***
Влажная серость мелькала за окном темного крузака, и Касьян лениво смотрел на однотипные загородные виды трассы, сидя на заднем сидении. Он физически чувствовал давление формы на плечи, хотя та была сшита идеально под него. Смотрясь сегодня утром в зеркало, Касьян хмыкнул, думая о том, что внешность одного из главных основателей Ссории послужила не последним аргументом в пользу выбора цветов официального шмотья, потому что цвет пиджака подходил к его глазам, словно специально подбирали. Это было бы вполне в стиле дяди. Было ли в стиле отца? Он понятия не имел. — Ольга была права, форма тебе действительно к лицу, — усмехнувшись, сказал рядом сидящий Марат, как будто мысли его прочитал. Но скорее обратил внимание на взгляд племянника, устремленный в боковое зеркало. — Отвыкай от лохмотьев. Портной пришлет тебе несколько комплектов повседневной одежды. Маршалу не по статусу носить кожаные обноски даже в свободное время, — недовольно произнес он и поджал губы, пряча во внутренний карман формы Сына Вождя кожаное портмоне. Костюм Касьяна висел на тремпеле все эти несколько недель. Он начинал утро с голого торса, заброшенных по привычке ног на стол на веранде и разнообразных завтраков. А потом набрасывал на плечи кожу, пахнущую прошлым, и сваливал из особняка на краю пятого округа. — У меня была… парочка гражданских дел, — уклончиво ответил он, отводя взгляд от достаточно отросших волос. Они сейчас были хорошо уложены, всего парочка прядей падала на глаза. — Ты можешь поручить это своим подчиненным, сынок, нет никакой надобности морочить себе голову пустяками, — отмахнулся дядя. — Сегодня твое первое появление в официальном статусе. Закрытое, конечно, но это гораздо важнее какой-то выдвинутой речи. Нужно, чтоб все окончательно поутихло, прежде чем мы представим самого молодого маршала Ссории. Мужчина горделиво улыбнулся. Кас представил свое имя, произнесенное голосом Маргариты, которая несколько месяцев появлялась в эфире в приталенном черном платье в знак траура, но по-прежнему тараторила новостную сводку, только теперь с больших экранов. И его имя точно так же протараторила бы, с должной нотой восхищения, ничего бы в ней не надорвалось, он был уверен. Касьян чувствовал омерзение каждый раз, когда включал вечерний эфир у себя в комнате, но все же продолжал жать кнопку и всматриваться в женщину. Преодолевал в себе тупое желание потрясти ее за плечи. Спросить секрет. Как она могла так хорошо справляться, каждый день проезжая мимо нового блестящего постамента в память о жертвах трагедии, на котором было высечено имя ее дочери. — Я не думал, что страны за пределами Ссории интересны нам в достаточной мере, чтоб развивать с ними торговые отношения. Не говоря уже об их устойчивом существовании, — повернувшись к дяде, сказал Касьян, сморгнув вид постамента с глаз. — Люди как тараканы — всегда найдут почву, чтоб зацепиться, ничего удивительного. — Дядя пренебрежительно пожал плечами, смотря вперед, через плечо водителя. — Это в наших генах — инстинкт выживания не выжечь даже ядерным огнем. Вопрос в качестве этих стран. Они слабы и погрязли в дерьме, которое приведет их к Темным временам, попомни мое слово. — Он глянул на племянника. — Некоторым людям просто необходимо наступать на одни и те же грабли по десятку раз, прежде чем информация о том, что иллюзорная утопия о равенстве просто нежизнеспособна, не дойдет до их головы, — вздохнув, сказал он с долей ироничной безнадежности. Они пересекли границу очередного округа, просто кивнув головой стражнику на блокпосте, вслед за несколькими охранными машинами, которые сопровождали их. — Если они ничтожны, почему не дать об этом знать? У нас есть возможность показать им, — поинтересовался Касьян. — Люди в Ссории знают ровно столько, сколько им следует знать. Вы же проходили греческих философов? — Мужчина коснулся пальцами губ, нахмурившись, и немного опустил голову, чтобы посмотреть на несколько неровностей на дороге, которые поймала тачка, заехав в город. — Ты должен знать эту эзоповскую басню об осле, который вечно жаловался на тяжкий труд и скудную кормежку садовника, и просил Зевса поменять ему хозяина. И каждый последующий был хуже предыдущего, пока осел не оказался в руках у кожевника. — Марат довольно щелкнул пальцами. Кас прищурился. Он помнил эту басню, пересказанную одним из частных учителей, когда ему до тринадцати оставалась парочка месяцев. И она еще тогда показалась ему крайне полезной. Если твоей целью было убедить рабов не задавать лишних вопросов, конечно. — Овцам необходимы не знания, а мудрый загонщик. Потому что нет смысла корить овец за их природу, мы можем только оберегать их от совершения глупостей. Это наша с тобой работа, сынок. — Марат перевел взгляд на племянника, немного вздохнув, как будто тень ответственности в его словах действительно имела вес. — Так… в чем смысл? — нахмурившись и немного помолчав, спросил Кас. — Что им нужно? Наркотики или?.. — Им нужны наши разработки, — ответил Марат, усмехнувшись, как довольный кот. — Мир и в старые времена любил носить маски добродетелей, и с ходом времени ни черта не изменилось. В глубине души они знают, что для мира нужна война, но об этом говорить не принято. Никогда. Эти лидеры, — Марат выделил это слово, намекая на неполноценность этих руководителей, — всегда были импотентами, но теперь у них появилась возможность сделать это за кулисами, — хохотнул он, смотря в окно на все больше и больше очерчивающиеся городские пейзажи и снующих людей за тонированными стеклами. — Но для начала мы обезопасим себя: Ссория прежде всего. Кровь и почва, родной, кровь и почва… — протянул он и хлопнул его по ноге несколько раз. — Но почему бы не поговорить о черноземе, угле и дешевой рабочей силе. — Мне казалось, такие вещи обсуждаются на совещаниях. Пусть и неофициальных. Делегация из «квази-группировок» за пределами Ссории находилась внутри империи уже несколько дней, и, по словам Марата, это не первый их визит. Конечно же, неофициальный, поэтому не было никаких цветов или пляшущих альта-девочек на параде, но зато были десятки охраны, которая следовала за ними по пятам от зала заседаний в одной из неофициальных штаб-квартир до отельного номера. Ради их же безопасности, естественно. — Совсем еще зеленый. — Марат засмеялся, посмотрев на хмурого племянника. — Нет рукопожатия крепче, чем совершенного в сауне. Не дай себе обмануться дорогими запонками — они такие же свиньи, как и их народ, просто эти побогаче. Марат стряхнул со своих плеч невидимую пыль и выпрямил спину, сел ровнее. Судя по всему, они почти прибыли. Кас редко бывал в этой части страны, даже когда они проходили учения в разных местностях. — Ссория — государство строгих