Береги меня

Ещё несколько месяцев назад я был уверен, что хотя у меня много поклонников и, возможно, несколько жалких подхалимов, настоящих друзей у меня было совсем немного. Забавно, как одно, казалось бы, безобидное слово из трёх букв может кардинально изменить твоё восприятие мира. Особенно после того, как тебе надрал задницу блондинистый сопляк, который исчезает тогда, когда ты тайно хочешь, чтобы он остался. И упорно отказывается уходить, когда он тебе не так уж тайно нужен больше всего. Итак, после тридцати с лишним лет отменного здоровья, благодаря моим практически несокрушимым ирландским генам, судьба решила нанести мне в буквально смысле удар по яйцам в виде рака яичек. Конечно, в детстве у меня были обычные детские болезни и переломы, вызванные спортивными травмами и мощным хуком справа от моего отца. Но как только я достиг совершеннолетия и вырвался из жестоких лап Джека, я редко болел даже обычной простудой. Майкл, конечно, считал, что из-за огромного количества микробов, с которыми я сталкивался, трахая большое количество педиков Питтсбурга, у меня выработался неестественный иммунитет к большинству вирусов и инфекций. Добавьте к этому чрезмерное употребление алкоголя и рекреационных наркотиков, и он пришёл к выводу, что мой организм, вероятно, токсичен для большинства известных человеку болезней. С таким лучшим другом, кому нужны враги? Во всяком случае, это почти гарантировало, что когда моё тело, наконец, решит восстать, оно сделает это в потрясающе драматичной манере. Это включало не только потерю любимой части моего тела, но и шло в комплекте с неконтролируемыми приступами рвоты, чередующимися с болями в животе, диареей и постоянной изнуряющей усталостью. Всё началось с того, что один из моих трахов, который по иронии судьбы оказался врачом, обнаружил шишку на моём яичке. Мне понадобилось около пяти минут, чтобы перестать ждать, что из темноты задней комнаты кто-то выскочит с криком: «Брайан Кинни, тебя разыграли!». Но в глубине души, там, где мои демоны и инстинкты выживания соседствовали друг с другом, я понимал, чем всё это закончится. Прощай, Брайан, блядь Кинни, жеребец века. Здравствуй, бедный, жалкий, несовершенный Брайан, чудо Питтсбурга с одним яйцом. Стоит ли удивляться, что смерть от траха на пляже Ибицы показалась мне привлекательной? Однако, будучи гениальным рекламщиком, я разработал безупречную кампанию которая, гарантированно ошеломит массы и позволит сохранить мою репутацию непревзойденного мудака неприкосновенной. Что самое главное, она позволит справиться с этим чёртовым кризисом так, как я предпочитал это делать. В одиночестве. Я уже оттолкнул Деб своими бесчувственными комментариями на похоронах Вика. Что делало моё избегание закусочной вполне объяснимым в этих обстоятельствах. Дебби обладала неудобной способностью чувствовать, когда я балансирую на краю пропасти, и за последние двадцать лет не раз предлагала мне спасательный круг. На этот раз я был для неё невидимкой, что означало отсутствие допросов за чечевичным супом и лимонными брусочками. Или попыток разговорить меня за травкой и запеканкой с тунцом и макаронами. С Майклом было немного сложнее, но его отвлекала врождённая потребность беспокоиться о вещах, не поддающихся его контролю. Внезапная смерть Вика убедила его в том, что, учитывая обстоятельства, он станет скорбящем вдовцом ещё до сорока лет. Положительный ВИЧ статус у Бена и Хантера делал это вполне реальным, хотя и вряд ли неотвратимым. Добавьте к этому общую эйфорию по поводу предстоящего приключения в страну пап, и я полностью оказался вне его поля зрения. Мой внезапный отлёт на Ибицу, чтобы позагорать и потрахаться, едва ли вызвал рябь в его пруду домашнего самозабвения. Мы с Эмметом были далеко не лучшими друзьями. И хотя его пламенные манеры иногда казались мне забавными, бывало, что мы не виделись неделями. Пока я вновь не замечал его задницу, потягивающую Космополитен в «Вавилоне». Эмметт был своего рода верховным жрецом культа развратных и странных сплетен. Моё невезение было бы сказочной пищей для жалких королев Либерти Авеню. Избежать Ханикатта было проще простого. Линдси была бы подозрительна, но я предполагал, что у неё и её жены свои проблемы. К тому же предстоящее рождение их следующего ребёнка, надеюсь, отвлечёт