Дань, да?

Даня подбегает к окну и выглядывает в окно, окидываю внимательным ищущим взглядом небольшой двор перед девятиэтажкой: с одной стороны подпертый территорией детского сада, с другой – муниципальной детской площадкой, с третьей – соседним домом. На паутинке, излюбленном месте сбора всех окрестных подростков, ещё никто не собрался, и она побежала к домашнему телефону. Дёрнула трубку, заскользила пальцем по кнопкам, закусила губу и почти затаила дыхание. Если к трубке подойдёт его мама или отец, не сможет, заробеет, не попросит Егора к телефону. Николай Борисович и Марина Петровна ни разу не сказали ей ни одного грубого слова, отец Егора всегда приветливо улыбался и пожимал ей руку, а мама – кивала и зазывала к ним в гости, на чай. Но Даня всё ещё стеснялась, хотя Егор несколько раз напоминал, что уже представил её «своим» в качестве девушки. Девушка в пятнадцать. Сколько у него ещё таких будет? – Алло? – Даня с облегчением узнаёт голос Полины и шумно выдыхает в трубку. – Привет, это Даня. А можно Егора? Он сейчас дома?  – Даня, – в голосе Полины слышится веселье. – Ты когда-нибудь соберёшься к нам в гости? Кажется, ты боишься, что мы тебя тут съедим из-за того, как ты действуешь на нашего милого мальчика? Но это не так!  Даня краснеет, Даня слышит голос Егора где-то вдалеке. – Полина, это Даня? Дай сюда трубку! Короткая возня, явные тычки, которыми брат и сестра награждают друг дружку, а затем Даня слышит в трубке взволнованный голос Егора.  – Дань, что-то случилось? Дань? Не молчи… Даня прижимает трубку чуть ближе, прикрывает её плечом, как будто кто-то может услышать.  – Ты можешь прийти? Сегодня… Сейчас… Сможешь?  Егор отвечает ни сразу, понижает голос до шёпота: – Дань, всё хорошо? Ты пугаешь меня?  Даня улыбается уголками губ: – Всё хорошо. Деда с бабушкой поехали к друзьям, их пригласили на юбилей. Вернутся только завтра днём. Придёшь ко мне?  Даня слышит, как шумно Егор сглатывает, она хорошо может представить себе, как он поворачивается через плечо.  – Приду, – тише выдыхает он. – Но ночевать пойдём к нам, ясно? Я предупрежу маму, что ты сегодня дома одна и придёшь к нам. Ладно, Дань?  Даня не уверена, что сможет, что не сгорит со стыда, особенно после того, что собирается сделать. Но ещё прекрасно понимает, что с ночёвкой к ней Егора не отпустят точно, а оставаться одной… Вариант, конечно, но зачем, если можно провести вечер в компании Егора, Полины и… их родителей.  Но главное, конечно, с Егором.  – Я приду через полчаса, подождёшь? – тихо просит он. – Предупрежу ребят, что на сегодня планы поменялись. И дела доделаю. Подождёшь?  – Подожду… Даня нервничает, Даня зачем-то идёт в ванную и зажигает свет над раковиной, чтобы рассмотреть своё отражение в зеркале. Тощая, скуластая, с ярко-рыжей копной волос, заплетенных в две косички, как у Пеппи Длинный Чулок. Дедушке почему-то нравилось, когда она делала такую прическу, но Дане – нет. Она словно выглядит моложе, когда так туго затягивает волосы, но сейчас ей хочется выглядеть иначе. Чуть более взрослой? Мягкой? Не такой юной?  Даня распускает косички, расплетает их и взбивает пальцами. После тугой причёски её волосы идут лёгкой волной, рассыпаясь по плечам.  Она вот такой нравится Егору? Нравится же?  До неё у Булаткина всегда почти были брюнетки. Это ей рассказала Полина, когда наткнулась на них в подъезде. Егор как раз собирался Даню поцеловать, а Даня как раз раздумывала, готова ли она перестать опускать подбородок всё ниже и отворачивать голову всё левее, когда так сильно хочется, чтобы он наконец-то… «Ты такая хорошенькая, – сказала ей тогда Полина и мягко поцеловала в щёку. – Ты к нам заходи что ли? Мама с папой будут рады познакомиться».  А потом Полина широко улыбнулась и сказала то, что перечеркнуло последнюю надежду Егора получить поцелуй: «Они со всеми девочками Егора всегда знакомятся с удовольствием. Ни одну ещё не съели».  В общем, в тот раз поцелуй Егору так и не достался. Зато досталось раздраженное молчание и опасно заблестевшие глаза. А ещё пришлось почти в течение получаса таскаться за Даней по району, пытаться укутать её в свою толстовку и уговорить пойти домой. «Я тебя одну на улице в такое время не оставлю! Ты с ума сошла, уже поздно. Пойдём, я тебя провожу».  