six years, two men, four words

Пересекая порог вовсю разряженного дома детства, Кевин прислушивается к ощущениям, произнося громкое: — Я дома! Пахнет чем-то сладким и тёплым, просторный холл пестреет красными ленточками и искусственной зеленью. Ещё несколько секунд назад коловшие морозом щёки теперь чувствуются просто онемевшими, и, Кевин уверен, потрясающе по-рождественски смотрятся вкупе с его зелёными волосами. Снимая шапку, бросая её на тумбочку у входа, Кевин мельком смотрит на себя в отражении стеклянной части двери. Он ни за что никому не признается в том, что испоганил идеальный пепельный в момент минутной слабости дешёвой краской из круглосуточника. Ощущения, к которым он прислушался, оказываются двоякими. Словно через ностальгию о хорошем сверлит тоска и стресс настоящего. Кевину хочется раздражённо закатить глаза на свои собственные мысли, снова возвращающие его в Ванкувер, в двушку на третьем этаже, где под бесконечный бит шума улицы он в последнее время только и делал, что кричал. Он приехал, чтобы забыть об этом — он напоминает себе. Впервые за шесть лет вернуться именно на праздники, чтобы понять, что делать дальше. Он уже снял обувь и держит в руках шарф, когда в холле наконец-таки показывается Стелла. Довольно заспанная, что не удивительно — ещё очень рано. — Ты не предупреждал! — она обнимает коротко, а отстраняясь, содрогается вслух от холода, которым от него по-прежнему веет. — Иди погрейся, я поставлю чайник. Старшая сестра обнимает себя за плечи, шаркает в сторону кухни. Кевин вешает куртку, подхватывает свою спортивную сумку, вслед ей спрашивает: — Где родители? — На работе. Стелла дома, потому что недавно рассталась с парнем. Кевин знает это, потому что они близки. Ставя сумку на кровать в своей детской комнате, он ненадолго замирает, осознавая, что ещё не рассказал ей. Кевин решает подумать о том, что с этим делать, позже. Следуя совету сестры, он отправляется греться в горячую ванную, наслаждается теплом, проникающим чуть ли не в самые его кости. Потолок, на который он смотрит, слегка потрескался. Вода, в которой он лежит, зеленовата из-за его неудачных решений. Резиновая уточка по-прежнему стоит на бортике ванной и явно его осуждает. На самом деле, это не дом его детства. Они переехали из Ванкувера, когда ему было четырнадцать, так что прожил он в Торонто каких-то жалких три с половиной года. Тем не менее, говоря о доме, он вспоминает его: двухэтажное кирпичное здание с крошечным задним двориком и пыльным чердаком, на который он запихнул все сшитые собственными руками костюмы своей театральной эры. Переехав, Кевин решил оставить её позади, чтобы что-то изменить в жизни. Оглядываясь назад теперь, он не совсем понимает, что именно он надеялся поменять. Сестра на кухне вовсю занимается сэндвичами, когда он, распаренный и влажный, спускается к ней в домашних штанах с ёлками и футболке с мультяшным Сантой. К запаху чего-то сладкого примешиваются запах жареного бекона и эрл грей, чашки с которым стоят на столе и дымятся от жара. — Ты же голоден? — она спрашивает, раскладывая шипящий ещё бекон поверх аккуратно нарезанных помидорок и закрывая свои творения поджаренными квадратами пшеничного хлеба. — Тебе обрезать корочки? — Я же не ребёнок больше, — Кевин чувствует лёгкий стыд, когда Стелла упоминает его подростковые привычки. Сестра оборачивается на него с одним из сэндвичей в руке, смотрит внимательно, нечитаемо, откусывает. Жуя, произносит: — Нет ничего детского в простых привычках. Возвращаясь ко второму сэндвичу, разрезает для него напополам, красиво выкладывает на тарелке — старается куда больше, чем для себя. Кевину от нежности слегка щемит сердце. Он и правда голоден. В самолёте раздавали еду, но он был так зол и расстроен из-за предшествующей его отъезду ссоры, что не сделал даже глотка воды. — Как дела дома? — спрашивает он перед тем, как пододвинуть к себе чашку чая. Это его чашка — большая и с Микки Маусом, которую они купили в Диснейленде, когда ездили туда во время отпуска его отца. Старшая сестра ставит перед ним тарелку, плюхается напротив со своим сэндвичем в руке, пожимает плечами. — Да как обычно, вроде. Родители работают, у меня выходные, — она ненадолго замолкает, глядя куда-то за его голову, прежде чем невозмутимо добавить: — Кайл недавно напился и пришёл к нам под окна. — Что?! Очень вкусно, кстати, — Кевин не может не добавить, чувствуя всю палитру вкусов и текстур классического сэндвича Стеллы у себя во рту. — Ага, — отвечает она на оба высказывания. — Что-то бормотал о том, как ему жаль, каким он был идиотом, — отмахивается, слегка кривясь. — Я сказала ему, что он себя позорит, усадила в такси и отправила домой. Надеюсь, он всё ещё живёт там. С другой стороны, раз не звонил, значит, претензий не имеет. — Прошло же уже несколько месяцев, — с неверием протягивает Кевин. Со своим бывшим его сестра познакомилась во время какого-то рабочего проекта, который требовал присутствия приглашённого специалиста. Этим приглашённым специалистом