Friday I'm in love

Сугуру Гето никогда не сомневался в своем умении владеть собой. Да что уж там — никто не сомневался. Всегда сдержан, собран, на работе в кофейне — дежурная улыбка, во время занятий несколько другой деятельностью, от упоминания которой в большинстве мест лучше воздержаться, — полная безэмоциональность. И, что греха таить, он всегда гордился своим умением держать голову холодной, оно в конце концов не раз спасало ему жизнь. Но сейчас, в самую обычную пятницу, всем его привычным устоям вышел срок, и гореть им в дьявольском инферно. Потому что сейчас, в самую обычную пятницу, когда он принимает заказы, спрашивает имя, чтобы написать на стаканчике, и желает хорошего дня, когда весна раскрашивает мир за окном в яркие голубо-зеленые тона, со всей присущей этому времени года помпезностью знаменуя начало сейшуна, когда из динамиков приглушенно, волнами льется голос Роберта Смита, на двери звенит колокольчик, предупреждая о новом клиенте, которому, как водится, тоже следует улыбнуться. Сугуру замирает, искренне надеясь, небезосновательно впрочем, что на лице у него не отражается ни одна из его эмоций. Потому что новый клиент — Годжо Сатору. *** Промозглый вечерний ветер забирается под слои одежды, заставляя застегнуть пальто и натянуть шарф почти до носа. Сугуру расправляет плечи и выдыхает облако дыма. Меж замерзших пальцев тлеет сигарета. Днем весеннее солнце жарит так, что впору менять клетчатую рубашку на гавайку и бежать на пляж, но на дворе все же весна, и напоминания об этом поступают еженощно. В такое время на улицах царит тишина, нарушаемая изредка проезжающими машинами, но в кабуки-тё тихо не бывает. Вывески пестрят названиями заведений, отпечатываясь на сетчатке красно-желтыми пятнами. Где-то кричат, откуда-то слышится смех, буквально через дорогу молодой парень грубо притягивает к себе девушку, тут же опуская руки с тонкой талии на упругую задницу. Она отбивается, впрочем, без особого энтузиазма. Парню стоило просто немного увеличить цену: купить ей еще пару коктейлей. — Ты опоздал, Мик, — не поворачивая головы оповещает Гето, закуривая уже третью. Парень, которого назвали Миком, выныривает из-за поворота, улыбаясь, как ему кажется, кровожадно. Сугуру сказал бы омерзительно, карикатурно, пародийно, как злодей из мюзикла — дешевого, на Бродвее такое не покажут, Лин-Мануэль отойдет к богу, если увидит. — У тебя на спине глаза что ли? — Мик приваливается плечом к стене и, порывшись в карманах, выуживает оттуда мятую пачку сигарет. Сугуру морщится: стена почти наверняка грязная, он бы побрезговал касаться здесь вообще чего угодно. Мик кидает на него многозначительный взгляд, зажимая сигарету в зубах, Гето молча тянет ему зажигалку, разглядывая граффити за его спиной. На кирпичной стене подобие Хякки Яко: синий Аманодзяку с окровавленными руками демонстрирует клыки в злобном оскале, рядом с ним — Амэ-фури-кодзо одной рукой прижимает фонарик ближе к себе, второй держит Дзёрогумо за рукав кимоно. Девушка очаровательно улыбается, в одной из паучьих лап — зонтик, прямо над головой маленького Амэ-фури-кодзо. У ног троицы свернулась клубочком и блаженно улыбается Бакэнэко. За их спинами, словно уходящая вдаль линия перспективы, выстроились силуэты других ёкаев: Ао Андо, Ао Бодзу, Ао Ниобо… среди антропоморфных силуэтов выделяется Бакэ-кудзира — любимый ёкай художника, судя по его детализации, и Гето, к слову, тоже — начиная с того, что концепция мстительных духов в целом как таковая достаточно интересна, и заканчивая жутким, но от этого не менее манящим обликом убитого животного. С другой стороны он искренне надеется, что мстительных духов все же не существует, потому что, какой бы интересной ни была эта концепция, с его работой они бы доставили немало проблем. — Я получил новый заказ, — через некоторое время сообщает Мик, выдыхая дым. — Решил, что работа как раз для тебя. Гето прикидывает в уме варианты. «Работа как раз для него» значит, что никто другой с ней не