TRAFFIC

      Я понимаю, что мне точно придет конец, если немедленно отсюда не уберусь. Да, очень хорошо понимаю. Но все равно продолжаю как-то нелепо двигаться под музыку, которая оглушает меня. Однако свист толпы, гогот и гул настолько сильные, что вся эта какофония режет мне слух. В глаза ярко бьет свет, неоновые всполохи, мигающие и скользящие по толпе и сцене, раздражают меня еще больше, чем мужской грязный смех, но я, сцепив зубы, упорно иду к своей цели, а именно… Да, черт возьми, я та сама идиотка, которая ради концерта любимой рок-группы, куда мне безумно хочется попасть, приперлась в один из клубов Роппонги и попросила у его владельца дать мне время на танец. Я знаю, что мои старшие братья — Шиничиро и Манджиро — точно снесут мне башку. Однако Манджиро виноват сам. Вчера за ужином, когда я едва успела открыть рот и сказать, что хочу пойти в эту субботу на концерт, он выпалил: «Заработаешь на билет — пойдешь». И вот я здесь. Собрать нужную сумму всего за несколько дней не вышло бы, поэтому подработка официанткой не сгодилась. А Акаши Сенджу — моя подруга и одноклассница, задала нужное направление, упомянув одного знакомого парня, с которым водится ее брат. Коконой Хаджиме. Я понятия не имею, кто он, но подружка заявила, что этот парень — ходячий кошелек, и якобы он «крышует» этот клуб. В любом случае управляющий этим заведением принял меня без проблем, только уточнил, есть ли мне восемнадцать. «Есть», — смело ответила тогда я, а сейчас от этой смелости ни черта уже нет. На мне какие-то идиотские шортики, ультракороткие и блестящие, а груди обтянуты топом. Да таким, что я даже руки поднять не могу. Опасно. Обнажусь наполовину сразу же. Колени тяжелые, я страшно волнуюсь, во рту сухо. — Пилон, — слышу вдруг крик слева и смотрю туда. Там за шторой стоит управляющий — грузный дядька с толстенной золотой цепью на шее. Он машет мне руками, пытаясь что-то сказать. Затем вновь орет: — Пило-о-он! Давай на пилон! Ладно. Я поворачиваюсь спиной к толпе. Знаю, теперь этим озабоченным мужикам видна половина моей задницы. Меня мутит, но я кладу одну руку на металлический шест и, оттолкнувшись, слегка прокручиваюсь вокруг него. Это очень страшно. Но здесь главное, повыделываться, изобразить из себя секси, как это делают в крутых фильмах. И все равно я боюсь. Мои три года гимнастики в начальной школе — сейчас уже пустой звук. Как бы я ни пыталась эротично сесть на шпагат, моей растяжки хватает только на то, чтобы, прогнувшись в пояснице, шлепнуться на задницу спиной к народу, затем плавно встать, засветив пятую точку окончательно и, наконец, услышать, что музыка закончилась. Это чертовски странно и неожиданно, однако пьяная, ревущая толпа швыряет деньги к моим ногам. Я быстро сгребаю их в охапку — таков был уговор, вскакиваю и намереваюсь унести ноги. Когда в зале вдруг становится чересчур тихо. Просто гробовая тишина. Девушка, которая вышла, чтобы танцевать после меня, упирает руку в бедро и осматривает меня так, словно я просто кусок дерьма на ее алой туфле. Первые минуты я вообще не понимаю, что происходит, но вскоре со стороны входа появляется компания ребят. Все, кто здесь присутствует, медленно расступаются. Тогда я вижу смутно знакомого долговязого парня. Он курит, на его ладони — с тыльной стороны — татуировка, и я знаю, что на второй руке она тоже есть. Все тот же взъерошенный хайер с осветленной челкой, длинная золотистая серьга в ухе. Ханма Шуджи. Его знают мои братья. С некоторых пор Ханму знаю и я. Он как-то приходил к Манджиро, которого все эти ребятки зовут Майки. Я тоже волей-неволей уже перенимаю эту привычку, но они зовут моего брата именно так и никак