её достаточно, чтобы она не лезла в мои дела до моего возвращения. Если я вообще вернусь. Я уже давно позаботился о том, чтобы она и Гас были обеспечены, если меня не окажется рядом, чтобы сделать это самому. Возможность того, что Линдси узнает об этом, была тем мостом, который я перейду, только если дойду до него. Теодор был бы слишком озабочен тем, как моё отсутствие скажется на финансах «Киннетик» чтобы действительно интересоваться, чем, чёрт возьми, я занимаюсь. Синтия отреагировала как настоящая сука. Что позволило мне сохранить концентрацию и заставило быть чертовски благодарным за её преданность мне. Даже если в этот редкий случай она не могла понять моих мотивов. Нет, никто из моих друзей и глазом не моргнул бы и не поинтересовался, зачем я рванул на Ибицу в отпуск, который мне был совершенно не нужен. Я чувствовал себя чертовски самодовольным из-за того, как я справился со всей этой ситуацией с раком, пока внезапно не столкнулся с абсолютной решимостью в глазах Джастина «Я-вижу-тебя-насквозь» Тейлора. Он ждал меня в лофте, когда я вернулся с работы после того, как стал свидетелем моего небольшого срыва в «Киннетике» сегодня днем. Я остановился в дверях и подумал, не сказать ли ему пойти нахуй. Но с ним редко срабатывал грубый подход, поэтому я язвительно улыбнулся, бросив портфель на пол, а за ним и пальто. — Ты пришёл помочь мне упаковать нижнее бельё, дорогой? — сладко поинтересовался я, немного смущенный его мрачным выражением лица. — Не совсем, Брайан, — серьезно ответил он, и я вдруг заметил нервную энергию, окружающую его, словно невидимый щит. Черт! Когда он уходил из моего офиса, он был недоволен мной, но смирившимся с моим решение уехать без него. — Я вернулся сюда, чтобы взять некоторые вещи, которые могут мне понадобиться, пока тебя не будет. Я хотел перенести их к Дафне, чтобы потом не возиться с сигнализацией. — Всё в порядке, Джастин. Ты прекрасно знаешь, что можешь оставаться здесь, когда захочешь, вне зависимости от того, буду я здесь или нет, — сказал я, настороженно наблюдая за ним. Я знал Джастина достаточно хорошо, чтобы понять: когда он начинает объяснять такие глупости, это значит, что Джастин осторожно подводит к чему-то другому, и обычно это то, что мне не понравится. — Что-то случилось? — Ничего не случилось, Брайан. Да, конечно. И я должен был в это поверить. — Слушай, если ты всё ещё злишься из-за Ибицы, мне просто нужно немного времени для себя… — Кто такой доктор Рабинович? — перебил он меня и подошёл ближе. Я с трудом сдержался, чтобы не отпрянуть от голубого огня, который начинал пылать в его глазах, пока он ждал моего ответа. — Это не твое чёртово дело, Солнышко! Пришло время использовать его гнев в своих интересах. Вторжение в мою личную жизнь раздражало меня. Если бы мне удалось расстроить его настолько, чтобы он ушёл, то всё станет намного проще, когда я вернусь из Балтимора. — И прежде чем ты попытаешься отвлечь меня какой-то чушью, я хочу, чтобы ты знал, что я не рылся в твоих вещах. Так кто такой доктор Рабинович? — Откуда ты знаешь это имя? — парировал я, не желая уступать, пока не убедился, что он не просто выуживает информацию. — Он позвонил сюда несколько минут назад и оставил для тебя сообщение; я случайно его услышал, — он уже не выглядел таким сердитым; скорее чертовски обеспокоенным. Двойное дерьмо! Я открыл рот, чтобы сказать что-то жестокое, но в итоге только покачал головой в знак поражения. — Брайан, — сказал он хриплым шёпотом, после подошёл ко мне и нежно обнял за шею. — Они звонили, чтобы подтвердить твою операцию в больнице «Джона Хопкинса» в среду. Я закрыл глаза и погладил его по затылку. Но, как и в моем офисе сегодня днём, слова застряли у меня в горле. Он прижался ко мне, а затем отстранился, чтобы пальцами коснуться моей щеки. Его рука немного дрожала, когда он провёл большим пальцем по моей нижней губе. — Какая операция, Брайан? — тихо спросил он. — Пожалуйста, мне нужно знать. Я люблю тебя и хочу помочь, — его голос дрогнул, и я открыл глаза, встречаясь с его взглядом, полным тревоги. Вдруг я устал быть Брайаном Кинни: эгоистичным, самовлюбленным, распущенным засранцем. У меня не было иллюзий, что я не был всем этим. Но после последних нескольких недель Ада это было не единственное, кем я хотел