утренним солнцем цзинши храма. Через окна открывается вид на яркие осенние холмы, ясное небо и ветер доносит голоса птиц. — Не менее важно соблюдать три условия, благодаря которым дух способен постигать вершины откровений, на которых, как известно, покоятся столпы предвечных мудростей. Кто назовет семь столпов предвечных мудростей? Тишина. Кажется, никто не готов блеснуть знаниями. Се Лянь косится на Му Цина – у того на лице слишком отрешенное выражение и подавив смешок, принц слегка поднимает руку: — Да, Ваше Высочество? — Семь предвечных мудростей являют просветленному духу путь к откровениям и выступают как бы опорами для моста, по которому чистая душа отправляется в дорогу за истиной. Благородство, открытость, честность, доброта, сострадание, храбрость и… — тут принц запинается. Ну же, седьмой мудростью было... Вот если бы Наставник спросил про седьмую форму стиля «Белый лотос» для легкого меча с длинной рукоятью - принц ответил бы без заминки. Учения о духе давались ему легко, но он всегда находил пространные фразы древних монахов слишком сложными. Наставник испытующе смотрит на принца. К нему он был гораздо требовательнее чем к другим ученикам, которые на самом деле были собраны чтобы принцу не было скучно заниматься одному. Дети придворных, они, как и Се Лянь, находили больше радости в фехтовании и упражнениях, чем в долгих часах медитации под звуки благородного гуциня. Му Цин сердито смотрит на Се Ляня, беззвучно шевеля губами. Се Лянь плох в этом и готов уже сдаться, как внезапно в памяти вспыхивает картина и он выпаливает: — Любопытство! Испуганный неожиданно громким ответом, Наставник вздрагивает. — Верно. Любопытство. Многие ученые мужи спорили о том следует ли его включать в этот благородный список, ибо оно является, как писал Цзюй Яньши, «кинжалом без рукояти», «огнем без вместилища» и «тропинкой в сад». Се Лянь замирает. На тропинке в саду было тихо. Кто бы стал прогуливаться в такое время? После полуночи прошел всего лишь час. Ветер шумит листвой и этот звук мешается с тихим смехом и шорохом одежды. Слышны голоса, но вряд ли это связные слова. Нет. Принц встряхивает головой. Наставник продолжает рассказывать о мудростях, помахивая сложенным веером на каждом слове. Что там он говорил про блаженное спокойствие ума? После полудня наступает любимое время Се Ляня – на небольшой полянке за храмом они тренируют теперь тело, коль скоро дух успел преисполниться знаниями за утренние часы. Се Лянь особенно усерден – он взмахивает мечом, кружится, подпрыгивает, делает выпады и теснит своего вымышленного соперника к краю полянки. Ноги твердо, но легко ступают по траве – теперь можно отбросить меч и ринуться врукопашную. На лбу принца, украшенном алым лотосом, выступает испарина, и он нетерпеливо стирает ее тыльной стороной ладони. Красный кармин смазывается и на белой коже выглядит росчерком нерадивой кисти. Се Лянь, не мигая смотрит на свою руку. — Гэгэ идет красный, — раздается шепот над ухом, пока руки хозяйски устраиваются на талии. Сильные и большие - больше, чем у принца, но не похожи на руки простолюдина; изящные - хоть кожа загрубела и на длинных пальцах есть мозоли. Под кожей вьются вены, выступая над косточками кисти как ветви на расписном веере. Одна рука скользит вверх - к вороту, к золотой застежке, чтобы одним движением расстегнуть ее и проникнуть дальше к тонкому шелку, согретому распаленным от бега (от бега ли?) телом. —Ваше Высочество… Голос что-то шепчет в волосы, убранные в высокий хвост. — Ваше Высочество! Се Лянь! Ваше Высочество, ты что, оглох? Перед принцем возникает разъяренное лицо Фэн Синя. Он, что-то говорит еще, размахивая руками и показывая в сторону. — Прости, что? Фэн Синь шумно выдыхает и повторяет: — Я говорю – этот осел подвернул ногу и ему нужно к лекарю. А он не хочет идти! Се Лянь видит сидящего неподалеку Му Цина, который корчась от боли, потирает лодыжку. — Ты дурак!? Я не могу идти, а не «не хочу!» - вопит он в ответ, бессильно ударяя кулаком по земле. — Я даже подняться не могу! Прежде чем Се Лянь успевает что-то ответить, Фэн Синь, выругавшись себе под нос, внезапно скидывает верхнюю рубаху и оказавшись голым по пояс, идет к Му Цину. Легко подняв его с земли и подхватив под спину и ноги, он несет свою брыкающуюся ношу к храму. — А зачем он снял рубаху? — спрашивает вслух Се Лянь, но его вопрос остается без ответа, потому что на полянке нет никого, кроме него и пламенеющих кленов. И видений, что настигают его так же неожиданно, как настигает заблудившегося в лесу путника, коварная летняя ночь. Наступает вечер. С ногой Му Цина все в порядке – лекарь из деревни наложил охлаждающую мазь и что-то еще рассказывает внимательно слушающему и хмурому Фэн Синю. — Нужно поменьше ходить. Покой нужен, — говорит сухонький старик-лекарь, а Му Цин, закатывая глаза, шипит, что рядом с Фэн Синем покоя ему не видать. Удивительным образом, страж ничего на это не отвечает, а Се Лянь, все же спрашивает, зачем Фэн Синь снимал рубаху. Му Цин бросает какую-то колкость, а Фэн Синь бурчит, что ему так было удобнее нести Му Цина. Хохотнув, Се Лянь желает им спокойной ночи и идет к себе. По пути его перехватывает Наставник, который ни с того, ни с сего начинает напирать на то, что принцу следует усерднее медитировать и дисциплинировать ум. —Мы недооцениваем непременность соблюдения принципов десяти светлых назиданий, — говорит Наставник, и затем умолкает. На его лице появляется странное