TRAFFIC

      Многое приходится переосмыслить за прошедшую неделю, но сегодня моя голова совершенно пуста. Столько поводов для самых страшных размышлений, столько боли, а я просто опустошаю себя и уезжаю из Токио. — Ты ведь в курсе, что твоя первая любовь оказалась неудачной? — спрашивает Сенджу подсевшим голосом. Она умудрилась простудиться. На фоне ее голоса слышу возмущения Юзухи. Они сегодня вместе, ведь Шиба всегда ухаживает за Сенджу, когда та больна. Экран моего телефона неприятно прилипает к щеке, потому что я вся взмокла от жары, но с подругами поговорить все же хочется. Хоть немного. — Ты будто даже в порядке. Конечно, Акаши обходит стороной тему гибели Шиничиро, нарочно делая акцент на моем недорасставании с Хайтани, а я рада — пусть болтает. — Мы не встречались, если уж говорить прямо, даже не начали толком. Все слишком быстро закончилось, — проговариваю будничным тоном, изо всех сил скрывая бурю, что по-прежнему бушует внутри. Все-таки это тоже доставило мне боли, но таков мой выбор. — Поэтому тут и жалеть не о чем. — А я и не призываю тебя пожалеть, кисуля, — дразнится Сенджу, и снова между ней и Шибой перепалка, а я, идя по чистенькой улочке, поправляю лямку рюкзака на плече. Префектура Исикава. Город Кага. Кажется, я была здесь так давно, но на самом деле совсем недавно. Безумная жизнь в Токио так закрутила меня, что я, сбегая к бабушке в деревню, чувствую, как одновременно хочу рыдать от воспоминаний и смеяться от облегчения. Бабуля не даст мне свихнуться. Но когда, распрощавшись с девочками, я на автобусе доезжаю до проселочной дороги, в груди намертво все сдавливает. Автобус уезжает, подняв пыль. Я же стою и смотрю на горный хребет Хакусан, уходящий куда-то в голубую высь. Здесь безумно жарко. Солнце палит куда сильнее, чем в Токио. Мой телефон показывает плюс тридцать градусов Цельсия. Я таю под прямыми лучами, во всяком случае, мне так кажется, и, поправив шляпу, уверенно направляюсь в сторону деревушки. Идти, конечно, тяжело, но я стараюсь не сбавлять шаг и вскоре вижу знакомые дома. Вон там подальше дом господина Извращенца, а тот, что ближе — бабушки. Я замечаю ее издали, сидящую на ступеньках дома, она чем-то занимается, какой-то работой — бабуля всегда при деле — и начинаю улыбаться. А когда миную поле с ее любимым божеством, понимаю, что меня заметили. Госпожа Мамура замирает и смотрит в мою сторону, но ей мешает солнце, поэтому она прикладывает ко лбу ладонь, делая козырек, и встает. Я не выдерживаю, сбрасываю на землю свою ношу и бегу бабуле навстречу. — Кимико! Девочка моя! — всплеснув руками, хохочет старушка, и я едва не сшибаю ее с ног. — Ох, какой приятный сюрприз! Деточка, ты не забыла обо мне! — Конечно, не забыла, бабушка, вы что? Как я могла? — бормочу старушке в плечо и сгибаюсь в три погибели, она ведь настолько низенькая, что мне если только поднять ее на руки. — У меня каникулы, и я решила приехать к вам, — продолжаю лепетать я, уже отодвинувшись. Краем глаза замечаю на соседнем участке господина Ямато и, понизив голос, спрашиваю: — Он вас больше не беспокоил? — Нет, — отмахивается госпожа Мамура и посмеивается, — перепугался тогда до смерти. Твой дружок неплохо постарался… А ты не с ним приехала? — озирается бабуля по сторонам и сразу замечает, как улыбка сползает с моего лица. — Кими, девочка, что случилось? Ты осунулась, совсем исхудала, а времени ведь прошло не так немного. Что же успело стрястись? Мне страшно произносить эти слова, но, опустив голову, я говорю: — Мой старший брат Шиничиро… Он убит, бабушка. Женщина резким жестом прижимает руки к груди. — Такой молодой… Ох, что же это