six years, two men, four words

Кевин лежит, завернувшись в одеяло, словно в кокон, и смотрит, как за окном постепенно начинает светать. Джейкоб оказался прав, и его парень больше не звонил. Вернувшись домой, Кевин, сославшись на плохое самочувствие, сразу же отправился в постель. Копившиеся в нём последних несколько недель эмоции — влажная подушка, с которой пришлось снять пропитанную солёным наволочку. Стелла тоже вернулась неожиданно рано, и практически сразу же стало ясно, что Джейкоб с ней поговорил. Не о том, что сказал ему Кевин, нет. — Он попросил меня проверить, как ты, когда я вернусь. Так что я сразу же пошла домой. Ну так что? Как ты? Кевин подвергся вынужденному разговору о своих проблемах. Сестра слушала его ломаные, комканые объяснения очень серьёзно, не перебивала. Когда он закончил, долго молчала. — Что ты собираешься делать? — В смысле? — Как я поняла, — и здесь она закинула ногу на ногу, слегка откинулась, опёрлась на него локтем, заставив выдохнуть тихое «уф», — у вас уже какое-то время проблемы, и лучше ситуация не становится. Наоборот, всё настолько плохо, что ты сбежал от него аж сюда. Так что я спрашиваю: что ты собираешься делать? Кевин бы хотел, чтобы всё было просто. Он бы хотел вернуться за вещами и увидеть того человека, в которого влюбился когда-то. Внимательного, понимающего и заботливого. Ему бы хватило даже «прости, не знаю, что на меня нашло», чтобы остаться, начать всё сначала. Ему правда не надо многого. — Мы слишком долго встречаемся, чтобы просто взять и расстаться, — медленно ответил он под внимательным взглядом сестры. — Три года. Стелла, это как выкинуть их в мусорку. Если мы расстанемся, то получается, что я потратил всё это время впустую. — То есть, — она приподнялась, повернулась к нему всем телом, — ты хочешь сказать, что по-твоему лучше позволить этому длиться ещё лет десять, чтоб, когда тебе будет за тридцать, ты мог сказать, что потратил тринадцать лет своей жизни впустую? — Может, это продлится всю мою жизнь, — Кевин знал, что Стелла права. Но, в то же время. Три года. Первое свидание, первый поцелуй, первое признание в любви. Букеты цветов, ароматические ванные, поездки загород. Разговоры по душам, совместные покупки. В каком-то смысле Кевин и правда думал, что это на всю жизнь. — Я очень надеюсь, что нет, — искренне ответила старшая сестра, прежде чем подняться. — Ладно. Тебе нужно поспать. И, Кевин, — уже открыв дверь, она обернулась. — Прости, что не предупредила, но мы празднуем Рождество с семейством Бэ вместе. Так что чем бы ты там ни расстроил Джейкоба — лучше извинись, как представится возможность. В тот момент он воскликнул в закрывающуюся дверь «мы что делаем?!», но Стелла просто вышла, ничего не объясняя. И теперь, наутро, Кевин лежит в своей постели и думает о том, что ж ему теперь делать, потому что тогда, в моменте, он о последствиях не думал. Нет, очевидно, что он, как любой адекватный взрослый, будет сидеть за столом вместе со всеми, улыбаться, поддерживать диалог и так далее. Всё, что от него потребуется, Кевин выполнит. Вопрос в другом. Что ему делать с Джейкобом? Кевин сказал то, что сказал, потому что думал, что они больше не встретятся. Что это станет чем-то вроде его прощальных слов. Он не хочет и не собирается извиняться, но воспоминания о полутёмной комнате, прогибающемся рядом матрасе, протянутом ему телефоне такие яркие, словно Кевин переживает их до сих пор. Переодеваясь, Кевин думает о том, что стоит, наверное, подарки какие-нибудь купить. Может, в процессе он решит, как вести себя с Джейкобом вечером. Прогноз погоды сообщает о том, что снова ожидается снегопад. Его родители хлопочут на кухне, пока Стелла валяется в гостиной на ковре. Сестра до сих пор в пижаме. Кевин плюхается на диван. — Ещё раз. Почему мы празднуем Рождество с семьёй Джейкоба? — он смотрит в спину сестры. Прогноз погоды сменяется новостной сводкой, и она начинает переключать каналы до тех пор, пока не находит вторую часть «Один дома». Оборачивается на брата. — Они давно уже вместе празднуют. Джейкоб, в отличие от нас с тобой, постоянно возвращается. Наши родители его любят, так что они бы очень огорчились, если бы узнали, что ты сказал ему какую-то гадость. Импульс. Кевина передёргивает. Волна мгновенной злости похожа на выплеснутое на него ведро воды. Он чувствует, как начинает закипать его кровь. Более-менее хорошее настроение мгновенно портится. Может, если бы она знала, каково это. Но она не знает, и она никогда не узнает. Это не про неё на проповедях говорят мерзости, не про неё шепчутся знакомые, морща носы. Про него. И, может, если бы это она узнала, что человек, которого она считает своим лучшим другом, любит, чувствует себя рядом с ним в безопасности, на самом деле терпеть её не может — она бы хотя бы промолчала. Кевин и сам не замечает, как поднимается, и не чувствует, как в презрении кривятся его губы. Стелла, слегка улыбавшаяся, меняется в лице. Ему хочется сказать что-нибудь ужасное. Сделать больно и ей. За всю ту боль, которую чувствует он, расплачиваться некому. Многое из этого — его вина. Родители в кухне смеются. Счастливый, полный радости звук отрезвляет, и Кевин расслабляется из невольной боевой стойки. Качает головой. — Видимо, мне суждено было начать встречаться с кем-то, кто ко мне так