Contempt and admiration

Презрение. Это слово Томаш вспоминал каждый раз, стоило ему оказаться рядом с Би Ханом. Старший всем своим видом олицетворял его, каждым раздраженным вздохом, резким движением, хмурым взглядом, адресованным сыну охотника. Смоук бы смирился со своей участью, если бы с самого детства не поставил бы себе цель – стать достойными. Он пылко рвался к любой работе, тренировался на износ, не показывал слабости, избегал всевозможных ошибок, не заговаривал с Би Ханом лишний раз и всё равно этого было недостаточно. Резкий, колящий холодом взгляд убивал в нём всякую надежду на то, что он когда-нибудь будет оценён по достоинству. Саб-Зиро словно не видел в Томаше ничего хорошего, достойного. Любое достижение оценивал как случайность, везение или слишком лёгкую задачу. Любое слово как глупость и нелепицу. Любое движение как несуразные попытки быть человеком. И всегда, всегда смотрел на всё это, хмуря тёмные брови, чуть задрав подбородок. Он всем своим видом демонстрировал превосходство, стараясь задавить им Томаша, чтобы тот даже и не думал пытаться стать кем-то большим. И сколько бы криомант ни старался убить одним лишь взглядом, Томаш расправлял плечи вновь. Как бы сильно ненависть приёмного брата ни терзала душу, он продолжал стремиться к лучшей версии себя, надеясь, что когда-нибудь Би Хан сможет пересилить своё эго и кивнуть в знак одобрения. Самое ужасное – отвратительный характер Саб-Зиро сочетался с невероятным мастерством в бою и в делах клана. На нём с ранних лет лежала ответственность, как и подлежит будущему гранд мастеру. Томаш всего несколько раз в детстве заставал Би Хана, что в то же время отправляется в покои на отдых. Казалось, что он работал настолько много, что не спал вовсе. Томаш, игнорируя это, в своё время пытался впитать в себя презрение Би Хана и вернуть его ему однажды, но весь замирал, чувствуя лёгкую прохладу, растекающуюся по коридору, стоило криоманту проскользнуть мимо. Би Хан никогда не одаривал Томаша взглядом, что не врывался бы едким холодом в тёплое верное сердце. И всё равно вдруг буквы терялись, разбегались, собирались в иное слово, что также заклеймилось в голове, будоража сознание. Восхищение. Врбада пару раз проговаривал его шепотом, стоя в полумраке напротив окна. Повторял его, изучая языком каждый слог, звучание букв, снова собирая из этого полную картину. За "восхищением" в разуме всегда следовал Би Хан. Задумчивость внезапно покидала его, стоило уловить взглядом собственное отражение в стекле. И тогда Врбада испуганно вздрагивал, мотая головой. Ему казалось, что в такой обстановке вспоминать криоманта слишком неуместно и, в конце концов, не правильно. Когда их взгляды во время тренировок сталкивались неожиданно для обоих, то оба в недоумении теряли эти чувства, они стремительно прятались, чтобы позже безответно вернуться вновь. Би Хан в такие моменты хмурился пуще прежнего, скалился под маской и на выступившей агрессии прикладывал больше усилий, снося соперника и продолжая битву, от чего Куай Ляну приходилось оттаскивать его, чтобы брат ненароком не прикончил бедолагу. Смоук же благодарил всех Богов, что не находится сейчас на месте избитого и ошарашенного соклановца. Доставалось, однако, больше всего Куай Ляну, что чётко выбрал себе место между этими двумя. И, О Боги, как же было тяжело любить и уважать одновременно их обоих! Успокаивать Томаша, но при этом не злить Би Хана. Соглашаться со старшим, при этом не занижая достоинств Врбады. Скорпион метался между ними постоянно и больше всего на свете любил время, проведённое вне клана, на каком-то поручении. Тогда эти двое прекращали свою игру "Могу– Не можешь" и сосредотачивались на задании, без лишних разочарованных взглядов работая бок о бок. Тогда-то Куай вздыхал спокойнее и тоже мог очистить разум от рассуждений об их неоднозначных взаимоотношениях. И не сказать, что спустя долгие годы, гнев Би Хана сменился на милость, но и нрав его толи поутих, толи запрятался в глубины тёмной его души. Но жить Врбаде легче не стало.. Вместо детского очарования, покалывающего его инеевой коркой, с возрастом нахлынули и иные чувства, ранее не свойственные Томашу, что слишком уж усердно проявили себя во время похода на источники в период