И вот, я ухожу, и рвется между нить
И воздух разряжен. Ты думаешь, как жить
И тесно так в груди; и мир вокруг, как ноль
Все тает на пути, сейчас ворвется боль
Обнимай меня, как не обнимала
Сердце рвется из пустоты
Обнимай меня, нам еще не мало
В жизни выпить горькой воды
Кукрыниксы — «Обнимай»
Реммао в ту ночь не спалось. Покинув ближе к утру торжественный ужин, он удалился в свою гостевую комнату. Ещё днём юноша взялся за старый папирус из местной библиотеки, который так и остался ждать его на кровати в дальней части комнаты. К чтению Реммао пристрастился ещё в детстве, когда Кейфл впервые подарил ему папирус. Тогда Атсу потратил немалую часть своего заработка кузнецом, чтобы мальчику позволили учиться при храме. Это оказалось большой удачей, так как главный жрец Города Столбов был осведомлён, что перед ним Воин Анхура, спасший оба мира от мерзости Шезму. Белый свет Хонсу лился через окно, скудно освещая малую часть комнаты. Это позволяло не сломать себе шею в темноте, но вот читать в такой обстановке казалось затруднительно. В сторону масляной лампы Реммао даже не взглянул. Разбавляемая молочным сиянием бога луны тьма казалась менее удобной, чем дневной свет, однако, гораздо уютнее искусственного огня в лампе, от которого невольно начинало колотиться сердце. Спать не хотелось, хватило дневного сна после дороги. С шелестом развернув свиток, юноша забрался на окно, поджав к груди ноги, и слегка наклонил в сторону папирус, пуская на него белый свет. «Пойдёт». Спустя какое-то время Реммао заметил, что мысли уплыли от текста назад в зал празднества, где ему было весело как никогда. К непосредственной и смешливой девушке, которая являлась воительницей, но пока ещё не имела такого заточенного горделивого вида, как старшие сёстры. С ней было весело спорить и послушать об Атсу во времена его жизни здесь. Лишь сейчас Реммао задумался, что тогда ей должно было быть малым больше, чем ему. Как же она столько запомнила?.. «Бессмертные», — объяснил самому себе юноша и снова склонился над папирусом. Возбуждённые ярким вечером мысли снова вернулись обратно на праздник. «От неё вкусно пахло. И смех такой… Так, завязывай, Ремм». От неожиданного стука в дверь он вздрогнул, едва не свалившись наружу. Здесь было не очень высоко, но при неудачном падении можно было спокойно себе что-то сломать. «Лучше голову, чтобы не дёргаться от каждого звука посреди ночи», — досадливо вздохнул про себя юноша. — Войдите!.. Мерит? «Я даже имя её запомнил?» Юная воительница сунула нос в комнату Реммао и, увидев его сидящим на окне, скользнула внутрь полностью. — Ты не спишь ещё? — Уже утро, поздно спать, — усмехнулся юноша, опустив ноги по эту сторону комнаты. Мерит хихикнула. В неясном лунном свете она казалась ему загадочной. «Это всё вино, мне точно лучше проспаться». Сморгнув наваждение, Реммао взглянул на то, что девушка держала в руках. — Девочки из прислужниц собирались принести тебе масла, если вдруг… В смысле, если вдруг закончится. Реммао вздёрнул бровь. — Сейчас? — Угу. «Врёт и не краснеет. При этом так убедительно таращит глаза». — Сказала, что сама передам. Ну и… вот. — Мерит поставила маленький горшочек с маслом у двери и сомкнула руки. «На празднике она не казалась застенчивой». — А… Э-э… Спасибо, но я не… — Давай я сама залью! — Не стоит, Мерит, мне и так хорошо. — Смотрю, что ты даже не зажёг лампу. Вот, тут даже масла почти нет! Как ты читал? «Что мне ей сказать? Что до дрожи не переношу искусственный свет? Она ещё и нервничает отчего-то, даже не слышит меня. Пускай, просто задую огонь, когда уйдёт». Реммао невольно скользнул взглядом по тонкой фигурке юной воительницы со спины и почувствовал, как вспыхнули его щёки. Подтянув фитиль, она ловко высекла огневыми палочками огонь и довольная собой, с улыбкой обернулась к юноше, но улыбка её тут же стёрлась при взгляде на него. — Ты… в порядке, Реммао? Моргнув, он заставил себя отвести широко распахнутые глаза от дрожащего огонька лампы. — Я… предпочитаю лунный свет. Девушка задумчиво нахмурилась, но тут же повернулась