иначе. С Ханмой еще двое — его друг Кисаки Тетта и второй парень… кажется, Ханемия Казутора. Вроде бы так. А вот за ними уже не знакомые мне ребята. И они словно не вместе. Те двое выглядят как отдельный тандем, невольно приковывая к себе взгляд. И если на Ханме и его приятелях куртки с безглавым ангелом на спине (я уже видела это вблизи), то на парне с двумя тугими косами — плащ до колена, на котором нашивки и всякие знаки. Тот, который пришел с ним, пониже ростом, но вид его такой же уверенный. И он тоже в плаще. Его волосы осветленные с прядями голубого оттенка. Парень поправляет очки в тонкой оправе, и я вижу, что его руки обтянуты белоснежными перчатками. — Милый! Ранчик! — совершенно неожиданно вопит стоящая рядом со мной девица и, как курица, просеменив на огромных каблучищах к краю сцены, буквально прыгает на этого самого «Ранчика». С удивлением я наблюдаю за тем, как парень с косичками ухмыляется, спокойно ее поймав, вместе с ней разворачивается и, когда девушка обвивает его талию ногами, он куда-то с ней идет. — Эй! — окликает его Ханма. — Майки привет от меня. Жду реванша. Если не ссыт, пускай приходит через два дня на свалку. Я тяжело сглатываю. Так. Отлично. Они сейчас о моем брате? И едва я об этом думаю, пронзительные глаза впиваются в мое лицо. Я цепенею со страху. Ханма однозначно узнаёт меня. Он затягивается, сощурив глаза, лениво взмахивает рукой, и толпа словно оживает. Вновь грохочет музыка, все начинают говорить и смеяться, а Ханма все еще смотрит на меня. Краем глаза замечаю, что девушка того Ранчика вдоволь с ним нацеловавшись у барной стойки, уже несется обратно к сцене. Она буквально силой выталкивает меня за кулисы, и я, наконец избавившись от внимания долговязого, стремглав бегу к комнатушке, где оставила свои вещи. Дрожащими руками запихиваю купюры в небольшой рюкзак, стягиваю с себя эти отвратительные шорты, затем топ, быстро надеваю легкий летний комбинезон, шортики которого выглядят, как юбка, и вылетаю в коридор. Знаю, куда мне идти. Этим же путем меня сюда привели. Рюкзак надеваю на плечи, со спутанных волос сдергиваю резинку, оставляю ее на запястье и, лихорадочно массируя уставшую кожу головы, я выскакиваю из душного прокуренного коридора на улицу. Как только оказываюсь в кромешной темноте внутреннего двора, жадно вдыхаю вечерний воздух. Июнь прекрасен, несмотря на то, что из летних месяцев самый дождливый и ветреный, и я с улыбкой облегчения слышу, как вдали гремит гром. Через полтора месяца летние каникулы. Мне бы сейчас поднажать с учебой, а я стою у клуба в Роппонги, где только что выпячивала зад перед незнакомцами. Меня передергивает. — Бр-р, какая гадость. — Согласен. Выглядела ты хуево, — раздается вдруг из темноты, прямо за моей спиной, и я шарахаюсь от незнакомца, как от чумы. Собираюсь рвануть отсюда, но только делаю шаг, как по моему коленному сгибу неожиданно чем-то ударяют. Я вскрикиваю от боли и падаю. Прочесываю по земле ладонями и коленями. Резко перекатываюсь на спину, отползаю, но незнакомец, которого окутывает сигаретный дым, резко наступает на шорты моего комбинезона. Он придавливает меня к земле, и я не могу двигаться дальше. Вскинув голову, всматриваюсь в темноту. Парень поднимает руку с сигаретой, и тлеющий оранжевый огонек немного освещает его лицо. Белые перчатки. Это тот, который «Ранчик». Мне не до шуток. Я толком не владею информацией, но хорошо понимаю, что мои братья не просто какие-то там ребята. Они носят форму и зовут себя Тосвой. В гараже, где Шиничиро постоянно копается со своим байком, ошиваются незнакомцы, со временем становясь уже членами их с Майки банды. Впрочем, я преувеличиваю. Шини