пятнадцатилетия Смоука. Тогда Томаш думал, что умрёт не от температуры воды и влажности воздуха, а от представшего перед ним Би Хана, что с трудом опускался в горячую воду. Распущенные волосы прядями спадали на лицо, лежали на сильных плечах, прилипали к влажным ключицам. Взгляд его хоть и был по-прежнему безрадостным, но тело выдавало общую расслабленность. Широкая грудь вздымалась и опускалась медленно и размеренно, отображая темп дыхания, пока по разгоряченной коже стекал проступивший пот и капли воды. Криомант невероятно хорошо сложен: широкие плечи и грудь делают его фигуру крупной и значительной, при этом нисколько не выбивалась из данной картины изящная талия и вычерченный усердными тренеровками пресс. Томаш не жаловался на своё телосложение, но у брата оно было более рельефное и объемное, на вид казалось упругим, может даже мягким, хотя Врбада был уверен, что, чего ни коснись, оно будет твёрдым и грубым, как и сам Би Хан. По рукам его голубыми ветвями струились крупные вены. Томаш, не отрывая взгляда, представил, какого было бы коснуться их кончиками пальцев. Или губами. Точка невозврата пройдена. Томаш помнит лишь, как жар дурманил разум, как он закрывал глаза, сжимая руки в кулаки до побеления костяшек, как пытался выровнять дыхание. И как к восхищению присоединилось вожделение, они сплелись и впредь всплывали в разуме вместе, бок о бок, не разделяясь ни на секунду. И Врбада был загнан этими чувствами в тупик. Для него Би Хан даже братом толком не был, но такой взгляд на него Смоука казался в корне неверным и уж точно запретным. Он пообещал себе, что это пройдет со временем, а до тех пор он сделает всё, дабы Саб-Зиро не узнал. На тренировках сдерживать порывы и посредственные мысли было легче, чем в более приятной и спокойной обстановке. Если отвлекаешь во время боя, то, всё просто, получаешь неслабый удар в лицо. Сражаясь с Врбадой криомант никогда не сбавлял напор, с которым шёл на того же самого Куай Ляна. Томаш надеялся, что его оценивают как достойного соперника. Би Хан, плотно сжимая челюсти, надеялся, что последующий удар будет последним для Смоука. И так бы всё и продолжалось, если бы в один день Би Хан не счёл бы Смоука достойным того, чтобы видеть его раненным. Саб-Зиро рассудил так: перед Куай Ляном слабость проявить нельзя, он не должен даже допускать мысли, что Би Хан слаб, а вот Томаш...он всё равно не дотягивает. Той ночью душевный разговор у них не сложился, после неё криоманта не преследовали с целью разузнать причину его визита. Он это оценил. Впитал чужие переживания и словно оттаял. Совсем немного, лишь мельком опустил взгляд на Врбаду, одарил благодарным кивком и тут же вместе с хладным порывом ветра обогнул его, чуть задев плечом, и ушёл прочь. Смоук ещё какое-то время думал об этом, проворачивая в голове снова и снова тот взгляд, тот робкий, слишком робкий для Би Хана жест. Это было так ново, так приятно, так желаемо, что в груди приятно ныло и покалывало, а глаза чуть-чуть слезились. Окрылённый Томаш ощутил сладковатый привкус надежды на языке и с нетерпением ждал большего. Хотя, признаться честно, он бы с радостью и тем же трепетом отреагировал бы на ещё один благосклонный кивок. Это завораживало до приоткрытых потрескавшихся на холоде губ и болезненно покрасневших щёк. И Би Хан вновь заявил о себе, но в этот раз поздней ночью и недели спустя. Он зашёл тихо и без лишних слов присел на край кровати, распрямляя плечи. Молча ждал, пока Томаш придёт в сознание и поймёт, кто к нему снизошёл. Сначала Врбада сонно щурился, приходя в себя, но как только в расплывчатой фигуре он смог увидеть Би Хана, то тут же вскочил, принимая вертикальное положение, и торопливо оглядел его с головы до ног, стараясь выявить какое-то новое, незамеченное ранее ранение. Но нет, ничего не было. Тогда уже Смоук в лёгком непонимании склонил голову на бок, изумлённо вскинув брови, изобразив свою озадаченность. Криомант вскинул подбородок и одним лишь взглядом вернул Томаша вниз, заставив опереться на согнутые локти. После внезапного бесспорного послушания уже Би Хан несвойственно ему вскинул одну бровь, но лёгкое удивление стремительно перетекло в довольную ухмылку. И Смоук лишился способности дышать. Он распахнул в ошеломлении