Всё так же

Время незыблемо, но его восприятие подвижно. Секунда длится секунду, равняется тому времени, что было сконструировано в механизм часов. Постоянство. Константа. Мелкая вторая часть часа. Но в глазах Фурины стрелка часов, секундная стрелка, стрелка, что должна длится девять миллиардов сто девяносто два миллиона шестьсот тридцать одну тысячу семьсот семьдесят периодов излучения, соответствующего переходу двух сверхтонких уровней основного состояния атома цезия-133 при температуре ноль Кельвинов, длилась столько же времени, сколько займет прочтение этого текста вслух. Спотыкаясь, стрелка сбивалась со счета. Иногда, как казалось Фурине, стрелка дергалась назад, отрицая тот самый девятый миллиард сто девяносто второй миллион шестьсот тридцать один тысячный семьсот семидесятый период излучения и далее по тексту. Сверхтонкие уровни основного состояния атома цезия-133 при температуре ноль Кельвинов все так же переходят от одного к другому. Одна секунда все так же следует за другой. Фурина все так же посещает занятия. Все так же приходит в Её кабинет. — На сегодня лекция окончена, можете идти. Все так же продолжает сидеть. Никто не задается вопросом «почему». — Мисс Варуна, я попрошу вас остаться. — Да, миссис Валé. Фурина все так же остается. И это ее пугает. Минута-две, чтобы все вышли из аудитории. Десять секунд, чтобы миссис Валé дошла до двери. Секунда. Оборот. Щелчок, секунда. Оборот. Щелчок. Она закрыта. Фурина сидит. Руки под партой. Следы от ухоженных ноготков розовеют на коже. Тихо. Отчетливо слышно тиканье часов, отчетливо слышен Шаг. Фурина не смотрит Ей в глаза. Не смеет. Шаг. Тишина бьет перебором, медленно, от жалостливого щелчка до протяжного грузного скрипа. Она близко, и тяжесть ее взгляда давила к земле, ломая кости. Шаг. — Леди Фурина, вы были здесь, но ваше внимание не почтило нас своим присутствием. — Миссис Валé... — Молчать. Тихо. Жестко. Требовательно. Больше не нужно поднимать руку, чтобы принудить к послушанию: — Вы же знаете, что я не люблю, когда вы так формальны вне занятий. Скажите правильно. — Прошу прощения, Арлекино. Как я могу загладить вину? — Намного лучше, леди Фурина, — паучьи пальцы сжимают белую макушку, как бы ласково трепета. — Будьте послушной, и я смягчу ваше наказание. Фурина закрывает глаза. Считает до десяти. Столь детская вера: если чего-то не видишь, то его нет. Но образы в темноте, искрящиеся, как огоньки, рисовали огромного паука. Не птицееда, скорее, черную вдову. Длинные скурченные ноги, за каждым члеником выпуклый узелок. Остроконечные лапки с тонким коготком. Черный глянец хитина, и яркие, яркие, ядовито-красные пятна на брюшке. Паук движется медленно, вальяжно переставляя ноги и каждый шаг колит, царапает кожу. Черные изогнутые хелицеры мерцали от сочащегося из них яда, и там, где он стекал, разбухали волдыри. От страха Фурина распахнула глаза. На нее с любопытством и ожиданием смотрели глаза с ярко, ярко, ядовито-красным зрачком. Ни во снах, ни наяву, Она не могла оставить ее. — Хорошо, Арлекино. Арлекино улыбнулась. Женщина обогнула Фурину, встала за спиной. Узловатые пальцы легли на шею, обхватили плечи, с нажимом провели до груди. Фурина сидела, все так же сохраняя прямую осанку. — Вам стоит расслабиться, леди Фурина. Не уж-то я вас тут насильно держу? Молчание. Тяжелое, натянутое, как конский волос, что держит меч над головой. Молчание, что тиканье часов не просто слышимо. Движение стрелки как набат мерит тиканьем процессуальный шаг — секунды молчания. Арлекино убирает руки. Кладет ключ на стол. Тихо шепчет на ухо: — Леди Фурина, я не хочу вас ни к чему принуждать. Если вы хотите уйти, вот вам ключ. Ключ. Самый обычный ключ. С круглой, плоской головкой, с таким же плоским стержнем, что сразу изгибается бородкой. Фурина впечатывается в него взглядом. В ее голове агония. Она может взять ключ. И все закончится. Она уйдет, поедет домой, отмоется, губкой, стальной кухонной губкой соскребет всю дрянь, все Ее прикосновения с кожи, и все будет хорошо. Вода все смоет. Она станет прежней. Она может взять ключ. Арлекино это запомнит. Она будет знать, что Фурина вне Ее власти, вне контроля, что у нее есть воля. Она не сможет играть с ней как прежде, не сможет издеваться как прежде с этой холодной молчаливой улыбкой и взглядом, что пролазит под кожу, как хирургическая игла. Она может взять ключ. Арлекино это запомнит. Она будет знать, что Ее старые методы не работают. Будет искать новые, что изворотливей и жестче, что наверняка сломят Фурину. Пот, горячий, влажный пот, щекочет кожу, стекая. Тремор, дикий, дикий тремор бьет руки, и Фурина ногтями вцепляется в белую кожу, чтобы не выдать страх. Она может взять ключ. А может ли?.. . . . Фурина не берет ключ. Арлекино улыбается. Целует, как бы полюбовно, Фурину в макушку. — Умница. Сверхтонкие уровни основного состояния атома цезия-133 при температуре ноль Кельвинов все так же переходят от одного к другому. Одна секунда все так же следует за другой. Фурина все так же остается с Арлекино.