обратно к лампе, чтобы задуть горящий фитиль. — Нет-нет, не стоит! Может ты… может, почитаешь со мной, пока не рассветёт? Юноша не успел договорить, но уже пожалел о том, что невольно выпалил. «Идиот». — Если, конечно, ты не собираешься спать, — поспешил он добавить, чтобы его уж наверняка не послали куда подальше. Приоткрыв рот, Мерит ответила не сразу: — А, ну… Как бы почему нет? Девушка широко улыбнулась для убедительности, и Реммао мысленно убедил себя, что это от скромности, а не от нежелания посидеть с ним. Поднявшись, Реммао на негнущихся ногах прошёл мимо злосчастного светильника и опустился на кровать. Мерит бухнулась рядом и придвинулась к юноше вплотную. Тот тихо сглотнул, но про себя усмехнулся непосредственности воительницы. — Что там у тебя? А, последнее вторжение иноземцев! Я помню о нём. Реммао бросил мимолётный взгляд на лампу и глубоко вздохнул, стараясь унять колотящееся от нарастающей паники сердце. — Помнишь? Но ты… тебе сколько? Лет шестнадцать-семнадцать? — Меня там не было, но старшие сёстры рассказывали. Точнее Лейла. Первую сотню лет мы тоже ещё считаем возраст, потом становится неинтересно. Ты много уже прочёл? — Девушка немного наклонила голову к слабо освещённому папирусу, почти касаясь щеки Реммао. — Да нет, только начал. «О тебе вот сидел думал», — иронично ляпнул про себя юноша, не без удовольствия вдыхая пряный запах её тёмных волос. — Инпут первым стоял на пути иноземных завоевателей с Востока. Сёстры обнажили хопеши, чтобы встать у них на пути. — Выходит, они спасли весь Та-Кемет. — Выходит, так. Полуулыбка юной воительницы отвлекала внимание Реммао от безостановочно колотящегося сердца. — И, выходит, сёстры убивали не только монстров. Но и людей. Мерит коротко кивнула, поймав задумчивый взгляд юноши. — Да, при необходимости. Отсекали головы, рубили пополам. Вот отсюда, — воительница коснулась тыльной стороной пальца лба Реммао и его живота, — досюда. Юноша понял, что уже целую минуту не думал о лампе, которая светилась в темноте, как жуткий амтов глаз. Не думал о необъяснимом страхе, который мог в любую минуту выявить в слабом свечении огня что-то жуткое, доселе скрывавшееся во тьме. Сердце не переставало возбуждённо выстукивать. Однако теперь оно колотилось не от паники, а от юношеского волнения. «Атсу говорил, что нужно отличать приличных женщин от легкомысленных. С последними можно вести себя свободнее. Но уважать следует всех. Мерит не вписывается ни в один тип женщин, что я видел. До легкомысленной ей далеко, но она совершенно не привыкла общаться с противоположным полом и не умеет держаться на приличном в обществе расстоянии. И на празднике, и сейчас особенно. Она видит во мне только ровесника, с которым можно подурачиться? А может, всё же не только?.. Я бы отодвинулся, но она может обидеться, а вдаваться в объяснения разницы между нами неохота. Амтова пасть… Мерит же… она ведь… прекрасна. Или это все вино?» Хлопнув ресницами, воительница внимательно прищурилась, словно пыталась прочесть мысли задумавшегося юноши. Реммао повторил её жест ресницами и открыл было рот, чтобы оправдать то, как он таращился чересчур долго. Но вместо этого коснулся плеча Мерит и опрометчиво прижался губами к уголку её губ. Девушка запоздало вскочила на ноги, касаясь кончиками пальцев места невинного поцелуя. — Прости, если оскорбил тебя! — поднялся следом Реммао, подняв ладони вверх. На лице девушки одна мысль сменялась другой с огромной скоростью. Взгляд растерянно блуждал. — Я лучше пойду, ладно? Погаси лампу, если мешает. Не успел юноша что-то сказать, как Мерит выскочила из комнаты, продолжая держаться за место поцелуя, как за ушибленное. Реммао взъерошил копну волнистых волос и с досадой потёр лицо. — Идиот! — тихо прорычал он вслух. Рухнув лицом вниз на постель, он быстро уснул. Огонёк в масляной лампе скромно мерцал вплоть до самого рассвета. *** В спальне Анубиса во дворце Инпута незадолго до рассвета было также темно, но по иной причине. В остаток ночи, перетекающей в утро, Каратель не был нежен с женой. Он был голоден