глаза, впился ими в изящно и чуть заметно изогнутые губы, не моргая. Это абсолютно иное, нежели суровый и осуждающий взгляд, нежели оскал или опущенные в недовольстве уголки губ. Пусть не улыбка – усмешка, пусть она сохраняет чужое превосходство, но то, что криомант позволит её видеть окончательно свело Томаша с ума. Би Хан поймал его изучающий взгляд и, скрыв ухмылку, приблизился к Врбаде, схватив его за подбородок. – Ты не можешь себя контролировать, Томаш? – пальцы плотно обвили нижнюю челюсть, сдавили щёки, тянули лицо навстречу обжигающего холодом взгляду, – Неужели мне придётся это делать? Врбада почувствовал, как в горле всё пересохло, а низ живота потянуло сильнее, чем когда-либо до этого. Би Хан знает, что с ним происходит, он видит это, он этим пользуется. Томаш понимает, что его ответ мало на что повлияет, когда криомант касается кончиками пальцев его шеи, проводя ими вниз, даруя тёплой коже прохладу. – Би Хан.. – Смоук хмурится, прилагая все усилия, дабы держать себя в руках и не поддаться вперёд, не поддаться желаниям как своим, так и криоманта. – Низко, Томаш, – слова режут больнее острейшего охотничьего ножа, а за ними следуют, словно успокаивая, еле ощутимые прикосновения. Би Хан принимает в этом участие, действует, при этом не марая руки, позволяет себе то, что позволяет ему Томаш, но при этом возьмёт силой то, что ему может быть недоступно. Но такой вариант исключён, потому что сейчас Томаш готов позволить ему всё. Кто он такой, чтобы запрещать действия будущего грандмастера? Би Хан убирает руку с челюсти, скользит ей вниз до пояса, извивающегося вокруг талии, развязывает его, распахивая светло-серую юкату Смоука, запуская холодную ладонь под ткань, по-собственнически хватая его за талию. Томаш рвано вздыхает, запрокинув голову, на что слышит презрительную усмешку. – Где твоя напыщенная сдержанность? – с пренебрежением рычит Би Хан, сжимая ладонь на чужой шее. Томаш, даже не видя его, уверен, что на лице сейчас красуется самодовольный оскал, – Моего присутствия тебе уже достаточно? Иначе с чего взяться такому сильному возбуждению? Криомант демонстративно "щёлкает" возле чужого паха, на что Смоук хрипит, возжелая иных, более ощутимых и приятных прикосновений. Томаш хватается за простынь, комкая её меж пальцев, пытается сделать вдох, но рука Би Хана не шее явно препятствует его желаниям. – Настолько беспомощен, что не можешь даже просить меня о чем-либо. – слова всё льются резким шёпотом, бьют как хлыст, но изнутри, при этом отдаются напряжением в паху. – Радует, что ты знаешь своё место. Томаш хрипит, хотя его организм и подразумевал под этим звуком блаженный стон. Никто другой не смел бы сказать Смоука ничего подобного, ибо получил бы разгневанный ответ и далеко не в устной форме. Но Саб-Зиро знал о своём преимуществе и знал, как правильно его выразить, чтобы Томаш вздрагивал и изгибался толи в мучениях, толи в нетерпении. – Буду честен с тобой, сейчас ты выглядишь лучше, чем когда-либо и с кем либо, – рука наконец разжимает хватку на шее, отстраняется и обхватывает возбуждённую плоть двумя пальцами, образуя "колечко" под головкой. Томаш, желающий наполнить лёгкие кислородом, теряется от внезапных ощущений, потому вдох покрывается тихим стоном. Он опускает замутненный взгляд вниз, не верит глазам, зато прекрасно ощущает, как и оставшиеся пальцы обхватывают член и на пробу водят вверх вниз, не торопясь, дразнят. Врбада закатывает глаза и падает на подушку, прикрыв рот рукой, чтобы излишне не шуметь. – Раз не можешь сдерживать себя, то правильно, лучше заткнись, пока и это не пришлось сделать мне – Движения рукой в момент речи становятся усерднее, а последние слова выходят с неким озлобленным рыком. Томаш выгибается в спине, вжимая ладонь в губы, ибо стоны с них срываются куда более громкие и откровенные. Би Хан с ним не церемонится, говорит, что думает, действует так, как посчитает нужным. И не ошибается ни в чём из этого, иначе с чего Томашу так реагировать. Спустя считаные мгновения пальцы Саб-Зиро уже испачканы естественной смазкой, а каждое движение сопровождается тихим хлюпаньем и всхлипами Врбады. – Знай, что я делаю это не за просто так. Тебе тоже придется поработать – Движения рукой всё более резкие, а ладонь в