быть. По какой-то чёртовой причине Джастин любил меня, несмотря на длинный список моих недостатков. Он увидел во мне что-то большее, когда позволил отвезти себя ко мне домой в ту первую ночь у Вавилона. Мне хотелось верить, что на этот раз он действительно это имел в виду, когда сказал, что будет рядом со мной. Я боролся с желанием, наконец, действительно разделить с ним всё то дерьмо, которое вот-вот вторгнется в мою жизнь, как со своим партнёром. И в то же время я боролся с инстинктом, утверждающим, что в конце концов, он всё равно снова уйдет. И позволить этой болезни ускорить процесс было бы более добрым вариантом для нас обоих. Джастин всё еще смотрел на меня. Обеспокоенный и сбитый с толку, но всё такой же упрямый в своем желании выведать правду. Даже если это было последнее, что я хотел ему рассказать. — Это рак, Джастин, — сказал я, и эти слова упали между нами, словно взрывоопасная бомба. Я безучастно наблюдал, как ужас и страх промелькнули на его лице. Он отступил от меня и неуклюже упал на диван, выглядя бледным и тошнотворным. Я почувствовал укол вины за то, что не сказал ему это более мягко. Но Джастин уже знал, что от меня не стоит ждать нежности и цветов. Я видел, какое Джастин искушение испытывает отвергнуть мои слова. Его разум уже искал способы сделать эту реальность менее ужасной, чем она была. Я лишил его дара речи, возможно, всего лишь во второй раз за всё время нашего знакомства. Я почувствовал себя самодовольным в течение всего пары секунд, прежде чем сесть рядом с ним и рассказать ему всё ужасные подробности. — Это рак яичек. В среду в Балтиморе мне должны удалить пораженное яичко. Затем проведут биопсию опухоли, и если она не окажется злокачественной и не распространилась, то на шесть недель меня подвергнут лучевой терапии. А после этого посмотрим, удастся ли каким-то чудом современной медицины вылечить меня, а не убить. Джастин некоторое время смотрел на меня, затем слабо кивнул, принимая всё сказанное мной как правду, и сократил дистанцию между нами, крепко обняв меня. Мы сидели так довольно долго. И я вынужден был признать, что некоторое напряжение, которое я держал в себе, начало рассеиваться, когда позволил его теплу окружить меня и утешить. В конце концов он положил голову мне на плечо и заговорил, сохраняя спокойный и ровный тон, заставляя меня прислушиваться к его словам. — Забронируй мне билет на твой рейс. Ты не будешь проходить через это в одиночку. Мне всё равно на всё остальное и на то, о чём ты думал, пытаясь справиться с этим самостоятельно. Это всё ерунда. И как твой любовник, я имею право быть рядом с тобой, а не оставаться в неведении со всеми остальными здесь, в Питтсбурге. Закончив говорить, он взял мою правую руку, безвольно лежавшую у меня на коленях, и переплел наши пальцы. Я повернул голову и поцеловал его в волосы. Слишком измотанный, чтобы даже пытаться спорить с ним, зная по опыту, что в конечном итоге он победит. Он поднёс наши переплетенные пальцы к своим губам и просто держал их там, пока мы просто дышали вместе, стараясь найти равновесие, прежде чем жизнь снова подкинет трудности. В конце концов, он пошёл в спальню собирать вещи, пока я заказывал для него билет на мой рейс. Стоя у подножия лестницы, ведущей в спальню и наблюдая за ним. И содрогался, когда он запихивал вещи первой необходимости в свою потрепанную старую сумку. Я был благодарен, что на этот раз эта сумка не забирает его у меня. Джастин лишь поднял бровь, когда заметил, как я смотрю на неё. Наконец он был готов и пришло время отправляться. Он страстно поцеловал меня, пока такси везло нас в аэропорт. Я знал, что он хотел отсосать у меня и сделать вид, что ничего не изменилось. Но когда он попытался просунуть руку в мои брюки, я молча остановил его. Он разочарованно вздохнул. Мы почти подъехали к аэропорту, прежде чем он заговорил. — Знаешь, когда мы вернёмся, начнется настоящая буря. Повезёт, если ты сможешь сохранить своё другое яичко в целости и сохранности после того, как Линдси и Дебби закончат с тобой. — Знаю, но у меня теперь есть охуенное секретное оружие, — сказал я, целуя его. — Секретное оружие. Хм. И что же это? — лицо Джастина терялось в тени, но я услышал надежду в его голосе, которую я обычно всегда умело подавлял. — Кто-то, кто оберегает меня.