никогда не надевает той формы. Он будто в стороне от этого всего, но пристально наблюдает за Манджиро. Я вижу это все, понимаю, но не вникаю в самую суть, потому что, откровенно говоря, боюсь. Но вот такие, как этот выскочивший на меня из темноты, точно не из друзей Майки и Шина. Мне все еще кажется, что он и тот, который пришел с ним — они оба сами по себе. Даже их форма другая. — Знаешь Ханму? — спрашивает меня парень и садится на корточки. Чем-то поддевает бретельку моего комбинезона. Я опускаю глаза и вижу что-то вроде дубинки. Не уверена. Здесь так темно. Только за углом здания шумит проспект. — Я спрашиваю, знаешь ли ты Ханму? — Н-нет, — расцепив зубы, выдавливаю я. — Не знаю… то есть… Я знаю, кто это, но не знаю… — Ты в порядке? — будто бы даже озаботившись моим состоянием, спрашивает парень, продолжая играть с моей бретелькой. Он то снимает ее с плеча, то надевает обратно. Это так пугающе, что я не могу полноценно вдохнуть. Лежу, опираясь на локти, и пялюсь на неясный силуэт во тьме. — Не могу тебя понять. Знаешь все-таки или нет? Он так на тебя пялился, будто ты одна из его телок. — Что? Нет. Я не из них. — Тогда кто ты и почему ты здесь? Слишком дерьмово выглядела на сцене. — Откуда вы знаете? Вас там не было, — не подумав, выдаю я и прикусываю язык, но парень, выпрямившись, дает шанс встать и мне, однако не помогает. Докурив сигарету, он топчет ее и, подавшись ко мне, так что я теперь хорошо улавливаю едкий запах табака, говорит: — Я был там все это время. Ждал ту девушку, что вышла после тебя. Ты действительно выглядела жалко. Знаешь мою девушку? — Я выдавливаю «нет», и он прибавляет: — Акияма Нана. Так ее зовут. И вот она точно умеет танцевать. Тебя, похоже, Коконой сюда пропихнул. Верно? У меня кружится голова от давления, которое оказывает этот человек на мои нервы. Мне не нравится абсолютно все. То, каким насмешливым тоном он говорит. Не нравится, как от него несет сигаретами. Не нравится, что он так близко от моего лица. И самое главное, мне не нравится, что он высмеивает меня. Это неприятно. Незаметно сделав от него шажок назад, я понимаю, что он двигается синхронно со мной, и сколько бы я ни пятилась, этот парень ни на шаг не отстает. Жутко. Я не вижу, но чувствую, он ухмыляется. А когда ожидаемо упираюсь спиной в шершавую холодную стену, вздрагиваю — дубинка, просвистев у самого уха, врезается в эту же стену, прямо возле моей голову. Парень ставит ногу то ли на мусорный бак, то ли просто на какое-то ведро, но металл скрежещет под натиском его ботинка, и, продолжая меня морально прессовать, от чего вся моя спина уже мокрая, он проговаривает растянуто, медленно, томно: — Он ведь не просто так пялился на тебя. Я знаю, такие, как ты, не в его вкусе. Он не связывается с малолетними девственницами. По тебе заметно, что и молоко еще на губах не обсохло, сиськи даже не доросли, а Ханма вдруг глаз с тебя не сводит. Кто ты такая? Как тебя зовут? Видимо, этому парню важно узнать какую-то информацию, которая даст ему хоть что-то против Ханмы Шуджи. Ведь окажись я в самом деле его девушкой, меня тут же используют по назначению. Правда я слабо верю, что у того долговязого вообще может быть дорогая ему девушка. Это просто нереально. — Кими. Это мое имя. — Отлично, — усмехается парень, — а фамилия? Я не намерена говорить правду, но прежде чем успеваю солгать, только-только открыв рот, дверь клуба резко распахивается настежь, и на нас падает полоса света. Парень, что запугивал меня, оглядывается через плечо. На пороге стоит блондин в очках, который пришел вместе с ним. — Ран, ты тут долго? — спрашивает тот, а этот Ран, вернув взгляд ко мне, внимательно