выражение, словно он что-то забыл и внезапно вспомнил. – Ах, так уже стемнело? Я как-то совсем… Принципы десяти светлых назиданий, да… Так вот, Ваше Высочество, вам непременно следует больше уделять времени каллиграфии, потому что владеть кистью это вам не мечом размахивать. С этими словами, Наставник, поспешно подобрав полы длинных одежд, уходит, а Се Лянь недоумевающе смотрит ему вслед. Может Наставник заболел? С каллиграфией у принца все было превосходно и его почерк даже называли божественным. Дойдя до своей комнаты, принц падает на постель. Эта комната гораздо меньше роскошных императорских покоев – оно и понятно, здесь в храме принцу следует держать тело и ум в строгости, чтобы накапливать духовные силы. Он чувствует приятный трепет в груди — это духовные силы растекаются по жилам от вместилища Ци. Перед сном следует медитировать не менее получаса, чтобы очистить разум и отойти ко сну и Се Лянь, вздохнув сползает с кровати и садится у окна. Подобрав под себя ноги и уложив руки на коленях, он закрывает глаза. Вдыхает и выдыхает. «Очистить разум от мыслей – как оседлать норовистого коня». - Гэгэ умеет ездить верхом? Принц оскорбленно фыркает. Еще бы - в императорских конюшнях есть лошади всех пород и Се Лянь держится в седле так же ловко, как и бегает по крышам дворца. - А ты? - У моей матери в жилах текла кровь кочевого народа, так что… Се Лянь живо представляет собеседника верхом на коне - в мягких сапогах и пестрой одежде, с кривой саблей на боку и безумным ветром в черных волосах. Ворот красных одежд распахнут и ожерелье из серебра и лазурных бусин блестит на груди. Руки в перчатках держат поводья и на алых губах расцветает хитрая улыбка. - Гэгэ? Се Лянь открывает глаза и тяжело вздыхает. Нужно попробовать еще раз. Из окна слышен разговор прислужников храма: - Надо будет поутру собрать бутоны хризантем. Пока они не распустились, хорошо бы их высушить для чая. Хризантемы. Принц мучительно потирает точку между бровями. Закрыв окно, он снова садится на пол. Кажется, очистить разум будет непростым делом.***
В библиотеке императора собраны свитки со всего света, труды известных мудрецов, сборники, собрания сочинений, магические трактаты и летописи. Се Лянь, заскучав над трактатом о золотом ядре, откладывает его в сторону и идет в дальний уголок – там из окна виден желтеющий сад и ветерок доносит аромат осенних цветов. Вдруг его взгляд падает на небольшую книжицу – среди старых выцветших переплетов с пожелтевшими листами, она выделяется красными нитями корешка и белизной бумаги. Се Лянь вытаскивает ее – на обложке скромная надпись «Сад хризантем». «Что-то о садоводстве» - думает Се Лянь. Он очень любит цветы и перечитал в библиотеке все, что касалось их выращивания и даже наставление о составлении букетов, чем огорчал отца и радовал мать, собирая для нее из цветущих в саду цветов букеты и венки. В некоторых трактатах были великолепные рисунки - казалось, что стоит слегка подуть на лист и лепестки зашевелятся. Се Ляню даже чудился их аромат, но, поднося книги к лицу, он чувствовал только запах бумаги и подсохших чернил. Перевернув первую страницу, принц читает предисловие: «Сей труд для тех, чье сердце расцвело в ту пору, когда с небес сыплется белый цвет облетающих божественных садов. Чье сердце – вместилище для сокровища, которое не всякий сочтет сокровищем. Чей ум пленен красотой столпов, восстающих к жизни. Чей взор увлекают силы Ян, извергнутые из пылающего копья и остывающие каплями на белом алебастре. Эта книга для тех, кто возделывает сады хризантем». Странно, обычно руководства по садоводству не отличались таким пышным языком. Еще несколько страниц густо усажены иероглифами с наставлениями настолько пространными и иносказательными, что принцу становится скучно вчитываться - он листает дальше. Глаза его расширяются и в горле пересыхает. Се Лянь роняет книгу из рук и вздрагивает сам от шума, с которым она падает на пол. Книга раскрывается на середине и увиденное ввергает его в еще больший… Ужас? Нет. Он… скорее до ужаса удивлен. На страницах искусно изображены не хризантемы. На превосходной выбеленной бумаге теплой киноварью выведены губы, соединенные в жарком поцелуе, руки, скользящие по стройному телу и «восставший к жизни столп, что извергает капли Ян на белый алебастр». Другой же «восставший к жизни столп» глубоко погружен «между холмов из снежного нефрита» что обильно покрыты белесыми каплями. Кажется, что еще чуть-чуть и Се Лянь услышит тихие вздохи, стоны и влажное скольжение кожи по коже, но… Погодите-ка. Он действительно их слышит. С горящими щеками Се Лянь хватает книгу и тихо подходит к окну. Звуки доносятся оттуда. Осторожно, чтобы остаться незамеченным он выглядывает и смотрит вниз. В укромном уголке у стены дворца, скрывшись от посторонних глаз за густыми кустами, один из стражников упоенно целует одну из прислужниц императрицы. Руки стражника уверенно обнимают девушку и та, запрокинув голову, открывает тонкую шею, к которой он немедленно приникает ртом. Девушка сладко вздыхает, припухшие губы покраснели и раскрыты, волосы выбились из сложной прически и рассыпались по плечам. Она гладит стражника по плечам и прижимает его к себе сильнее. Се Лянь наблюдает за ними со странной отрешенностью - его не волнует прелесть разрумянившейся от ласк девушки, хотя та считалась одной из самых красивых среди свиты императрицы. И ее вздохи, и тихие полустоны тоже не бередят его спокойствия. Он