Сад расходящихся Гил-Галадов

«...он (Фелагунд) отдал Барахиру кольцо. Но боясь, что теперь все крепости обречены пасть рано или поздно под мощью Моргота, он отослал свою жену Мериль к ее собственному народу в Эгларест, и с ней отправился их сын, еще дитя, носивший имя Гилгалад Звездный Свет из-за сияния его глаз». («История Средиземья», 11 том, «Поздняя Квента Сильмариллион», первая версия добавления).

Наконец их оставляют одних: последним Мериль отсылает целителя («Здесь нет ничего серьезного, я справлюсь сама; иди к тем, кому ты нужнее»). И оставшись наедине, они говорят — кажется, до бесконечности: еще раз о том, что случилось в Топях, что известно из других земель и особенно — о его братьях. О том, как сейчас в городе и к чему нужно готовиться. Друг о друге и о сыне. Каждый понимает, что давно бы уже пора дать отдых — себе и другому, их тревоге и усталости. Но кажется, что важнее — еще раз увидеть, услышать, ощутить: другой жив, в безопасности, рядом. Иногда слова прерываются и остаются только прикосновения. Финрод держит Мериль за руку, и, кажется, сам не замечая, одним пальцем гладит щиток кольца на ее среднем пальце — роза из светло-коричневого камня с прозрачной каплей росы. Это его работа. Мериль смотрит рассеянно, думая о чем-то еще, а потом взгляд становится цепким — и она перехватывает руку мужа: — Твое кольцо... — И с печальным пониманием переспрашивает, — В бою? Финрод качает головой. — Я отдал его — как знак данного обещания оказать любую помощь, когда она будет нужна. Теперь такие времена — я не знаю, кто будет править в городе, когда сюда придет Барахир или кто-то из его потомков — и как они будут думать о людях? — Ты думаешь, что... что кто-то в городе или из твоей родни... — Я не, знаю кто. Я ничего не знаю, — отвечает он почти резко от горечи. — У меня было три брата, и двоих из них, мы, похоже, уже не увидим живыми, третий — в осаде, с который мы ничего не смогли сделать, а значит, он может и догнать двоих, как ни желай я иного. Сестра в безопасности, но мы можем никогда не увидеться; что станется с другими землями эльфов и людей — я просто не знаю... Он переводит дыхание, опустив голову и сжав кулаки. И продолжает с совершенно иной интонацией: — Но знаешь ли, что я понял именно там, в Топях? Мы не может надеяться ни на что, кроме помощи других: ни на крепости, ни на доспехи, ни на хитрые планы. Для нас она стала чудом, но ведь для них это был просто удавшийся поход: эти люди не научились летать или выдыхать пламя, у них просто получилось прийти к нам вовремя. А значит, и моя, наша помощь может оказаться в свое время для кого-то невероятным чудом, а для меня — всего лишь тем, что я могу. Я в долгу и хотел бы его при возможности отдать. Он снова берет Мериль за руку, но она слушает так внимательно, что едва замечает. — И я думал об этом на обратном пути, и особенно — когда мы ничего не могли сделать для Крепости... Все о том же: о помощи других. И об Эгларесте. Здесь я тоже окажусь в долгу... — Ты опять считаешь. (Мериль не раз говорила Финроду, что Нолдор нередко берутся за точный подсчет, даже там, где он не нужен.) — Давай я скажу тебе только одно: Барад Нимрас — и ты скажешь уже о том, какую помощь ищешь — корабли? Воины? — Нет. Я думаю, это может пригодиться и самому народу Гавани сполна. Но это единственное, кроме Хранимого Королевства, место, о котором мы с тобой сказали: там пока все спокойно. Я хочу, чтобы это спокойствие было у тебя — подожди! — и у сына. Я ничего не могу ему обещать в городе, но я уверен в Кирдане и его народе больше, чем в себе. — Ты хочешь, сказать, что.... Нет, подожди. Вот что я хочу тебе сказать. Ты ведь не станешь говорить, что это... решение... должно быть исполнено завтра с утра? — Нет. Я раздавлен отчаянием и скорбью, но не безумен. — Значит, завтра с утра мы и продолжим этот разговор. А сейчас я скажу тебе то, что сказала сыну, когда он рвался бежать к тебе: вы оба устали и вам нужно отдохнуть, чтобы увидеться завтра. И сын — замечу — уже наверняка спит... — Хорошо. Мы непременно поговорим. И... не думай, что я хочу этого — того, чтобы в городе стало темнее и чуть меньше света звезд. Просто... Он, как нередко, говорит о прозвище сына, но, кажется, это не его любимая игра языка, ламатьяве, а в самом деле что-то серьезное. — Тогда пусть он останется рядом, что же проще? — Нет. Я не хочу, чтобы могло случиться так, чтобы у меня не осталось еще и вас — то есть больше никого. Просто, возможно, мне понадобится найти какой-то другой свет, такой яркий, что его не сможет затопить тьма... Мериль смотрит на него с изумлением. И болью, которой отзывается понимание того, что это, похоже, не просто слова, даже если Финрод сам не задумывается сейчас об этом. Они продолжают разговор назавтра — и еще не один день. Спорят, строят предложения — и все-таки приходят в итоге к решению о том, что отъезд состоится. Подготовка в самом деле безопасной поездки занимает также не один день. Когда Финрод выходит проводить семью к воротам города, один из дозорных дает знак: кто-то приближается по одной из тайных троп на склоне. Вышедшие отступают в тень ворот — и со склона почти сваливается усталый гонец — разведчик с пограничных постов. Удержавшись на ногах, он пытается одновременно отдышаться, держась за скальную стену — и рассказать начальнику караула и выступившему вперед Финроду свои вести: в земли Нарготронда вступили два отряда эльфов, среди них много раненых «и еще иных пострадавших». Крепость Минас Тирит пала, небольшой отряд прорвался из нее, Ородрет серьезно ранен, но был жив, когда гонец отправлялся. — Как им удалось? — кажется, одновременно выдыхает Фироод и еще несколько воинов. Гонец поднимает взгляд: — Как я понял, как раз тогда, когда они пошли на прорыв, к крепости вышел отряд сыновей Феанора — Куруфина и Келегорма. — Сыновья Феанора? Через Дортонион? Что там? — Они шли не через нагорье, — качает головой гонец, — Они вышли из Нан Дунгортеб. — Из... Откуда? — снова в недоумении смотрят на него воины. — Они говорят, что у них не было иного пути отступления... И больше нет крепости. Они просят о приюте и обещают всю возможную помощь. Финрод оборачивается к арке, где стоят Мериль с сыном и уходящие с ними. — Я говорил тебе? Видишь — так и есть... И, приказав Эдрахилю заняться гонцом и дальнейшими приготовлениями, подходит к своим. Все слова уже сказаны — они только обнимаются молча. На первом же привале Гил-галад спрашивает мать, о чем говорил напоследок отец. Она пересказывает часть их разговора и добавляет, что речь была наверняка о неожиданной помощи. Но позже он не раз размышляет, что речь могла идти и об ином — ничто не устоит и не защитит... Финрод в тот день еще долго стоит у ворот, хотя воины караула предупреждают его, что такой большой отряд со столькими ранеными не появится здесь ранее завтрашнего дня. Он снова, не замечая, гладит одним пальцем кольцо с розой — оно без зазора поместилось на безымянный палец. И думает о том, что если Ородрет выживет, ему придется объяснять брату уже про два кольца.