относится, — Кевин тяжело выдыхает. Его сестра раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но он прерывает её, повышает голос: — Ладно, я пойду. Надо хоть подарки какие-то купить, не знаю. Он не хочет знать, что ещё она собирается добавить к уже сказанному. Что он плохой человек? Что она не это имела в виду, и он сам додумывает? Что она не ведёт себя, как его парень, поведение которого она считает ужасным? Кевин не хочет ничего об этом слышать. Он приехал не за тем, чтобы выяснять с кем-то отношения. К счастью, Стелла не идёт за ним следом, чтобы продолжить, и уже это его радует. Он говорит родителям, что выйдет прогуляться, заматывает шарф вокруг шеи несколько раз, заказывает такси. Очевидно, что во всех торговых центрах в преддверии праздника будут гигантские очереди и такие же гигантские скидки. Из-за полнейшего отсутствия парковочных мест, такси высаживает его возле остановки. Через облака местами проглядывает голубое небо, но Кевин знает, что скоро его затянет, пойдёт обещанный снег. Тем не менее, погода ощущается теплее прежнего, словно в целом температура воздуха всё же поднялась. У него нет особого плана — он решает, что выберет что-нибудь на ходу. Бездумно разглядывает полки, лавируя между спешащими покупателями, которые, как и он, по каким-то причинам занимаются покупкой подарков в последний момент. У каждой кассы — огромная очередь. Стресс и спешка так и сочатся из окружающих его матерей с маленькими детьми, мужчин средних лет, наряженных девочек-подросток. — Я всё равно пойду, пусть мы и бывшие, — девушка его возраста проходит мимо, говорит по телефону. Она ярко накрашена и хорошо одета. — Нет, Джессика. Если бы я отказалось, то это бы и значило, что мне не всё равно. Мысли Кевина возвращаются к Джейкобу. До вчерашнего дня он всю свою жизнь думал, что Джейкоб отреагирует так же, как реагировали люди, с которыми он перестал общаться. И, несмотря ни на что, боялся этого. Но ненавидеть его так было бы проще. Отвечать на иррациональную брезгливость рациональным раздражением — прежние ботинки, в которых он прошагал уже много лет. Но когда кто-то, кто тебя предал, в момент дистресса смотрит с сочувствием, ненависть превращается в обоюдоострый нож. Кевин помнит, как Джейкоб улыбался его дурацким шуткам. Как чувствовал из-за этого себя королём мира, покорившим Эверест альпинистом — и шутил ещё и ещё, только чтобы Джейкоб улыбался снова и снова. Кевина передёргивает. Он был идиотом. Даже спустя столько лет ему хочется провалиться под землю от того, что теперь он знает, что в глазах Джейкоба был надоедливым насекомым, продолжающим жужжать возле уха. Это случилось в выпускном классе. Кевин отчётливо помнит, что уже собирался домой, когда одна знакомая, девушка из параллельного класса, которую он не раз видел на воскресных службах вместе с Джейкобом и остальными, сказала, что ей нужно о чём-то с ним поговорить. Джейкоба в тот день не было, так что Кевин планировал зайти к нему после уроков, узнать, как его здоровье. В школьном дворе ещё было холодно — только-только начало теплеть. Та девушка, Марта, поставила свой рюкзак на лавку и бесцеремонно, прямо в лицо ему отчеканила: — Ты в курсе, что тебя уже невозможно терпеть? Его сердце мгновенно упало словно бы. Всё, что она говорила дальше — с этим не было смысла спорить. Возможно, в глубине души он догадывался. И что Джейкоб друзьям своим со вздохом говорит, что не может просто такого одинокого лузера бросить, жалко же парня как-то, и что разговаривать с ним не обязательно, можно просто поддакивать или задавать общие вопросы время от времени, делая вид, что это не монолог, а взаправду общение. Всё, что она сказала — всё, на что Кевин попросту закрывал глаза. Маленький неуверенный в себе подросток, который просто хотел с кем-нибудь подружиться. В кого-нибудь влюбиться. Он впервые открыл тогда рот, только когда она спросила: — Или, может, ты гей, и думаешь, что у тебя получится его совратить? Это звучало так гадко, презрительно, что Кевина начало подташнивать, и он ответил тихим «конечно же нет», отчаянно надеясь, что прозвучал убедительно. Ни к какому Джейкобу он в тот день не пошёл. А когда тот выздоровел и вернулся — продолжил общаться с ним, как раньше, всё лучше замечая то, о чём говорила девушка. Кевин выбирает для его родителей дежурные, неспецифические подарки, которые как бы говорят о том, что он хотя бы попытался, и хотя бы из вежливости от него их примут. Кевин выстаивает огромную очередь ради них. Он не имеет ни малейшего понятия, что купить Джейкобу. Тем более, что теперь их последняя конфронтация, майская ссора, вертится в его голове. Кевин изо всех сил старается отогнать её: прислушивается ко льющейся ото всюду рождественской музыке, вдыхает запах кофе, очередь за которым просто баснословна. Что нравится Джейкобу теперь? Что он любит? Кевин останавливается возле занятой лавочки и смотрит вниз, на снующих ниже по торговому центру людей. Может, он до сих пор играет на гитаре? Подарить ему какой-нибудь крутой медиатор? Галстук, может? Кем он там работает-то? Или что-нибудь для собак? Типа лакомств или игрушек. Кевин разворачивается, облокачивается на перила спиной. Видит своё отражение в зеркале внутри бутика. Его вдруг осеняет — и он начинает посмеиваться. Занявшая лавку пара мельком на него