оказался Кайл, блондин под два метра ростом, явно футболист и задира в прошлом. Кевин никогда не чувствовал себя уверенно рядом с ним, так что всегда был рад поскорее свалить в свою комнату, а впоследствии — поскорее распрощаться и отправить их домой. Стелла таскала его с собой на все Дни Рождения, и если пропустить День Рождения её лучшей подруги или своей бывшей одноклассницы Кевин мог, то деться от праздников членов семьи ему было некуда, так что в итоге каждое его возвращение домой из-за чьего-то Дня Рождения обязательно сопровождалось встречей с Кайлом, который хлопал его по спине, не рассчитывая силу, и задавал неудобные вопросы о личной жизни, когда все замолкали за столом. — Ну, мы встречались почти пять лет, — Стелла одаривает его взглядом, но тут же переводит тему: — Итак, что вынудило тебя вернуться домой на праздники? Шесть лет подряд ты для этого был слишком занят. Что-то изменилось? Сестра смотрит на него в ожидании. Они завтракают на кухне его юношества, за окном по-прежнему стоит темнота, Кевин не находит в себе сил сказать правду. — Мне просто очень хотелось домой, — и это не совсем ложь. — Мне казалось, Ванкувер тебе куда больше дом, чем это, — Стелла непонимающе хмурится. И она, конечно, права. Кевин уехал, как только выпустился. Он дождался оповещения о зачислении, живя у тётушки, и ещё через несколько месяцев уже жил в съёмной квартире с ещё тремя студентами, с восторгом расписывая сестре и родителям свою новую жизнь. Он связался со всеми друзьями из предыдущей школы, снова начал с ними видеться, в университете завёл новых. Его жизнь наконец-таки начала бить ключом, он ходил на концерты, вкалывал на подработках, знакомился, раскрывал себя, ходил на свидания — у него попросту не было нужды возвращаться домой без предупреждения. — Да, но дом как дом у меня здесь, — Кевин снова выкручивается. Стелла, к счастью, решает его не терроризировать дальше. Пожав плечами, бросает: — Тогда, раз уж ты здесь, сходи вечером в школу. Я слышала от Крис, что сегодня что-то вроде встречи выпускников для тех, кто приехал домой на Рождество. Там будет даже накрытый стол, — словно еда — что-то, чем Кевина можно соблазнить. — С каких пор такое проводят? Кевин был на встрече выпускников один раз в Ванкувере. Он пришёл в свою старую школу вместе с друзьями детства, вспоминал всякую ерунду, а потом они все вместе пошли в ресторан, где он встретил его. Кевин не любит встречи выпускников. Хорошего от них ждать не приходится. — Пару лет назад начали, вроде. Оказалось, что из ваших многие поуезжали. Но практически все возвращаются на праздники, так что. Кевин не знает ни судьбу своей параллели, ни судьбу своих одноклассников. Он не поддерживает контакт ни с кем из них. Он не был с ними в плохих отношениях, нет. Просто он никогда не чувствовал, что смог действительно подружиться с кем-то из них. Даже если его слушали или уделяли ему какое-то внимание в стенах школы, все свои выходные он проводил или один, или с семьёй. В частности, со Стеллой, которая брала его с собой (и Кайлом) в кино. Ближе к выпуску Кевин уже был уверен, что не продолжит общаться ни с кем из этих людей, и его мнение не изменилось. Он не хочет видеть их лица. Поэтому, прожевав свой сэндвич, он мотает головой: — Не думаю, что хочу туда- — Там будет Джеки, — Стелла прерывает его с интонацией «так, к слову». Кевин ненадолго замолкает. Не то, чтобы присутствие его напарницы по выступлениям так уж сильно что-то меняло. В конце концов, они репетировали и выступали вместе всего-то год, не факт даже, что она его помнит. — Не факт, что она меня вообще помнит, — эту мысль Кевин решает произнести вслух. — Она про тебя спрашивает каждый год. Кевин даёт влетевшим в его уши словам улечься в его голове, переваривает их вместе с проглоченным сэндвичем, медленно пьёт чай, давая себе возможность подумать. Это всё больше напоминает ему попытку вывести на его какие-то эмоции, заставить чувствовать себя обязанным — но Стелла же не станет им манипулировать, правда? Правда? Зачем ей это может понадобиться? Она ведь хорошая старшая сестра, которая всегда о нём заботилась. С чего бы ей начинать неадекватно себя вести теперь? Кевин вздыхает. — Я подумаю, ладно. — Окей, — и, хоть Стелла отвечает лёгким, делано-безразличным голосом, Кевину кажется, что она прячет своей кружкой довольную улыбку. После завтрака Кевин выключает телефон и заваливается поспать. Несмотря на то, что он спал во время перелёта, вытянув ноги под тёплым одеялом он вырубается практически сразу же. Ему снится какая-то странная эмульсия событий прошлого и настоящего, знакомые лица смешаны в кашу, и, проснувшись, он не может вспомнить ничего, кроме странного ощущения беспокойства. Кевин списывает его на сопровождавший его все последние дни стресс. Ему нужно проветриться. Растрястись. За окном вроде светло, но словно бы скоро снова начнёт темнеть. Включив телефон, Кевин проверяет время. Кажется, он знает, что поможет ему отвлечься. Сама идея смены школы казалась ему