справится, а значит один богатый мудак перешел дорогу другим, не менее, а может и более богатым мудакам, и его нужно убрать максимально быстро, причем так, чтобы не возникло подозрений. В таком случае подстроить несчастный случай — идеальный вариант, а работа предстоит не то чтобы сложная, скорее требующая определенной концентрации и умений, чтобы, упаси господь, никаких следов. Он легко уйдет как от закона, так и от других возможных преследователей, а вот у заказчика, если на него, конечно, выйдут, возникнут проблемы. А проблемы заказчика Сугуру — это проблемы непосредственно Сугуру, и в случае неудачи пострадает едва ли не самое ценное для его работы — репутация. Это первый и наиболее желательный вариант. Второй вариант заключается в том, что придется повозиться, погоняться, поработать под прикрытием, или поставить жизнь на кон. Возможно все и сразу, но это уже будет что-то граничащее с третьим вариантом. Третий вариант: он в полной заднице, и от такого любой нормальный — насколько вообще нормальным может быть человек, работающий киллером, — человек отказался бы. Сугуру отказываться всегда мешали жажда денег, забота все о той же репутации, и, возможно излишняя, уверенность в своих профессиональных навыках. — Не тяни, Мик, все равно хреновый из тебя интриган. — Дотлевший окурок летит на землю и тут же тушится носком блестящих итальянских лакированных туфель. — Просто заткнись и делай свою работу, придурок, — хмурится Мик, протягивая знатно потрепанную фотографию. — Он, — многозначительно сообщает Мик. Больше он ничего не говорит, оставляя Сугуру возможность обдумать сложившуюся ситуацию. Потому что это, черт возьми, третий вариант. Если не хуже. С этого момента Сугуру с чистой совестью, пусть и с натяжкой, добавляет с собственную классификацию новый раздел — четвертый пункт. И четвертый пункт гласит, что спасут его только жажда денег и забота о репутации, потому что хваленая самоуверенность летит в мусорное ведро, игнорируя даже тот факт, что с самооценкой у Гето, по его скромному мнению, все довольно неплохо. На фотографии Годжо Сатору. Для большинства — самый ненавистный мудак из всех возможных. И, если он до сих пор жив, значит у него либо безупречные навыки в совокупности с никогда не подводящей интуицией, либо бородатый мужик в небе очень его любит. Сугуру искренне надеется на второе, потому что даже благосклонность бородатого мужика в небе иногда сбоит, хотя первое звучит гораздо более правдоподобно. — Можно было и без этого, — отмечает Сугуру, возвращая свернутую ровно пополам фотографию. — Его имя и без того у всех на устах последние пару лет. И кому он перешел дорогу на этот раз? — Он методично достает из пачки следующую сигарету: в сложившихся обстоятельствах больше ничего не остается. — Фолько, Триаде, Якудза, куче мелких банд, парочке важных шишек из политиканов. Наш заказчик, к слову, из последних, поэтому пожелал сохранить статус инкогнито, — будничным тоном сообщает Мик, запихивая фотографию во внутренний карман куртки, как будто сам ежедневно переходит дорогу доброй половине криминального мира и заодно сильным мира сего. Как будто на такое способен кто-то кроме Годжо Сатору. — Якудза я понять еще могу: эти ребята местные. Триада, в целом, тоже не так уж и неожиданно — у них всюду филиалы, но Фолько? И что ему понадобилось в Сицилии? — не понимая зачем осведомляется Гето, уже прикидывая, за сколько готов взяться за убийство самого живучего, и от этого, пожалуй, едва не самого опасного придурка в мире. — Да пес его разберет. Так ты берешься? — Мик дует на руки горячим воздухом и трет их друг об друга, намекая, что лучше бы Сугуру поторопиться с ответом. Тем более для них обоих очевидно, что он уже все решил. — Цена вопроса? — уточняет Гето. — Ооо, — многозначительно тянет Мик, снова натягивая на лицо фирменную мерзкую гримасу — подобие улыбки. — Тебе понравится. Сорок пять миллионов йен. *** — Мужик, ты чего, завис что ли? — раздраженно тянет Сатору, даже не глядя