Only forward, Tommy!

Ночное небо украшено тысячами ярких звёзд, будто самоцветы, сверкающие на чёрной ткани. Там, далеко-далеко, виден полумесяц, рогатый и жёлтый, прямо как сыр. Дует ночной ветер, морозный, какой должен быть в декабре, но никак не в октябре, он пронизывает до мозга костей, и черепная коробка начинает леденеть. – Ты слышал когда-нибудь о детерминизме? – доносится голос слева, знакомый, совсем к месту в этой обстановке. Рядом с ним сидит Томас, кажущийся неестественным в своей большой футболке и шортах. Он не выглядит замерзшим, его кожа всё также здорового оттенка. – Нет, – отвечает Ньют, когда зубы начинают стучать друг о друга, хотя сейчас уже не так холодно. Возможно, это из-за необычной ситуации? Всё кажется нереальным: место, где они сейчас находятся, сам Томас, отрешенный, неотрывно смотрящий в ночную гладь. Разноцветный космос отражается в его тёмных глазах, будто бы завораживая. Где они вообще? Что это за место? Они будто бы где-то высоко, далеко от цивилизации. В этом невесомом пространстве, вдвоём – такие ненастоящие, что зубы стучат от наваждения. – Это когда всё, что происходит в нашем мире – события, действия, и даже мы с тобой – всё это предопределено судьбой. Если судьбой предсказано родиться человеку – так оно и будет, должна быть война – она и будет, должны мы с тобой встретиться – вот мы и встретились, – его голос будто в вакууме, его и не его одновременно, но такой тягучий, как мёд, что не вкусить. И сейчас Томас говорит много: не о том, как кажется, он бы говорил в повседневности, но всё равно очень много. Обычно они оба не многословны, предпочитая лишь редкие фразы, но сейчас всё иначе. И слушать Томаса так много приятно. – Понимаешь? – Понимаю, – улыбается Ньют, когда Миллер отрывает свои глубины-очи от неба и смотрит на него. И теперь, вместо звёзд и галактики в них отражается он. И Томас, кажется, думает о чём-то, как думает и всегда, много и постоянно, обо всём сразу. И улыбается Ньюту в ответ, так мягко и нежно, как Хэмилтону не улыбался никто: и тогда всё происходящее кажется какой-то сказкой, как детские сны, переполненные красками. – Это хорошо, Ньют, – нежно-нежно произносит он его имя, растягивая на губах каждый звук. И весь этот его загадочный образ, его внутренний мир, который больше галактики, и хочется узнать о нём больше. Пусть даже понадобится тысячи световых лет, несколько жизней, но это желание кажется сильным и бесконечным, чтобы так просто забыть о нём. Вот он, Томас, который нравится любым, каким бы он не был, есть и будет. – И кого кому любить тоже одной лишь судьбе известно, – его мягкий шёпот щекочет уши, и неизвестно откуда начинающие исходить звуки заглушают Томаса, который что-то продолжал говорить. И Ньюту очень хотелось бы узнать, о чём он говорил, но сознание мутнилось, прекрасное лицо Томаса теперь лишь мутные пятна, а глаза-звезды – чернота. *** – Ньют. Ньют! – Галли расталкивает сонную тушку соседа. Уже восемь часов, его будильник звенит уже минут десять, а хозяин просыпаться никак не хочет. Неожиданно Хэмилтон подскакивает, пугая Льюиса, озираясь по сторонам. Его зрачки пульсировали, то и дело сужаясь да расширяясь, придавая Ньюту болезненный вид. – Всё в порядке? – вкрадчиво спрашивает Галли, аккуратно касаясь руки Ньюта. Тот вновь будто ошпаренный подскакивает, но, видимо, признав в пробудителе своего соседа успокоился. Он выдохнул и потёр лицо, разгоняя по нему кровь, давая испугавшемуся Галли наконец выдохнуть. – Что случилось? Хэмилтон посмотрел на друга, разглядывая каждый милиметр его лица, и немного подумав улыбнулся: "Судьба". *** – Ну и как тебе первая неделя? – спросил Дэннис, отправляя в рот очередную ложку бульона. Как Томас и рассчитывал, с братом получилось встретиться на выходных на обеде. Сам Дэннис выглядел живым, энергия из него сочилась потоком, затапливая весь переполненный кафетерий. И видеть брата таким приятно: Детройт будто бы высасывал из него все силы и тянул на дно, но теперь здесь, в Лос-Анджелесе, он вновь вздохнул полную грудь свободы, и волен жить. – Хорошо, – вздыхает Томас, подпирая подбородок рукой, но тут же одергивая себя – не дай боже обсыпет – и смотрит на дальний столик, за которым сидят компания людей во главе Минхо. И старший брат замечает