пугающей ещё до того, как ему самому пришлось менять школу. Он никогда не был кем-то, кто легко идёт на контакт, раскрывается перед другими. Несколько раз его называли из-за этого неискренним. Говорили, что с ним некомфортно говорить о личном. Сложно сблизиться. И, естественно, это правда. Кевин и сам знает. Он может подолгу говорить о любимых исполнительницах, фильмах, хобби. Но как только разговор хоть на шаг уходит в сторону эмоций или чувств, он невольно замирает, словно заметившая охотника лань, и не знает, что делать дальше. Из-за этого все его годы обучения в новой школе были слегка расстраивающими. Он словно всё не мог расслабить плечи. Конечно, в какой-то момент он неплохо общался с Джеки, проводил с ней довольно много свободного времени. Собственно, именно поэтому он стоит здесь теперь. В своей тёплой чёрной куртке перед украшенной огоньками школой, в которую не планировал больше никогда приходить. Тем не менее, ноги несут его вверх по лестнице, и он заходит в знакомое здание, и в крайне смешанных чувствах осознаёт, что идеально помнит его начинку. Ему позволяют повесить куртку и говорят, куда идти, пусть с новым охранником он и не знаком. Развешенные всюду украшения, кажется, всё те же, что развешивали и при нём. В столовую ведут расклеенные тут и там напечатанные на обычной бумаге стрелки, и Кевин искренне не понимает, зачем они нужны. Сама столовая, как оказывается, не изменилась тоже. Конечно же она украшена, кто-то притащил колонки из актового зала, а на столиках стоят тарелки с закусками и, что довольно интересно, бокалы шампанского, но, тем не менее, это всё та же столовая, которую Кевин помнит. Он невольно прикасается к спадающим на лоб зелёным волосам, думая о том, как глупо смотрится с ними его чёрный костюм с укороченными брюками. Однако он старается не думать об этом слишком долго — у него есть основная цель. Так что, прихватив с одного из столиков бокал с шампанским и сделав для храбрости несколько глотков, он отправляется на поиски Джеки. Полутьма, безусловно, мешает. За в меру орущей музыкой Кевин улавливает ведущиеся тут и там диалоги небольших компаний наглядно знакомых ему людей. К моменту, когда он доходит до конца помещения, бокал в его руке пуст, а сам Кевин не может перестать думать о том, как же сильно никто из им увиденных не изменился с их последней встречи. Джеки нигде нет. Возможно, она вышла в туалет. Или покурить — Кевин помнит, что она начала ещё в старших классах. Таскала сигареты у своего отца и иногда просила купить их подруг постарше. Кевин прикидывает, где её лучше подождать, когда его замечают и окликают несколько девушек из его класса. Они довольно нарядные, подбегают к нему радостные, даже лезут обниматься. Кевин позволяет себя обнять, пусть и не совершает никаких ответных действий. Они обе уже пьяноваты, он улавливает это в их дыхании, и щебечут не умолкая о том, как рады его видеть. — Да, я тоже, — он отвечает из вежливости. На самом деле всё это место, все эти люди пробуждают в нём неприятные воспоминания. Кричат внутри него о дискомфорте. Он берёт второй бокал шампанского, чтобы заглушить это. Обе девушки не общались с ним, когда они учились вместе. Они иногда перекидывались короткими приветствиями или спрашивали что-то об уроках, но чаще всего Кевин для них попросту не существовал. Он не знает, чем вызван их нынешний интерес. Оказывается, Барбара отучилась в колледже и работает менеджером в пятизвёздочном ресторане в Ванкувере. У неё есть муж и две собаки. Каждые выходные они ездят на рыбалку. Она может зарезервировать ему столик вне очереди, если он попросит. Эмма отучилась на филологическом и теперь учительница. Она в декрете, её первенцу скоро два года. У её мужа есть восьмилетний сын от предыдущего брака, и совсем недавно он случайно назвал её мамой. Поднося ко рту третий по счёту бокал шампанского, Кевин ощущает какое-то мазохистское торжествование. Они то говорят что-то ему, то возвращаются к диалогу между собой, пьяновато смеются. К ним подходит несколько человек с параллели, и Кевин будто бы знакомится с ними заново, ну или они дружно просто делают вид. На четвёртом бокале у него звонит телефон. Кевин даже чувствует себя хорошо и слегка весело, когда опускает на экран взгляд. Улыбка медленно сползает с его лица. Ему хочется сбросить. Не отвечать, притвориться, что не услышал. Но Эмма вдруг спрашивает, кто ему звонит, и Кевин бросает «я сейчас», решая избежать ответа на вопрос. Он идёт к выходу из столовой быстрым шагом, но телефон, тем не менее, успевает перестать звонить и начать звонить вновь. — Ты настойчивый, когда не надо, — первое же, что он говорит, сняв трубку. В тёмном коридоре музыка из столовой звучит глухо. Кевин поворачивается к окну. Снова идёт снег. Он и так завалил весь город — к школе Кевин шёл по заботливо проложенной дворником небольшой дорожке. — Почему ты был недоступен днём? — первое, что говорит его пока ещё парень ему в ответ. — Потому что я спал, блять. Я поспать не имею права? — Ты на меня