правил. Не хотелось бы, чтоб этот образ рухнул из-за какой-то… чепухи, — подобрал слова парень, зная о роде развлечения, которое их ждало. — Но тебе, конечно же, виднее. — Ты не представляешь, каким был мир до Священной войны, Кас. Гнилое, абсолютно гнилое место. — Марат покачал головой. — Мы с твоим отцом были детьми, когда вернулись в Ссорию с матерью. Она потеряла нашу младшую сестру из-за… давления. Отец пытался ее уберечь от этого, но до нее все равно доносились новости, слухи… Кас повернулся, впитывая в себя слова, которые перебивались шумом мотора и размеренными звуками улицы, что в сгущающихся сумерках становилась все тише. Они редко говорили о Темных временах. Он знал их в разрезе: культурные особенности, менталитет, восстановленные сооружения и то, что никогда не должно было восстать из праха. Но в бытовых разговорах — никогда. Еще реже говорили о отце. Кас знал все о его ценностях и идеалах, видел это буквально в Марате, но тяжело было представить отца подростком. В голове у Касьяна он был таким же, как дядя, — сидящим на кожаном сидении крузака в темно-синем костюме, и с ухмылкой на губах. Таким же. Только мертвым. — Это мы позволяем себе мелкие слабости, сынок, но все мы просто люди в конечном итоге, — пожав плечами, сказал Марат вполне безобидно. — Весь остальной мир грязнет в дерьме и считает это свободой. Но мы контролируем нравственность Ссории, и это определяет порядок. Держим женщин в узде, — объяснил он. — Они готовы раздвинуть ноги перед любой возможностью, даже самые преданные из них — альта-девочки. — Он уничижительно прыснул. — Мера преданности… — протянул Марат с издевкой. — Эти нравственницы падают на колени перед маршалами, как перед господом, лишь бы отхватить себе лакомый кусочек. Ты же пробовал их, сам знаешь. — Он захохотал. Иллюзорная жилка, которая связывала горло Касьяна, каждый позвонок в его чертовом хребте, дернулась, натянувшись. Это был такой мгновенный выплеск ярости, что он даже удивился, как вся она не испарилась в подвале парочку дней назад, не растаяла в луже крови под деревянным стулом с привязанной к нему тушкой. Он чиркнул зубами, выдохнув. — Не все из них. Некоторые просто не знают, — процедил Касьян, но дядя даже внимание не обратил на его тон. — А, некоторые строят из себя недотрог, но это тоже тактика. Внутри все они шлюхи, как одна, — фыркнув, подытожил мужчина. — Думал, ты это усвоил, когда одна такая была готова продать страну, лишь бы запрыгнуть на тебя, — скосив взгляд, заметил Марат, все еще посмеиваясь. Касьян отвернулся к окну, подавляя в себе ебучее желание огрызнуться, оскалиться. Потому что разве нет? Разве. Нет? Машина завернула, проехала несколько метров по центральной улице и заехала на сторону черного входа мимо танцующего фонтана впереди оперного. Он был включен специально к приезду делегации, чтобы струи воды выпрыгивали под напором, подстраиваясь под ритм одного из маршей. — Поэтому Сыны могут не жениться. Чтоб не забивать себе мозг, сынок, — сказал Марат в завершение. Водитель выключил двигатель и открыл дверь машины сзади. Первым он помог Сыну Вождя, естественно. И видно, голь реально въедалась, потому что Кас был в состоянии выбраться из тачки сам. Суета возле входа в театр была дымной, как сигареты в руках у мужчин в классических костюмах, выданных им портными, чтобы они не отличались от любых других высокопоставленных фигур этой страны. Большинство из них вело разговоры, рассредоточившись между Сынами Вождя, которые были назначены няньками на сегодняшний вечер — для налаживания связей. Весь официоз остался во вчера, сегодня их требовалось культурно развлечь. — Господа, простите за опоздание. Соблюдение всех мер безопасности занимает время, — произнес Марат с улыбкой. Застегнув на ходу пиджак, он подошел к мужчинам, которые обсуждали облицовку театра. Следовало признать, она изрядно отличалась от того, что обычно встречалось в первом или во втором. Архитектура в Киеве была счесана, выровнена, подстроена под узкие ровные грани буквы «Z». Выбелена и окрашена в спокойные бело-серо-синие тона, чтобы подчеркивать красноту знамен. Здесь все было помпезнее. Более… живо. — Мы как раз были заняты изучением архитектуры, — улыбнувшись, сказал мужчина возраста Марата, пожав ему руку после приветствия. — Великолепный образец искусства… — Он вскинул шею, указывая на арочные лоджии фасада. — Кажется, один из сохранившихся в первозданном виде после основания Ссории?.. — К счастью, большая часть западного второго округа была сохранена в ходе Священной войны. Нацистские группировки налегали на восток, норовя создать ложные новости о бомбежках, так что мы благодарны Вождю за то, что имеем удовольствие наблюдать здание, которое не нуждалось в отстройке, — невозмутимо кивнув, поделился Марат и тут же повернулся к Касу, не давая собеседнику шанса на ответ. — Хочу вам представить своего племянника. — О, простите, — спохватился мужчина, здороваясь с Касом и улыбаясь в седую, аккуратно подстриженную бороду. — Я правда… не знал, что у вашей семьи были еще… наследники, — слегка растерянно произнес он, скользя по парню глазами, как будто пытаясь сопоставить его лицо с каким-то фотороботом. — Предпочитаю представляться людям своими успехами, а не родословной, — сдержанно улыбнувшись, сказал Кас, протягивая руку. — Касьян. — Приятно познакомиться, Касьян. — Трубка мужчины дымилась, пока он пожимал руку Касу немного заторможенно, смотря на него во все глаза. — Да, ваша… ваша схожесть, конечно, очевидна. — Он ткнул концом трубки в Марата. — Наверное, непросто быть частью семьи, основавшей такое… стальное государство, — обратился он к Касу. — Думаю, у меня это в крови, — ответил Касьян и вздернул уголки губ. Майский ветер приятно дул в лицо. Фонарики зажглись, подсвечивая бронзовые фигуры на фасаде, чем всколыхнули, кажется, новую волну обсуждений архитектурной красоты. — И Касьян прав, без лишней скромности могу подтвердить. — Дядя положил ладонь племяннику на спину, продвигаясь внутрь театра — сегодня представление проводилось в частном порядке. — Именно он недавно поспособствовал решению проблемы с произошедшей катастрофой в первом. Горе. Ужасное горе, — с грустью произнес Марат и поджал губы. — Мы слышали. Это действительно… очень жестоко. Трубка мужчины потухла, и он компактно упаковал ее, очистив от табака при входе. Они неспешно двигались к вип-ложе, слыша, как роскошный холл заполнялся негромким эхо разговоров. Вскоре все последовали их примеру. — Чего добивались сопротивленцы? — Видимо, забрать с собой побольше жизней. Это к нашему вчерашнему разговору, господин Ракоши: мы не играем с террористами в переучивание, мы просто предпочитаем не рисковать жизнями наших