творится… — бормочет она, ошеломленная новостью и, отойдя к крыльцу, снова садится, я устало опускаюсь рядом. — А что твой второй брат? А Такеоми? С ними что? — Они в порядке. — Молчим. Стрекочет саранча, а воздух вдали плавится от жары. Легкий ветер гуляет по рисовым полям, ускоряется и несется туда, где густой кустарник и деревья с пышными кронами укрывают подножие горы. — Я побуду у вас, бабушка, вы не против? — спрашиваю, когда молчание затягивается. — Я только рада, деточка, — говорит бабушка, и я, поднявшись, иду за рюкзаком. После этого бабушка предлагает мне пойти переодеться, чтобы потом мы вместе с ней приготовили небольшой праздничный ужин. Она говорит, это в честь моего приезда. Комната, в которой я ночевала до этого, все такая же, и здесь так же тонко пахнет деревом. Сменив шорты и футболку на сарафан в мелкий цветочек, я выхожу к бабуле. Дальше мы говорим о том, как я закончила триместр. Таким образом мы приходим к тому, о чем я хотела поговорить с госпожой Мамурой. Ведь кроме нее у меня больше никого нет — из старших никого. Манджиро вряд ли поддержит мою мечту, которая сформировалась после смерти Шиничиро. — Бабушка, — начинаю я задумчиво и чищу при этом овощи, — могу я спросить вашего совета? — Слушаю, деточка, — с готовностью отзывается госпожа, — чем смогу, как говорится. — Я хочу поступить в полицейскую академию, — решаюсь вымолвить я. Бабуля молчит, ожидая, что я добавлю что-то еще, но я кошусь на нее, тогда она кивает и говорит: — Это хорошая профессия, престижная. Но ты ведь всегда будешь на контроле у государства. Сможешь? Твои братья наверняка попадались полиции. Тебя могут просто не принять при поступлении. — Я знаю. Тоже думала об этом. Теперь вот ломаю голову, к кому обратиться за помощью. Друзья Манджиро могут, конечно, провернуть это… Есть у них один… Коконой Хаджиме. Но мне страшно быть его должницей. — И что ты задумала? — глядит на меня бабуля. Я вздыхаю и произношу уверенным тоном: — Мне придется разорвать все связи с семьей. То есть мое прошлое должно быть кристально чистым. Значит… — Смена фамилии? — Верно. — Смотрю бабуле в глаза умоляюще. — Если бы найти кого-то, кто подчистит мою историю, например, впишет в нее вас, будто вы — моя единственная родственница. Тогда я, закончив школу, положу все силы на поступление. Госпожа Мамура продолжает работать, но я вижу по ней, как глубоко она погружена в свои мысли. Не трогаю ее, молчу, чтобы не соваться под руку, и сама продолжаю прокручивать возможное будущее. Я непременно обо всем расскажу Манджиро. Мне страшно, но я должна сказать ему о своих планах. На этом разговор закончен. Бабуля ничего не говорит. Ничего о том, что рассказала я, и за готовкой, и за самим ужином мы обсуждаем погоду, урожай и всякую прочую бытовуху. После этого бабушка порывается мыть посуду, но я отправляю ее спать. Заканчиваю с уборкой на кухне и в гостиной, где мы ужинали, и выхожу на крыльцо. Ночь здесь, как прежде, тихая и прекрасная. Вспоминаю о том, как Ран подкараулил меня, когда я мылась под навесом. Смеюсь, качая головой, а внутри все сильнее разрастается чувство любви. Оно прекрасное, пусть болезненное, но такое прекрасное, что волей-неволей хочется отдаться во власть этого чувства. Я скучаю по Хайтани. Правда, очень сильно скучаю. По внимательным глазам, по обворожительной улыбке, даже по его юмору и сарказму. Но сам Ран не уверен в своих чувствах ко мне. Это со временем прошло бы, можно было не рушить это, но я установила себе цель, к которой мне придется идти до конца этого учебного года. Придется положить все силы на физическую подготовку и умственную. Это будет ад, я