ею. А Ифе нежность была сейчас не нужна. В эту минуту ей хотелось лишь насытиться супругом спустя луны томительного ожидания. Напиться, как крепким вином, позволить владеть собой, чувствовать его, впитать в себя, вдохнуть вместе с воздухом. Как же она скучала… Как тосковала о нём. Ифе всегда находила, чем занять себя, однако всё более затяжные разлуки с мужем опустошали её сердце, пусть и связывался он с ней мысленно, когда имел возможность. — Моя грешница… — Прохладное дыхание обожгло ухо Ифе безудержным желанием. Анубис редко обращался к ней так. Прошлое осталось в прошлом, однако это прозвище напоминало о самом зарождении их чувств, проносясь красной нитью через весь их необычный союз. Чем неистовее бог ласкал тело Ифе, тем больше ей хотелось, чтобы это не заканчивалось. А она знала, что это закончится, и супруг снова вынужден будет удалиться ради своего служения Осирису… Утончившиеся нервы сдали, и внутри что-то оборвалось. Бывшая аментет почувствовала, как по щекам её стали обильно катиться предательские слёзы. — В чём дело, любовь моя? — мгновенно протрезвев, с тревогой поглядел на жену Анубис. — Тебе больно? Физически это было невозможно, и он понимал, что дело в другом. Они не раз говорили об этом, но никогда — как о серьёзной проблеме. — Нет, Инпу, нет… Мне хорошо, правда, не отстраняйся, прошу! Ты мне так нужен, я безумно скучала… — Тогда что случилось? — прошептал он, и опустившись рядом на постель, притянул жену ближе к себе. Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и выровнять дыхание. — Ты предупреждал меня с самого начала. Я понимала, на что иду и ни о чём не жалею, правда… Но твоё отсутствие становится длиннее, чем время, что мы проводим вместе. — Ифе шептала, уткнувшись лицом в грудь мужа, словно ласковая кошка. — У нас есть всё время мира, но не могу передать, как тоскую последние недели до твоего возвращения… Ты подарил мне дочь, и я нахожу много полезных и не очень увлечений, но в конце концов всё сводится к тому, что мне до смерти не хватает моего любимого мужа. Ифе множество раз репетировала свою речь, чтобы поделиться с Анубисом тем, что лежало тяжким грузом у неё на сердце. Но в результате рассказала совсем иными словами. Чувствуя боль в хрипловатом голосе супруги, Анубис испытывал не меньшую. Слушая её, бог не перебивал и то и дело ласково поглаживал по голове и бледной в молочном свете спине. Стоило Ифе закончить, он чуть отстранился и заглянул в её покрасневшие глаза. Губами осушил скатившуюся по щеке слезу. — Ифе, любимая, тебе стоило сказать раньше, а не держать всё в себе. Мне тоже не хватает вас. И редко есть хоть минута, чтобы задуматься об этом в полной мере. Но каждый день это царапает меня изнутри. — Прежде это не разрывало меня до такой степени. Тем более, я обещала… — Ифе, я сделаю всё, что смогу, чтобы снять с себя часть обязанностей. — Не прими за кощунство, но иногда я думаю, что Осирис нарочно заваливает тебя всё большими поручениями. Ты ведь можешь часть из них передавать гончим? — Часть передаю, можешь не сомневаться. Но не все обязанности их касаются. — А если коснутся? — Ифе убедительно поглядела на мужа сухими глазами. — Я что-то придумаю, обещаю, — шепнул Анубис, нежно погладив её по щеке. — Ты права, в последнее время отец загружает меня всё сильнее. Я наивно полагал, что заядлых грешников стало больше, чем прежде. Уголок губ его дрогнул, и Ифе не могла не улыбнуться в ответ. Искорка света на лице супруги пустила по телу Карателя волну тепла, и он снова приник к заветным губам. Ифе с жаром обвила его шею руками. Прохладным дыханием Анубис щекотнул ей ухо. — Тебе легче, милая? — Немного. Ты сейчас здесь, это самое главное. Отпустив тревогу, Каратель отпустил на волю и жар своего желания, что овладевал его телом рядом с любимой Ифе. Заметив боковым зрением бледно-зелёное свечение на стенах спальни, она убедилась, что в это утро их никто не услышит и не потревожит. *** Последующие дни текли размеренно. Атсу вместе с Реммао, несмотря на протесты сестёр, помогали поддерживать порядок в стенах