А теперь Даня зовёт его к себе домой и пытается понять: остаться ли в этом платье или переодеться в какое-то другое? И есть ли смысл переодеваться, если она надеется, что слишком долго в этом платье ей не… Краснеет, выключает свет в ванной и возвращается в гостиную. Когда дедушке предложили работу в Пензе, главный вопрос, конечно, заключался в том, поедет ли Даня с ним и с бабушкой или попросится в Киев, к матери. Даня тоже решилась не сразу. С одной стороны, она скучала по маме, с другой, там, в Киеве, у мамы был новый мужчина, с которым она строила новую семью, и Дане казалось, если она приедет, эта новая жизнь мамы может закончиться. И она снова останется одна с дочерью.  К тому же с бабушкой и дедушкой ей было хорошо, а как было бы с мамой и её мужчиной – неизвестно. И Даня, подумав, сообщила, что готова ехать в Пензу. От работы дедушке снимали двушку: в маленькой, уютной спальне поселились они с бабушкой, а Дане досталась гостиная с диваном. Сначала в маленькую спальню пытались поселить Даню, но она наотрез отказалась. Ей это почему-то показалось неправильным: отдельная комната ей, хотя дни напролёт на работе проводит Дед Лёша? Несправедливо.  В дверь звонят, и Даня вздрагивает, выбегает в прихожую и выглядывает в дверной звонок: Егор.  Сердце начинает колотиться сильнее, когда Даня трогает замок на двери, отщёлкивает щеколду и открывает нижний замок ключом, а потом впускает Егора внутрь. – Привет? – у Егора немного напряженное выражение лица. Даня чувствует, как он внимательно смотрит на неё, пока Даня закрывает замок, а стоит только ей обернуться, вжимает её в дверь спиной и осторожно обнимает за талию.  – Дань, да? – горячим шёпотом интересуется он, и Даня чувствует, как начинают пылать её щёки. Егор целует плечо, шею, гладкую кожу с крапкой веснушек под ключицами, целует горячо, быстро, прижимает её крепче к себе, оттягивая от стены и одновременно вылезая из кроссовок, разворачивает её лицом к свету, обхватывает острый подбородок пальцами и снова спрашивает: – Дань… не молчи, пожалуйста, Дань… Целует её губы, сначала пухлую нижнюю, потом тонкую верхнюю. Даня обнимает его за плечи, за шею, Даня гладит его по затылку и приоткрыв рот, тихо признаётся: – Я хочу тебя… – и краснеет ещё отчаяннее. Егор целует её красные-красные щёки, чуть сгибается, обхватывая её под задницу и отрывая от пола. – Данька, – горячо шепчет он. – Данька, ты правда хочешь?  Она кивает, повторить вслух ещё раз – невозможно. Даня облизывает губы, Даня приоткрывает рот, чтобы Егор догадался её поцеловать. И он догадывается, прижимается так крепко и нежно, как она привыкла.  После того, как Егор всё же был допущен до поцелуя, отказаться от его прикосновений оказалось практически невозможно. Ну как отказаться, если, целуя, он прижимает её так крепко и смотрит на неё так нежно и ласково?  Егор заносит её в гостиную, аккуратно ставит на пол, снова обнимая за талию. Он не торопится, осторожно кружит Даню по комнате и целует то в висок, то в плечо, то в ушко, и Даня тянется к нему, подставляет своё лицо, сама прикасается губами к его лицу, чувствуя, как Егор вздыхает громче, когда она тычется губами ему в кадык, ласково проводя по его шее языком.  – Данька… – голос у Егора хриплый, но дико ласковый, и глаза тоже ласковые. Она на шажочек отходит от него, чтобы погасить верхний свет и оставить только торшер, а потом тут же снова прижимается всем телом.  – Данька, ты чего у меня смелая такая? – едва слышно шепчет он и гладит Даню по спине, прижимает ее ближе, обнимая ее ягодицы обеими ладонями и притягивая ещё чуть ближе к себе.  Даня чувствует, чувствует, как он возбужден, чувствует его напряжение через плотную ткань джинс. Она не решается, а Егор не спешит. Не хочет? Или тоже не знает как? Одно дело – чувствовать своё желание, чувствовать, как становится влажно между ног, когда они целуются, когда руки Егора вдруг оказываются под её футболкой, под её тонким лифчиком – насмешкой над нормальным женским бельем. Куда ей, с её почти нулевым, лифчик, Но Егор, прижимая Даню к себе, чтобы она не касалась спиной холодной стены дома, ласково ловил губами её соски. И Дане становилось невыносимо похуй на размер своей груди и на бельё тоже. Только бы он ни останавливался.  – Данька… – Егор гладит её по заднице, Егор забирается в ее трусики обеими ладонями, поочередно сжимая упругие половинки. Дане хочется, чтобы он трогал еще, чтобы трогал иначе, ниже, ниже, ниже.  Даня дышит приоткрытым ртом, вздрагивая, когда Егор стягивает плечики ее платья вниз и размашисто скользя поцелуями по ее плечам и грудной клетке. Ей хочется попросить его снять это чертово платье, но Егор трогает резинку белья на бедрах, и трусики соскальзывают с неё сами собой почти сразу же прямо на пол.  – Данька…  Егор разворачивает её спиной к дивану, осторожно, крепко придерживая под спинку укладывает на диван спиной. Даня цепляется за него, не готовая отпускать, сейчас испуганная и такая… беззащитная?  Егор ложится сверху, Егор гладит ее по лицу, убирает волосы и нежно шепчет на ушко:  – Я не буду спешить, маленькая. Я тебя приласкаю, можно? Пустишь меня ниже? Можно?  Задирает ее платье, гладит живот и бедра, всё ещё лёжа сверху, всё ещё глядя в глаза, пока Даня немного не расслабляется, пока не кивает ему, разрешая.  Егор целует её плоский животик и выступающие тазовые косточки. Ни от одной девочки в мире не пахнет так, как от Дани, так нежно, так сладко, а внизу кисло и мускусно, но ему всё равно хочется попробовать её на вкус.  Данька мокрая и непряжённая, ему приходится поглаживать ее бедра и прикусить кожу на внутренней стороне, у Даньки дрожат ноги, когда он разводит их и закидывает себе на плечи, а потом медленно и очень осторожно, исцеловав ее бедра и ягодицы, прикасается губами к ее лобку, чуть ниже, проводит языком вдоль клитора, чувствуя, как Данька под ним шумно тянет ртом воздух и прогибается.  Значит всё не так уж плохо? Значит ему можно? Даня не может молчать долго, Егор вылизывает ее своим напряженным, теплым языком, лакает, как котенок молоко из блюдечка. Даня не знает, почему в ее голове возникают именно такие ассоциации, но она не знает, с чем это можно сравнить ещё. Он прижимается ближе, толкается языком глубже, целует ее половые губы и слегка посасывает клитор.  Даня сжимает его бедрами, Даня вскидывается под ним, толкается, словно хочет ещё больше его языка, словно ей мало, и Егор старается лизать настойчивее, чувствуя, как его язык проскальзывает глубже, туда, откуда Даня сочится этим мускусным, кислым запахом, она хнычет под ним и цепляется за его волосы, она трясётся, когда Егор начинает массировать её клитор подушечкой большого пальца. Егор чувствует, как от волнения у него потеют ладони, и он чаще и нежнее гладит её ножки.  А если с ним Даня не кончит, если сейчас он только раздразнит её почём зря и его девочка останется неудовлетворённой? Тут ведь не спросишь совета и не попросишь кого-то переделать за собой.  Данька несдержанная, шумная, откровенная, дёргает руками, цепляясь за его волосы, извиваясь на особенно приятные прикосновения.  – Егор… – Даня зовёт его к себе и приподнимается, Егор поднимает влажное, в ее смазке и его собственной слюне лицо, осторожно спуская ее остре коленки с её плеч. – Данюшка… – Егор… – цепляется за него, лезет на руки, забирается, и Егор садится на диван, затягивая Даню к себе на колени.  – Я не могу больше, Егор, – сверкает глазами, тянет наверх его футболку.  Егор хотел бы её остановить, объяснить, что он постарается её, ну… языком.  Но Даня скользит ладонью в его джинсы, и Егор жмурится до звездочек и с силой стискивает пальцы на ее бедрах, потому что от обжигающе горячих пальцев на его члене хочется кончить немедленно.  А что будет, когда он окажется внутри?  Блять.  – Дань, – Егор приподнимается, его пальцы дрожат от возбуждения и напряжения: большего всего на свете, ему хочется прямо сейчас, прямо так притянуть Даньку ближе, приспустить штаны и в неё толкнуться, но так нельзя.  Нельзя. Ней с ней.  