смотрит, потому что Кевин начинает смеяться всё сильнее, с каждой секундой убеждаясь, что лучше идеи и не придумать. Он представляет лицо Джейкоба; представляет, что ему скажет. Просто потрясающе. Именно так он и поступит. Закончив с делами в городе, Кевин ещё полчаса пытается вызвать такси, так что домой он добирается дико голодный. Он съедает не поместившийся в салатницу салат, запивая глинтвейном, потом ищет обёрточную бумагу в чулане. Она белая, с пряничными человечками и леденцами. Бумаги довольно мало — Кевин видел под ёлкой в гостиной подарки в точно такой же обёртке, — так что он старается запаковывать как можно аккуратней и экономней. К счастью, с подарком для Джейкоба справиться проще всего. Когда он уже заканчивает со всем возиться, сидит на полу в кружении кусков скотча, оторванной бумаги, в комнату заглядывает Стелла. — Они придут скоро, что ли? — он смотрит на свои наручные часы. — Не рано разве? — Да, ещё рано, — соглашается старшая сестра. Она заходит в комнату и прикрывает за собой дверь. Молчит. Она что-то хочет от него явно, но Кевин без понятия, чего именно, так что продолжает возиться с подарком для матери Джейкоба. Возможно, она ждёт, что он спросит, чего ей нужно. Кевин не собирается этого делать — такие вопросы ещё ни к чему хорошему его не приводили. Сестра тяжело вздыхает у него за спиной. — Кевин, — произносит мягко. — Прости. — За что? — для него это настолько неожиданно, что Кевин аж оборачивается, забрасывая на время своё занятие. В её глазах мелькает понимание, и сестра подходит ближе, усаживается рядом. Кладёт руку ему на спину, начинает как-то неосознанно, успокаивающе его гладить. — За сегодняшнее, — объясняет. — Мне стыдно. Я не подумала о том, как это может прозвучать для тебя. То есть, — она жмурится. — В смысле, я и правда пыталась вызвать у тебя чувство вины, но я делала это шутя, не в таком смысле, и я не подумала о том, как это будет выглядеть для тебя, и мне очень жаль. Прости. — А, — всё, на что хватает Кевина сначала. Он успел забыть, что нормально делать вот так: извиняться, если кого-то обидел. Понимая это, он хмыкает. Проводит рукой по лицу. — Я отвык от такого, — он хмыкает снова, потому что осознаёт, в какой ситуации находится в Ванкувере. Может, и правда стоит с ним расстаться? Сестра едва слышно шепчет что-то вроде «боже мой», принимается растирать его спину ещё усердней. Ей не до смеха — она выглядит встревоженной, хмурится. Кевин не может ничего поделать с тем, что начинает смеяться. — Тебе после него придётся к психологу ходить, — говорит она. — И я так злюсь на себя за это. — А ты-то тут при чём? — Кевин, только успокоившийся, начинает смеяться снова. — При том, что я не заметила, — она качает головой, но на её губах появляется едва заметная, грустная улыбка. — Ну, — Кевин пожимает плечами, ухмыляется. — Не то, чтобы я тут часто бывал или старался как-то показывать. Я и сам заметил, что происходит, месяцев шесть назад всего. Когда понял, что меня Марк избегает. — Ну, хорошо, что сейчас. А не ещё через десять лет, — она словно специально напоминает ему об их вечернем разговоре. — Да, да, — Кевин соглашается. — Ты права. Хорошо, что сейчас. Он наконец-таки заканчивает с упаковкой. Подарки для родителей Джейкоба ставит отдельно от крошечного свёртка, который предназначается самому Джейкобу. Кевин думает о том, как его лучше подарить. Делать это где-то наедине не хочется, но при его родителях тоже невозможно. — Ты же знаешь, что можешь быть здесь столько, сколько тебе захочется? — говорит Стелла, забирая подарки для мистера и миссис Бэ и явно намереваясь отнести их под ёлку. — Тебя никто не гонит. Можешь оставаться тут, сколько тебе потребуется. Мама просила тебе это передать. — Да… Хорошо. Спасибо. Сестра уходит. Пусть Кевину и приятно это слышать, он понимает, что это невозможно — ему нужно вернуться в Ванкувер и что-то сделать, потому что в противном случае отравляющим его жизнь звонкам не будет конца. Неужели он и правда собирается с ним расстаться? Кевина внутри трясёт от одной только мысли об этом. Кевин принимает душ, переодевается и помогает накрывать на стол, который отец вытащил из гаража и собрал, пока он возился в комнате. — Ты собираешься в таком виде гостей встречать? — спрашивает его мама, бросая взгляд на его чёрную одежду. — Я больше с собой ничего нормального не привёз. А что такое? — Ничего. Просто подумала, что ты захочешь быть более нарядным, может, — и мельком смотрит под ёлку. Кевин замирает с кухонной зажигалкой в руке. Склоняет на бок голову. На столе стоят огромные красные свечи, окружённые настоящими еловыми веточками — они делают так с незапамятных времён. Кевин оборачивается и тоже смотрит под ёлку. — Вы мне свитер подарить что ли решили? У Кевина никогда не было уродливого рождественского свитера. И он не считает их уродливыми на самом деле. — Да. Если тебе нечего надеть, можешь его достать сейчас. Так что, заканчивая с сервировкой и украшениями, Кевин отправляется в свою комнату, чтобы переодеться ещё раз. Свитер цвета слоновой кости, коричневыми паттернами на рукавах и у горла, схематичными ёлками на груди. Он очень тёплый, но не колючий. Кевин спускается вниз, чтобы показаться родителям, и на «ну как тебе?» матери отвечает поднятым вверх большим пальцем. Никто не заикается ни о его