злишься? Ты ушёл из дома без предупреждения, это я должен на тебя злиться, — он чеканит слова, и Кевин чувствует подкатывающую к горлу тошноту из-за этого безапелляционного тона. — Ты заставил меня волноваться, ты понимаешь это? Если бы не Марк, я бы даже не знал, что ты поехал домой. Кевин сильнее морщится. Господи. Ну конечно же он позвонил Марку. И Марк, ничего не знающий об их нынешнем положении, всё ему рассказал. — Вот поэтому я тебе и не сказал. Хватит меня контролировать, — Кевин практически цедит сквозь зубы. То, что между ними сотни километров, помогает ему скалиться. Он до сих пор не уверен, что способен был бы сделать это, стой тот прямо перед ним. — Знаешь, для кого-то, кто так много говорит о том, как важно ценить чужую заботу, ты удивительно неблагодарный, — он улыбается, Кевин слышит. Это улыбка, сопровождающая его злой, пребрежительный тон, который Кевин терпеть не может. Ему иногда кажется, что он специально говорит так, чтобы выбесить посильнее. — Ты путаешь заботу с преследованием. Ты ведёшь себя, как одержимый. Ты даже сейчас меня в покое не можешь оставить. Ты добиваешься того, чтобы я тебя бросил? Кевину хочется вернуться в столовую. Он чувствует, что начинает трезветь от испытываемой агрессии, от возвращающегося ощущения несвободы, которое стало его постоянным спутником в последних полгода. Он поверить не может, что когда-то собственнические замашки его парня казались ему милыми. — Кевин. Кев. Милый, — в смягчившемся тоне слышно насмешку. — Ты же знаешь, что я люблю тебя. Мы же через столько вместе прошли. И тебе не подойдёт никто, кроме меня, ты сам так сказал. Кроме меня тебя никто не полюбит, — каждое слово впивается в него, словно иголка. Кевин чувствует, как сжимается его горло, напрягаются плечи. Что-то, что он сказал давным давно, плача, лёжа в постели, ещё не пришедший в себя, потный, грязный, обласканный — Кевин чувствует, как выпитое шампанское требует выхода наружу. Акт доверия, вышедший ему боком. Тот самый раз, когда он подумал, что может быть собой. — Ты само зло, — и его голос ломается, не позволяя ему продолжить. Кевин чувствует, как глаза начинают жечь подступающие злые слёзы. — Нет. Я люблю тебя, пусть ты и такой эмоционально нестабильный. Наоборот, я терплю это, я забочусь о тебе. Прекращай дуться. Возвращайся домой, и мы поговорим. В этот раз — нормально. Как тебе такая идея? Я сделаю тебе какао, помассирую ноги, м? Волна противоречивых, сильных эмоций, чуть не сбивает Кевина с ног. Ему хочется орать от бессилия, и он словно вот-вот услышит долетающий с улицы привычный шум. Словно он заперт в комнате. Словно он из неё так и не выходил. — Кевин? Это ты? Голос раздаётся здесь, в реальности, откуда-то сзади. И он звучит знакомо — Кевин узнаёт его раньше, чем понимает, кому именно он принадлежит. Точно так же он сбрасывает звонок и прижимает свой телефон к груди, чтобы обладатель мягкого голоса ненароком не увидел имя ему звонившего. Кевин не знает, как много он слышал. Обо всём этом он думает быстрее, чем понимает, что вообще об этом думает. Словно каждая клеточка его тела вытянулась по струнке, и он оборачивается с тревожно колотящимся в груди сердцем, чтобы увидеть именно того, кого он видеть больше всего не хотел, пока всё его естество принимает когда-то естественную для него форму. Кевину даже слегка страшно от того, как легко это происходит. Собственной персоной, всё такой же коренастый, спортивный, темноволосый — Джейкоб Бэ. Его первая любовь. Кевину хочется сказать: вот жеж блять. Кевин говорит: — Джейкоб! Какая встреча! — Его по-прежнему штормит из-за него, из-за с новой силой вибрирующего телефона. Кевин отказывается снимать трубку, в этот раз сбрасывая звонок. — Что ты тут делаешь? Кевину хочется спрятать свои накрашенные ногти. Отрезать свои крашеные волосы. Начать говорить «бро» и «чувак». Веди себя естественно, Кевин. Веди себя гетеросексуально, Кевин. К неприятным эмоциям примешивается едкий, липкий страх, хватающий его за горло с новой силой. Он прокашливается, пытаясь сохранять натянутую на лицо улыбку. — Я пришёл повидаться со всеми, — просто отвечает он. Смотрит на Кевина внимательно. Пристально. Кевину хочется поёжиться. — У тебя всё в порядке? Ты звучал довольно… Кажется, он не знает, какое слово подобрать. Или, может, не знает, какое может сказать. Он просто молча его рассматривает: и волосы, и все остальное. Кевину хочется, чтобы земля под ногами его разверзлась, и он отправился в обещанный ад. Пряча телефон в карман пиджака, он выдыхает. Ему нужно домой. Он не может больше здесь оставаться. Чёрт с ней, с Джеки. Может, она решила просто не приходить. — Всё в порядке. Тебе стоит пойти к остальным. Уверен, они будут рады, — он действительно имеет это в виду. Джейкобу все всегда рады. Ему невозможно не радоваться. — Мне пора. Было приятно встретиться. Кевин решает уйти немедленно. Он хочет спрятаться под одеялом, крепко-крепко зажмуриться и снова уснуть. Он даже разворачивается, делает несколько спешных шагов, когда