не хотел бы оказаться на месте стражника, чтобы держать в объятьях ее красивое стройное тело и не желал бы прижиматься к губам, разделяя дыхание. Ведь уроки и наставления его духовного учителя не прошли даром – он равнодушен к женским чарам любого рода. Принц, конечно, способен оценить красоту ума и тела, но ничего из этого не явится ему в предрассветные часы, чтобы сладко замучить и оставить обессиленным и растревоженным. Се Лянь самодовольно улыбается - мало кто может похвастаться таким самообладанием. Но… Он знает, каково это – когда тебя держат вот так, когда дворцовая стена – единственная опора, пока по разгоряченному телу немного робко, но настойчиво гуляют руки, которые гладят и сжимают, сминают. Когда к губам прижимаются губы, которые тоже робки, но настойчивы и на щеках чужое дыхание ощущается как языки огня. И знает, что в часы перед рассветом ему являются не изящные придворные дамы – у его видения руки искусного мечника, лицо, которое почему-то наполовину скрыто под повязками и пронзительный взгляд угольно-черного зрачка, в котором Се Лянь видит себя как великое сокровище и желанный плод. Принц отходит от окна и прячет книгу за пазуху. Трактат о золотом ядре прочитан и ему будет о чем рассказать Наставнику. Выдохнув и пробормотав любимую сутру этики, принц выходит из библиотеки. Ночь накрывает дворец бархатным темным крылом. Пока ворчливый Му Цин вынимает из его волос бесчисленные шпильки, Се Лянь рассеянно перебирает в руках шелковую ленту, концы которой украшены тяжелыми драконьими головами. Лента была частью его облачения и удерживала высокий хвост на его голове. Се Ляню она не нравится – драконьи головы неприятно путаются в волосах. Принц решает спрятать ее в рукаве, чтобы избежать мучений на следующий день. Закончив с его волосами, Му Цин собирает все головные украшения на маленький поднос и, притворно зевая, идет к выходу. В дверях он сталкивается с Фэн Синем и грозит ему одной из шпилек за какую-то выходку, а тот в ответ говорит, что Му Цин сам как шпилька. - Что это вообще значит?! - То, что ты такой же тонкий и изящный, как она! - кричит ему вслед Се Лянь и ловко уворачивается от какого-то украшения, которым в него запустил Му Цин. Фэн Синь густо краснеет. Чтобы избежать дальнейшей расправы, принц бежит к двери и запирает ее, слыша, как за ней вспыхивает очередная ссора. Ничего удивительного, такое происходит каждый вечер. И каждое утро, и каждый день – этим двоим не надоедает ссориться, однако Се Лянь иногда находит их перепалки утомительными. Сейчас его мысли занимает совсем другое. Оставшись в нижних одеждах, он выходит на балкон, и устроившись поудобнее, достает «Сад хризантем». От фонариков, которыми увешан весь дворец очень светло и Се Лянь с нетерпением открывает книгу. Подрагивающие пальцы переворачивают страницы и рисунки неизвестного художника снова оживают в желтоватом свете фонарей. Вот наставления о поцелуях - «Невинный шепот», «Танец лепестков», «Игры красного тигра и нежной лилии», «Битва двух драконов». Се Лянь перелистывает дальше, с горящими щеками разглядывая картинки – они и правда очень хороши и на всех одна и та же пара – двое красивых юношей, но в разных образах. Рисунки перемежаются текстом и Се Лянь с удивлением читает о том, что близость вскармливает кровь и разгоняет Ци, совершенствует дух и укрепляет тело. Часть его существа шепчет, что наверняка эти тексты запретны, но то, как автор вдумчиво рассуждает не только о телесных удовольствиях, но и о единении душ и совершенствовании духа успокаивает его. «Только достигнув глубокого взаимного понимания сути спутника на пути к высотам духа, следует приникать к телесным источникам сил. Перед тем, как утолить страсть тела, утоли страсть ума – на углях разума, распаленного изящной и полезной беседой, телесные удовольствия разгорятся жарче лесного пожара. Ибо, сами по себе страсть и зов природы ведомы и бессловесным животным, людям же следует использовать разум, чтобы на пике единения тел, познавать не только восторг от излития, но и восторг от единения душ» В этом определенно что-то есть. Принц даже подумывает переписать некоторые части, посвященные духовному росту, чтобы показать Наставнику и обсудить с ним. Вряд ли стоит показывать ему книгу целиком — Се Лянь сомневается, что Наставник сумеет оценить иллюстрации в полной мере, а может даже сочтет их непристойными. Он пока еще не добрался до той, что попалась ему первой в библиотеке, но перевернув последнюю страницу «Наставления о поцелуях» видит название следующего раздела: «Трепещущие копья и жемчужные капли» Прилетевший с гор свежий ветерок заставляет Се Ляня поежиться. Он встает, чтобы вернуться в комнату, но внезапно спотыкается о собственный подол, а книга предательски выскальзывает из рук и застревает между резными балясинами. Принц хочет вытащить ее, но все его попытки приводят к тому, что книга вываливается наружу и соскользнув по изогнутой крыше, падает. Свесившись с балкона, Се Лянь пытается разглядеть куда именно она упала, но внизу слишком темно. Можно, конечно, оставить книгу валяться там – мало ли кто из придворных мог такое обронить, но Се Ляню безумно интересно ее дочитать и к тому же, рисунки очень хороши и наставления о духовном и телесном невероятно увлекательны, так что… Вернувшись в комнату, он быстро накидывает одежду, в которой обычно сбегал в город. Простое и неприметное монашеское облачение, тем более, в такой же одежде по дворцу