зелёных волосах, ни о его маникюре — Кевин сам о нём вспоминает только тогда, когда мама говорит, что ей только что позвонила миссис Бэ, потому что они уже в пути. Кевин в этот момент отвечает на сообщения знакомых в инсте, целенаправленно игнорируя вопросы о том, куда он делся, и отвечая только на поздравления с наступающим Рождеством. Сестра подрубает музыку. Кевин спрашивает у неё, идущей мимо: — Может, мне ногти смыть? — Зачем? — просто спрашивает она, и это как-то его успокаивает. И правда, ему незачем. Он делает несколько быстрых фото возле зеркала в новом свитере, ставит на фотографии метку с локацией перед тем, как её опубликовать, потому что знает, что его парень точно её увидит — у него ж уведомления стоят на все его посты. Кевин думает ещё попросить Стеллу в своём красивом красном платье тоже рядом с ним встать, но потом решает, что и так сойдёт. В доме царит атмосфера праздника. Папа включает в розетку обвивающие окна огоньки; пахнет глинтвейном и корицей в частности. Он выключает свет под потолком, и теперь гостиная заполнена светом ёлки, окон и свечей. Это почти так же ярко, как и свет обычной лампы, но куда более по-рождественски. Кевин думает о том, что давно не чувствовал чего-то такого. Приподнятое настроение, желание закружить сестру в танце, пока мама подключает свой телефон с рождественским плейлистом к колонке, недовольная музыкальным выбором Стеллы, а отец на кухне уже пробует сваренный им глинтвейн. Кевин переписывается с Марком, когда в дверь наконец-таки звонят. Стелла слетает по лестнице, пропев: — Я открою! Кевин, с ногами сидевший в кресле, медленно опускает их на пол, прикидывая, подниматься ему или нет. Он слышит приветствия, знакомые голоса. Нежный, добрый смех Джейкоба в ответ на слова Стеллы о том, что его прямо-таки занесло снегом. Этот смех, его звук. Он до сих пор вызывает внутри приятное чувство. Словно перезвон колокольчиков на ветру, напоминающий о расцветающем лете. Он дарит на мгновение ощущение безопасности и постоянства — только чтобы в следующее же мгновение оторвать его, вырвав Кевина из иллюзии беспечного счастливого будущего, напомнить о том, кто это смеётся. Что их связывает. Кевин поднимается — давать сдачи проще стоя. Мягкие тёмные волосы разделены на пробор и спадают на лоб; тёмные любопытные глаза находят его сразу же. Он приоткрывает рот, и Кевин видит красивые белые зубы, которые обычно показываются в дружелюбной улыбке, которыми их обладатель одаривает всех без разбора. Джейкоб никогда не следил за модой. Скорее, иногда что-то, что ему нравится, входило в моду, и тогда он начинал внезапно соответствовать трендам. В остальное время он одевался так, что, наверное, не будь Кевин в него по уши влюблён, назвал бы жутким колхозом. Тем не менее, даже теперь он не может отделаться от надоедливой мысли о том, что мешковатая тёмно-зелёная толстовка, из рукавов которой виднеются только кончики его пальцев, выглядит очаровательно. Настолько очаровательно, что Кевин испытывает приступ агрессии, когда Джейкоб этими самыми пальцами длинные рукава прижимает к своим ладоням. Он говорит: — Я руки помою, — Стелле, и он такой милый и очаровательный в этот момент, что Кевину хочется начать со злости топать и зубами скрипеть. Если бы он после вчерашнего вёл себя так, как Кевин от него ожидал, было бы проще. Кевин бы знал, как себя вести. Откусил бы от привычного разочарования и поздоровался холодно, когда молодой мужчина зашёл в гостиную. Вместо этого он невольно опускает глаза, на тихое «привет» отвечая слабым: — Угу. Суета усиливается; все начинают рассаживаться, родители Джейкоба тоже размещают под ёлкой подарки. Кевин полагает, что их оставят до десерта. Он с улыбкой слушает о том, как он вырос, каким стал сильным; спрашивает в ответ, как дела, энергично кивает, тем самым показывая свою вовлечённость. Его отец приносит графин с глинтвейном и разливает его по красивым стеклянным чашкам на ножках. Кевину приходится сесть рядом с Джейкобом. Он видит, что тот хочет что-то сказать, открывает рот уже, но его отвлекают, и, видимо, момент становится упущен. Все наконец-таки оказываются на своих местах. Кевин скучал по такому. Нет, прежде они не праздновали Рождество с кем-то другим, вместо этого обычно или заказывая столик в ресторане, или собираясь дома, и он с трудом может вспомнить, о чём они за столом говорили в прежние годы, но это всегда было что-то весёлое, хорошее — он много смеялся. Они с сестрой никогда не терпели до утра, с вечера раскрывая подарки и хвастаясь ими друг перед другом. — Ты так неожиданно приехал, — говорит миссис Бэ. — Да, соскучился по дому, — Кевин отвечает с лёгкостью. Он знает, что от него не ждут ничего более дежурных фраз. Он планирует отсидеть весь вечер, слушая разговор старших и игнорируя присутствие человека рядом. Наслаждаясь вкусной стряпнёй мамы, попивая приготовленный папой глинтвейн. Конечно же в какой-то момент позвонит его парень — это единственная постоянная его жизни прямо сейчас. Кевин и в этом случае уже решил, что делать. Он не будет его игнорировать. Он выйдет на задний двор, надев предварительно куртку, заберётся на стоящую там лавку с ногами. И поговорит с ним. Тихо, спокойно. Он скажет, что скоро вернётся. Что они всё обсудят при встрече. Что он тоже, несмотря ни на что, хочет для