граждан впредь, — посмотрев на Ракоши, заметил Марат, не теряя скорби в своем голосе. — Хотя бы для того, чтобы мы сейчас чувствовали себя в полной безопасности. — Он развел руками. Темнота опустилась на балконную ложу, подсвечивая сцену и совсем слегка музыкантов. Ракоши заинтересованно прикладывал небольшой пидарский бинокль к глазам, даже не рыпаясь у плеча Каса — так внимательно слушал вводную к представлению, которая, вне всяких сомнений, была выдрочена специально под их приезд, о восставшей из пепла Ссории. Ракоши не выглядел как чел, который отрезал ноги у трупов, чтобы поесть, или который боролся с мутантами за ресурсы. Разве что ресурсами были начищенные пидорские бинокли — за них он бы поборолся, вон как крепко держал. Кас закатил глаза, а затем уткнулся взглядом в сцену. Приветственная речь закончилась призывом почтить минутой молчания честь невинных, которые погибли по причине террористической атаки сепаратистов. Они поднялись. Марат прикрыл глаза, тяжело опустив голову вниз, отдавая память. Кас смотрел на сцену абсолютно другого театра, свет на которой потускнел, стал бордово-черным, и все возвышение как будто прямо на его глазах наполнилось кровью И мыслями. Наверное, больно умирать под завалами. Двухчасовое представление традиционно закончилось поклоном, тяжелым занавесом с громоздкой алой буквой, вышитой поверх полотна, и его побелевшими костяшками, когда они поднимались на этаж выше. — Крайне, крайне… проникновенная работа, — задумчиво произнес Ракоши, идя по ступенькам в очередной театральный зал — они выходили из своей ложи чуть ли не последними. — Она призвана напоминать людям о том, чего нам стоил этот мир. И защищать его, даже ценой жизни, — кивнув, важно сказал Марат, явно делая отсылку на их прошлый разговор. Судя по контексту, забугорные гости имели что-то против смертных казней. — Но у нас есть на очереди что-то более… камерное, — заговорщически произнес он и усмехнулся. На этаже повыше определенно было прохладнее. Когда девушка, одетая в стандартную одежду Ссории, разве что более плотную по текстуре, открыла им дверь, сверкая улыбкой, градус немного повысился: комната напиталась смешками и расслабленными разговорами, которые всегда становились громче среди темноты. Хотя здесь не было полностью темно. Глубокого синего цвета подсветка, расположенная по периметру большой площади, которая, видно, была придумана как очередной репетиционный зал, очерчивала обнаженные тела девушек, покрытые серебристыми блестками. Дым струился по ногам, рассекаемый смехом и разговорами мужчин. Они постепенно сбрасывали маски официоза, рассматривая живое представление. Девушки замирали на возвышениях, держа подносы с напитками, с отсутствующими лицами. Они были загримированы под статуи и с ног до головы покрыты глиттером. Некоторые из них бродили по залу, разнося фрукты и сигареты, безмолвно предлагая огонек джентльменам, а некоторые лежали на плоских поверхностях, с ног до головы укрытые закусками, символизируя живой стол. — Надеюсь, вы голодны, — с усмешкой произнес Марат, удовлетворенный реакцией публики. Ракоши остановился у входа, рассматривая действо. Он был не один, кто застопорился на несколько секунд прежде, чем пойти дальше. Сюрприз определенно удался. — Едва ли я мог ожидать чего-то подобного, — обескураженно произнес он на выдохе, как будто не зная, какую эмоцию применить. — Мы подумали, что за три дня поездки любой мужчина устанет от постоянных переговоров вдали от женского внимания, — с пониманием сказал дядя, по-товарищески положив ладонь на спину мужчине. Они прошли дальше и пересеклись с очередной мадам. Она выгнулась и с улыбкой протянула им хайболы, наполненные алкоголем. Ее волосы были собраны в объемную, высокую прическу, украшенную цветами, и это оказались единственные элементы материи на ее теле. Касьян провел взглядом по заднице девушки, покрытой блестками, которые, переливаясь, отражали подсветку. Мужчины угостились напитками. — Ссория настолько консервативная страна в понятиях сексуальных свобод, что в центре одного из высших городов по внутренней касте, как вы их называете… округи, да… — начал Ракоши, дегустируя виски, — увидеть такое… вряд ли мне поверили бы, если бы я осмелился кому-то рассказать, несмотря на подписанные документы, — хохотнул он в стакан. Они прошли дальше, и Касьян увидел, как несколько Сыновей Вождя и гостей сели возле прозрачного стола с приготовленными сигарами. Он обернулся через плечо и понял, что стол был всего лишь стеклянной крышкой, которая лежала на спине у девушки, стоящей на четвереньках. — Добропорядочные гражданки — конечно, — безапелляционно произнес Марат и поднял руки вверх. — Их умы должны занимать дети, быт и польза обществу, хотя с отсутствием пользы здесь я бы поспорил. — Посмеиваясь, провел он взглядом по телам в зале. — Мы придерживаемся крайне радикальных принципов касаемо нарушителей закона, но все же некоторые проступки, особенно прекрасной половины общества… — сказал он. Марат провел пальцами по лицу девушки, мараясь глиттером. Она лежала, будучи столом со сладким, и никак не реагировала на прикосновение. Марат довольно улыбнулся. — …не столь ужасны, чтобы обрывать их жизни. Но и не настолько простительны, чтобы позволить им продолжать существовать в обществе, отравляя его изнутри, — быстро добавил он, вскинув палец вверх. — Так что мы даем им возможность быть полезными иначе. Можно сказать, стать частью искусства. — Он раскинул руки. — Так это… заключенные? — заинтересованно спросил Ракоши, все еще осматриваясь. Кас чиркнул взглядом по нескольким девушкам, которые беззаботно танцевали. Они двигались рядом с гостями под расслабленную музыку, вызывая у них улыбку и, скорее всего, стояк, судя по глазенкам, что то и дело опускались на их сиськи. Эти девушки не выглядели как заключенные. Заключенные, с которыми Касьян имел дело, выглядели как кости, а грудь, которую уже мял один из гостей делегации, не выглядела так, будто ее обладательница — девушка с фруктами в корзине — не доедала. Но вряд ли это представление готовилось впопыхах, так что… Каждая из них была отборным материалом, проверенным на венерические заболевания. Кас был уверен, любители «искусства» ебутся без резинки. — В данный момент это греческие богини, господин Ракоши, — заговорщически улыбнувшись, поведал Марат, уводя беседу в неформальное русло. Он наклонился к нему и произнес громким шепотом: — И между нами говоря, очень способные, так что не стесняйтесь проверить. — Марат, подмигнув, засмеялся, а потом обернулся. — С вашего позволения, я поздороваюсь с остальными гостями делегации. Марат удалился. Он поздоровался за руку с уже подвыпившими мужчинами, которые смеялись, обступив