на него, и что-то быстро печатает в телефоне. Сугуру наконец собирает остатки самообладания в кучу, выдавливает из себя фирменную дежурную улыбку и даже умудряется выглядеть при этом вполне естественно. — Прошу прощения, немного отвлекся, — извиняющимся тоном произносит Сугуру. Сатору все же поднимает на него взгляд и пару секунд пристально смотрит поверх круглых стекол солнцезащитных очков. Под таким взглядом плавятся ледники, рушатся цивилизации и плачут навзрыд дети. Сугуру продолжает приветливо улыбаться, полностью игнорируя повисшее напряжение. Наконец Годжо пожимает плечами и, снова утыкаясь в телефон, бросает небрежно: — Тыквенный латте. Самый большой. Добавлять ничего не надо. — Прекрасный выбор, — отвечает Сугуру, начиная готовить кофе. Первой мыслью Гето, когда он увидел Годжо на пороге кофейни было: «Черт возьми!» Второй мыслью Гето, когда он увидел Годжо на пороге кофейни было: «Он определенно все знает». И, наконец, третьей мыслью Гето, когда он увидел Годжо в этих его темных очках, чуть съехавших набок, с растрепанными волосами, в светлом пальто, застегнутом почему-то на одну пуговицу вместо двух, на пороге кофейни было: «Почему именно тогда, когда у меня при себе нет глока? Почему именно тогда, когда я нашел идеальную работу для прикрытия? Почему ты здесь?» Звучит так, словно тут до кучи пристроились еще и четвертая, и пятая его мысль, но в голове Сугуру все эти строки мелькали с завидной скоростью, сливаясь в сплошной шум. Любимого глока у Сугуру при себе и правда не было, но зато был кольт, незаметный благодаря объемной толстовке и плотной ткани фартука. И «незаметный» означает, что его было буквально невозможно увидеть — Гето около десяти минут к ряду крутился у зеркала в служебном помещении, за чем его застала его сменщица. Пришлось согласиться с ее: «Прихорашиваешься для той милой девушки, что сидит каждую пятницу за крайним столиком у окна?» Сугуру искренне недоумевал, почему большинство представительниц прекрасного пола стремятся увидеть в его действиях что-то, так или иначе связанное с желанием начать романтические отношения с кем бы то ни было, но пускай уж лучше так, чем: «Ведешь тайную двойную жизнь, работаешь здесь под прикрытием, и, пожалуй, никогда не сможешь смыть с рук кровь?» Девушка за крайним столиком — Мэй, — и нет, Сугуру не запомнил ее имя потому, что она ему понравилась, Сугуру запомнил ее имя, потому что она являлась в кофейню каждую его смену, а если ты каждый рабочий день пишешь на стаканчике одно и то же имя, оно так или иначе остается в памяти, — явно проявляла к нему интерес. Сперва Мэй молча поглядывала на него из-за своего столика, мило улыбаясь, смущенно заправляя прядь волос за ухо каждый раз, как взгляд Сугуру падал куда-то в ее угол, потом пыталась заговорить, после начала кидать недвусмысленные намеки, в ответ на которые Гето лишь дружелюбно отшучивался, умоляя всех известных ему богов о том, чтобы Мэй забыла наконец о его существованиии. Но Мэй вышла из кофейни еще за пару часов до того, как ее порог переступил Годжо, мать его, Сатору, поэтому вернемся к более насущным проблемам, а именно — к вышеупомянутому Годжо, мать его, Сатору. Сатору выглядит странно (не то чтобы Гето видел его когда-либо в нормальном состоянии. Он вообще впервые видит эту восходящую звезду мировой криминальной хроники, так же известную как новый небоскреб, входящий в топ-3 самых высоких, воочию. Может, попросить автограф?): бешеный взгляд, усталость, граничащая с возбужденностью, губы то поджаты, то растянуты в совершенно сумасшедшую улыбку, небрежный внешний вид. Общая картина выглядит так, словно он проснулся пару минут назад, натянул на себя одежду, вышел из дома и с фантастической, бьющей все мировые спортивные рекорды скоростью пробежал никак не меньше пяти километров в оставшуюся после переодевания минуту. Шестеренки в голове Сугуру крутятся с бешеной скоростью. Устроить стрельбу в кофейне — идея, вестимо, заманчивая, но абсолютно не отвечающая