них двоих лучшего. Возможно, он услышит что-то недоброе в свой адрес. Или, возможно, его встретит спокойная реакция. Так или иначе, Кевин действительно планирует вернуться и поговорить. Скорее всего, он всё-таки попросится пожить у Марка на какое-то время, пока не найдёт себе новое жильё. Даже если они и не расстанутся, Кевин хотел бы на время съехать — чтобы побыть наедине с собой и решить, как лучше поступить дальше. Поэтому, когда прямо перед десертом звонит его телефон — Кевин готов. Он извиняется, берёт куртку и выходит на задний двор. После тёплой, насыщенной комфортным светом гостиной задний двор выглядит тёмным и пустым. Рваные, серые облака висят в небе. Несмотря на праздник, стоит тишина. Как будто бы весь мир замер в ожидании чего-то. — Привет, — сметя рукавом снег, Кевин усаживается. Поднимает к себе ноги. — Привет. Он спокоен. Скорее всего, слегка пьян. Кевин уже успел выпить свою кружку глинтвейна, так что нельзя сказать, чтобы он сам был так уж трезв. — Празднуешь с семьёй? — Да, — отвечает Кевин. — А ты? Они часто это практикуют: ведут себя так, будто бы вчера ничего не было. В глубине души Кевина это тяготит. — Один, — он хмыкает, и вот теперь уже Кевин уверен, что он нехило так выпил. И, внезапно, Кевин ощущает жалость. Ведь, если подумать, его парень не такой уж и плохой. Просто испуганный, одинокий мальчик, который не знает, как правильно проявлять любовь. Возможно, им помогла бы терапия для пар. — Ты собираешься возвращаться? — Да, — Кевин вздыхает. — Да. Я собираюсь возвращаться. — Когда? — Я ещё не заказал билет, но, — Кевина прерывает смешок. Его парень цокает языком, и Кевин уже представляет себе его лицо. — Ну что такое. — Ничего. Раздражающая интонация, мгновенно возникающее желание задать колкий вопрос. Кевин вдруг понимает, что проблема не только в его парне. Проблема в нём самом. Он сам стал тем, кто подходит только кому-то вроде заносчивого самовлюблённого мудака, который будет цепляться и ревновать, потому что не знает, что привязанность может выглядеть по-другому. Как он таким стал? Кевин помнит себя в шестнадцать. Как смотрел на Джейкоба и мечтал о том, что каким-то образом у них всё сложится так, как ему бы того хотелось. Был ли тот невинный, впечатлительный Кевин таким же? Или тот, что рассказывал своему парню впервые о том, что начал считать себя ошибкой. Неуверенный в себе и чувствительный, но готовый открыться, довериться. Как Кевину удалось того себя так испортить? — Блять… Только не говори, что начал опять реветь, — раздаётся из его динамика. Кевин смаргивает. Шмыгает носом. Отвечает спокойное: — Нет. Всё нормально. Я с утра посмотрю билеты и скажу тебе, когда вернусь. Он чувствует нарастающее на той стороне недовольство. Скорее всего, его парень ждал возможности сказать что-то вроде «с тобой невозможно говорить, когда ты такой эмоциональный». Он в настроении поссориться. Он только за этим и позвонил. — С Рождеством тебя. Я скоро буду дома. Когда его парень ничего не отвечает, Кевин кладёт трубку. Он поднимает голову, смотрит на проблески тёмного ультрамарина и редеющие облака, вслушивается в шуршащую ветром тишину. Вдалеке ездят машины, у соседей только что хлопнула дверь. Он знает, что нужно идти в дом, пока за ним никого ещё не отправили, пока мама не начала волноваться — он знает, знает, но ему бы ещё чуть-чуть- — Хей. Кевин открывает глаза. Ему не требуется поворачивать головы, чтобы знать, кто это. Джейкоб в своей толстовке стоит в приоткрытой двери и вздрагивает от холода. — Я сейчас приду, — Кевин отвечает на незаданный вопрос. Джейкоб стоит на месте какое-то время. Кевин даже думает, что тот вот-вот уйдёт. Но, вместо этого, Джейкоб счищает снег с лавки и садится рядом. Ему явно холодно. Кевин не знает, чего он хочет, и у него нет настроения это выяснять. Он просто думает о том, что, если Джейкоб поднимет тему вчерашнего дня, Кевин скажет ему что-то такое, после чего Джейкоб не захочет с ним разговаривать никогда больше. — Как он? — М? — Твой, — Джейкоб взмахивает рукой. В другой раз Кевин бы спросил «мой кто», только чтобы поиздеваться, заставить Джейкоба произнести это вслух. Богомерзкое «твой парень». Но Кевин обещал себе, что сегодня никаких происшествий не будет. Что он постарается избежать их, если это будет в его силах. — Нормально. Как всегда, если быть точнее. Ничего нового, — тряхнув головой, заставляет зелёные волосы упасть на глаза; убирает их. Если он не пострижётся в скором времени, то их можно будет заправлять за уши. — Тебе, — Джейкоб набирает побольше воздуха в лёгкие. — Тебе хорошо с ним? Внезапный интерес — участие — Кевину не понятны. Он таки поворачивает к нему голову. Джейкоб смотрит как-то пристально, напряжённо. Кевин опускает ноги в тапках на ледяные доски крыльца, уже готовый встать при надобности. Давать сдачи всегда проще стоя. — А что? — он хмурится, звучит так, словно уже защищается. Джейкоб это улавливает. Опускает глаза. Говорит тише: — Я просто хочу знать, хорошо тебе с этим человеком или нет. — Джейкоб, — «С этим человеком». Что угодно, лишь бы не говорить прямо. — Я встречаюсь с парнем. Если тебе мерзко, так и скажи. Хватит ломать комедию. Кевин не говорит это зло. Он говорит это фактом. Просьбой даже. Ему тошно от одной только мысли, что этот праведный мальчик заставляет себя