слышит: — Но я же только что пришёл, — сказанное таким растерянным голосом, что он чуть не спотыкается о собственную ногу. Искренне удивлённый, почти огорчённый — Кевину хочется похлопать себя по щекам, чтобы мозг перестал додумывать то, чего нет. Он медлит, переминается с ноги на ногу, не зная, что должен на это ответить. Джейкоб просто стоит здесь, в тёмном коридоре, и смотрит на него. Они не виделись шесть лет, и Кевин не знает, что ему делать. — У тебя волосы зелёные, — вдруг выдаёт Джейкоб. И Кевину хочется извиниться. Он поджимает губы, смотрит себе под ноги, кивает. Прячет руки в карманы. Неловкая пауза затягивается. — Давай, — говорит Джейкоб. Улыбается. — Пойдём. Кевин идёт за ним следом, на секунду вскидывая голову к потолку и страдальчески морщась. Он немного на себя злится за то, что так покорно следует за Джейкобом, словно и правда снова подросток, пытающийся добиться его внимания. Дома «немного» превратится в исступленное самобичевание, он знает это. Поэтому — прихватывает очередной бокал шампанского, пока все вокруг чуть ли не в очередь выстраиваются, чтобы поздороваться со звездой волейбольной команды, отличником и примерным христианином Джейкобом Бэ. Кевин стоит чуть поодаль, наблюдая за происходящим со своим шампанским. На самом деле, так куда легче. Он делает несколько шагов назад, усаживается за один из столиков, пока окружённый широко улыбающийся молодой мужчина ярко, заразительно смеётся с, наверное, какой-то шутки. Его тёмные, слегка отросшие волосы чуть спадают на лоб, разделены пробором — что-то непривычное, но, в то же время, донельзя ожидаемое. Детскую пухлость щёк сменили четко очерченные скулы и линия челюсти, в ушах появились серёжки. На нём тоже костюм, какая-то светлая рубашка, даже галстук — вот уж кто вырядился. Наблюдая за белозубой тёплой улыбкой, Кевин с беззлобным, пассивным расстройством отмечает, что внутри что-то по-прежнему от вида её сжимается. Джейкоб, кажется, всё такой же светлый, чистый и привлекательный. Кевин почти уверен, что, останься с ним наедине, всё так же будет себя позорить. Он закусывает губу, отводя взгляд в сторону. Столько лет прошло. Не может быть, чтобы ничего не поменялось. Телефон в его кармане снова начинает вибрировать, и Кевин, чувствуя прилив раздражения, снимает трубку, только чтобы в самый динамик бросить: — Отъебись, — прежде чем завершить вызов и положить телефон обратно. Джейкоб, как чувствуя, обращает на него всеобщее внимание весёлым, лёгким: — Кевин, чего ты там сел? Давай, иди сюда. Кевин натягивает на губы улыбку, делает большой глоток шампанского. Он пытается выстроить в своей голове образ, которому должен соответствовать, прежде чем поднимается и присоединяется к большой компании. — Мы не видели тебя много лет, — Джейкоб закидывает ему руку на плечо и слегка сжимает, прежде чем отпустить, — не расскажешь, как у тебя дела? Из-за жеста этого Кевину хочется из собственной кожи выпрыгнуть и побежать от всего этого мероприятия в противоположную сторону. Свой дискомфорт он скрывает за делано-невозмутимым: — Да так, то тут, то там, ничего интересного. Джейкоб смотрит на него так, словно ждёт чего-то ещё. Он так близко, что Кевин чувствует запах его одеколона. Кевину хочется начать рвать на себе волосы, а ещё громко спросить, почему он продолжает пялиться, но вместо этого он просто посылает Джейкобу натянутую улыбку, поворачивает голову в другую сторону, оценивающим взглядом пробегаясь по пока ещё полным бокалам шампанского. Набухаться в школе. Да, это всё больше похоже на план. — Работа? Отношения? Всё в порядке? — вопросы звучат и дежурно, и как-то странно тоже. Джейкоб никогда не был инициатором диалога. Тем более — при таком большом количестве посторонних вокруг. — Да, — вымученно отвечает Кевин на выдохе. — Прекрасная работа, прекрасно протекающие отношения. — Протекающие отношения, — Барбара прыскает, хлопает по плечу стоящего рядом, словно привлекает внимание к смешной шутке. — Кевин, ну ты и скажешь порой. По собравшейся компании и правда проносятся смешки, и Кевин коротко смеётся тоже, словно соглашаясь со всеобщим мнением. Он всё ждёт, что кто-нибудь ещё скажет что-то про его волосы. Или, может, как-то прокомментирует его ногти. Или решит уточнить, какого пола человек, с которым он встречается. Кевин отчётливо представляет, как эти вопросы вышибают из него дух. Он их боится до усрачки, потому что прекрасно может представить себе выражение на лице стоящего рядом волейболиста-отличника-христианина, и как, словно по команде, остальные лица приобретут такие же выражения вслед за ним, стоит не так хоть одно слово вякнуть. Мероприятие проходит куда приятнее, чем Кевин ожидал. Если не учитывать преследующего его желания поскорее уйти, начавшего расти в геометрической прогрессии из-за появления Джейкоба, то можно даже считать, что оно прошло успешно. С ним дружески прощались, и вновь лезли обнимать, и он позволял, просто колом стоя на месте. Его голова забита кучей бесполезной информации о