его взгляд и бесцеремонно поворачивается туда, куда смотрел Томас, и повернувшись обратно хмыкнул. – А тренировки как? У тебя всё получается? – он наклоняется ближе, заглядывая ему прямо в глаза: ведь знает это бремя Томаса, и не давя интересуется. И Миллер младший лишь пожимает плечами, не может взглянуть на брата в ответ. – Да вроде всё хорошо. Пока что мы не делаем чего-то грандиозного, меня потихоньку учат водить болидом. И вроде как получается, – Томас слегка улыбается, вспоминая, как в этом помогали даже парни с первого корпуса. И их странные слова поддержки смешили, но, кажется, и вправду помогали. – Это замечательно, Томас! – воскликнул Дэннис, от чего кафетерий на пару секунд замолчал. И раскрасневшийся брат опустил глаза, и пока разговоры вновь не возобновились не проронил и слова ( и кажется даже не дышал). Он мягко улыбнулся, его глаза были переполнены вселенской гордостью. – Минхо не докучает тебя? – Совсем нет. Он помогает мне освоиться не только в гонках, но и в университете, – успокоил старшего брата Томас, который резко надулся, излучая злую ауру. Но услышав ответ Миллера младшего успокоился. – Хей, принцесса, через час я жду тебя в Хоумстеде, – Минхо подмигивает, и прежде чем уйти растрепал Томасу волосы. Ну вот, опять за своё! Сколько раз его прическа пострадала от лап этого чудовища?! – Точно ли он всё ещё должен ходить? – на лице Дэнниса заиграли жевалки, и он крепче ухватился за ложку, что уж тарелка содрогнулась, и от такого комического вида Томас не мог не засмеяться. *** – Может пойдёшь в общагу? Выглядишь хреново, – Галли облокотился на переднее крыло болида, осматривая лицо Ньюта: оно каменное, видно, что Хэмилтон витает в облаках. И Льюис не то, чтобы против, они тренируются почти каждый день на протяжении уже второго года, поэтому позволить себе перерыв может каждый из них. А его сосед с самого утра неуклюжий и будто не в этом мире. – Нормально выгляжу, – сердито хмыкнул он, нахмурив брови, и теперь точно можно сказать, что он здесь. И он трёт высохшие глаза, которые вновь естественно заблестели. – Просто не могу собраться. – Тогда тем более иди передохни. Если ты из-за этого разобьёшь тачку или что-нибудь себе сломаешь, то поможет тебе кто угодно, я тебя добью, – хмурится Галли. Он выглядит слишком серьёзным, чтобы думать, что это шутка, поэтому Ньют вылезает из болида, и направляясь к раздевалке кидает Льюису "загонишь". *** Время перевалило за шесть, на улице уже начинало темнеть. Сегодня последний день выходных, завтра начнётся рабочая неделя. Вновь череда нескончаемой рутины "учёба-тренировки-сон". На первом курсе это казалось чем-то новым, интересным, но сейчас, когда эта монотонность так давит, то возвращаться к ней опять не хочется. "В жизни нужно что-то менять", – думает он, по дороге пиная камень. – Ньют? – слышит он совсем близко, слышит этот знакомый голос снова и резко поднимает голову. Перед ним стоит Томас, чей голос он бы смог узнать из тысячи других. И выглядит он обеспокоенным, совсем не таким, каким выглядит обычно. Неужели сегодня он и впрямь плохо выглядит? Все спрашивают о его состоянии. – Ты с трека? – Да, – отвечает Ньют, разглядывая Миллера. Его выбивающиеся из хвостика пряди, которые поглаживает ветер, его руки, то и дело поправляющие спадающую сумку с плеч, и его глаза, в которых как во сне опять отражается он. Но теперь этот Томас реальный. – А ты? – Туда же, – он пожимает плечами, убирая с лица непослушные волосы. Он опускает глаза, разглядывая свои кроссовки, а потом резко поднял их обратно, устремляя на Ньюта. – Тебе нездоровится? И Томас очередной человек, который за сегодняшний день поинтересовался этим. И Хэмилтону не то, чтобы плохо, но чувствует он себя будто в прострации, до сих пор в том сне. И сейчас человек, который был в этом сне, рядом с ним. Причина, по которой он целый день думает о его словах. – Всё хорошо, – отвечает Ньют, когда у Томаса зазвонил телефон. Тот засуетился, вытащил из кармана мобильник и взглянув на дисплей обратился к Хэмилтону. – Извини, мне нужно бежать, – сказал он, с виноватым видом уходя к Хоумстеду. И Ньют смотрит ему вслед, а в мыслях по-прежнему этот необыкновенный Томас из сна со своими странными глубокими словами, которые, кажется, он забудет не скоро.