быть участливым и дружелюбным по отношению к кому-то, кто вызывает у него отвращение. Кевину хочется добавить, что на него не надо смотреть свысока, с пьедестала своей непорочности и безгреховности, но он вовремя прикусывает изнутри щеку. — Я не, — Джейкоб поджимает губы. Опускает голову. Молчит какое-то время. — Скоро подарки будут открывать. — Ну так иди. Я тоже скоро пойду. Джейкоб вздыхает. Смотрит снова на Кевина этим внимательным взглядом, хмурится. — Да нет же. Блин, — он чешет затылок, словно о чём-то думает, и одновременно с этим вздрагивает из-за холода, пробирающегося за ворот его худи. — Ты мёрзнешь, иди в дом, — Кевин кивает на его раскрасневшееся лицо и дёргающуюся ногу. — Если ты заболеешь, то винить будут- — Не гони меня! — Джейкоб прерывает его — кажется, возмущается. Даже голос повысил. Кевин такого прежде не видел. Он показательно, выразительно пялится на Джейкоба, который теперь упрямо смотрит куда-то вперёд. Кевин бормочет «окей» и откидывается на спинку лавки. Может, ему и не надо защищаться. Джейкоб, кажется, всё-таки не способен реально кого-то бить. На самом деле, Кевину тоже становится холодно. Он вообще не представляет, почему Джейкоб сидит здесь без верхней одежды. Он ведь реально заболеть может, и тогда Кевину завтра слушать оханье на этот счёт. — Ты, — снова начинает Джейкоб. — Ты выслушаешь меня? Кевин чувствует на себе его взгляд. Видит краем глаза движение — Джейкоб поворачивается к нему всем телом. Теперь его черёд смотреть прямо передо собой. Он пожимает плечами: — Говори. Кевин вдруг думает о том, что это какой-то совершенно иной разговор. Словно Джейкоб хочет продолжить какой-то другой, когда-то прерванный. Когда Джейкоб раскрывает свой рот — Кевин понимает, что был прав. — Ты знаешь, как я… Что я думал о тебе в старшей школе. — Что я тебя раздражал, ага. — Да, — Джейкоб соглашается как-то вымученно. — Но. Ты не знаешь, — он вздыхает, — всего остального. Кевин чувствует, как сжимается его челюсть. Он снова вспоминает, как спросил его об этом. Как Джейкоб увиливал, мешкал, делал вид, что ничего не понимает. Кевину было больно, и обидно, и стыдно. И он чувствовал себя дураком. — Это правда. Я… чувствовал себя так. Потому что ты каждый день. Каждый день придумывал новые темы для разговоров, и тебе даже не надо было, чтобы я тебе отвечал. Типа, ты говорил про какую-нибудь интернет-драму, или про что-то с Бейонсе, или про какой-то сериал, из-за которого не спал ночью. Тебя вообще не волновало, что я просто… Просто выключаюсь. Ты продолжал говорить о том, о чём тебе хочется говорить. Со мной. И я правда… Меня действительно это раздражало, потому что я не понимал тебя. Ты, — Джейкоб делает рваный вдох. Кевин бросает на него взгляд, потому что это не что-то привычное. У Джейкоба в вечерней темноте влажно блестят глаза. — Ты прилип ко мне, как банный лист. Вот, как я тогда думал. Он замолкает. Кевин не услышал ничего нового — об этом всём он уже перед сном и сам думал не раз. Он хочет спросить, к чему это всё, когда Джейкоб вдруг начинает говорить снова: — Но каждый раз, когда ты не приходил в школу, я чувствовал себя странно, возвращаясь домой. Как будто бы день был… неполноценным. Я даже начал шутить про себя, что у меня выработалась привычка к твоему бесконечному бормотанию у меня над ухом. Я даже не думал о том, что чувствуешь ты. До тех пор, пока ты не спросил, раздражаешь ли ты меня. Я ничего не сказал, потому что не хотел тебя обижать. Это было неловко. Я думал, что ты и так знал. Ну или догадывался. Что ничего не изменится, если я никак не отреагирую. Он замолкает снова. Кевину всё ещё хочется спросить, к чему это всё. Если Джейкоб пытается попросить прощения — ну, что же. Кевин может сказать, что его прощает, если тому так будет легче. Но он так переживает из-за этого. Что-то внутри Кевина, какая-то крохотная часть, не испытывающая злобы и раздражения при виде старого друга, отзывается на сгорбленные плечи и нервное трение пальцев. — Я скучал. Правда. Со временем я понял, насколько на самом деле привык к тому, что ты постоянно находишься рядом и чем-нибудь достаёшь меня. Я осознал это, только когда мы выпустились, и я больше от тебя ничего не слышал. Твоё отсутствие в моей жизни очень сильно на мне отразилось. А потом наши семьи начали праздновать Рождество вместе. И я подружился со Стеллой. Узнал, что ты живёшь в Ванкувере. Что у тебя есть парень. Что ты счастлив, — его голос падает на несколько тонов ниже. Джейкоб смотрит на Кевина. Прямо ему в глаза. Не мигая, говорит: — Видит Бог, я пытался за тебя радоваться. Что есть кто-то, кого ты любишь, с кем ты счастлив быть вместе, — его взгляд становится всё более диким, пристальным: — Но одна только мысль о том, что ты кому-то другому рассказываешь обо всём, что тебе нравится, не нравится, что ты любишь и не любишь, — его губы дрожат. — И я чувствовал такую чёрную, страшную ревность, что не помогало ничего. У Кевина сжимается горло. Его почему-то начинает подташнивать. Ему хочется закрыть ладонью Джейкобу рот, а ещё встать и начать ходить взад-вперёд по крыльцу, чтобы как-то унять то, что происходит у него внутри. Он хочет попросить Джейкоба замолчать, но у него не получается сказать ни единого слова. — И потом, когда я услышал, что ты приехал, я просто хотел… Я просто решил… Мы