дворца. Командир меджаев не чуждался работы своими руками и приучил приёмного сына к тому же. Он прекрасно видел, что юноша проводит бо́льшую часть времени с егозой Мерит, но ничего не говорил. «Всё, что я хотел ему сказать на этот счёт, сказал лет пять назад. Сейчас толку мало». С Неру Атсу виделся только ближе к закату Солнечной ладьи. Много времени они проводили на крыше одной из самых высоких башен, где весь сепат казался как на ладони. Девушка молча сворачивалась клубочком под боком воина Анхура или же ласково поглаживала его голову у себя на коленях. Они могли заняться любовью прямо на крыше. Избыток чувств и близость друг к другу отсекали сомнения, и их тела сплетались сами собой, словно стали двумя частицами одного целого, которые долго друг без друга не могли. Они не обсуждали, что их ждёт. Атсу не старался допытываться, что у воительницы на уме, но видел задумчивость в её глазах и грусть в улыбке. Он боялся задавать прямой вопрос. Хотелось насладиться этим счастьем, пока его никто не отнял, — боги или же долг, который Неру уже предала. Атсу готов был принял всю вину на себя. Готов был пойти к Анубису. Или же просто украсть любимую женщину и сбежать на край Та-Кемет, если бы был смысл прятаться от богов. Если бы Неру этого желала… Но её избегающий взгляд вызывал сомнения. Поднявшись на высокую стену над воротами дворца, Атсу подошёл к Неру со спины. Она патрулировала эту часть и, опираясь на ограждение, спокойно наблюдала за границами. Выбившиеся из толстой косы несколько красных прядей развевались на ветру, который на этой высоте трепал и волосы воина Анхура. Обвив одной рукой талию девушки, Атсу оставил тёплый поцелуй на тонкой шее. Неру поощряюще потёрлась спиной о его грудь. Губы её тронула слабая улыбка. Мужчина бережно сжал другой рукой ладонь воительницы на каменном ограждении. «Моя. Даже если оставишь меня. Всё равно моя теперь». Атсу воспользовался тем, что девушка повернула к нему голову и накрыл её губы своими. Неру со своей искренностью ответила на поцелуй, свободной рукой смяв волосы на его затылке. — Мы не пьянеем от вина… Но после той ночи я словно хмельная, когда ты рядом. Атсу… — Неру примолкла, закрыв глаза, стоило ему провести пальцем по её щеке. — Не узнаю себя. — И не нужно. — Знаешь, когда я была в возрасте Мерит, Эдрис учила меня и моих ровесниц, что союз мужчины и женщины — это данная богами естественная необходимость продолжать человеческий род. — Эдрис это боги сказали? — Думаю, что мать-наместница. Атсу слабо улыбнулся тому, как прямолинейно воительница восприняла иронию. — Что ж, боги и сами не прочь пользоваться такой… естественной необходимостью. — Меня так учили… — Учили так, как сами знали. И конечно же, воительницы «не предназначены» продолжать род. Неожиданно Неру перевела тему. Атсу не сразу понял, что это было лишь следствием размышлений девушки. — Знаешь, Атсу, а ведь первые воительницы не имели души. Он задумчиво нахмурился, неосознанно прижав девушку крепче к себе. Жутко было представить, что её характера и такой присущей Неру индивидуальности могло не существовать… — Не слышал об этом. — Теперь редко упоминают первых воительниц Инпута. Они были призваны оберегать сепат, как и мы сейчас. Но мать-наместница изменила решение и стала вдыхать в нас душу, а не только силу. Стала называть воительниц дочерьми. Появились не только воины, но и жрицы, которые стали прославлять Великого Инпу в храме. Мастерицы по коже и льну. Мариам вот куёт нам оружие и доспехи. — Она захотела дочерей, но стала держать их в неволе. Хороша материнская любовь. — Она хотела, чтобы мы по своей воле выбирали служение Повелителю. А во избежание искушений не покидали дворца. Атсу насупился, желая возразить, но произнёс совсем другое — то, что хотел сказать уже не одну неделю: — Неру, этого не должно было произойти… — Не нужно… — Но я ни о чем не жалею. Девушка взглянула на него немного удивлённо, отвлёкшись от ласкающей её лицо ладони, и повернулась к Атсу лицом. Он не ведал, сколько воительница жила на этом свете, но готов был