знаю, но я должна. Моя мечта обретает маниакальный налет, ведь я хочу заиметь власть, благодаря которой смогу контролировать свою собственную жизнь, смогу обезопасить себя, а еще доберусь до Кисаки и Ханмы. Понимаю, как глупо это все выглядит, но… не попробуешь — не узнаешь. Я должна попробовать. Мои мысли прерывает телефонный звонок. Это Майки. Я отвечаю сразу же. Беспокоюсь о нем. — Привет, они-чан, — отвечаю на звонок и слышу вполне спокойное в ответ: — Кимико, где ты? — Я у бабушки, Манджиро, все в порядке. Он тихо выдыхает с облегчением. — Ладно. Решила провести каникулы там? — Не совсем. Я сюда всего на несколько дней. Хотелось отвлечь мысли и хорошенько все обдумать. — Что обдумать? — напрягается брат. Я несколько секунд молчу, потому что нужно собраться с мыслями и преподнести все, как можно мягче, а потом произношу: — Они-чан, я никогда не говорила, как сильно тебя люблю. — Кими… — Нет, выслушай меня, пожалуйста. Это важно. — Хорошо. Продолжай. Приятная летняя ночь лишний раз навевает на меня тоску по беззаботным дням. Все эти запахи, звуки, сама атмосфера. Мне одиноко. Чувствую себя совершенно точно одинокой. Это не жалость к себе, а простое человеческое осознание, что не вывожу. Мне нужен отдых от всех и всего. — Да, я люблю тебя и восхищаюсь тобой. Твоей силой и выдержкой. Прости, что я сказала тогда эти слова, ты не виноват, Манджи. — Виноват. Ты была права… — Нет, это не так. Ты и Шини… Вы оба к чему-то стремитесь… — к горлу подступает ком, приходится прокашляться, — стремились. Вы всегда знали, чего хотите. А я была младшей сестренкой, которую надо защищать. Теперь я хочу, чтобы ты был свободен от этого обязательства. Манджиро, я приняла решение поступить в полицейскую академию. Это, возможно, жестоко с моей стороны, ведь с того момента, когда это случится, мы с тобой окажемся по разные стороны баррикад. Но я должна туда поступить. Надеюсь, ты не возненавидишь меня. Вот только нам придется… — …Расстаться, я понял, — заключает Майки и молчит некоторое время. — Ты говоришь, что мы с Шини сильные, а ты наша мелкая сестрица. А ведь все не так. Посмотри, ты принимаешь взрослое решение отдалиться от криминальной семейки, и это абсолютно правильно с твоей стороны. Ты, можно сказать, облегчила мне задачу, потому что я все эти дни ломал голову, куда тебя отправить. Думал даже влезть в долг к Коконою и отправить тебя учиться за границу. Но ты сделала выбор сама. Все правильно, Кими-чан. Поверить не могу, что мы не поссорились, как это было всегда, а действительно поговорили. — Спасибо, — говорю я, и мой голос опускается до шепота. Я безмерно благодарна брату за это понимание. — Только прошу, Манджиро, не думай, что я забуду тебя или брошу… Я всегда буду… — Кими-чан, малышка, тебе нельзя будет со мной видеться. Свыкнись с этой мыслью. Ты испортишь себе репутацию, если свяжешься с бандитом. Мы ведь расширяем нашу власть, поэтому тебе нельзя рисковать… — Мне тяжело. Мне неописуемо тяжело принять это все, но так надо. Тогда я и прошу брата: — Только, пожалуйста, продолжай жить, хорошо? Помни, я все еще есть у тебя, я твоя сестра, несмотря ни на что, ты не один. Слышишь, они-чан? — Слышу, Кимико. — Манджиро прочищает горло, наверняка ему так же паршиво, как и мне. — И кстати, какого черта ты со мной прощаешься прямо сейчас? Ты ведь вернешься из деревни через пару дней, разве нет? — И то верно. Мы нервно смеемся, обмениваемся какими-то шуточками, и Манджи сбрасывает вызов, а я, задрав голову, смотрю в темное небо, усеянное звездами. Возможно, все получится. Вот только как стереть свою личность — пока это не укладывается в моей голове.

