Сад расходящихся Гил-Галадов

(Ородрет изгоняет Келегорма и Куруфина из Нарготронда) «Но госпожа [оставлено свободное место для имени. — Авт.], супруга Инглора, покинула народ Нарготронда и отправилась с сыном своим Гилгаладом в Гавани Фаласа». («История Средиземья», 11 том, «Поздняя Квента Сильмариллион», третья версия добавления).

Ородрет держится целый день лишь потому, что чувствует себя в этот день — впервые — нет, не правителем Нарготронда, а самим Нарготрондом. Кажется, дай он слабину, и пещерные своды упадут и погребут под собой всех живущих тут. Еще утром, когда пришли вести, ему казалось, что нужно только выдержать все то время, что потребуется, чтобы объявить народу пришедшие известия — и то, что следует из них. Но затем, когда, гордо развернувшись, вышли сыновья Феанора, когда стали медленно расходиться потрясенные нарготрондцы, многие из тех, кто прежде шел за двумя братьями, сочли нужным прийти и просить разрешения остаться — объяснить, почему им необходимо остаться, — или что-то еще вроде этого. Приходили и те, кто узнавал, как поступить с уходящими, кого поставить в обороне города на их место... Прибежал отсутствовавший утром в тронном зале Келебримбор. Его единственного Ородрет несколько раз настойчиво переспрашивал: да, я знаю, что ты давно был в ужасе от дел отца, но подумай все-таки о том, что он твой отец, это твой народ, я не смогу осудить тебя, если... Он не произнес вслух только одно: однажды можно пожалеть о том, что не ушел вслед за ближним и его безумием. Ородрет так и не понял, прочел ли Куруфинвион его мысли, потому что он перестал наконец на разные лады повторять «Я просто не могу уйти с ними» и негромко сказал: — Те, кто мне в самом деле близок — за морем или здесь. Наконец, поток желающих сказать ему что-то иссяк, и Ородрет уже собирался вернуться в свои покои, когда снова услышал у входа в зал шаги. Он поднял глаза и увидел супругу... нет, вдову брата. Нужно привыкнуть — теперь так. Ее уж точно не за что было изгонять и ей нет смысла просить остаться — так зачем же? — Я пришла просить.... — Он прервала сама себя, закрыла глаза, покачала головой... — Я пришла сказать, что ухожу из города. Мы уходим. На мгновение ему представилась дикая мысль, что прекрасная госпожа из родичей Нове Кирдана решила скрасить дорогу двум сыновьям Феанора. — Ты хочешь... — ...вернуться. Для меня не осталось здесь ничего. И для сына — боюсь, тоже. Он кивнул, и молчал — этому было нечего возразить. Но потом, не поднимая голову, заговорил об ином: — Может быть... Знаешь, я хотел просить тебя о помощи: ты ведь гораздо дольше меня прожила в городе, ты знаешь гораздо больше — о городе и о том... о том, как он — создал его и управлял им. И, договорив, поднял взгляд — но теперь она опять молчала и качала головой. — Я могу остаться ненадолго. Спрашивай. Но ты ведь знаешь, как это всегда... было... ...и ее голос, всегда изменчивый как море и без отличия умеющий подражать голосам другим, стал голосом брата: — «Не заботься об этом. Не отрывайся от своего, оно важно. Оставь мне — это мое, и я разберусь». Она замолчала в тот миг, когда он хотел закричать, потому что было слишком больно слышать это теперь. Она уйдет. И унесет еще и это — его голос, память о нем... И, конечно, уведет сына, но этот город теперь — дурное место для детей, они могут только раньше времени повзрослеть от общего горя, как Финдуилас... Он даже не пытался ответить, но сам почти без голоса качал теперь головой и повторял: — А я не могу уйти. Он просил. Я не могу... Два молодых эльфа прощались чуть позже в одной из верхних галерей города: — Я остаюсь, потому что то, что они сделали — безумие и бесчестие. — Мы уходим — потому же. Первый обнял его и ответил: — Мне будет не хватать. Вас — тоже. Его — и вас. Надеюсь, мы еще встретимся.