людях, до которых ему нет дела. Он слегка пьян, потому что после того, как его оставили в покое, смог выдуть ещё три бокальчика, и теперь игристая смесь довольно приятно защищает его усталую голову от тревоги. Из здания он выходит вместе с Джейкобом, только на уже знакомом колючем морозе осознавая, что происходит. Скороговоркой матерится в голове, еле сдерживается от того, чтоб заломить руки, когда Джейкоб говорит: — Кажется, мы снова идём домой вместе. Старшие классы, весенняя жара, двое мальчишек с тяжеленными рюкзаками. Как будто о прошедших шести годах щёлкнули пальцами, и они в мгновение испарились. Кевин отвечает нервное: — Кажется, да. На улице холодно. Джейкоб идёт медленно, словно любуется сыплющимся снегом, слушает вечернюю тишину, и Кевину неловко ускорять шаг. Помимо прочего, вся ситуация немного похожа на сон болеющего человека: Кевин припёрся туда, где не хотел быть, и встретил того, кого не хотел видеть, только чтоб идти теперь по очищенной части дорожки и чуть ли не стукаться локтями с Джейкобом. Тем самым Джейкобом, который его в старших классах на дух не переносил, но был слишком добрым, чтобы сказать об этом прямо. — Ты изменился, — вдруг произносит Джейкоб. — Что, прости? — Кевин чувствует, как в кармане снова вибрирует телефон, и потому не придаёт особого значения сказанному. — Нет, ничего. У тебя телефон звонит. Доставая его из кармана, Кевин замечает, что Джейкоб смотрит на его руки, и ему становится тошнотворно плохо, когда он снимает трубку, отвечая начавшему уже было что-то тараторить Марку: — Поговорим, когда я буду дома, окей? Он не ждёт его ответа — сбрасывает, хмурясь, чувствуя себя ужасно неловко. Он готовится услышать что-то от Джейкоба, вопрос о звонившем или, что ещё хуже, о его маникюре, но Джейкоб молчит. Молчит, а потом говорит совсем не то, чего Кевин от него ожидал: — У меня не сложилось. С отношениями, я имею в виду. Каждый раз чего-то словно, — он вздыхает, как-то смущённо смеётся: — В общем, пытаюсь сказать, что я рад, что у тебя всё хорошо. Его простота, искренность чуть не вырывают из Кевина отчаянное «да нет же. неужели ты не понял, что я соврал?», но вместо этого он едва слышно угукает. Джейкоб тем временем продолжает: — Мы так давно не виделись, что я даже не знал, что и думать. В смысле, всегда ведь интересно, кого куда жизнь занесла, да? Нет. — Ага. — Так что я спрашивал у Стеллы, как ты там, но она не особо болтливая, знаешь. Упоминание его сестры заставляет Кевина остановиться. Его пьяноватый мозг начинает шевелить своими смазанными горячительным механизмами, словно пытаясь сложить два и два. Джейкоб, как будто бы догадавшись, что сказал что-то не то, переводит тему: — У меня четыре собаки! Обычно я просто оставляю у себя на передержку спасённых волонтёрами, но некоторых просто невозможно отпустить. Когда я приезжаю домой, их приходится сдавать в собачий отель. Я даже не знал раньше, что такие существуют. Джейкоб тоже уехал — пусть и не так далеко, как Кевин. Он часто приезжает домой, пользуется каждой возможностью навестить семью. Он рассказывает о своих собаках, о том, что научился готовить, о своей работе. Его мягкий голос заполняет голову, дополняет ощущение возвращения в прошлое, пусть раньше это Кевин всегда говорил, не замолкая. Оказываясь возле дома Джейкоба, они останавливаются. В окнах горит свет, за окнами видно мелькнувшую чью-то тень. Кевин чувствует острое желание побыстрее отделаться от этого всего: и от пугающего комфорта, и от знакомого запаха, и от этого впивающегося в него взгляда. Но Джейкоб не спешит уходить почему-то. Он о чём-то думает, а потом, приняв решение, произносит: — Тебе стоит прийти ко мне завтра. Канун Рождества и всё такое. — С чего бы? — выходит так, будто бы у Кевина какие-то претензии. Как будто бы Джейкоб предложил что-то неприличное и отвратительное, и Кевин вскользь вспоминает о прошлом, и ему становится от себя противно. Ещё сильнее хочется домой. Джейкоб молчит. Кевин старательно смотрит в сторону, уже в который по счёту раз жалея, что вообще пошёл куда-то. Надо было дождаться родителей или приготовить вместе со Стеллой ужин, или вытащить сестру погулять — что угодно было бы лучше, чем это. Что, если Джейкоб заметит? Поймёт, почему он спросил таким тоном? Когда они были школьниками, никому не было дела. Но теперь, сейчас, когда он ещё и смотрит так, словно придирается к чему-то, пытается что-то понять, будет не удивительно, если он раскусит дерьмовую актёрскую игру, как фисташку. — Я устраиваю вечеринку. Приходи. Будет весело, — наконец-таки говорит Джейкоб. Спокойный, нежный голос. Кевин бросает один короткий взгляд на него, чтобы ощутить, как начинает съёживаться. — К скольки? — К семи. — …Ладно. Они прощаются. Джейкоб не реагирует как-то по-особенному, не выказывает радости. Кевин поражается самому себе — неужели он чего-то такого ждал? Это Джейкоб. Нельзя путать его доброту с симпатией. У него уже был такой опыт. Кевин не позволит этому повториться. Он идёт домой медленно, расчищенную