поклясться, что в жизни она не глядела ни на кого так, как на него теперь. Даже на своего бога. — Как и я, — едва слышно промолвила Неру и опустила голову на твёрдую мужскую грудь. — Атсу, если я когда-нибудь умру, то пусть в твоих руках. — Ты никогда не умрёшь. — Даже если останусь с тобой? — Ты сама говорила, что ты не Лейла. Девушка прямо посмотрела в глаза Атсу. — Полагаешь, я не способна отречься от бессмертия ради тебя? — Полагаю, что не останешься со мной из-за долга. Неру отстранилась, поглядев на мужчину немного испуганно, и виновато отвела взгляд. «Она терзается между долгом и чувствами как никогда. Я дал повод. И теперь до смерти хочу забрать её с собой и состариться вместе с ней. Но такая жизнь не для Неру… Роскошь у трона фараона Города Столбов, семейная жизнь, воспитание детей… Как ни стараюсь, не вижу её в этой роли. Не через год, так через двадцать лет она не скажет мне, но пожалеет о том, что преступила клятву Карателю. А я не скажу ей, что чувствую вину от того, что позволил отдать на эмоциях свое бессмертие. Свою вечность, в которую Неру бесконечное число раз забудет как этот день, так и ту ночь. Это вдруг стало таким ясным в моей голове, таким очевидным и простым. Она не бросилась возражать — подтверждение того, что я прав». — Атсу, больше всего на свете я хочу уехать с тобой… — голос подвел воительницу. — Но не можешь, — помог ей воин Анхура. Девушка судорожно втянула носом воздух, будто испугавшись того, как прозвучали эти слова. Она медленно выдохнула и спрятала в ладони лицо. Атсу так хотелось подойти, обнять её за плечи и вновь привлечь к себе, утешить. Но заставил себя остаться на месте, чтобы не усложнять выбор воительницы ещё больше. — Я дала клятву. И всегда считала её нерушимой. Я не могу просить об избавлении от неё. И никому другому не позволю. Я была рождена для этого. «Говорит, словно заученное. Может, кто-то повлиял на неё?» — Да… Для служения, — вопреки воле кивнул воин Анхура, — не для любви. — Предам ли я тебя, или свой долг, — я всё равно останусь предательницей. Неру шмыгнула носом, но глаза её оставались сухими. Атсу молча глядел мимо неё с беспомощно опущенными руками. — Скажи, что презираешь меня. Что считаешь легкомысленной. — Ты очень сильная. А вот я слабак… — Сам знаешь, что это не так. От запоздалого осознания того, что всё кончено, в груди Атсу всё будто рухнуло в пропасть, оставив пустоту отчаяния и бессмысленности жизни за пределом этих стен. Без этой девушки. — Прости, что воспользовался твоими чувствами. Я не имел права даже касаться тебя. — Ты ведь сказал, что не жалеешь. — Эгоистично не жалею. Жалею только о том, что приехал сюда, а не отправил с Кейфлом и Лейлой кого-то вместо себя. Неру не могла не заметить, как при этом заиграли желваки на лице воина Анхура. — Ты злишься… я понимаю. — Ты мне ничего не обещала, Неру. Лучше других знаю, что несдержанность часто оборачивается сожалением. — Выражение его лица постоянно менялось от противоречащих чувств: от злости до отчаяния, от загнанности до боли. — Я был почти уверен, что так всё и будет. Потому что это… правильно? Рассудительно? А ты привыкла поступать именно так. — Ты моё самое правильное безрассудство. Девушка едва устояла на ногах при всём своём равновесии, когда губы мужчины впились в её с отчаянным, яростным пылом. Колени Неру едва не подкосились от подёрнувшего голову тумана, но через считанные мгновения не успевшее разомлеть тело её обдало холодным ветром. Девушка медленно разлепила глаза, отходя от страстного порыва Атсу, и увидела его уже спешно спускавшимся по лестнице вниз со стены. На стыке камней в ограждении сверкнуло воткнутое лезвие кинжала, что всегда оставалось при нём. Неру приоткрыла рот, желая окликнуть, подалась вперёд в порыве последовать за ним… Но не посмела. Глаза девушки растерянно забегали, словно пытались зацепиться за что-то взглядом, но не могли. Впившись пальцами в корни волос, воительница медленно опустилась по ограждению вниз. Рот раскрылся в немом крике душевной боли, пока здравый смысл торжествующе молчал.