никаким его устоям и принципам, если конечно слова «киллер» и «принципы» могут стоять в одном предложении. В случае Сугуру — очень даже да. Так вот эти принципы не советуют совершать бессмысленных убийств, которых не избежать при перестрелке в общественном месте; необдуманные поступки, особенно когда нужно убить человека с молниеносной реакцией и невероятной выживаемостью в условиях, максимально этой выживаемости препятствующих; и недооценивать Годжо Сатору, который, несмотря на свой внешний вид бдительности абсолютно точно — Сугуру руку даст на отсечение — не утратил, и наверняка поймет все по одному его лишнему взгляду или неосторожному движению. Проследить за Сатору никак не выйдет, потому что, даже если он уйдет с работы, инстинкты и внимательность Годжо и тут спутают ему все карты. Как раз благодаря этим его качествам, так необходимым в нелегком ремесле киллера, а с случае Сатору еще и занозы в заднице, и так мешающим Сугуру Гето и еще паре сотен (тысяч?) человек дышать полной грудью (перевод: знать, что в мире стало на одну глобальную проблему меньше), идеальный план по ликвидации Сатору, как ненужного винтика, ломающего любую безупречную систему, звучит примерно так: 1. Вымотать Сатору настолько, чтобы он едва держался на ногах (по возможности), или настолько, насколько его вообще можно вымотать (в качестве более осуществимой альтернативы). 2. Отвлечь Сатору любым удобным (читать как: возможным, поскольку таких способов вряд ли наберется хотя бы с тройку) способом. 3. Выстрелить мудаку в висок из снайперской винтовки, притаившись где-нибудь на территории крыш зданий неподалеку. 4. Получить заслуженные сорок пять миллионов и жить припеваюче где-нибудь на курортах. План не идеален настолько, насколько любой план может себе позволить быть не идеальным, чтобы не перейти из разряда планов в разряд мусора, поскольку даже последний пункт, несмотря на внешнюю привлекательность, на самом деле является не слишком простым: все лучшие курорты, как известно, островные, и если Сугуру вдруг понадобится оказаться там, где его найти будет не так просто, а, учитывая специфику его работы, понадобиться это ему может в любой момент, материк для такой задачи подойдет гораздо лучше. И даром, что Япония — островное государство, в Японии шанс выжить по сравнению с остальными странами значительно выше благодаря — не поверите! — связям. Господи, если ты существуешь, спасибо, что они у Сугуру есть. Но говорить о награде, и тем более о том, на что ее лучше потратить, пока рановато, и приходится выдергивать себя из сладких грез в суровую реальность, где Годжо, мать его, Сатору все еще жив и стоит прямо перед ним, уткнувшись в телефон, и иногда одаривает Сугуру и других посетителей равнодушными взглядами. В суровой реальности Сугуру обнаруживает себя уже со стаканчиком латте в руках. В руке, потому что второй рукой он уже поднес к стаканчику маркер. Гето сдерживается, чтобы не выдохнуть с облегчением, и мысленно дает себе пощечину, потому что еще пару секунд, и он бы кошмарно, чертовски, ужасно, неотвратимо облажался. На счастье Сугуру госпожа Фортуна сегодня на его стороне, и маркер так и не выводит на стаканчике «Годжо Сатору» на уровне подсознательных инстинктов. — Ваше имя? — уточняет Сугуру и удивляется тому, как привычно звучит его голос. По ощущениям с момента, когда Годжо открыл дверь кофейни, заставив колокольчик на двери прозвенеть неизвестную мелодию в миноре, прошла целая вечность, и хорошо, если одна. — А? — Сатору поднимает слегка расфокусированный взгляд и, заметив стаканчик и маркер в руках бариста, снова тянет, но уже понимающе: — Ааа… Да забей, не надо там ничего писать. Хотя нет, стой! Кота нарисовать сможешь? Сугуру пару секунд смотрит на него удивленно. И вот это звезда криминального мира? Улыбается вызывающе, будто школьник, подначивающий одноклассников прогулять уроки, и просит нарисовать ему кота? Правда он? Может, у Сатору все это время был брат близнец, который оказался