же можем дружить, да? Тогда мне будет легче. Если бы я мог иногда слушать твою бесконечную болтовню про то, кто там что кому в твиттере сказал, я бы уже чувствовал себя лучше. — Ты вовлёк мою сестру в это, — до Кевина доходит. Он и так подозревал, что у них какой-то сговор, но теперь всё окончательно встаёт на свои места. — Да. Точнее, она решила, что это возможность нас… помирить. Я просто хотел с тобой увидеться, если честно. Думал, ты будешь, — Джейкоб медлит. — Как раньше. Но в итоге это мне приходилось всё время инициировать разговор, пока ты молчал или нехотя отвечал мне, и я вдруг — я вдруг понял, — он как-то непроизвольно подаётся вперёд, его голос становится таким мягким, словно кто-то вложил ему в рот только что обжаренную маршмеллоу. — Все те годы. Всё то время, каждый день. Ты продолжал пытаться сблизиться со мной несмотря ни на что. Ты говорил обо всём, чем тебе хотелось со мной поделиться. Ты очень смелый, Кевин. Тебе ведь было тяжело? Кевин понимает, что не может разорвать с ним зрительный контакт. Он не может отшатнуться назад, сжимает челюсть, и не знает, что делать. Как будто бы наступил момент кульминации, но ему никто не показал его реплики. Шесть лет спустя, двое молодых мужчин сидят на заднем дворе двухэтажного дома, похожего на все, что стоят вокруг. В холоде рождественской ночи, под молодой Луной. Кевин слышит четыре слова — и он даже не знал, что ему нужно было их услышать, чтобы почувствовать себя лучше. — Только после того, как я оказался на твоём месте, я понял это. И когда вчера… То, что ты сказал, дало мне понять, что ты меня, скорее всего, ненавидишь, — голос Джейкоба вздрагивает. — Мне так… Так невыносимо стало от одной только мысли о том, что ты меня ненавидишь, — срывается на шёпот. — Пожалуйста, не ненавидь меня. Я тебя прошу. Я хочу слушать тебя, о чём бы ты ни захотел поговорить, до конца своих дней. Я не знаю, что я буду делать, если, — он затихает. Отшатывается, опускает голову. Кевин поднимается. Проводит по лицу руками, подходя к перилам. Оборачивается на всё ещё сидящего на лавке. Он не знает, что чувствовать. О чём думать. Что сказать. Что это было? — Ты же понимаешь, что я могу неправильно тебя понять? Ты же в курсе, — Кевин чувствует себя по-дурацки, объясняя, что ему нравятся парни. — Это сложно как-то не так понять. Джейкоб отвечает тихо, на грани слышимости, и обнимает себя руками за плечи. Мир замирает, словно сама планета вдруг перестаёт крутиться вокруг своей оси, вокруг Солнца. Стихает ветер, перестают гудеть машины. Вселенная Кевина сосредотачивается на этом моменте, этих словах, их настоящем смысле. Самый милый, очаровательный, добрый мальчик в мире, который сделал ему так больно, которого он так любил — даже прогоняя это в голове, Кевин не может справиться со своими эмоциями. У него не получается выразить ни одну из них в своём голосе, отчего это даже не звучит вопросом: — Ты что, так из-за вчерашнего перенервничал, что теперь мне предложение делаешь. — А ты бы согласился? — Джейкоб реагирует мгновенно. У Кевина кружится голова. Он хватается за перила покрепче, чтобы не соскользнуть случайно на пол, в снег. Он бы хотел злиться. Ох, как бы он хотел злиться сейчас. Но он чувствует себя растерянным, потерянным, сбитым с толку. — Джейкоб, — начинает он. — Мне нравятся парни. Мужчины. Я гей, Джейкоб. Ты понимаешь? — он отвечает кивком. Кевину почему-то кажется, что до него всё ещё не доходит. Он не думает уже даже о том, что за ними могут послать кого-то третьего, кто его услышит: — Ты сможешь взять в рот член? Джейкоб отвечает неуверенным, тихим «да». Он снова горбится, трёт свои пальцы. Он замёрз. Он в этом дурацком худи сидит — Кевин расстёгивает куртку, снимает её, бросает в него. Ему мгновенно становится значительно холодней, но он просто не может уже на него смотреть. И он не собирается сильно с этим разговором затягивать. — Надень, — командует. Наблюдает, как Джейкоб утепляется. — Я, во-первых, не могу тебе поверить. Шесть лет нельзя смыть одним твоим… Вот этим всем, — он очерчивает его силуэт взмахом руки. — Значит, ты меня всё-таки ненавидишь? Он выглядит расстроенным. Кевин и правда не верит ему. В его голове образ того крепкого, верующего волейболиста, который в тайне не хотел ничего общего с ним иметь, сидит очень крепко. Кевин думает о том, что даже если Джейкоб и не врёт — нет никакой вероятности, что он понимает, о чём говорит. Реально понимает. Что он не скажет, что всё осознал и передумал после одного глубокого поцелуя или, того хуже, после одного прикосновения к чужому члену. Пусть он и расстроен, он всё ещё может хотеть чего-то совершенно другого. — Нет, Джейкоб, — Кевин усаживается обратно на лавку. — Я не могу тебя ненавидеть, хотя мне очень хотелось бы. — Почему? — он звучит поломано и несчастно. — Потому что, Джейкоб, — Кевин не может перестать произносить его имя. Он склоняет на бок голову и улыбается — его очарование включается без его собственного ведома, — ты разбил мне сердце. Джейкоб или не улавливает вовсе, или смотрит сквозь фасад, но он вдруг выглядит ещё более расстроенным, чем прежде. Он хочет взять Кевина за руку, но в последний момент решает не делать этого. — Мне очень жаль, что я понял всё так поздно, — он старается говорить ровным голосом, но Кевин чувствует его