Это же его Данька. Его девочка. Его нежная и доверчивая малышка, которую сегодня вести с ночёвкой домой, которую мама разрешила позвать только с условием, что Егор будет спать на полу, а Даня на его кровати. И всё это под неустанным контролем со стороны Полины.  Да хоть в туалете, только бы Даня (после этого) не была дома одна. С ним рядышком. Чтобы он видел. Чтобы он знал, что с ней всё в порядке. Что ей не больно, не плохо, не грустно.  Пальцы зацеплют фольгированные квадратики, Егор суёт их Дане в руки.  – Без резинки нельзя, Дань. Без резинки пока нельзя, слышишь? Ну куда ей, его маленькой, без резинки.  Даня рвет упаковку губами,пока Егор приподнимается, сталкивая штаны ниже, пока сдирает с себя футболку окончательно, Данины требовательные, настойчивые пальчики натягивают тугую резину на его член, а Егор ищет застежку на ее платье и наконец-то снимает его совсем и приникает к маленькой, совсем девчоночьей даниной груди с упругими, крупными сосками, темными-темными.  Ему кажется, или раньше они были розовее и мельче?  Егор успевает лизнуть их и прикусить всего несколько раз, Даня раздвигает ноги шире, и Егор осторожно, сползая чуть ниже, тянет ее за бедра вниз, потирает о ее влажные половые губы, а потом приподнимается, одновременно насаживая Даню на свой член. Данька чуть напрягается, поджимаясь, когда он толкается глубже, тихо вскрикивает, и Егор тут же целует её шею, щёку, висок. Поторопился? Нужно было дольше. Нужно было осторожнее.  У Дани по щеке сбегает слезинка, и Егор сцеловывает ее и гладит Даню везде, куда может дотянуться.  – Дань, больно? – Егор не узнает свой голос, хриплый, словно переломанный. Она такая влажная, такая тесная, и ему хочется только толкнуться сильнее, сильнее, еще. Но Егор не толкается, Егор не требует от нее ничего, давая время привыкнуть, отдышаться, осторожно целует данину грудь и шею и прислушивается к её дыханию.  – Давай вместе, ладно? Немного. Скажи мне, если не ок… Он обнимает ее за бёдра крепче, чтобы совсем почти не выскальзывать из нее, чтобы амплитуда их движений была как можно меньше. Его накрывает горячей волной возбуждения с каждым плавным движением их бёдер. Егору кажется, он кончит вот прямо сейчас. Прямо так, но он же не может без Дани.  Не, не может. Не должен без своей девочки.  Когда отец разговаривал с ним про секс, скупо и как-то очень неинформативно, то попросил его запомнить главное: «Девочке должно быть хорошо, Егор. Тебе хорошо будет в любом случае, а вот девочке…» Если бы речь шла о сексе ради секса, он бы не вспомнил. Но это секс с его Данечкой, и ему физически нужно, чтобы ей тоже понравилось, чтобы в следующий раз, когда ему захочется, Даня помнила о сексе, как о чём-то хорошем, а не зажималась испуганно из-за того, что он, как полный еблан, поторопился.  Нежнее, нежнее, медленнее. Егор придерживает ее одной рукой, облизывает пальцы другой и осторожно, круговыми движениями начинает массировать клитор.  Даня отзывается ни сразу, кажется, он и правда сделал ей больнее, чем надеялся. А потом она снова начинает дышать чаще, а ещё так восхитительно туго стискивает его внутри, что он жалобно стонет в голос, прямо ей на ухо, едва сдерживая острое, нестерпимое желание кончить. Кончить прямо сейчас.  Он терпит, терпит, пока Даня наконец-то не начинает отзываться, двигаясь навстречу, прижимаясь к его пальцам и жадно прижимаясь к его губам. Егор всё равно кончает первым, вжимается в неё, крепче прижимается к влажной и горячей даниной промежности, а потом, чтобы она не почувствовала себя ненужной, неважной, брошенной, а затем Даня сама начинает двигаться на нем, то прижимаясь к его пальцам, а то отстраняясь от них и все же поджимаясь на обмякающем члене Егора.  В какой-то момент Даня сжимается совсем сильно, вздрагивает всем телом, закрывая глаза, тонко, как-то особенно нежно вскрикивает и ложится на его грудь, затихая.  Егор прижимает Даню к себе, гладит её по спине и перебирает ее волосы, Егор шепчет ей что-то нежное, но во всем теле ощущается такая пустота и тяжесть, что его язык едва ворочается во рту.  Даня приподнимает лицо и целует его в губы, пока Егор гладит ее по щеке, нашептывая, как сильно он её любит.