всматривается в мое лицо. Все было бы хорошо, но теперь он разглядывает меня в деталях, стоя так близко, что я слышу его дыхание. Вижу теперь и то, как окрашены его волосы — большая часть головы черная, посередине осветлены, а на концах вновь черные — вижу и лицо, потому что он встает ко мне боком, чтобы свет упал на меня полностью. А затем и вовсе окидывает меня пристальным взглядом с головы до ног, вновь смотрит в глаза и бормочет: — Ты мне кого-то напоминаешь. Я точно тебя видел. Не меня. Я уверена, он заметил сходство с Манджиро и Шиничиро. Все же я их родная сестра, общие черты есть. Но я молчу, не выдавливаю ни звука, прижимаясь к стене, и как только Ран говорит: «Риндо, кто эта малая?», я резко отталкиваю парня и несусь, как безумная, к торцу здания. Но за мной не гонятся, всего лишь, громко смеясь, кричат в спину — Ран кричит: — Эй! Если тебя это утешит — классная задница! Гадость. Я вся в поту, мурашках и сигаретном дыму. Если так заявиться домой, мне крышка. Поэтому я туда не спешу. Как только убегаю далеко, к тому же загоняю себя до колик в боку, в каком-то небольшом парке падаю на скамью. Здесь страшновато, поскольку вокруг много слоняющихся ребят, ведь это все еще Роппонги, но все же мне не так жутко, как рядом с тем парнем по имени Ран. И отдышавшись, я намереваюсь позвонить Манджиро, чтобы между делом узнать, где он, не дома ли, а то застукает меня с этим запахом сигарет. Однако не успеваю ничего сделать, как уже намного ближе раздается раскат грома, и на асфальтированную дорожку падают первые тяжелые капли дождя. Вот и отлично. Спрятав мобильник обратно в рюкзак, я встаю и бодро шагаю под начинающимся ливнем в сторону станции. Идти далековато. По пути осматриваю колени и ладони. Ничего, сойдет. Щиплет совсем немного и ссадин почти не видно. Зато мою спину греет рюкзак, набитый купюрами. Понятия не имею, хватит ли мне на билет, хотя, думаю, должно хватить, потому что все самые лучшие места уже раскупили, остались далеко от сцены, а это дешево. Но мне важно попасть туда и увидеть кумиров хотя бы на огромном экране. Это действительно важно для меня. Я мечтала об их концерте три года, а они все не приезжали. Как я могу пропустить это? *** Я промокаю до нитки и, конечно же, замерзаю. Но зато от меня уже не несет табаком. Я толкаю калитку и вхожу во двор, невольно дернувшись, когда снова над головой прокатывается треск и гул. Кажется, как будто где-то недалеко отсюда молния попадает прямо в дерево. Звук очень похож на это. Шиничиро, который, дымя сигаретой, сидит на низенькой табуретке в открытом настежь гараже, замечает меня первым. Я, перепрыгнув лужу, уже взбегаю на невысокое крыльцо, когда слышу короткий свист и голос Манджиро: — Иди-ка сюда, Кимико! — Блин… — шепчу себе под нос, но послушно иду к братьям. Манджиро сразу осматривает меня всю, словно ищет что-то, а Шини безмятежно курит, мягко мне улыбаясь. — Ты же простудишься, — говорит он, но тут его перебивает Майки и спрашивает: — Где тебя носило весь вечер? Уже половина двенадцатого. Тебе в школу завтра не надо, что ли? — Надо. — А домашка? — Я все сделала, они-чан, — спокойно отвечаю брату, выдерживаю взгляд его темных, почти черных глаз, с трудом выдерживаю, между прочим, и Майки, вздохнув, кивает. — Ладно. Шагай к себе. Тебе нужно переодеться. Если проголодалась, разогрей ужин сама. Мы давно поели. — …а не слишком ли ты строг? — слышу уже уходя. Улыбаюсь. Шиничиро мягче по характеру, чем Манджиро. Старший брат, а ему уже тридцать лет, для нас как отец. Хотя он — разгильдяй, да и ленивый до ужаса, Шини-чан все-таки старается. Он многое мне спускает с рук. А вот Манджиро — строгий брат. Он всегда