прозрачный стол. Кас расстегнул пиджак и засунул одну руку в карман брюк. Он пытался не закатить глаза из-за того, как Ракоши неловко посмеивался, когда две девки подошли, провели руками по воздуху рядом с его телом, и бормотал: «да… благодарю… спасибо…» Может ли кто-нибудь быть целкой в пятьдесят? Кас был почти уверен. Он глянул на одну девушку, которая быстро заморгала накладными огромными ресницами, что тоже утопали в блестках. Она подошла к нему ближе, с улыбкой вращая в руке яблоко. От нее разило сладкими духами вперемешку с запахом лака. Она чиркнула ногтем по воротнику белой рубашки под маршаловским пиджаком, явно слегка переступая черту. Касьян незаинтересованно качнул головой. Жизнь постепенно возвращалась к нему с желанием секса, но он потерял привычку прилюдно трахаться с вечеринок в семнадцать. И его не прельщала вероятность отмывать эту блестящую хуету, хотя, судя по распусканию рук некоторых поддато ржущих в углах зала, их это явно не смущало. — Размах гостеприимства Ссории впечатляет, — не без восторга произнес Ракоши, освободившись от девчонок, которые обновили ему заполненный льдом бокал. — Позвольте спросить, — нахмурившись, обратился к парню мужчина. Несмотря на серьезность, его лицо уже было достаточно расслабленным, чтобы Кас лишь глянул, стоя в полоборота. — В прошлом ваша семья часто придерживалась крайне… м… конфиденциальной политики в отношении личной жизни, а особенно отпрысков. Но мне казалось, сейчас нет надобности в такой конспирации. Ссория заявляет о себе, как о самом безопасном государстве… — Заявляет? — перебил Касьян и хмыкнул, совсем размывая границы официоза, как алкоголь постепенно размывал границы резкости в глазах гостя. — Звучит так, будто вы не сторонник подобных заявлений? — усмехнувшись, уточнил он. — Отнюдь, истина рождается в спорах, а мы с вашим дядей все еще спорим о методах. Хотя он умеет быть убедительным, — склонившись к нему, поделился Ракоши, посмеиваясь. — Но согласитесь, конспирация сына Владимира на протяжении стольких лет скорее играет в пользу моих аргументов. — Дело не в конспирации, господин Ракоши, — невозмутимо ответил Кас и покачал головой. — Мой дядя не поклонник почестей лишь за имя. Все, что есть в Ссории, он сделал собственным вложением, так что и мне свое имя нужно было заслужить. — В этом определенно есть смысл, — кивнул мужчина. Они начали размеренное движение по залу, заполненному музыкой и дымом, остановились возле нескольких живых столов, заваленных фруктами. — И все же это большая удача — познакомиться с вами до вашего официального представления. Племянник главного Сына Вождя… Мне следует продавать свое рукопожатие как прикосновение к кроличьей лапке. — Ракоши засмеялся, подмигнул и сделал еще глоток. Стакан Каса остался на одном из подносов. — Вы преувеличиваете. Я всего лишь исполнял клятву защищать граждан Ссории, — ответил он сдержанно, согласно протоколу. Касьян наблюдал за мужчинами, чьи пуговицы на рубашках теряли прежнюю тугость, а голоса становились все громче за счет повышения градуса в крови. Несколько девушек уже сидели на подлокотниках диванов, склонившись над официальными представителями государств. Касу стоило немалых усилий не поморщившись отвести взгляд, когда он увидел, как язык одного из мужчин пробирался в ложбинку намазанной глиттером груди, чтобы забрать виноград. — Уверен, вас ждет большое будущее: цепкость мужской линии вашей семьи и талант матери… Орудовать словами не мешало еще ни одному политику, — произнес Ракоши невзначай. Касьян моргнул и тут же повернул голову. Он увидел, как Ракоши выбирал между несколькими видами миндального печенья с кремом, расположенными на животе одной из девчонок. Эти вымазаны блестящей жижей не были. — Матери?.. — переспросил Касьян растерянно. Дядя редко говорил о его отце. А о матери… Кас всегда списывал это на то, что они редко говорили. Точка. Он помнил уроки дяди игре в карты; им Марат научился еще в Темные времена в Швейцарии. Он играл с детьми, которые росли за толстыми заборами с нянями без паспортов. И кажется, это была семейная традиция, потому что Каса ждали толстые заборы особняка в пятом округе, а потом толстый забор академии. Любовь Марата явно не исчислялась словами, она исчислялась ресурсами. И Касьян четко осознавал каждый из подарков, начиная от умения прятать в рукавах карты, заканчивая спрятанными секретами внутри жидкостей, что убивали бесследно. Дядя позаботился о том, чтобы Кас из себя что-то представлял. Разговоры не были частью этого плана. — О, простите, возможно, это было нетактично, на сегодня с меня, кажется, достаточно виски, — суетливо затараторил Ракоши, оглядываясь по сторонам. Он отдал стакан первой подошедшей девчонке. Люди — социальные существа, жадные до слов, сколько бы видов оружия ни зубрили. — Нет, что вы имели в виду? — нахмурившись, переспросил Касьян, даже не скрывая собственного любопытства. Ракоши посмотрел на него и слегка развел руки: — Это смелое предположение, но, зная ваше имя, Касьян… — произнес он, пожал плечами и потер руки так, будто это уже само по себе было объяснением. Но не было. И это явно читалось в вопросительном выражении лица парня. — Довольно редкое, не находите? Если бы существовал спор, который стоил бы моей головы, я бы поставил на то, что имя вам выбирала Соломия. — Мужчина улыбнулся. Имя так легко и просто слетело с его губ, что Касу пришлось подавить иррациональную ревность. Вряд ли он когда-то сам произносил его вслух. Не приходилось к слову. Он не то чтобы со словами особо дружил. Когда Касьяну было около двенадцати, однажды за завтраком дядя, сначала скосив на него взгляд, ответил на вопрос и бросил ему это имя. И дальше уткнулся в новый выпуск «Правды». А стоящий сейчас перед ним хер говорил так свободно, будто имел на него больше прав, чем Кас. — Вы… вы знали мою мать? — Кас запнулся, задавая вопрос, и прикрыл на секунду рот кулаком, маскируя эту стыдливую заминку под першение в горле. — Ее многие знают до сих пор, — спокойно ответил Ракоши. Видит Вождь, терпение не было коронным трюком Касьяна — он практически завалил снайперский экзамен. Ему нравилось, как железо херачило отдачей, когда свинец впивался в плоть всяким мразям, но кто знал, что перед этим нужно ждать. А ждать Кас не любил. — Я ведь не ошибусь, если скажу, что у вас довольно редкая дата рождения? Двадцать девятого февраля, — прищурившись, заметил Ракоши. Он внезапно словно стал учителем, который захватил внимание самого неусидчивого ученика в классе. И вдруг происходящее перестало походить на любопытство. Кас носом учуял опасность, и даже лопатки напряглись. Его даты рождения были засекреченными кейсами. Но этот тип говорил спокойно, покручивая конфету