ходила свита Наставника, поэтому Се Лянь легко сойдет за одного из них. Увязав волосы в пучок, он снова выходит на балкон. Воздух холоден и чист, пахнет свободой. Глядя в звездное небо, Се Лянь на мгновение, замирает на краю балкона, думая, что однажды вознесется и став бессмертным божеством, сможет летать, оседлав облака. Ну а пока… Он доволен и этой возможностью. Легкая тень спрыгивает и несется по резным крышам вниз и вниз. Остановившись около деревянного дракона, украшающего карниз, Се Лянь всматривается в темноту. Вот она! Еще пара прыжков, незаметно перебежать через открытый участок двора – и беглянка будет у него в руках. — А я ему говорю, что он осел. Позвал его выпить с нами – а он отказался и сидит в своем углу, что-то малюет! — Странный он, как его с такой рожей вообще взяли…Глаза как у злого духа. — Зато он с мечом ого-го! И дерется как сущий демон… Мимо проходят двое стражников – они без доспехов, видимо собираются провести вечер в городе, поглощая вино и свистя вслед уличным красоткам. Се Лянь выдыхает. И возмущается. Они прошли совсем близко и не заметили его! Или стражники нерадивы, или он действительно хорошо освоил искусство «Семи невидимых шагов»?! Решив поразмыслить об этом позже, он выходит из своего укрытия. Книги нигде нет. Может кто-то из стражников отпихнул ее в кусты? С тревожно колотящимся сердцем, Се Лянь лихорадочно оглядывается. Ее нигде нет. Ошибки быть не могло, она упала именно сюда. Принц раздраженно топает ногой. Ну не могла же она просто испариться! Все это будто проделки какого-то озорного духа! Делать нечего, придется возвращаться обратно. Подняв голову, принц тоскливо смотрит на свой балкон. Он осторожно крадется к углу здания, чтобы зацепившись за резные столбики залезть наверх, как вдруг его внимание привлекает неуловимое движение. Се Лянь, затаив дыхание, делает шаг в ту сторону. Тихий шорох. Налетевшая ниоткуда тень, легко подхватывает принца, словно ветер упавший лист, и он оказывается у стены. — Гэгэ, что-то потерял? В слабом свете от фонариков он видит знакомое лицо – блестящий черный глаз, губы, подрагивающие в озорной улыбке. — Хун-эр! — облегченно выдыхает принц. Он что-то держит в руках, но принц не может разглядеть что. — Интересные, однако, развлечения у насле... — принц легонько толкает его в плечо и Хун-эр продолжает. — Или этим вечером мне следует обращаться к гэгэ как «Хуа Се»? Это часть их маленькой игры. Разумеется, Се Лянь знал, что его облик был разоблачен. После той ночи, когда принц был пойман впервые, они встретились еще раз, когда Се Лянь снова вышел после полуночи, якобы в поисках сережки. Сережка так и осталась у Хун-эра, а они проговорили всю ночь и только когда небо начало светлеть, стражник помог принцу вернуться обратно. Дни пролетали в занятиях и дворцовой скуке, а ночами они встречались, чтобы говорить, говорить и говорить обо всем на свете. Хун-эр был интересным собеседником и внимательным слушателем. Он жадно впитывал рассказы Се Ляня о самосовершенствовании, они вместе с жаром обсуждали различное оружие и стили боя. Принц даже однажды тайком провел Хун-эра в императорскую оружейную и увлеченно рассказывая о мечах, не видел, что его спутник на самом деле не сводил с него глаз и едва ли смотрел на изящную отделку и превосходно заточенные клинки. Иногда они вместе сбегали в город и Хун-эр водил Се Ляня по пестрым ночным улочкам. Они вместе ели сладости с лотков и делили маньтоу, сидя на крыше и глядя на занимающийся рассвет, пока Хун-эр развлекал принца тысячью разных историй. Они ни разу не говорили о том, как закончилась их первая встреча — для Се Ляня она осталась сладким и жарким воспоминанием, и он гадал, думает ли о ней Хун-эр или же решил, что это было просто шалостью избалованного принца? Тем не менее, принцу его ночные вылазки казались вполне невинными. В самом деле – они беседовали о весьма пристойных вещах, иногда шутливо и бесшумно сражались в укромных уголках огромного дворцового сада или просто молчали, вдыхая ночной воздух. «В конце концов, я ведь не поддаюсь женским чарам и не вкушаю ничего запрещенного» — думал принц, когда утром возвращался к себе. Тогда отчего же иногда ему приходилось вспоминать сутры этики? Хун-эр вел себя почтительно и благоговейно, обращаясь к нему «Ваше Высочество» и не смея лишний раз коснуться, когда Се Лянь шутливо подняв подбородок, говорил ему – «Сегодня я твой принц». Становился игривым и озорным, когда Се Лянь, благообразно улыбаясь говорил, что он простой странствующий монах и Хун-эр хитро улыбаясь, тянул «Гэгэ». Тогда стражник позволял себе брать принца под локоть или даже подхватывать на руки, когда они перепрыгивали с крыши на крышу или пробирались по темным переулкам. Хун-эр смелея, поддразнивал принца и временами его слова вызывали на щеках Се Ляня жаркий румянец, который, как он надеялся, оставался незамеченным. Кстати, зря. «Гэгэ». Они выяснили, что Се Лянь ненамного старше и Хун-эр с готовностью (и со странным рвением) стал его так называть. — Я всего лишь простой странствующий монах, – шепчет принц. Странно, сейчас эти привычные слова ему кажутся очень смущающими. Глаза Хун-эра ярко сверкают. — Хм-м-м, — тянет он. — Кто бы мог подумать, что монахам может быть интересно подобное чтиво? В его руках знакомый переплет и Се Лянь густо краснеет. Так вот кто подобрал книгу! — Э…это прекрасный пример… утонченной каллиграфии! — выпаливает принц и тянется, чтобы забрать, но Хун-эр