далеко не так успешен в криминальном ремесле, и стал кем-то вроде дизайнера? Сатору тянет карту, баланс которой в американских долларах составил бы семизначное число, в японских йенах цифры вышли просто неподъемными, к терминалу и, когда на экранчике высвечивается «оплата прошла успешно», забирает стаканчик кофе из рук Сугуру, не забывая при этом заметить, что вышло неплохо, но ему бы еще потренироваться. А потом происходит то, благодаря чему Гето понимает и искренне сочувствует тем, кто ненавидит Годжо. Потому что, помимо всего вышеперечисленного, его есть за что ненавидеть. Потому что Годжо снимает пластиковую крышечку, едва не пролив все содержимое стакана на себя, берет из лотка целый букет продолговатых упаковочек сахара, одним движением все их разрывает пополам и высыпает в кофе, каким-то одному ему ведомым образом не просыпав ни одного кристаллика. Сугуру морщится и отводит взгляд, только бы не видеть этого гастрономического извращения, и, тем более, не представлять, каково оно на вкус. Сатору как ни в чем не бывало возвращает крышечку на место, и делает еще одну вещь, за которую мировая ассоциация бариста признает его персоной нон-грата, — взбалтывает кофе, как гребаный бармен, мешающий коктейль. Когда сил терпеть этот кошмар у Сугуру не остается, Сатору перестает трясти стаканчик, открывает маленькую крышечку, фиксируя ее в углублении, делает несколько глотков и довольно улыбается. У Гето ноет сердце. Только на сегодняшний день, как и на любой другой, проблема ментального здоровья Сугуру Гето — дело исключительно Сугуру Гето. Сатору убирает одну руку в карман, во второй удобно устраивается стаканчик со сладким месивом, которое Сугуру даже под дулом пистолета не определил бы как кофе, и уверенным шагом направляется к выходу. Если Сугуру его отпустит, то уже в следующие несколько часов Сатору вполне себе может оказаться на другом континенте, что было бы крайне нежелательно — на родине его искать было бы сподручнее: можно напрячь связи, расспросить пару хороших знакомых из якудза, взломать систему видеонаблюдения — вариантов море. Если Сугуру сейчас последует за Сатору, то не исключено, что в следующие несколько часов его труп найдут… не важно где, и найдут ли вообще, важно, что труп. Скрежет шестеренок в голове становится слышен уже не только Сугуру. Ситуация патовая. Сейчас он либо рискует, чего он очень не любит, либо сводит свои шансы поймать Сатору в будущем к минимуму. Впрочем, заботиться об этом уже не приходится. Потому что в кофейне все же начинается стрельба, и отнюдь не по инициативе Сугуру. *** Сатору никогда не любил утро. Начиная с того, что ранние подъемы были его персональным адом, заканчивая тем, что бесконечный поток злых прохожих можно назвать отличной вещью разве что в том случае, если тебе нужно затеряться в толпе. В остальных — хуже этого сложно что-то придумать. Какое же совпадение, что именно в это утро ему понадобилось слиться с бесконечной толпой. Как же досадно, что это ему так и не удалось. Семь утра — неприличная рань, и Сатору шагает за раздвижные двери дорогого отеля, широко зевая. И тут же резко поддается назад. — Сатору? Все в порядке? — уточняет голос Секо в наушнике. — Я перезвоню, — резко бросает Сатору, потому что все определенно не в порядке. Номер снят по поддельным документам, на носу неизменно красуются темные очки, на светлой макушке, чтобы не мелькала в толпе — и почему, мать природа, ты сделала его таким высоким? — капюшон. Хорошо, последний пункт он сегодня опустил, но в планах было перейти через дорогу, забежать в ближайшую кофейню и выбежать оттуда уже через пару минут. В общем и целом: он старался, чтобы не как обычно. Старался быть осторожным. А получилось… получилось как обычно. Как обычно — это выйти из отеля и столкнуться лицом к лицу с блядскими итальянцами, настроенными как угодно, но не дружелюбно. Сатору сбрасывает Секо, обрывая ее на середине фразы, так и не дав конкретного ответа на «Что у тебя там твориться?», за