контрасте с возбуждённой плотью прохладная, от чего к общим невероятным ощущением добавляется лёгкое покалывание холодка. Смоук жмурится,не веря в собственную реакцию на слова Би Хана. Он не грубит, не обязывает, но занижает Томаша, пользуясь им, от чего стыд вспыхивает в распаленном разуме. И его ведёт от каждого уничижительного подтекста, вложенного в сказанное. Би Хан набирает определенный темп и двигается в нём, не сбавляя скорость, но и не увеличивая её. – Би Хан, пожалуйста! – хнычет Томаш, сминая простыни и толкаясь бедрами навстречу резвым движениям. Тут Би Хан замирает, сильнее сжимая член, от чего Смоук испуганно пристает на локтях, пересилив себя. – Прости, я сказал что-то не то..? – с непониманием шепчет Томаш, стараясь заглянуть криоманту в лицо. Би Хан, игнорируя вопрос, молча убирает руку, вытерев с неё предэкулят об простынь. Он тянется к собственному поясу, неторопливо развязывает его и распахивает юкату, частично оголяя тело. Томаш, постыдившись, сводит ноги вместе и садится, вопросительно глядя на Би Хана. Криомант хмурится и взглядом указывает ему вниз. Врбада опускает серые глаза и замирает, разглядывая возбуждённый член. Внешне они мало отличались, разве что на габаритами, ну и у Би Хана были более выражены тонкие взбухшие венки. Томаш сглаживает, какое-то время продолжая бессовестно разглядывать чужие гениталии. Всё же вспомнив, что время не резиновое, Врбада сползает с постели, опустившись на колени перед криомантом. – Разведи ноги пошире. – приказным тоном шепчет Саб-Зиро, опустив ладонь Томашу на затылок, пока тот послушно выполняет приказ. Врбада не ждёт устного приглашения, а потому нетерпеливо припадает губами к сочащейся предэкулятом головке, вбирает её в рот, проходясь языком, слизывая естественную смазку. Би Хан хватается сильнее за короткие серебристые волосы. Томаш воспринимает это как одобрение и призыв работать усерднее. Так он и поступает, ещё какое-то время поработав с головкой, он отпускается ниже, обволакивает тёплыми губами ствол, касается языком взбухших венок. Смоук хватает за чужие бедра, так сказать, для фиксации, продолжая работать ртом. Берёт сначала за щёку, чуть ускоряя движения вниз-вверх, затем с причмокиванием отстраняется, от чего от головки до губ растягивается поблескивающая ниточка слюны. Томаш снизу вверх в немом обожании смотрит на Би Хана. Его лицо заметно расслабилось. В глазах пылает желание. Это такое далёкое от пренебрежения чувство, что Томашу хочется скулить, но он решает продолжить начатое, дабы не потерять этот томный взгляд. – Коснись себя, – вместе со стоном шепчет Би Хан, поглаживая коротко стриженный затылок, – Ну же, ты заслужил. Томаш поднимает вожделенный взгляд, останавливает его на темных выжидающих глазах напротив, медленно опускает руку вниз, к собственному члену, обхватывает его ладонью и вместе с этим очень усердно буквально насаживается ртом, чувствуя как головка упирается в горло. Действует аккуратно, почти в одном темпе двигая головой и рукой. Стоны Би Хана сопровождают его работу, от чего сознание окончательно размывается, а вместе с ним все границы. Томаш отстраняется, на трясущихся ногах поднимается с пола, забираясь криоманту на колени, и обхватывает Саб-Зиро руками за шею, обнимая. Прижимается так тесно, как только может, шепчет на самое ухо: – Би Хан, пожалуйста, пожалуйста сделай что-нибудь, я больше не вынесу этого.. Криомант умещает свою ладонь между их телами и обхватывает ей оба члена, тесно прижимая их друг к другу, создавая дополнительное трение. Томаш запрокидывает голову, почти беззвучно зовёт старшего, но тот игнорирует его, начиная быстрые усиленные движения. Надолго их обоих не хватает, но первым всё же изливается измученный Томаш. Он дрожит, рефлекторно сжимая бёдра, шепча какой-то несвязный бред. За ним кончает и Саб-Зиро, прижимая тёплое тело к себе, утыкаясь в его ключицу, а затем, недолго думая, оставляет на ней глубокий засос, сопровождаемый укусом. Томаш не помнит, как привёл себя в порядок и оделся, не помнит, когда Би Хан ушёл. А на утро, ощутив прохладу по всей комнате, он накрывается одеялом с головой, понятия не имея, как за завтраком смотреть в глаза Куай Ляну, при этом не немея от хриплого голоса и хладного взгляда Би Хана.