ловко отдергивает руку. — В самом деле? Я и не подумал, что каллиграфия составляет ее главную прелесть, — хитро улыбается Хун-эр. Сердито фыркнув, принц снова пытается отнять книгу, но Хун-эр поднимает ее над головой и принцу не дотянуться. Если он увидит, что внутри, то Се Лянь сгорит от стыда. Принц бросается в атаку и начинается уже привычная им погоня-схватка, только в этот раз они меняются местами. Пока дворец (или большая его часть) спит, две невидимые тени бесшумно преследуют друг друга, нарушая тишину лишь сбитым дыханием. Они в саду – здесь совершенно безлюдно и только полная луна их извечный и безмолвный свидетель. В воздухе слышен тонкий аромат цветущих хризантем и принц не может удержаться от смешка, думая о том, как все совпало. Хун-эр неуловим. Он всегда на полшага впереди и на полмгновения быстрее. Се Ляня радует то, что они ушли с освещенного дворцового двора и надеется, что в лунном свете Хун-эр ничего не сможет толком разглядеть. — Гэгэ, гэгэ, ну почему ты не хочешь рассказать мне, почему тебе так дорога эта книга? Почему мне нельзя взглянуть хотя бы глазком что внутри? Я хочу увидеть ту безупречную работу каллиграфа, о которой ты говоришь, —дразнится Хун-эр. Они стоят в нескольких шагах друг от друга, переводя дыхание. Се Лянь не обманывается притворной расслабленностью стражника и понимает, что любое его движение найдет ответ. Любое, но кое-чего Хун-эр не знает. —Прошу меня извинить, — бормочет принц и тянется к рукаву. Из него, послушная руке принца вылетает белая лента с драконьей головой на конце, и молниеносно оборачивается вокруг ног Хун-эра. Се Лянь дергает ленту и Хун-эр падает навзничь на мягкую траву. «Вот и пригодилось украшение» — думает Се Лянь. Книга вылетает из рук стражника и приземляется рядом. Хун-эр пытается выпутаться, но внезапно оказывается прижат к земле оседлавшим его принцем. Се Лянь, нависнув, крепко держит его запястья, победно сверкая глазами. Налетевший ветер шелестит страницами лежащей рядом книги, и они оба поворачивают голову на этот звук. В ярком лунном свете оживает иллюстрация «Меткое копье пронзает сочный плод». Хун-эр гулко сглатывает. Се Лянь, не отрываясь, смотрит как его кадык движется под кожей и в голове возникает картина из «Наставления о возделывании страсти» — «Шея и позвонки являют собой благословенный столп, на котором покоится голова. Кожа под линией дракона (читай -линией челюсти) восприимчива к атакам алого змея. После того, как лепестки лилии истерзаны до красноты и к лицу прилила кровь, спускайся с прилежанием по линии дракона и двигайся к раковине уха. Дозволяется распалить дух словами о красоте – а если слова не даются, то вздохни со сладостью». Линия дракона совсем рядом. Лепестки лилии тоже. Се Лянь замирает. Кажется, ему не стоит показывать эту книгу Наставнику. Даже тексты. — Вот как, — шепчет Хун-эр и принцу кажется, что сейчас в мире нет никаких звуков, кроме этого шепота. Нужно встать, отряхнуться, забрать книгу и возвращаться к себе. Се Лянь словно стоит на краю пропасти и нужно шагнуть назад, чтобы не сорваться вниз. Ну же, он рассудителен и мудр – долгие часы медитации не прошли даром. Он отпускает запястья Хун-эра и неуверенно выпрямляется. Ветер усердно листает книгу и в лунном свете мелькает череда картинок, но им внезапно не до книги. Осознав, что он все еще сидит на Хун-эре, Се Лянь хочет встать, но внезапно руки стражника опускаются на его бедра. И слегка сжимают. Вспоминает ли Хун-эр, то, как закончилась их первая встреча? Се Лянь судорожно вздыхает и шагает в пропасть. Он впивается в губы Хун-эра со странной жадностью - откуда она взялась? Они такие же, как и тогда – прохладные и мягкие и спустя пару мгновений теплые и влажные, потому что Се Лянь, не веря тому, что делает, усердно повторяет прочитанное и увиденное в наставления. Льнет к молодому и сильному телу под ним, зарываясь пальцами в волосы, скользя по губам, которые отвечают ему не меньшей жадностью. Внутри вьется сладкое тепло, пульсирует как золотое ядро после медитации. Это тепло туманит голову и превращается в жар. Легкие горят, Се Ляню не хватает воздуха и кажется, что стоит их губам разъединиться хотя бы на миг, то волшебные чары спадут. Но Хун-эр мягко ведет языком по его рту и Се Лянь не удерживает тихого всхлипа – это слишком хорошо. Руки Хун-эра сминают его бедра, гладят бока, не останавливаясь ни на секунду и под его пальцами рождаются волны тепла, скручиваюшиеся внизу живота. Может это и не похоже изяществом движений на то, что изобразил художник «Сада хризантем», но в их лихорадочных ласках и прикосновениях несомненно такая же страсть. Хун-эр вздыхает, неровно и так отчаянно и Се Ляню хочется украсть весь воздух, чтобы он дышал только им, только их поцелуями. Он чувствует себя тигром, который поймал жертву от скуки, не понимая, что на самом деле отчаянно голоден. Но мир переворачивается и Се Лянь оказывается на спине – он не успевает перевести дух, как внезапно чувствует горячее прикосновение к шее – Хун-эр целует и кусает, что-то шепчет, подминая под себя. Он повсюду – руками и губами, и словами – на незнакомом языке он что-то повторяет и Се Лянь хочет спросить, что это значит. Во всем что делает Хун-эр столько сладкого отчаяния – Се Лянь ощущает себя божеством, к которому верующий воспылал далеко не благоговейным восхищением. Словно он пытается удержать себя и не может, как умирающий от голода человек не знает меры, оказавшись за