что позже определенно точно отхватит от нее, петляет среди других постояльцев отеля, толкает тяжелую дверь, ведущую к служебным помещениям и облегченно выдыхает, когда она поддается. Он несется по длинному коридору к светящейся зеленым надписи «выход», открывая по дороге все попадающиеся двери: если его итальянские друзья окажутся любителями погодных аномалий, вроде града из пуль, то так их шанс попасть значительно снижается. Да и в целом приятно немного подпортить жизнь тем, кто хочет тебя убить: комнатки расположены с обеих сторон узкого коридора, так что да — им придется заглядывать в каждый проход. Сзади слышатся крики, дверь распахивается, громко ударяясь о стену. И почему, черт возьми, этот коридор такой пустой? Сатору наконец добирается до спасительного «выход» и нажимает на ручку. Оказавшись на улице, быстро оглядывается по сторонам — к зданию отеля примыкает забор, на калитке красуется массивный, чуть ржавый замок. Годжо запрыгивает на мусорный бак и перемахивает через забор, разрывая поток пешеходов. Морщится. Не дай бог лацканом пальто задел какую-то дрянь. Сатору мчится по улице, пытаясь совладать с собственным сбившимся дыханием, проталкивается сквозь людей, чуть пригибаясь, надеясь стать хоть немного менее заметным. Тойота, взятая напрокат, предусмотрительно припаркована за пару домов. На парковке отеля тоже есть одна, но бежать туда было бы очень несподручно в такой ситуации, и Сатору мысленно благодарит прошлого себя за несвойственную ему осторожность. И как же ему повезло быть таким предусмотрительным. И как же ему повезло, что Секо все-таки убедила его подстраховаться, пообещав знатно поиздеваться над его трупом — опустим подробности, если он все-таки умрет. Сатору сворачивает в переулок, улавливает позади уже ставшую привычной слуху итальянскую речь, вжимает голову в плечи. В Минато безлюдно не бывает, и все же там, куда он свернул, народу значительно меньше, и это ему отнюдь не на руку. Поворот налево, затем направо, и взгляд цепляется за лэнд крузер с тонированными стеклами. Он уже мысленно поздравляет себя с победой, отсчитывая последние секунды перед тем, как запрыгнуть в авто, когда пальцы нащупывают в кармане брелок ключей, но реальность оказывается немного более жестокой, чем он ожидал. Примерно настолько, что кто-то из итальянской шайки умудряется-таки прицелиться и жмет на курок. Целятся они, правда, не так хорошо, как можно было бы ожидать — пуля проходит по касательной к бедру — ничего серьезного, но и приятного не много. — Ай, сука! — шипит сквозь зубы Сатору, инстинктивно хватаясь ладонью за раненную ногу. — Это мои любимые брюки были, вообще-то! Хуже начала дня и не придумаешь. Спасибо и на том, что не сделали в пальто пару лишних дырок — оно как-то удачно взметнулось вверх от быстрого бега. Сатору преодолевает расстояние в несколько метров, рывком распахивает дверь, запрыгивает внутрь и между ним и его преследователями наконец появляется хоть какая-то преграда. Рваная ткань на удивление быстро пропитывается кровью, и ему бы, по-хорошему, надо бы что-то с этим сделать, но сейчас катастрофически не до того. Он выезжает на шоссе под торжественную итальянскую кавалькаду — благо, тачка бронированная. Педаль акселератора вдавливается в пол, дорожный трафик игнорируется, руль крутится из стороны в сторону, заставляя автомобиль петлять в потоке, выстрелы мешаются с воем клаксонов, сливаясь в протяжный гимн этого утра. Мерзкого, до скрежета зубов отвратительного утра. Итальянские ублюдки на этом, правда, не останавливаются — выныривают из-за поворота прямо перед ним на гребаном сандеро, все окна нараспашку, из них наполовину высунулись парни с пушками наперевес. Сатору едва не вписывается прямо в них, но вовремя выкручивает руль влево, уходя в поворот. Рану жжет, адреналин кипит, его кровь пачкает обивку сидения, а итальянцы все еще преследуют его верным хвостиком. Очень смертоносным и очень кровожадным хвостиком. Короче — Сатору никогда не любил утро.