в руке. — Вы следили за мной? — прищурившись, спросил Касьян. Он мастер брать себя в руки, но не нужно быть гением или видеть его в работе хотя бы раз, чтобы услышать сквозящую угрозу. Как будто положительный ответ не мог гарантировать Ракоши десертный нож, вколоченный прямо в шею. Вколоченный быстрее, чем тот выбирал себе ебучий десерт. Но Ракоши лишь простодушно рассмеялся, покачав головой. — Это без надобности, достаточно лишь знать персонажа, в честь которого вы названы. Судя по всему, это было в стиле вашей матери. — Он пожал плечами, а потом вздохнул после небольшой паузы, кажется, догадываясь, что Кас не понимал. — Она писала сказки, связанные со славянской мифологией. Иногда забавные, но чаще те, которые пугали даже взрослых. Что, блять?.. Сказки?.. Он пялился на мужика, как идиот. Чувствовал себя идиотом. Все, что у него было от матери, — это несколько старых фотокарточек, глаза, которые могли отдавать зеленым при определенном освещении, и имя, данное ему. И сейчас Касьян чувствовал, как будто его обокрали какие-то бомжи у дороги, пока он прятал снарягу в рюкзаке. И отдали какому-то господину Ракоши, чтобы просто постебаться над ним. — Эм… д-да, я… — Касьян усмехнулся и схватил стакан у ближайшей девки, пытаясь скрыть неловкость за глотком. — Буду надеяться, что во время официального выступления я бы заставил ее гордиться владением словом. — Он кивнул, пытаясь выглядеть вполне буднично. К счастью, Ракоши снова взялся за выбор сладостей, рассматривая тело девушки. — О, это вряд ли. Она писала о мифологии страны, которая когда-то существовала на месте Ссории, эти книжки точно не прошли бы цензуру, — бросил он невзначай, а потом поднял голову, взглянув на Касьяна, который за эти пару минут перестал не просто дружить со словами. Они, кажется, превратились в злейших врагов. — Но в конце концов, ее можно простить, она была всего лишь женщиной. — Понимающе улыбнулся Ракоши и взял печенье, расположенное прямо на соске девушки. Касьян опустил взгляд, услышав голос Марата, который возвращался к ним в компании нескольких людей, чтобы их познакомить. Враги, как беда, не приходили одни. Потому что глаза девушки, которая молча смотрела в потолок, пока пальцы мужчин, подбирая десерты по вкусу, водили по ее ребрам, оказались знакомыми. Ватра. Блять.***
Эта комнатка, судя по всему, раньше была индивидуальной гримеркой или чем-то вроде, но сейчас здесь стоял только диван, а на линолеуме просматривался темный след от стола с зеркалом — напольное покрытие не было выгоревшим. Из освещения тут всего-то находилась небольшая синяя лампочка, однако ее хватало, даже учитывая, что окна выходили на деревья, которые не добавляли даже редких вечерних огней Ссории. Касьян поднял голову, услышав, как дверь открылась. Раздался звук недлинных цепей, стукнувшихся друг о друга. Стражник завел внутрь девушку, одетую только в белье с лямками на завязках, чтобы не мучиться с цепями на щиколотках, и с полупрозрачной накидкой на плечах. Дверь закрылась. Ватра медленно подняла голову и посмотрела на него с чистым отвращением. — Ты херов сукин сын, — произнесла она тихо, но отрывисто, глядя на него исподлобья, сохраняя во взгляде все еще какое-то неверие. Как будто до конца не решалась признать, что это правда. — Вежливее, — бросил Кас, расслабленно засунув руки в карманы брюк. Губы девушки скривились: — Пожри дерьма, — выплюнула она и сделала небольшой шаг вперед. На ее теле все еще оставались следы от особо тяжелых фруктов и небольшие порезы от колючек ананаса, расположенных на ребрах. — Я знала… я всегда знала, что ты сволочь, но чтоб настолько… — покачав головой, достаточно тихо сказала она. — Никто не мог стать таким выродком просто так, но теперь все очевидно. Конечно. Ты их шестерка, — изогнув губы сильнее, она сделала выводы из услышанных отрывков разговора. Касьян хмыкнул, растянув губы в улыбке. — Я и есть «они», куколка, — он, наклонившись к ней, специально использовал это слово. Ее предсказуемо передернуло, и Касьян, усмехнувшись шире, снова встал ровно. — Так что прикрой рот в знак уважения. — Взрывчатка сопротивления будет тебе знаком уважения, ублюдок, — сказала Ватра, посмотрев ему прямо в глаза, и уже выцветший ободок, как будто вываренный в белилах несколько часов, буквально на секунду снова вспыхнул искоркой. Абсолютной ненависти. — Мне стоило послушать братьев. Они всегда говорили, что идиоты те, кто верит, что ты из четвертого! — Так, может… — Кас пожал плечами, на секунду опустив уголки губ и специально выдержав паузу, — не стоило им так много трепаться?.. Ей потребовалась секунда. Она в ярости ринулась вперед, забыв о цепях, которые сковывали ноги, и, споткнувшись, упала на пол. — Ты!.. — Фразу прервало ее падение. Касьян отступил назад, чтобы не сокращать дистанцию. Ватра кашлянула, приподнимаясь на ладонях. — Ты сдал их! Я убью тебя, ты, чертов!.. — закричала она. Касьян почти в жалости свел брови. — Выдохни, Ватра, — хмыкнув, бросил он. — Кожу себе испортишь, а у тебя больше не осталось козырей в жизни, кроме внешности. Можешь не терзаться, они были достаточными идиотами, чтобы попасться самостоятельно, — язвительно добавил Касьян. — Они были умнее тебя в десятки раз, — процедила Ватра. Она села и стряхнула с ладоней пыль. Здесь явно не потрудились убраться как следует, видимо, все равно предполагалось дезинфицировать помещение после. Касьян не прикасался ни к каким поверхностям. Просто на всякий случай. — Ну, я в отличие от них, жив, — довольно заявил Касьян, прищурившись. — Так что не потеряй и ты эту привилегию. Ватра истерично засмеялась, качая головой. Она выглядела немного безумной с растрепавшимися частями высокой прически и чокнутым взглядом, полным какого-то кромешного отчаяния, которое обычно встречалось у тех, кто не брезговал поясом с тикающими секундами. — А то что ты мне сделаешь? — весело спросила она. — Запрешь в тюрьме? Отправишь в бордель? Трахнешь? — выплевывала девушка каждое предположение. Касьян поморщился на последнем. — Оставь свои фантазии при себе. — Он смерил ее взглядом, но потом все-таки подошел ближе, заметив, как Ватра двинулась назад, но длины цепей было недостаточно, чтобы резво перемещаться. — К твоему счастью, о тебе забыли за ненадобностью, но я то знаю, как действуют такие, как ты. Чего только не выведаешь, сидя на чьем-то члене, а? — дернув подбородком, спросил он. «Медовые шлюхи» были одними из самых распространенных доносчиков информации. Как херова чума. Мужики не затыкали рты в попытках хвастануть даже перед всяким отребьем, поэтому обычно заведения с запахом дешевых гелей для волос и латекса были напичканы «живыми жучками». — Кто-то из них связывался с тобой? — спросил Касьян, взяв