пытается меня приструнить, и мы часто ссоримся на этой почве. Правда это быстро проходит. У меня быстро. Майки же способен дуться несколько дней, а то и неделю. Он такой самовлюбленный и гордый — меня это бесит в нем больше всего. Понимая, что меня вроде как пронесло, я, оказавшись в своей комнате, плотно закрываю дверь и сразу же высыпаю все содержимое рюкзака на кровать. Не переодеваясь, торопливо разглаживаю купюры, выравниваю и, сложив в аккуратную стопку, быстренько пересчитываю. Счастью нет предела. Здесь даже больше, чем нужно. Тут же пишу сообщение второй подруге — нашей общей с Сенджу — Шибе Юзухе: «Купишь мне билет на сайте? Я завтра же принесу тебе всю сумму». Знаю, девочки уже приобрели билеты, и когда Шиба радостно строчит в ответ, что сейчас же все сделает, я с широкой улыбкой падаю на кровать. Но через миг подрываюсь, потому что внизу хлопает входная дверь. Сложив деньги вдвое, сую их во внутренний карман школьной сумки, затем быстро стягиваю с себя мокрую одежду. — Ты идешь ужинать? — стучит Майки по двери один раз и собирается войти, но я кричу: — Не входи! Убьет! — и брат сразу же снова захлопывает дверь. — Поторопись. — Бегу. Я, прижимая ладонь к сердцу, что выпрыгивает наружу, стою так несколько секунд, потом избавляюсь и от белья. Затем, надев халат, собираю все чистое и сухое и ухожу в ванную. Братья переговариваются где-то там внизу, на кухне. Снова довольно улыбаюсь, ведь они все равно пришли позаботиться обо мне. Однако уже после душа, надев любимую пижаму, когда поедаю ужин, отчего-то тревожно погружаюсь в раздумья. Что-то на краю подсознания барахтается и подает мне сигналы, но разум все еще игнорирует это. Хочется спросить у Манджиро, который, кажется, замечает мое состояние, кто такие Ран и Риндо, и почему через Рана передает привет Ханма именно ему? Но я молчу. Если спрошу, спалюсь. Поэтому благодарю братьев, мою посуду и ухожу к себе. Все, спать. Понимаю, что страшно устала, когда забираюсь под одеяло. За окном продолжает греметь гроза, льет дождь, а я сладко засыпаю. Словно и нет никаких проблем, словно все прекрасно.

***

      Два дня я живу как в тумане. Все жду, что Манджиро встретится с Ханмой, и тогда накроется мой концерт медным тазом. И когда наконец наступает утро третьего дня — после той моей авантюры в клубе — я пулей вылетаю из-под одеяла, наспех умываюсь и, одевшись в школьную форму, бегу вниз. Шини, как всегда дымит сигаретой, настежь распахнув кухонное окно, и готовит для меня завтрак. — Где Манджиро? — спрашиваю я, поздоровавшись с братом. Он отвечает коротко, не поворачиваясь ко мне: — Спит. Значит, с ним все в порядке? Ходил ли он на ту «стрелу» на свалке? Это все ужасно тревожит меня, и я с трудом впихиваю в себя еду, забираю бенто, которое собрал для меня тоже Шиничиро, и намереваюсь уйти. Но вдруг, выходя из кухни, вижу на лестнице Манджиро. Он ужасно заспанный, идет почти с закрытыми глазами и чешет живот, сунув руку под футболку. Зачем он замечает меня. Лениво поднимает руку, тем самым как бы здороваясь со мной, и скрывается на кухне. — Ты встал? Надо же, — смеется Шиничиро. — Как ты смог? Обычно до обеда тебя не поднять. — Кимико носится как стадо бегемотов. Разбудила, — отвечает Майки, а я тороплюсь натянуть кеды и уйти отсюда поскорее. — Видел вчера Ханму? — интересуется Шини. Я замираю. Прислушиваюсь. — Угу. — И как? — Никак. Кто-то настучал легавым. Тут же приперлись, как только драка началась. Тихо выдыхаю, прижав руку к груди. Уже успела перепугаться не на шутку. Но вроде бы все было нормально. Беру сумку и быстро выхожу за дверь. Улица тихая. Ярко сияет солнце. Уже чувствуется по воздуху, пропаренному