дорожку под ногами уже замело тонким слоем снега. Вытащив руку из кармана, Кевин смотрит на сделанный в салоне маникюр. Получится ли у него не привлекать внимания завтра? Он успокаивает себя тем, что всегда может уйти пораньше. Выдумать отмазку, к которой никто не станет докапываться, потому что он — ничей не друг. А если кто-нибудь и решит пошептаться за его спиной, то ему без разницы. Он возвращается сюда на два-три дня пару раз в год, так что ему не придётся сталкиваться ни с кем из этих людей уже послезавтра. А где-то через три дня он уже полетит обратно в Ванкувер. Но он не пойдёт обратно. Ему нужно рассказать всё Марку, чтоб тот пустил пожить у себя — спохватившись, Кевин решает позвонить ему сразу же, как окажется в своей комнате. Когда он переступает через порог и кричит: — Я дома! — Кевин чувствует дежавю. Вновь пахнет сладким и тёплым, холл всё так же украшен, а его щёки, только что немевшие от мороза, начинает покалывать. Но дежавю проходит, как только он обращает внимание на звуки телевизора, звон посуды в кухне, слышит ответное «добро пожаловать домой» от Стеллы. Обнять с кухни его выходит мама, которая его чуть не тисками сдавливает, совершенно не обращая внимания на сыплющийся с него на неё снег, и говорит ему о том, как скучала, и как они все рады, что он вернулся. В тепле родных стен, вдалеке от своего парня и достаточной отдалённости от Джейкоба, Кевин чувствует, как расслабляется, и что алкоголь снова начинает брать над ним верх. А ещё оказывается, что он зверски голоден, о чём тут же сообщает матери. К моменту, когда он спускается со второго этажа в домашней одежде, на кухне его ждёт целая тарелка еды, а его отец как раз наливает себе глинтвейн в кружку. Вскоре на кухню подтягивается Стелла, а потом и его мама. Они уже поужинали, но всё равно составляют ему компанию, спрашивают о работе, рассказывают о последних событиях, упоминают Кайла. — Ты так внезапно приехал, — говорит его мама. — Да, я очень сильно заскучал по вам, — Кевин отвечает с набитым ртом и улыбкой. Надеется, что этого хватит, и никаких вопросов о личной жизни ему задавать не будут. И ему везёт — его маме звонят прежде, чем она успевает задать какой-нибудь вопрос с подвохом, а отец, посидев ещё немного, отправляется в ванную. Он выглядит уставшим и явно хочет поскорее лечь спать. Так на кухне остаются лишь они со Стеллой. Старшая сестра с кем-то активно переписывается, попивая глинтвейн. Кевин решает, что ему пить больше не стоит, если он хочет проснуться с более-менее светлой головой. — Почему ты покрасился в зелёный? У тебя был такой красивый пепельный до этого. Простой вопрос, от которого Кевину хочется удариться головой о стол. — В честь Рождества, — он отвечает с сарказмом, но сестра, кажется, не придаёт этому значения — выдохнув тихое «хм», она начинает писать кому-то с новой волной энтузиазма. Кевин, не удержавшись, спрашивает: — Почему ты сказала, что там будет Джеки? Я пробыл там до самого конца, и её не было. Сестра отрывается от телефона, смотрит на него с широко распахнутыми глазами. — Я сказала Джеки? Прости, я имела в виду Джейки, не Джеки. Моя вина. Джейки. Кевин пытается вспомнить хоть кого-то с подобным именем, кого бы знали они оба, кто мог бы иметь для него значение — и чуть не падает со стула. — Ты его Джейки зовёшь? Вы близки настолько или что? — Если бы ты бывал дома так же часто, то знал бы, — она пожимает плечами. Кевин думает о том, что это какой-то форменный пиздец. Его старшая сестра и его первая любовь. — Вы типа встречаться планируете? Или может уже? — спрашивает он, доставая свою огромную кружку из Диснейлэнда и наливая в неё глинтвейн — пошла эта утренняя голова нахер. — ФУ! — Стелла морщится. — Ты иногда такие гадости говоришь, ужас просто! Кевин чувствует, как у него отлегает от сердца, но глинтвейн всё равно пьёт. Он успел нарисовать себе эту картину. В частности, как отвратительно чувствовал бы себя на свадьбе, и как ещё реже стал бы бывать дома, лишь бы только не пересекаться лишний раз с ними. Он был бы счастлив за сестру, но видеть лишний раз того, из-за кого впервые испытывал столько эмоций — ох, нет, спасибо. Но это никак не проясняет ситуацию на самом деле. Вновь усаживаясь напротив Стеллы, Кевин спрашивает: — Но тогда зачем? Его «зачем» о многих вещах сразу. Зачем было говорить ему о том, что там будет Джейкоб? Зачем общаться с ним в принципе? Зачем сближаться с ним и, главное, зачем врать, что перепутала имя? Она не перепутала. Её распахнутые в удивлении глаза — ложь чистой воды, с которой она раньше говорила, что забыла сделать домашку. Кевин знает эти глаза. — В смысле — зачем? Мы говорим про твоего лучшего друга или как? Ох. Ах. Вот оно что. — Мы никакие не лучшие друзья, — Кевин бормочет, понимая, что его лицо кривится против воли. Когда-то давно он тоже так думал. Он даже говорил это вслух. Вот уж позорище. Он не может винить наивного малолетнего себя, который решил завести дружбу с единственным азиатом, ещё и корейцем, в классе. Не