пиршественным столом. Язык Хун-эра, снова скользнув по его губам, проникает внутрь, проводит по нёбу и Се Ляня пронзает дрожь. Обхватив ногами его бедро, Се Лянь неловко потирается и задевает между ног Хун-эра что-то твердое и горячее. Стражник еле слышно стонет, уткнувшись ему в шею. Хун-эр же не верит происходящему. Неужели он не бредит? Как так вышло, что его смелая горячечная мечта обрела плоть и кровь и сейчас дрожит в его руках, просительно вздыхая ему на ухо и цепляясь за спину? Как же ему жить дальше, после того что сейчас происходит? — Гэгэ…— подрагивающие пальцы обхватывают лицо Се Ляня. — Хун-эр, я… — принц смотрит на него и отнимает руку стражника от щеки. — Пожалуйста… Он ведет руку Хун-эра по своей груди. — «Когда же Ци разогнана и кровь так же горяча, как слеза, то верная рука найдет дорогу… дорогу к храму над сердцем», — запинаясь, повторяет принц по памяти. — «Внимая музыке, что издает истерзанный рот, коснись бутона…» Рука Хун-эра проникает под одежды, безошибочно находя дорогу через слои ткани, туда, где под горячей кожей лихорадочно колотится сердце принца. Он чувствует себя бутоном лотоса, который умело разворачивают, чтобы выпустить розовые лепестки наружу и вздрагивает, когда холодный воздух касается кожи. Хун-эр смотрит на распростертого под ним принца – на щеках два ярких пятна, как алая тушь, разведенная водой на белой бумаге и его собственная (безобразная рука) тянется к груди, освобожденной от одежды. — Ну же… — и пальцы Хун-эра нежно сдавливают сосок, а потом он сам с глухим стоном прижимается к нему губами. Мучает и сминает, то один, то другой, чувствуя, как в волосах сжимаются пальцы принца и ногти слегка царапают кожу. Лижет - и принца выгибает тугим луком навстречу ему – никчемному бродяге с улицы, проникшему во дворец и укравшему главное сокровище Сяньлэ. Кусает - и принц звучит лучше гуциня и этот звук Хун-эру хочется извлекать вновь и вновь. Принц снова хватает его за руку и ведет ниже. — «И пробравшись дальше, держись дорожки, ведущей… к стеблю силы Ян» — еле слышно шепчет он, отпуская руку стражника. — Хун-эр… Принц выпрямляется и теперь они оба стоят на коленях. Он не сводя глаз, смотрит на лицо Хун-эра. Часть лица всегда была забинтована, скрывая его правый глаз. Теперь повязки немного сбиты и принцу хочется увидеть его целиком. — Позволь мне, Хун-эр — шепчет он, обхватывая руками лицо. Хун-эр отворачивается - жар, пылающий в его взгляде, сменяется болью и чем-то похожим на стыд. — Гэгэ… — Позволь тогда убедить тебя, — говорит принц, нежно приникая к его зацелованному рту. Теперь он не спешит и повторяет то, что делал Хун-эр – ведет несмело языком по подрагивающим губам и скользит в приоткрытый рот, шепча. — Пожалуйста… Хун-эра сотрясает дрожь, и он, с трудом оторвавшись от Се Ляня, наклоняет голову, сдирая повязки. Волосы падают на лоб, когда Хун-эр наконец смотрит на Се Ляня. Принц осторожно убирает их от лица и наконец видит… Самые красивые глаза. Один черный, а другой темно-красный в свете луны, вечно скрытый за повязками, а теперь сверкающий как драгоценный рубин. В глубине этих разноцветных глаз то, что пустило ростки и в его сердце. — Красивый, — улыбается принц. — Самый красивый… Но вспыхнувшая нежность не остудила их страсти – совсем наоборот. Губы с жадностью ищут губы, руки скользят по телам, пробираясь под одежду, лаская, сжимая, сдергивая, обнажая, чтобы луна вспыхнула серебристым отблеском на влажных следах от поцелуев и укусов. Принц срывающимся голосом повторяет отрывки из «Сада Хризантем». Он и не вспоминает о сутрах этики – к чему они, когда с каждым прикосновением и поцелуем Хун-эра он чувствует, что золотое ядро внутри разгорается лишь сильнее и меридианы мягко пульсируют. Наставник говорил о том, что плотские утехи лишают драгоценных духовных сил и смущают ум, но Се Ляню сейчас кажется, что еще чуть-чуть — и кожа его будет светится от их избытка и у него мелькает мысль что… возможно у Хун-эра тоже есть золотое ядро? Иначе откуда бы на его губах был привкус духовных сил, что сладко обжигает язык принца? Се Лянь думает, что они бы могли вместе на горе Тайцан под тенью шелестящих кленов проводить длинные часы медитации, совершенствовать стили владения оружием. А ночи проводить вот так, задыхаясь от разделенного восторга и срывая с губ поцелуи и стоны. Се Лянь нетерпеливо выпутывает Хун-эра из верхних одежд и приникает ртом к его ключицам, а потом, осмелев тянется к поясу. Хун-эр, ошеломленный и смущенный, хватает его за руку, но принц снова впивается ему в губы и тот сдается. Под тканью пульсирует горячая длина и от прикосновения руки принца Хун-эр стонет, прикусывая ребро ладони. Они оба дрожат, как струны гуциня, потревоженные умелым музыкантом и, вытерпев еще пару мгновений робких ласк принца, Хун-эр сдавленно шепчет: — Гэгэ… Я сейчас… Гэгэ, погоди… позволь мне… — и укладывает руки принца себе на плечи, перед этим нежно целуя каждую в середину ладони. Они немного влажные и Хун-эр слизывает солоноватую влагу как величайшую сладость. Затем он повторяет то, что делал принц - гладит его через ткань штанов, слегка сжимая и слушая, как принц едва ли не поскуливает и неосознанно толкается в его ладонь. Пальцы Хун-эра развязывают пояс и у Се Ляня перехватывает дух, когда его члена одновременно касается прохладный воздух и горячая ладонь стражника. Большой палец размазывает тягучую каплю по длине и скользящее движение ладони Хун-эра вверх и вниз