***

      Проходит два дня, наполненных работой и вечерними прогулками с бабулей. А после наступает первое августа. Уже утром мне не по себе. День пасмурный, но дождя нет. Зато не так жарко. День поминовения усопших — Обон начнется 13 августа, когда все буддисты Японии будут весело праздновать якобы возвращение тех, кто умер, в наш мир, но до этого еще почти две недели, а сегодня день рождения моего Шиничиро. И мне совсем не хочется радоваться. Бабушка тоже знает, я сказала ей об этом прошлым вечером, поэтому сегодня она меня совсем не трогает. Не зовет работать, не приглашает гулять. Позволяет мне просто слоняться по окрестностям и молчать весь день. После полудня я возвращаюсь из своих «скитаний», и мы беремся за приготовление обеда. Тогда бабушка вдруг заводит разговор, которого я уже не ждала. — Деточка, я обдумала твои слова. Ты ведь все еще хочешь поступить в академию? — спрашивает она, и я оборачиваюсь к ней, до этого помешивая бульон. — Да, хочу, — отвечаю с подскочившим пульсом. Неужто в самом деле получится? — Помнишь, когда ты приезжала в прошлый раз, я говорила тебе, что была влюблена в двух мужчин сразу? — Киваю. — Так вот твой дедушка был не простым парнем. В то время он и дед Такеоми были связаны с какими-то панками. Хорошо помню, какие хайеры они носили. Их из школы выгоняли, и в полицию таскали каждую неделю — поведение было не из лучших. Настоящие бандюганы. Потом твой дед стал активно заниматься каратэ. У него были ученики. А ведь дело происходило в стране, где, как мы хорошо с тобой знаем, даже у каждого мелкого магазинчика или лавки есть своя «крыша». Так вот и стали к твоему деду захаживать ребята с дубинками. Он дрался с ними до потери сознания. Пока однажды слухи не дошли до деда Акаши. У того знакомых с большой властью хватало, поэтому он шепнул им пару слов, и все — нападения прекратились. Ох… я увлеклась… — вдруг понимает бабушка, что ее занесло немного не в ту степь, хотя, как оказывается, еще как в ту, ведь она прибавляет: — Так вот я обратилась вчера к одному весьма влиятельному человеку. Меня они хорошо помнят. Я ведь водилась с ними в те годы. Слушая бабушку, я едва не пропускаю момент, когда бульон выкипает. Вовремя принимаюсь помешивать его и убавляю огонь. А бабуля продолжает: — Теперь мы с ним квиты… Он был передо мной в долгу. Но это другая история. Спасать кому-либо жизнь не так уж сложно, если не трусить, не так ли, деточка? — посмеивается госпожа Мамура, а я, если признаться, вся в мурашках, потому что эта история впечатлила меня. Бабуля, оказывается, жила насыщенной жизнью и ничего не боялась. Так еще и в должники себе заимела какую-то важную «птицу». Вот надо же уметь так дружить. — Так что заканчивай свою школу с высокими баллами и приезжай ко мне за бумагами. Все будет сделано. А уж там, деточка, не подведи. Профессию ты выбираешь опасную, да и, думается мне, влезть хочешь туда, куда нельзя, но гляжу на тебя и очень хорошо понимаю. Я тоже была молодой. Понимаю, каково это жаждать справедливости. Только будь осторожна, Кимико. Это все не шуточки. Сунешься в это раз — на всю жизнь привлечешь к себе внимание, которое может тебя погубить. Я не отвечаю. Бабушка все правильно говорит. Я буквально хочу лезть на рожон, нарваться на опасных людей. Однако менять решение не хочу. К тому же для начала нужно поступить, отучиться и добиться статуса, а на это уйдут годы. — Бабуль, теперь я ваша должница, — проговариваю с ласковой улыбкой, поворачиваясь к ней, а та фыркает: — Разумеется. И твоя задача — навещать свою «родственницу». Не забывай обо мне. — Никогда не забуду, — смеюсь я, хотя на самом деле это дается с трудом. После смерти Шиничиро у меня лицо стало словно из камня, и когда я улыбаюсь, моим щекам физически больно. Но надо же как-то приходить