и будто бы дымчатому, что этот день будет жарким, как и предыдущий. Такая погода мне нравится только по утрам, потом становится невыносимо душно, форма пропитывается по́том насквозь, и в итоге все в классе сидят, сопрев от влажной духоты. Девчонки сегодня не встречают меня у входа в школу, потому что я прихожу чуть позже. Знаю, что они до сих пор в шоке от того, что я всерьез восприняла шутку про подработку в клубе и все провернула за спинами братьев. Зато теперь у меня в руках билет на концерт. Остальное — полная ерунда. — Привет, Сано! — здоровается одноклассник, когда я переобуваюсь у своей ячейки. — Привет, — бурчу в ответ, не испытывая желания любезничать по утрам, и парень уходит, а я плетусь следом. Сенджу и Юзуха стоят у окна напротив нашего класса и, завидев меня, машут руками, призывая поторопиться. Я все равно иду медленно. Акаши не выдерживает, подбегает ко мне, тащит за собой, по пути хватает Шибу, и наша троица скрывается на лестничной площадке. Здесь пустынно и тихо — школьники уже расходятся по классам. — В чем дело, Сенджу? — зевая и потирая глаза, спрашиваю я. Дома, когда увидела Манджиро, случился выброс адреналина, а сейчас тело расслаблено, и я действительно хочу спать. — Откуда столько энергии в такую рань? — Это просто ты — тюлень, — бормочет подруга, на всякий случай свешивается через перила и, на миг замерев, словно прислушивается, наконец поворачивается ко мне. Шиба, видимо, уже обо всем знает. Она стоит, прислонившись к стене, и молча ждет. — Я тут такое подслушала. Харучиё утром заявился с ссадинами и злой, как черт. Он собирался лечь спать, когда я уже уходила в школу, но заспорил с братом. Я не представляю, что там случилось, но Харучиё кричал на Такеоми, как чокнутый. А потом они вообще сцепились. Такеоми взбесился, скрутил Хару. Я не знала, что делать, пыталась их растянуть, но они и внимания на меня не обращали. Но я хорошо запомнила слова Такеоми. Он сказал кое-что о твоем брате, Кими. Я в молчании смотрю на нее, ожидая продолжения. Мне любопытно, что же могло так сильно разозлить ее брата. Я видела Такеоми много раз, когда приезжала к Сенджу домой, или когда он приходил к Шиничиро, ведь они — лучшие друзья, и он всегда казался мне пугающим. Молчаливый высокий парень с продольным шрамом во всю правую часть лица и постоянно с сигаретой в зубах. Он выглядел мрачновато. Но я и представить не могла, что Такеоми может взбеситься на кого-то. Впрочем, нечему удивляться. Мой старший брат тоже только кажется милым, на самом же деле и он проворачивает какие-то дела. Майки хотя бы сразу выражением лица предупреждает собеседника, что тому конец, а Шиничиро вполне может спокойно наблюдать, прежде чем озвучит наказание. В нашем трио все сложилось так, что у всех по два брата, и уж нам есть о чем поведать друг другу. Особенно, если братья дерутся и ссорятся. Хотя я именно та, кто рассказывает меньше всех. Между Майки и Шини неплохие отношения. Поэтому и ругаются они реже. — Что он сказал? — уточняю я, уже не такая сонная, как до этого. — «Майки будет королем, вот увидишь, сопляк. Тогда Кисаки, Ханме и всей их жалкой шайке наступит конец. А сейчас сиди тихо и не рыпайся. Дай старшим разрулить ситуацию». Вот так! — с горящими глазами выпаливает Сенджу и сдувает упавшую на лоб светлую челку. — Похоже, твоего брата уважают, Кимико. Ты что-нибудь об этом знаешь? Неужели Майки ничего не рассказывает? — С чего вдруг он будет говорить со мной о таких вещах? — пожимаю плечами, а сама почему-то внутренне содрогаюсь. Что-то меня совсем не радует то, в чем участвует мой брат. Почему же Шиничиро ничего ему не скажет? Неплохо бы остановить Майки, пока у