выкручивает чувства Се Ляня до предела. Хун-эр безжалостен и жарко дышит ему на ухо, кусая мочку и повторяя слова на незнакомом языке, настойчиво и умело лаская член. Умело. Совсем как это описывалось в «Саду хризантем». — Гэгэ, прошу, встань… — просит Хун-эр, прекращая сладкую пытку. Се Лянь непонимающе смотрит на него и повинуется. Щеки его краснеют (хотя куда уже сильнее), когда он понимает, что Хун-эр все так же стоит на коленях. Неужели… — Позволь мне, гэгэ, — шепчет он, внезапно потираясь щекой о подрагивающий член принца. Головка оставляет на его щеке вязкий полупрозрачный след и Се Лянь думает, что одно это зрелище, готово отправить его за грань. Он прикрывает глаза, чтобы перевести дыхание и удержаться, но распахивает их, когда чувствует, что его берет в плен горячая влажная глубина и язык очерчивает головку. Принц вцепляется в волосы Хун-эра и не может отвести глаз от того, как его губы скользят по члену мучительно медленно. В глазах начинает темнеть и Се Ляню кажется, что он вот-вот… - Хун-эр, стой, а-ах… м-м-м! Нет, пожалуйста… Я… – молит принц и Хун-эр выпускает его изо рта. Между его губами и головкой повисает ниточка слюны и Се Лянь судорожно сглатывает, когда стражник облизывается. На его щеке все еще поблескивает след предсемени и принц, опустившись на колени, собирает его языком, чтобы затем лизнуть и рот Хун-эра, ощущая свой слабый привкус. Это странно. Но ему нравится. Он вспоминает картину «Двойное укрощение драконов». - Погоди… Хун-эр, я хочу, чтобы мы… чтобы вместе – продолжает Се Лянь, лихорадочно развязывая пояс Хун-эра и освобождая его член. Оплетенный венами, с потемневшей головкой, сочащейся полупрозрачной жидкостью, он едва ли помещается в его ладонь, и принц думает, что тоже хотел бы попробовать его на вкус. От этой мысли дергается его собственный и Се Лянь подается вперед, чуть приподнимаясь, чтобы потереться им об Хун-эра. Хун-эр издает звонкий стон, когда Се Лянь пытается обхватить оба члена руками. Облизнув свою ладонь, он переплетает свои пальцы с пальцами принца, и они начинают двигать руками вместе, задыхаясь и постанывая. Они сталкиваются губами в попытке поцелуя, но им слишком хорошо, поэтому прикосновения выходят смазанными. Пальцы скользят с влажным звуком по подрагивающим членам, и с каждым мгновением Се Ляню кажется, он летит в небо, как праздничный фейерверк. — Еще… гэгэ… — Да, вот так… Из приоткрытого рта принца стекает капелька слюны, которую слизывает Хун-эр а затем прикусывает его предплечье. Боль от укуса искрами бежит по жилам и Се Лянь теряет способность мыслить связно. Руки двигаются теперь в неровном рваном ритме и Хун-эр, прижавшись ртом к местечку под челюстью принца, снова прикусывает и отчаянно шепчет: - Ваше Высочество…гэгэ… я люблю тебя… И Се Лянь достигает небес, разлетаясь тысячей сверкающих брызг. Он чувствует горячее на груди и животе и даже на подбородке, а следом за ним кончает и Хун-эр, и их семя, смешиваясь течет по все еще соединенным пальцам. - Люблю тебя, - громче повторяет Хун-эр, обнимая принца и притягивая к себе. Принц видит, как вспыхивает алым его зрачки, но не успевает удивиться. — Люблю тебя, люблю, люблю! – прямо в раскрытые губы принца, чтобы затем вывести эти слова языком по его нёбу, а затем по шее и по груди, собирая блестящие капли. И восторг от этих слов, и солоноватое на языке, и липкое на коже, и холодный воздух, и горячие руки, и губы – все это кружит голову и Се Лянь готов потерять сознание, снова рассыпаться фейерверком. — Хун-эр, я… — принц хочет ответить тем же, но он так ослаб, что может только счастливо всхлипывать в объятьях, вдыхая запах его волос. Он бы хотел так же вылизать его широкую грудь и живот и взять в рот и… О, автор «Сада хризантем» определенно что-то знал. Кто бы мог подумать, что «Двойное укрощение драконов» может быть таким… Ярким. Это лучше, чем момент просветления во время медитации, чудеснее чем семь предвечных истин, это лучше, чем все, что когда-либо испытывал Се Лянь. — Да, гэгэ. Хун-эр целует его в лоб и от этой нежности у принца начинает щипать глаза. Он поднимает покрасневшие глаза на юношу и видит его горящий алым взгляд. Так смотрят на величайшее сокровище, на обожаемое божество и на самого желанного человека. Се Лянь нежится в этом взгляде, так счастлив и так… влюблен. — Сань Лан… Сань Лан?***
— Ммм…! Сань Лан… Са-ах! Сань Лан! Отчаянно цепляясь за подушки, Се Лянь и подумать не мог, что их небольшие шалости со сновидениями могут так распалить Хуа Чэна. Он пытается вытереть слезы, что выступили на глазах, но безжалостный ритм, который взял Хуа Чэн, выталкивает все мысли из головы. Его дрожащую руку накрывает рука супруга и крепко сжимает. — Наследный принц Сяньлэ, недолго думая, набросился на юного стражника, — жарко шепчет Хуа Чэн ему на ухо, — и не удовлетворившись ласками в саду, он привел его к себе в покои. — А-аах! Н-не такой уж и беззащитный был этот стражник! — слабо протестует Се Лянь. — Если бы принц не привел его к себе в покои, этот стражник покусился бы на царственную хризантему там же! — Ооо, — мечтательно тянет Хуа Чэн, поглаживая пальцем свои губы и замедляясь, — наследный принц, мечущийся на атласных простынях… Царственная хризантема, окропленная любовной росой, лепестки губ, что краснее розы и стоны, благозвучнее гуциня. Кажется, так описывают это в той книге? Чудесный образ и название для Пятой прекраснейшей картины. Знает ли наследный принц, что этот образ и каждое