в себя… Я собираюсь уехать наутро, а в этот день больше не позволяю себе погрузиться во мрак. Часов до шести вечера расхаживаю за бабулей, болтаю с ней без умолку, а та молчит и слушает меня с улыбкой. Несколько раз не замечаю, как начинаю говорить о Хайтани. Краснею, пугаюсь, меняю тему, но потом опять принимаюсь описывать его, мол, он хороший на самом деле, просто не в той среде вырос, а в итоге и вовсе признаюсь бабушке, что мы разошлись. Бабуля лишь смотрит на меня, не встревая с советами и нравоучениями, после чего приходят первые сумерки, и я отправляюсь наскоро ополоснуться. Прохладная вода — высшее удовольствие для изнуренного жарой и пылью тела, ведь к вечеру вновь стало душно. Мне хорошо. Стою под струей, что бьет из шланга, и, закрыв глаза, наслаждаюсь покоем. Даже будто чуть полегче на сердце. Может, это потому, что я всегда в работе, да и бабушка не оставляет меня в одиночестве, если видит, что я не хочу этого? Не знаю. Мне правда немного легче. Вдруг что-то странное охватывает меня. Мимолетное ощущение. Оно будто трогает меня за плечи, дышит мне в затылок и мгновенно исчезает. Я резко оборачиваюсь. Дыхание перехватывает от чувства, что я это уже проживала. Дежавю. Мне не по себе. Отчего-то сразу подступают слезы, и я вытираюсь нервными движениями, быстро натягиваю одежду, злюсь и путаюсь в ней, а потом бегу к дому. Вдали, там, где заканчивается рисовое поле, вижу кого-то в свете молодого месяца. Сердце подскакивает к горлу. Меня трясет от догадки, кто это может быть, и я слышу, как из дома выходит бабушка. — Деточка, иди сюда, — зовет она, но мои глаза прикованы к тому месту, где я только что видела человека. — Бабушка, кто-то приходил? — Да… И тут же со стороны дороги доносится гул двигателя. Мотоцикл. Делаю несколько шагов в том направлении. Понимаю, что стыдно бежать за ним, поэтому стою, как прикованная, на месте и тихо плачу. Да, я реву. Мне больно, это моя реакция. — Кимико, — зовет госпожа Мамура каким-то слишком жалобным голосом, и я срываюсь с места не выдержав. Ну и что, пусть стыдно, пусть низко, но я бегу к дороге. Однако когда оказываюсь там, в клубах пыли вижу лишь красный огонек габаритов, который отдается от меня все дальше и дальше. Почему он был здесь? Зачем он приехал? Мы ведь все решили. Тогда почему… Бабуля ждет меня на крыльце. Она смотрит с пониманием, но я не хочу видеть это. Мне стыдно и больно, что приходится проживать это все, когда на самом деле я сильно влюблена в Рана. Сама отказалась от него, сама за ним побежала. Идиотка. В доме пахнет цветами. — Доброй ночи, бабушка, — бросаю я через плечо, но нахожу в себе силы повернуться к ней и поклониться, после чего вхожу в свою темную комнату. От мокрых волосы и сарафан на спине тоже мокрый. Я тянусь к лампе и застываю. На моем расстеленном футоне, на подушке, лежат белые лилии. Они свежие, красивые, такие девственно чистые, что невозможно оторваться. Сажусь на пол, ослабев и как-то в один миг возненавидев и себя, и свою жизнь. На столике — ведерко с мороженым, рядом лежит пышная сахарная вата на палочке. Тянусь за букетом. Прозрачная упаковочная бумага приятно шуршит. Вдруг на пол падает карточка. У меня дрожат пальцы, когда я поднимаю ее, и читаю написанное чуть корявым почерком: «Я обещал купить тебе это. Наслаждайся, Кими-чан». Это больно. Все верно. Расставаться больно. Но моя ситуация такова, что я не могу продолжать эти отношения. Даже если у нас получилось бы, я не могу. Мне нужно жить дальше, нужно учиться, и несмотря на то, что я сделала самый для себя болезненный выбор, жалеть точно не буду. Но я лежу, прижав к груди букет, смотрю в стену и признаюсь Рану в любви. И точно, совершенно точно сожалею, что уничтожаю свою первую любовь. Такова жизнь. Ничего не поделать. Такова моя жизнь.