Сепия

      Скрип старых досок под ногами Одри отзывался в глубине коридоров мертвецкой песней. Трубы, как металлические змеи, обвивали потолок и стены, стлались по полу. Капли чернил, похожие на жирных тёмных мух, периодически падали на плечи с потолка, пачкая одежду. Наверное, это уже никак не отстирается.       Мерное гудение механизмов доносилось со всех сторон, убивая тишину и убаюкивая уставшую девушку. Голова ужасно болела от этого всего.       От этой темноты непроглядной, от Чернильного демона, от полоумного Джоу Дрю с его странными россказнями, от всех этих странностей, сумбурностей и недоразумений, которые вдруг решили обвалиться на плечи горой.       Одри нашла какой-то закуток, сползла вниз по стене и вытянула болящие от долгой ходьбы ноги. Порылась в карманах брюк, пошуршала обëрткой батончика. Хоть еда есть. Но с водой здесь проблематично — её, возможно, здесь заменяли чернила, но девушка ещё не отважилась их пробовать. И бок саднило, как назло: там красовалась достаточно глубокая рваная рана, которую Одри заткнула какой-то тряпкой. Как бы ещё лихорадить не начало...       Немного отдохнув, девушка двинулась дальше, тихо передвигаясь по длинному коридору. Где-то за стеной послышались чьи-то голоса. Одри прислонилась ухом к стене, вслушиваясь в обрывки слов. Стены тут действительно как из картона, и через них прекрасно проходит звук. Два мужских голоса что-то обсуждали, что именно — Одри так и не разобрала.       Голоса отдалились и пропали, поэтому девушка отлипла от стены и пошла в сторону двери в конце коридора. Дёрнула за ручку, и дверь податливо отворилась, являя перед глазами огромное помещение и маленький силуэт...       — Бенди?       Мультяшный чертëнок испуганно вздрогнул и спрятался за металлические перила, не сводя с девушки глаз и бросая взгляд, пробирающийся в душу. Несколько секунд тянулись подобно мëду, а затем Бенди ринулся прочь.       — Стой! Погоди! — воскликнула Одри и кинулась вдогонку, но чертëнка уже и след простыл. — Вот же блин...       Художница не заметила, как оказалась на другом конце огромного помещения с резервуарами с чернилами снизу. Металлические трубы, подмостки... Канализация, что-ли?       В одной из комнат неподалёку Одри нашла чей-то рабочий стол, послушала запись, развалившись на стуле. Пахло, конечно, отвратительно до одури. Что-то постоянно булькало, капало, гудело вокруг — как вообще можно работать в таких условиях?       На столе — опрокинутая чернильница, тёмные пятна от неё на щербатом дереве, нотные листы. А на строках — экспрессия, пылкий бред, высокое искусство, абсолютно нечитаемое и недоступное для существа, далёкого от музыки.       Под столом обнаружился ящик, в котором когда-то лежала еда. Он был почти выпотрошен, внутри лишь одиноко расположилась вскрытая консервная банка. Причём вскрытая относительно недавно, судя по остаткам жидкости, не успевшей толком засохнуть. По всей видимости, незадолго до Одри тут побывал кто-то ещё.       Кто-то более опасный? Или просто Потерянный-одиночка вроде того чудака Портера? Одри надеялась, что ей не придётся это выяснять.       Обыск другого маленького помещения ничего не дал, и художница всерьёз задумалась над тем, что отсутствие еды и раны угрожают ей нулевыми шансами на выживание.       Внезапно Одри почувствовала, как табун мурашек пробежался от самой шеи вниз по спине.       Вокруг стало слишком тихо.       Слишком тихо, чтобы это не настораживало.       Слишком тихо, чтобы не пугало.       Слишком тихо, чтобы это не угрожало жизни.       Студия всегда была шумным местом. Она дышала, как живая, скрипела загробной старостью, шептала, булькала и шелестела...       А тишина означала лишь появление хищника.