ее за подбородок и повернув к себе. Он видел отчеты. Фотографии обугленных трупов и еще пары десятков гражданских в больницах. И не верил захлебывающимся кровью ублюдкам, знающим, что им оставалось всего ничего — парочка надрезов на коже, поэтому часто это был всего лишь треп, способный заинтересовать. Но никогда не мешало удостовериться. — Ты разве не услышал? Пожри дерьма, — выплюнула она. Касьян спокойно хмыкнул, отдергивая от нее руку. — Тебе не захочется, чтоб тебя допрашивал кто-нибудь другой, Ватра. Хотя нет. Не так. Тебе не захочется, чтоб тебя допрашивал я, — сделал акцент Касьян, смотря на девушку. — Ваше стадо ломается после третьего круга пыток, а я знаю больше пятидесяти. Так что лучше тебе говорить, — надавил он. Их стадо скулило и просило о пуле в башку, хотя Касьян к тому моменту только разгонялся. Но такие подыхали специально быстро, как будто стремясь насолить под конец. Он даже не успевал как следует насладиться, снимал окровавленную рубашку и бросал на соскользнувший со стула труп. — Даже если бы потом меня ждала только смерть от пыток такой твари как ты… — выдохнула Ватра шепотом. — Вернуть бы время назад, я передала бы Море подозрения братьев и сказала бы на той встрече ей убить тебя при первом удобном случае, — она звучала так, будто действительно сожалела. Горько и болезненно. И каким-то чудом умудрилась передать это ему, потому что слово впилось остро, как нажатие на ссадину, и он не дернулся только из-за выдержки. — О, боюсь, она была слишком занята лаской у меня в кровати, чтобы использовать свой удобный случай, — издевательски протянул он, продолжая улыбаться. Ватра моргнула, отодвинувшись, и замерла, сузив уставшие, впалые, подведенные темной косметикой с блестками глаза. — Она… — девушка неуверенно охнула, качая головой. — Она бы в жизни не посмотрела на кого-то вроде… — Ты ничего не знала о ней на самом деле, — злостно перебил ее Кас, скалясь ей в лицо. — Кроме того, что приволокла ее в это дерьмо и бросила. Так что не рассчитывай, что я поверю, что та встреча была твоей последней встречей с сопротивлением. Поэтому ты скажешь либо по-хорошему, либо по-плохому, — отрезал он и, развернувшись, пошел к двери. — Ты убил ее, — дрогнувшим голосом произнесла Ватра, бросая ему это прямо в спину. И он остановился, как будто цепи внезапно защелкнулись на его ногах. — Она поверила тебе, а ты ее убил. Как и всех. Касьян обернулся, смерив сидящую на полу девушку холодным взглядом. — Она была предательницей Родины. Она получила по заслугам, — ответил он и, дернув ручкой двери, бросил стражнику, стоящему на углу коридора: — подготовь мне эту. Я возьму ее с собой.***
Касьян залпом допил последний глоток темной бодяги в стакане и балдежно затянулся ночным ссорийским воздухом, полным надвигающейся свежей грозы, уперев ладони в подоконник и свесив руки вниз. Ему нужно куда больше, чем остатки конфетти, которое девчонка слизывала у него с голого плеча, чтобы ему стало заебись, но сейчас теплого летнего вечера и горячей женской руки на члене вполне достаточно, чтобы в ушах слышался приятный шум вечеринки на заднем плане, а внутри головы стало немного тише. Они реально замутили эту безвкусную золотисто-красную надпись «За сердце Давида», что выглядела как какой-то ебанутый тост. Касьян немного опоздал: последний конкурс на перепих с этим идиотом подходил к концу, но невелика потеря, он все равно бы не участвовал. Двери в комнату периодически стучали, позволяя народу заваливаться внутрь. Одна из широких квартир Марата гостеприимно приютила десяток высокопоставленных детишек, отмечающих возвращение Касьяна. Возможно, это и был его дом? В этом шуме, куреве и слюне женского языка у него на плече? — Щекотно, — дернул плечом он, стряхивая еще несколько глянцевых бумажек от хлопушек. Девушка засмеялась, перестав прижиматься к нему голой грудью, и отстранилась, чем-то зашуршала на заднем плане. — Ты это реально носишь? — захохотала она. — Выглядит как хлам. Оторвавшись от курения, он повернулся через плечо и посмотрел на кожанку в ее руках. — Это часть работы. Положи на место. Не люблю, когда трогают мои вещи, — равнодушно ответил Касьян. Через пару минут девушка прислонилась голой спиной к стене возле него, поцокивая ногтями по стеклу. — Элегантная вещичка, — протянула она, и он скосил взгляд на флакон. — Что это? Это как трясти перед рожей окровавленным жетоном с операции, которая планировалась пятиминутной вылазкой, а закончилась терактом, оторванными конечностями и кошмарами по ночам до конца дней. — Забудь. — Он отвернулся, сглотнув горьковатую от табака слюну. Ему хотелось, чтобы… Блять, он забыл как ее звали. Кажется, что-то на «А». Чтобы она забрала эту хреновину, вымыла, вычистила ему нутро, сука, да хотя бы кожу языком, чтобы больше не осталось ничего недопустимого. У него не хватало духу садануть стеклом по стенке, избавившись от всего материального, хотя даже тогда Касьяну казалось, что этот запах въелся бы в его поры, разлившись, и преследовал по ночам не хуже кошмаров. Эта сука не отъебывалась от него даже сейчас, преследуя по таким вот затерявшимся флаконам. Было время, когда он надеялся, что Бог с уроков по религиоведению существовал, и он милует изменников за знание красивых цитаток о любви. Но теперь Касьян был уверен, она втерлась сраному Богу в кости точно так же и, забрав у него рычажок, пытала Каса оттуда. Иди нахуй, поняла? Нахуй. Касьян повернулся, почувствовав тонкий запах. Кто-то с именем на «А» размазала капли по ключицам и груди, игриво закусив губу. — Сладенько, — протянула она и потянула к нему руки. Кас подался вперед, позволяя притянуть себя, ответил на поцелуй. Опустившись носом к светлым волосам девушки, он сделал вдох и поцеловал кожу, поднимаясь выше — за ухо. Но там пахло иначе. Каким-то свежим ароматом и чем-то, из-за чего ее волосы блестели даже после того, как его рука впивалась в пряди на протяжении минут двадцати, создавая тотальный беспорядок. Прошло что-то около полутора часов, и она снова хихикала после пары шотов. Ему пары шотов было мало. Требовалось вмазаться чем-то покрепче, чтобы снова получить возможность быть собой. Эта функция просто оказалась заблокирована, сколько ни кончай в рот хихикающим девочкам. Раньше всегда работало. Кровать запружинила под ним, когда она игриво толкнула его на матрас, а затем залезла на постель сама с грацией кошки. — Ты оценил, как я выгляжу? — томно спросила девушка и хмыкнула. — Я слышала, что тебе такое нравится. — Она улыбнулась, оставшись только в черных кружевных колготках. Слышала. Видимо, от подружек, с которыми он оставался последние несколько недель в попытках вернуть себя прежнего, как полтора года назад, когда мелкие задания