напряжение, видит снова тот блеск в его глазах. — Я хотел бы узнать, не можешь ли ты дать мне шанс попробовать всё исправить. Он выглядит уязвимым в этот момент. Кевин знает, что он искренен. Случись это пару лет назад — Кевин бы подался вперёд, обхватил бы это красивое лицо руками и поцеловал его вместо ответа. Но это случилось теперь, и он знает, что так поступать неправильно. Как бы сильно ему ни хотелось жить в сказке, в которой он мог бы схватить свою первую любовь за руку, затащить в свою спальню, сделать с ним на кровати своих подростковых лет именно то, о чём там фантазировал — он не может себе этого позволить. — Я в отношениях, — и Кевин старается звучать как можно мягче. Он знает, что быть отвергнутым — дерьмово и больно, и он хочет смягчить для Джейкоба этот удар. — Даже если мы расстанемся, я не готов к новым отношениям. Думаю, не буду готов ещё долго. Поэтому мой ответ — нет. Никаких шансов. Прости. Джейкоб замирает. Его взгляд устремляется в пустоту. Вся собиравшаяся в глазах влага наконец-таки падает несколькими крупными каплями на его щёки. Кевин делает то, чего Джейкоб сделать не решился — берёт за руку. — Послушай. Я тебя прощаю. Это было давно, мы были детьми. Тебе не нужно думать об этом больше. — Я могу ждать, сколько потребуется, — его взгляд снова фокусируется, и он смотрит на Кевина. Слегка сжимает его руку в ответ. Они одинаково замёрзшие, так что прикосновение нельзя назвать тёплым или приятным. — А если ждать придётся десять лет? — печальная улыбка на его собственном лице. Словно неизбежное расставание, что он сам им предначертал. Может, он и правда расстанется со своим парнем. Начнёт ходить к психологу, разбирать весь набранный багаж. Заведёт собаку, продлит абонемент в спортзале. Пострижётся коротко и перекрасит волосы в родной чёрный. Будет жить для себя, ходить по клубам, заводить новые знакомства, как в старые добрые времена приводить к себе в квартиру кого-нибудь на одну ночь. Спросит Марка обо всём, что пропустил. Увидится со всеми друзьями, от которых успел отдалиться. Сделает историю своих отношений оставленной в прошлом шуткой, и только тогда станет готов. Это слишком долго. Для чего-то столь нестабильного, столь хрупкого и маловероятного, по мнению Кевина, это бессмысленно. Джейкоб улыбается ему с отголоском той же печали и влажными щеками. — Ну ты же ждал, — просто отвечает он. «Это глупо», — Кевин чувствует, как его лицо искажается из-за того, что теперь и ему самому хочется плакать. И тянется, чтобы его обнять. Джейкоб крепкий, более плечистый, и его запах смешивается в носу с запахом самого Кевина, исходящим от его куртки. Кевин утыкается носом в изгиб его плеча, чувствует, как широкие ладони на его спине сжимают свитер. Как чужая щека соприкасается с его виском. Он не должен был такое говорить. Это нечестно. Кевин не может сказать ему «нет» теперь — у него ни за что в жизни не хватит сил. Они никогда не обнимались прежде. Кевин нехотя отстраняется первым, рукавом трёт своё лицо, про себя отмечая, что довольно приятно, когда его не поднимают на смех за то, что он плачет. — Ладно. Хорошо. Давай так, — он хлопает себя по щекам. Всё ещё чувствует руки Джейкоба на своей талии, и тянет с тем, чтобы заставить его их убрать. — Спроси меня в другой раз, окей? Когда я буду свободен и… в порядке. Договорились? — Да. И, тогда, могу ли я… Можем ли мы как-то общаться? Хотя бы иногда. Если ты не против. — Да… Да. Хорошо, — Кевин достаёт свой телефон. — Можешь дать мне свой инстаграм. Им пора возвращаться. Руки Джейкоба соскальзывают с его талии, они оба поднимаются. Уже открыв дверь в дом, Кевин вдруг оборачивается: — Ах, да. Не хотел дарить тебе при всех, — он достаёт из заднего кармана прямоугольник обёрточной бумаги. — Подарок тебе. Они стоят в полумраке дальнего конца коридора, из гостиной доносится отчётливо женский смех. Джейкоб смотрит непонимающе. Кевин наблюдает за тем, как он аккуратно раздирает упаковочную бумагу, понимая, что пути назад нет, но теперь эта фраза не едкая издёвка — теперь это, кажется, флирт: — Подумал, что если тебе так нужна моя фотография над письменным столом, то лучше уж пусть будет что-нибудь секси. Джейкоб внимательно смотрит на фото: у Кевина тут как раз-таки красивый пепельный цвет волос, на нём дорогая шелковая рубашка и корсет. Волосы у него влажные, а лицо — бледное, потому что он вроде как был принцем-утопленником на той хэллоуинской вечеринке. Фото отредактировано под полароидное, пусть изначально полароидным и не являющееся. — Спасибо. Это отличный подарок, — Джейкоб отвечает серьёзно. Кевин почти уверен, что он настолько милый не специально. Он напоминает идеальную версию, что-то из фантазий его юности. Парень его мечты. Они оба молча умываются, согревают руки, Кевин возвращает на место свою куртку. Он слышит, как весело его мама спрашивает у Джейкоба: — Ну что, помирились? Джейкоб отвечает тихо, практически невнятно, но все заливаются смехом. Кевин смотрит на своё отражение. Зелёные волосы, всё ещё раскрасневшиеся от мороза щёки. Нужно будет принять ванную. Сейчас будут раскрывать подарки, и, возможно, они с Джейкобом обменяются парой слегка неловких улыбок. Но Кевин чувствует себя так, словно теперь всё куда лучше, чем раньше. И, может, его «в порядке» наступит куда быстрей, чем через десять лет.