мгновение той ночи, будет преследовать стражника? Се Лянь не отвечает, а лишь пытается пережить сладкую пытку от неторопливых толчков Хуа Чэна, который водя губами по его загривку, продолжает: — И каждую ночь, что они будут не вместе, этот ничтожный слуга будет касаться себя, вспоминая эти мгновения. На этот раз Се Лянь все-таки находит силы, чтобы выдохнуть: - Наследный принц… тоже будет ласкать себя, читая «Сад хризантем» и отчаянно желая повторить каждую картину с ним… Хуа Чэн, беспомощно застонав, и уткнувшись ему в затылок, толкается еще пару раз и Се Ляня обжигает внутри горячим семенем и потоками духовных сил. Он счастливо вздыхает, что в этой небольшой схватке он вышел победителем, хотя собственный член отчаянно требует внимания. Но его вздох не проходит незамеченным. — Вижу гэгэ чем-то очень доволен, - раздается голос Хуа Чэна. Он говорит тем особенным тоном, который не сулит Се Ляню ничего хорошего – вернее сулит нечто ослепительно- приятное, и рука с красной нитью на пальце мучительно-ласково обхватывает член принца. — Но кое-что мы упустили, — большой палец мягко надавливает на местечко под головкой и Се Лянь содрогается. — Ваше Высочество догадывается, что именно? Принц красноречиво толкается в его руку. —М-м-м, не думаю, — притворно скорбно говорит Хуа Чэн, неторопливо водя рукой вверх-вниз. — Мы изучили еще не все разделы «Сада хризантем», Ваше Высочество. Не желаете ли продолжить дальше? Се Лянь чувствует, как Хуа Чэн выскальзывает из него и по бедру стекают остатки семени. Князь демонов ловит полупрозрачные капли пальцами свободной руки и размазывает их по покрасневшим ягодицам принца, украшенным вереницей следов от укусов. В другое время принц противился бы такой растрате, но сейчас он отчаянно желает кончить. — Сань Лан, ведь мы… ведь мы и так во сне и наяву… всю ночь, — слабо выговаривает он, дергаясь в безжалостном кольце его пальцев. — Пожалуйста… Хватка мгновенно ослабевает и член Се Ляня снова на свободе. На глаза принца наворачиваются слезы – он был ведь так близок к разрядке! — Желание Вашего Высочества для меня - закон, — отвечает Хуа Чэн, — если гэгэ утомился, то я… Терпение принца лопается. В мгновение ока он оказывается верхом на супруге и, подвинувшись бедрами вперед, прямо к его лицу, требует: — Тридцать вторая страница, «Пурпурный дракон в плену у лилии». И… и без промедления! — в ответ Хуа Чэн опасно сверкает глазами и облизнувшись, смотрит на истекающую головку перед собой. — Иначе никаких… богослужений и изучения древних трактатов в ближайшую неделю. - О, вот эта угроза, — шепчет Хуа Чэн, обхватывая ягодицы принца. — Гэгэ, но кто из нас двоих не выдержит первым? Но прежде, чем Се Лянь успевает возразить, его снова обхватывает влажный жар рта Хуа Чэна и возмущение, очень скоро превратившись в стон восторга, слетает с его губ.***
— Сань Лан? — Ммм? Солнце лениво льется в комнату через широкие окна. Се Лянь, счастливо улыбаясь смотрит на танец пылинок в потоке солнечного света и думает, что они похожи на крохотных бабочек Сань Лана. Его супруг лежит рядом и его грудь медленно опускается и поднимается в такт дыханию. Се Ляню нравится, что во время их близости Сань Лан может краснеть, у него бьется сердце и появляется дыхание – как-то раз, почему-то очень смущаясь, Сань Лан признался, что это все происходит не по его воле. Мысль о том, что он может вскружить голову и лишить власти над собой своего супруга очень греет душу Се Ляня. Он чувствует себя еще более желанным – и не то, чтобы Хуа Чэн позволял ему усомниться в этом. «Видишь гэгэ, я оживаю рядом с тобой» - шутил он и за это Се Лянь его легонько кусал за плечо. — А что за слово ты повторял? На каком языке? Я никогда его раньше не слышал, — спрашивает Се Лянь, укладываясь на грудь супруга. Хуа Чэн утыкается носом в волосы принца, медля с ответом. — Сань Лан? — Это на языке моей матери… «Kuv lub siab» – Древний язык в устах Хуа Чэна звучит как заклинание. Се Лянь очарован. — Мое сердце. Хуа Чэн ведет рукой по груди Се Ляня и останавливает ладонь над бьющимся сердцем внезапно притихшего принца. — Kuv lub siab, — развернувшись, шепчет Се Лянь в ответ прямо в губы Хуа Чэна и тот утягивает его в поцелуй. У Хуа Чэна их неисчислимые тысячи и он готов осыпать ими Се Ляня бесконечно. — Сань Лан, — выдыхает Се Лянь, оторвавшись наконец от супруга и укладываясь на плечо, чтобы перевести дыхание. — Все это длилось всего пару ночей, а мне кажется, что я прожил маленькую жизнь. Эта история про принца и стражника… — Тебе понравилось? — рука Хуа Чэна нежно гладит его по волосам. — Да! — восторженно отвечает принц. — Как будто я участвовал в представлении… без зрителей. Правда все остальные получились очень правдоподобными, как живые. Хуа Чэн тихо смеется. — У гэгэ просто очень хорошее воображение. Я бы так не смог, особенно то, что было в саду и после, в мельчайших деталях… — Но вообще ведь это была твоя затея! Ты нашел эту курильницу, а потом и трактат о сновиденческих заклинаниях! И историю про принца и стражника придумал! — Возможно, если бы ты не принес «Сад хризантем», выменяв на рухлядь…— хитро подначивает Хуа Чэн, выводя пальцами на голой спине принца замысловатые узоры. — Я думал, это руководство по садоводству! – вспыхивает Се Лянь, пытаясь увернуться от щекочущего прикосновения. — О, я не против возделывать сад гэгэ согласно этим наставлениям. Драгоценная хризантема… —Сань Ла-ан... — Царственный персик… — Сань Ла-ан!