заканчивались кивком дяди, недостаточным успехом для рукопожатия, но достаточным, чтобы это было чем-то достойным тусовки. Однако теперь Кас обычно просто стаскивал с себя презерватив, бросал в урну под раковиной и все еще ни черта не узнавал чувака, смотрящего на него по ту сторону посеребренного стекла. Он крутанул пальцем в воздухе, показывая ей, чтобы она повернулась, и девчонка прогнулась, выпятив задницу. Касьян медленно провел ладонью по ее бедрам, поддевая пальцем несколько переплетений нитей, которые складывались в какой-то узор, но похуй, потому что они треснули, разрываясь на промежности, пока она тянулась за чем-то на тумбочке. Херовая музычка наваливала в стену. Девчонка повернулась к нему, зажав в зубах цветную круглую таблетку. — Будешь? — спросила она неразборчиво, успев запачкать дофаминовую порцию в остатки помады, которая еще не стерлась о его член или плечи. Судя по ее улыбочке, одна такая уже была у девчонки внутри. Касьян смотрел на оранжевое колесико. Сука, он ненавидел эту дрянь. Любую дрянь. Касьян мог по пальцам руки пересчитать, сколько раз его подтягивало к этому дерьму, и каждый из них был до первых раскрошенных по лицу Давида мозгов. Кас видел, как жестоко эта хуйня могла убивать, и конкуренты ему были ни к чему. Но у него просто не осталось вариантов. Он забрал языком таблетку у нее изо рта, проглотил со слюной, продолжая лапать девку, которая уже вовсю шарила руками по его штанам — их Кас соизволил натянуть и выйти к остальным еще на часок, дав Давиду несколько дружеских советов по выбору невесты. Если главными критериями был размер сисек, потому что, судя по двум, что прыгали на столе полностью топлес, главный критерий конкурса был каким-то таким. Кровь, сдобренная энергетиком с водкой, бежала по телу быстрее. «А» почти забралась на него и все никак не могла справиться непослушными руками с ширинкой. Касьян открыл глаза и уткнулся взглядом в растрепанные насыщенно-каштановые волосы, обрамляющие красные щеки. Как будто он только что сказал что-то пошлое. Или бросил пачку гандонов на стол. Касьян робко протянул руку, коснулся ее щеки, и она хохотнула, закусив губу. Он сместил туда взгляд, вспоминая, как одна часть была припухшей из-за ранки. — Привет, — сказал Касьян почти беззвучно, практически полностью сглотнув слово — голос сорвался. — Привет?.. — Она улыбнулась шире, заправляя волосы за уши. До неприличного распущенные. Такие, как он помнил. Волнистые из-за кос. Касьян качнулся, поцеловал ее в щеку. Зацеловал весь путь к кончику рта, чувствуя губами улыбку. Он уткнулся носом в ее нос, провел пальцем по губе Моры, пытаясь коснуться этой улыбки, пока она ерзала, горячо дыша ему в рот. Он же дышал розой. Ванилью. Дождем. — Хочешь меня трахнуть? — шепнула она, хохотнув, и взяла его руку, переместила себе на ногу, провела по рваной ткани. — Прямо в них. Ее голос звучал обольстительно, но шум в голове мешал. Кас выпрямил спину, посмотрел на ее тело и вопросительное выражение лица. Эта картинка — Мора, ерзающая по подушке в темном свете спальни академии — поселилась в его мозге, способная налить кровью член за секунды. Так быстро, что даже кончики пальцев на руках белели. Но сейчас Касьян смотрел на ее лицо, ловя детали, которые расплывались во взгляде, как только он пытался сфокусироваться. — Ссорюшка… — протянул Кас, проводя руками по ее телу и притягивая ее ближе к себе. — Я так скучаю по тебе, — произнес он куда-то ей в плечо, в шею, сглатывая слюну и окончание предложения. — Я так, блять, сильно… Он, обхватив руками ее лицо, посмотрел в глаза. Она хохотнула. — Не надо скучать, я здесь, — ответила ссорюшка елейным тоном и отодвинулась немного, красуясь телом. Комната опасно глючила, обрастала помехами вокруг. Эта глючная кассета затягивала его внутрь — никакого шанса выбраться или отойти. Ссорюшка погладила его по голой груди, снова села к нему на колени, наслаждаясь его вниманием. Он запустил руку в ее волосы, второй убрал пряди с лица. Касьян чувствовал физическое возбуждение, но она вытрахала его полностью уже. Он был тупо пуст внутри. — Прости меня, — сказал Касьян, вздохнув, и посмотрел ей в лицо умоляющим взглядом. — Прости, я не… Он качал головой, чувствуя стоящий в горле ком. Боже. Он так хотел поговорить с ней. Просто хотел побыть где-то рядом, даже если им не разрешалось разговаривать, пусть бы просто приходила. Но он не подпускал ее к себе ближе вырывающихся из речи фраз, зная, что она разрушила бы все оставшееся в нем папье-маше быстрее, чем увеличенные дозы снотворного. — Я не хотел, я бы никогда… — частил он, глядя в ее лицо, обрывая предложения на полуслове, боясь, что она исчезнет. Так же, как исчезла из его жизни. Внезапно. И сука. Больно. Больно-больно-больно. — Тише, все хорошо, я не злюсь, — ответила она со слегка удивленной интонацией. Она коснулась рукой его лица, и он подался к ее ладони. Открытое окно ударилось о стену порывом, открывшись настежь. В карих глазах блеснула молния, рассекшая небо надвое. На «до» и «после». Ему были известны эти рассечения. Они обычно оставались шрамами. Но это… это кровоточило до сих пор. Он подыхал буквально. — Мы бы уже были женаты, ты знаешь?.. Как ты хотела, — спросил он, всматриваясь в ее лицо. Вся эта хуйня с букетом в первую брачную ночь, уродливые ночнушки, что скрывали тело — он готов был потащить с этого прикол, наблюдая за ее возмущенными аргументами. А потащили лицом по гравию его. — Нахуй ты туда пошла? — сорвавшимся голосом спросил он, чувствуя, как скакнул его кадык. — Что?.. — растерянно переспросила она, когда грохот капель дождя начал заполнять комнату, шумно стуча по карнизу, заливаясь в комнату. — Где твоя ебаная кротость? — сцепив зубы, процедил он. — Ты должна была слушаться! — рявкнул Касьян, сжав волосы девушки в жгут и дернув, пытаясь вывести ее из коматоза, из состояния этого вечно шумного глюка на старой кассете. — Кас!.. — вскрикнула она. Девушка потянулась руками, чтобы ослабить хватку, но она нихрена не знала о боли. Чтобы ей приблизиться хотя бы к ее части, он должен был заживо снять ей скальп. — Какого. Хуя. Ты. Умерла! — орал Касьян, прикладывая ее плечами к матрасу и дыша так, что этот тяжелый звук был громче грозы. — Ты, блять, должна была оставаться дома! Ты должна была остаться! — крикнул он, ударив матрас рядом с ней. Девушка воспользовалась этим и отползла назад по кровати. — Л-ладно, я… — кивнув, пролепетала она что-то, но потом этот лепет сменился визгом, когда он схватил ее за ногу и с силой притянул к себе обратно. — Хватит, сука, — процедил Касьян, смотря ей в лицо. Он звучал до ужаса холодно и ровно по сравнению с криком пару секунд назад. — Хватит приходить. Хватит, блять, сводить