него не возникло проблем с законом. — Ладно. Это все интересно, но идем в класс. Скоро уроки начнутся. Я иду впереди и слышу, как за спиной Юзуха говорит Сенджу: — Вообще-то, Тайджу сегодня весь на нервах. Что у них там происходит? — Не знаю. Может, просто твой брат недостаточно помолился? Он пойдет в воскресенье в церковь? — подкалывает Шибу Акаши, зная, о том, какой Тайджу фанатичный в плане веры в Бога, а та недовольно бормочет: — Ты такая гадина, Сенджу. — Ага, знаю. Я уже не обращаю на них внимания. Мои мысли вертятся вокруг происходящего с Манджиро. Как-то мне не по себе. И весь учебный день я с трудом вникаю в то, что говорят преподаватели. В конце концов, на последнем уроке получаю замечание за невнимательность. А когда мы уже в сумерках, после того как заканчиваем в клубе по интересам обсуждать будущий фотопроект, идем через школьный двор, мне вдруг звонит Майки. — О, хочет приехать за тобой? — удивляется Юзуха, повисая на моем плече, а Сенджу, вырвавшись вперед, подгоняет нас: — Нельзя ли быстрее? Шиба срывается и вприпрыжку бежит к ней, и ее красивые каштановые волосы развеваются за спиной, а я, нервно покусав губу, принимаю звонок. — Они-чан? — Кимико, — цедит брат тяжелым сдавленным тоном, — немедленно приезжай домой. Прямо сейчас. Усекла? — Да, конечно, — бодро отвечаю я, делая вид, что ничего не заметила, и прибавляю: — Провожу Юзуху и Сенджу и сразу… — Кимико! — рычит Майки, от чего я внутренне холодею. — Сейчас же домой! Не приедешь, я найду тебя сам, и тогда будет только хуже! Он не дает мне ответить и сбрасывает вызов. — Кими? — зовет Акаши напряженным голосом. — Что случилось? Поднимаю на них беспомощный взгляд и тяжело сглатываю. В груди надрывно бьется сердце. — Манджиро… Кажется, он все знает… — тихо говорю я. — Да ладно тебе, брось, — отмахивается Сенджу, которая всегда чересчур смелая. — Ну покричит немного и успокоится. Однако Шиба понимает меня в этом плане лучше. Ее старший брат Тайджу просто чокнутый. Он дрессирует ее и младшего брата Хаккая, как псов. Это ужасно. Вижу по глазам Юзухи — она мне сочувствует. И пусть я знаю, что Манджиро никогда не причинит мне вреда, все мое нутро будто коркой льда покрывается. — Нет, Сенджу, — отрицательно мотаю головой, — он слишком сильно на меня разозлился. Такого еще не было. У меня действительно проблемы. Мы любим Сенджу, она классная, но она куда бессердечнее нас с Юзухой, и это хорошо заметно по ее ярким зеленоватым глазам. Они такие же, как у Харучиё — ее брата. Холодные и пустые. Я понимаю, Акаши думает, что я преувеличиваю, но мне ведь лучше знать, каким бывает мой брат. Он умеет наказать так, что будет больно. Не физически конечно, вовсе нет, но Майки точно лишит меня свободы и соответственно концерта любимой группы. Однако никогда раньше он не повышал на меня голоса. И в данной ситуации я не могу полагаться даже на Шиничиро и его доброту, потому что если им рассказали, в каком виде я выступала перед мужчинами, мне проще сразу пойти и утопиться. Черт, как же я накосячила. — Может, поехать с тобой? — спрашивает добродушная Шиба. — Нет. Спасибо, Юзуха. Манджиро терпеть не может, когда я трушу. Он предпочитает, чтобы я не боялась его, а сопротивлялась. — Странный такой… — бормочет Акаши. И она права. Я с малых лет запомнила, тогда еще дедушка был жив, что Манджиро терпеть не может, когда кто-то плачет. Для него это проявление слабости. Поэтому я так привыкла держать с ним оборону, что уже сейчас настраиваюсь на это. И попрощавшись с девочками, обреченно иду к автобусной остановке. Вообще можно было и на метро с девочками, но я не хочу показывать им свой страх. А мне действительно не по себе.