может винить себя за то, что прилип к нему, как банный лист. Что пользовался добротой, пока со стороны не указали, что происходит на самом деле. Пока не понял самого себя и эти ужасные чувства, которые в действительности испытывал. Может, приезжать сюда было не лучшей его идеей. — Я тебя умоляю, — Стелла фыркает, но никак свою реакцию не поясняет. Кевин не хочет продолжать разговор. Он боится сболтнуть лишнего. Он не говорил никому тогда, не собирается говорить и теперь. Хватит того, что его семья в курсе, что у него где-то там, в Ванкувере, парень, и что они все приняли его таким, какой он есть. Кевин не хочет усложнять себе жизнь ещё и разговорами об ошибках прошлого. Он возвращается с глинтвейном в комнату, достаёт телефон. От пока ещё его парня нет ни пропущенных, ни сообщений — кажется, разозлился. Кевин чувствует укол вины, поднимающееся изнутри желание позвонить и выслужиться, но он стряхивает это с себя, неприятный осадок запивая терпкой горячей жидкостью. Вместо этого он звонит Марку, плюхаясь на кровать и чуть не разливая на себя свой драгоценный напиток. Они познакомились, когда Кевин только переехал. Марк был одним из его первых соседей по дому. Перепуганные, выброшенные в самостоятельную жизнь, они прожили вместе аж несколько лет, прежде чем Кевин съехался с ним. Марк также долгое время был единственным, с кем Кевин мог более-менее расслабиться и открыться. Они не столь близки теперь. Кевин не знает, с каких пор, но заметил это примерно полгода назад. Ровно тогда же, когда заметил все свои остальные проблемы. Кевин смотрит на экран своего мобильного. Его исходящий вызов направляется к человеку, близость с которым — воспоминание, за которое ему всё никак не ухватиться. — Ну что ты там? Где ты был? Почему говорить не мог? — вопросы сыплются скороговоркой. — Расслабься, я дома. Молчит. Потому что Марк знает… некоторые вещи. Кевин не рассказывал ему ничего конкретного и никогда не называл имён, но Марк знает, как Кевин относится к своим старшим классам. Кевин выдавливает из себя, едва шевеля губами: — В школу ходил. — Ты же её ненавидишь, — следует незамедлительный ответ, который похож на удар молотком по голове. Кевин невольно шипит и морщится. — Да, но, — он не хочет объяснять, потому что так начнёт чувствовать, что оправдывается, и ему совершенно точно не хочется оправдываться. Потому что если он будет оправдываться, значит есть, за что. Кевин не хочет думать об этом глубже. — Так получилось, что я туда пошёл. И я был не один, когда возвращался домой. — Ты собираешься переспать с кем-то из старшей школы?! — Марк так орёт, что Кевин на секунду и сам пугается. — Нет! Что ты говоришь такое! Я же в отношениях! — Ну кто тебя знает, — встревоженно, но уже тише продолжает Марк. — Ты умотал отсюда с такой скоростью, словно за тобой погоня была. Никто не понимает, что у тебя сейчас в голове творится! — Мне просто надо отдохнуть от… От него. И всё, — Кевин делает несколько больших глотков, пытаясь залить испытываемые эмоции алкоголем. Это неловко. Словно он прохожему рассказывает о прыще на заднице. Марк о чём-то думает, молчит, и Кевин пытается угадать, будет он задавать ещё какие-то вопросы или нет. Кевин хочет его опередить: — Он же звонил тебе? — Да, — Марк отвечает тихо и задумчиво. — Учитывая, чем закончился прошлый наш разговор, у меня сердце в пятки ушло, когда я его имя увидел. Я серьёзно подумал, что с тобой случилось что-то. — И поэтому ты сказал ему, куда я поехал, — Кевин проводит по лицу ладонью. Кевин не знает подробностей, но он знает точно, что его парень каким-то образом намекнул Марку, что ему не по вкусу их близость. И это случилось чуть больше, чем полгода назад. Наверное, на месте Марка Кевин поступил бы так же — что тогда, что сейчас. Кевин подходит к своему окну и смотрит на знакомую улицу. Идентичные дома, заваленные снегом дорожки. Шторы на окнах у соседей всё те же. Кевину думается вдруг, что, если постараться, если зажмуриться — окажется, что и не встретил он своего парня, не уезжал никуда вовсе. Завтра вставать в шесть, в семь ждать Джейкоба на крыльце. Словно преданный пёс, верящий в их дружбу. — Он мне не особо нравился с самого начала. Знаю, ты моё мнение не спрашивал. Но если вдруг думаешь, стоит ли расставаться, — Марк многозначительно замолкает. — Да, я понял. Спасибо, — Кевин невольно улыбается. — Я учту твоё мнение. Собирается ли он расставаться? Кевин не знает. Он словно ждёт какого-то чуда, которое толкнёт его в верном направлении. Чудес не бывает, Кевин знает это. Рано или поздно ему всё равно придётся думать о том, что делать дальше. — Ну и отлично. Тогда рассказывай, как всё прошло. Голос Марка веселеет. Он решает его отвлечь, и Кевин благодарен ему за это. Плюхаясь обратно на кровать и ставя опустошённую кружку на тумбочку рядом, Кевин решает вовсю нажаловаться на каждую маленькую деталь прошедшего вечера, утопить в них нескончаемое, пронзающее его чувство тревоги. Он не ребёнок больше. Всё остальное ему придётся решать самому.