меня с ума. Он приказывал, четко и внятно, не давая шанса на разночтения. Она лежала на белых простынях, и ее лицо становилось все краснее под давлением его рук на шею. Выделялось на фоне. Ссорюшка царапала пальцами тыльную сторону его ладони и ткань вокруг, пока он надавливал сильнее, пытаясь утолить жажду монстра у него внутри. Как скормить ему жертву. Чтобы монстр не сожрал его. — Я ненавижу тебя, — произнес Касьян вполне искренне. В секунду музыка, наваливающая за стеной, стала звучать громче. Его плечо едва не вывихнули, когда резкий рывок оттолкнул Касьяна назад, заставив отпустить шею девушки. — Ебать, ты что, больной?! — закричал Давид. — Алиса?.. Ссорюшка кашляла, едва не блюя на постель, и качала головой в отрицании, пытаясь отползти дальше. — Отдай ее мн!.. — Касьян ринулся вперед, но очередной толчок отбросил его назад, к окну. — Ты че, объебался?! — рявкнул Давид, и Касьян постепенно начинал слышать злобу, проскакивающую между паникой в его голосе. — Отойди от нее! Мать твою… дайте ей воды! Толпа скопилась в комнате. Люди, кажется, все еще не до конца понимали, потому что кто-то продолжать лакать из горла и раскуривать сигареты, пытаясь разобраться, почему девка у противоположной стены не могла сделать вдох. — Ты че?.. Касьян почувствовал грубое прикосновение к челюсти и рыкнул, отбрасывая руки. — Не трогай меня! Конец фразы смазался за счет удара. Не сильного, но четкого. Четкого достаточно, чтобы рассечь ему кожу на губе косточкой, создать вспышку боли. Если бы не агония, лишающая чувств. Какая наивность. Но удар у него был поставлен. Они ставили их вместе. — Приди. В себя, — процедил Давид с легким ужасом в голосе. — Выйдите! — гаркнул он всем сзади, и люди вышли за дверь, уводя с собой девчонку, которая не имела ничего общего с его ненавистью. — Думай, с кем разговариваешь, — сказал Касьян и сплюнул кровь, вытер ребром ладони губу. — С каким-то торчком, кто цены слова не знает?! Да, я представляю! — закричал Давид. Он обвел взглядом комнату и нашел то, что искал, достаточно быстро. — Что это?! — его голос тоже слегка надорвался от крика, хорошо, что музыка за стеной стала еще громче — полуумершие бабы на тусах не считались. Почти пустая упаковка таблеток полетела ему в лицо, ударившись о щеку. — Сука, ты обещал! — надрывался Давид. Он покачал головой в ужасе. — Ты, твою мать, ее чуть не задушил, я в ахуе! — кричал он от безысходности, стоя посреди комнаты, а потом выдохнул. — Кас, ты не в себе, — сказал он заключительно, как будто был ебаным мозгоправом, ставящим свою ебаную печать на его фотке. Типа «невменяем» или еще какая профессионально-лексическая поебень. — У тебя гайки не на… — начал парень. Кас уже набрал скорость. Он прошел мимо него, откинув руку друга, когда тот попытался схватить его за голую кожу. Тренировки тоже не помогали. Не помогал часовой бег. Бабы. Бухло. Трипы. Не помогало нихуя. — Куда ты соб… Кас! — послышалось в спину. Касьян пролетел через большую комнату, наполненную снятыми шмотками, обертками дури и еще чего-то так быстро, что та почти смазалась перед глазами. Он добежал до паркинга, преодолев все тридцать лестничных пролетов бегом. Машина послушно пикнула благодаря ключам, найденным в кармане — настоящее чудо, что они не вывалились парами часами ранее. Фары успели блеснуть по черно-белому, как разукрашке, голому торсу Давида, но Кас успел сманеврировать, чтобы этот еблан не бросился под колеса. Потому что видел Бог… сука, видел Бог, он себя не контролировал. Пейзажи смазывались за стеклом, и Касьян также смазанно глянул на спидометр, что валил неслабо. Там было какое-то трехзначное число, но он не снимал ноги с педали газа, убеждая себя, что соскучился по скорости. Ебаные государственные тачки, стонущие, как дешевые шлюхи, когда разгонялись к сотке. И чувствовались так же. Дешево. Все плыло, но почему-то постамент скорби виделся так четко. Ему казалось, он мог буквально имя, высеченное на нем, увидеть, вместе с цветами, возлагаемыми к нему каждое. Ебучее. Утро. Но жизнь шла. Все ее альта-подружки, поносив цветочки к постаменту, повыскакивали замуж; Маргарита съебалась в первый, постепенно добавляла в свои шмотки цветные вещи и все реже говорила о произошедшем; и только он, кажется, застрял в каком-то херовом Лимбе, который замуровал его внутри марта. Время шло. А настоящая весна не наступала. Касьян шарахнул рукой по рулю несколько раз, все еще чувствуя шею девки под пальцами. Он завернул в поворот. Кас знал эту дорогу, как свои пять пальцев. По прямой это заняло не больше десяти минут. Он ударом открыл бардачок, достал оттуда пистолет и ровным движением повесил на него глушитель. Касьян мог упороться в мясо, но мышцы помнили, ему казалось, он мог автомат перезарядить будучи в хламину пьяным. Раньше ему казалось, что давно не чувствовал себя пьяным. Теперь ему казалось, он вообще нихуя не трезвел. Касьян выстрелил в замок, с первого раза заставив механизм отлететь в сторону, и дернул дверь на себя. Он ураганом влетел по ступенькам и остановился только в комнате на втором этаже, которая каким-то образом полностью повторяла его: пахла так же. Но была абсолютно пустой. Маргарита переехала в первый, получив квартиру после нескольких речей, как мать погибшей, и оставила здесь все нежилым: лишенным тупых фотокарточек, стоящих на комоде, постельного белья, плакатов академии, блядских скляночек с булавками для кос, которые он ненавидел. Она забрала отсюда ее, оставила только едва доносящийся розовый аромат из ванной: видимо, из ковровых тканей вытеснить запах было сложнее. Маргарита забрала отсюда ее. Все забирали у него ее. И эта комната… без нее не имела смысла. Он чиркнул ножками стула по полу, силой бросив его в стену. Касьян наслаждался грохотом, который на какую-то наносекунду заполнил его хоть чем-то. Кровать грохнулась на бок, содрав декоративной вставкой ему кожу, но он уже ринулся к зеркалу, прикладывался и прикладывался о него рукой, крича. Несколько осколков подпрыгнули, полоснув ему по лицу, но Касьян взбешенно выбросил рамку, превратив зеркало в крошево. Отодвинул прикроватный комод, бросил его в шкаф, внутренне надеясь, что тот пошатнется, упадет, прибив его насмерть. Он почти просил об этом кого-то сверху. Но кто-то сверху был достаточно справедлив, чтобы оставить его в живых. Что-то блеснуло в углу, и Касьян прищурился, сглотнув слюну, и замер на секунду, прежде чем протянуть руку, с которой ручьем текла кровь, к покрытой блестками пластмасске. Императрица Ссории. Он смял пластик в ладонях, чувствуя, как от сжатых зубов прошелся челюстной спазм. Касьян всхлипнул, упав на зеркальное крошево. Уткнулся лбом в стекло, сдавив пыльную корону в руке. И истошно заорал.