🌋Э•Н•О•Б•И🪐

M83 — Solitude (Felsmann + Tiley Reinterpretation) На этот раз пробуждение было больше похоже на чью–то неудавшуюся попытку реанимировать его. Солнечное сплетение жгло так сильно, как если бы в него попал высоковольтный разряд тока. Оби–Ван ухватился за грудную клетку и медленно поднялся на ноги с настила, пытаясь преодолеть головокружение и слабость, милостиво отступившую только тогда, когда магистр, пересилив её, пришёл в движение. Взгляд невольно упал на запястья, обрамлённые светло–розовыми полосами свежих ожогов, которые ранее были сокрыты от глаз под браслетами. С облегчением обнаружив, что их нет на нём, в том числе и на лодыжках, и ничто больше не сдерживает его Силу, Кеноби замер, прислушиваясь и осторожно проверяя её присутствие. Впервые за долгое время она приветливо отозвалась, наполнив собой каждую клеточку его дрожащего от лёгкой эйфории тела. Следующим не менее приятным открытием стала настежь открытая дверь клетки, не державшая его в заложниках более. В неверии Оби–Ван осмотрелся и не нашёл никого и близко похожего на агрессивно настроенных штурмовиков поблизости или же притаившегося за углом Дарт Вейдера, решившего вдруг выйти на новый уровень своих пыток и подарить пленнику мнимую видимость свободы, чтобы позже утолить зверскую жажду охотника на джедая. Выбравшись за пределы металлической бездушной коробки, ставшей свидетельницей его худших дней, Кеноби заметил лежащий на полу световой меч, долгие годы принадлежавший ему и оставленный здесь кем–то намеренно, чтобы именно он попал в его руки. Но Оби–Ван не сразу поднял его, борясь с отвращением от вида засохших потёков собственной крови на рукояти, которые слуги Дарт Вейдера не успели отмыть. Они тут же навеяли целый ворох гнетущих воспоминаний, подобравшихся к горлу свербящим чувством тошноты и апатии к происходящему. Чужой шёпот, прилетевший из ниоткуда, словно шальной порыв ветра, прошёлся по загривку и проскользнул в уши трепетным: «Прости меня!» Вынуждая Кеноби прикрыть глаза и прислушаться к источнику, звучавшему подозрительно знакомым и привычным ему голосом. Не обнаружив постороннего присутствия ни в окружении, ни в Силе, магистр всё же захватил с собой меч и проследовал до конца длинного коридора, хорошо освещённого и оттого менее пугающего, чем полное отсутствие патрулирующих окрестности клонов, Палпатина или нового Лорда ситхов. В голове крутилось единственное адекватное объяснение безжизненности секретной базы Дарт Вейдера — на них совершили отчаянное нападение, вынудившее всех обитателей бежать. Но кто мог обладать подобной мощью, способной обратить в бегство джедая, перешедшего на тёмную сторону Силы? Терзаемый этим, и множеством других не менее важных вопросов, Оби–Ван в очередной раз решил пробраться в ангар и угнать один из звездолётов, если они ещё уцелели и находились там после атаки неизвестных ему смельчаков, но на развилке между коридором, ведущим к космическим кораблям, и поворотом в сторону командного мостика его нагнал шум, подозрительно похожий на приглушённый рёв маленького ребёнка. Серые глаза тотчас расширились от понимания, что детский плач в данном случае мог означать лишь две вещи: сын Энакина Скайуокера находился где–то поблизости или же его заманивали в хорошо спланированную ловушку. Он терзался сомнениями и внутренними голосами, вопившими наперебой, что отправиться без оглядки в ангар с звездолётами будет более правильным решением, чем корчится от боли под обезумевшим Дарт Вейдером, желающим испробовать его тело на вкус. И будь Оби–Ван более разумен и менее благороден, он бы так и поступил. Костеря себя всем доступным арсеналом ругательств на пятнадцати языках, которые ему удалось выучить, будучи главным переговорщиком Совета почившей Республики, магистр перешёл на бег и отправился на поиски ребёнка, заливающегося плачем, растущим в своей громкости по мере его приближения к командному мостику. Когда он беспрепятственно добрался до нужного помещения, а двери перед ним с тихим скрежетом разъехались в стороны, пропуская вперёд, Кеноби воистину потерял дар речи от представшей его взору картины. В метре от него на полу лежал мёртвый Палпатин, разрубленный пополам световым мечом, руки и ноги которого были закованы в сдерживающие Силу браслеты, ранее ограничивающие самого Оби–Вана от возможности бороться с атаками ситхов. На огромном кресле, предназначавшемся генералу новой Империи, лежал тот самый свёрток с плачущим малышом, ради которого магистр рискнул свободой и своей жизнью. Дарт Вейдер стоял к нему спиной, и Кеноби инстинктивно активировал световой меч, когда почувствовал исходящую от врага волну беспокойства и волнения. Лорд ситхов никак не отреагировал на угрозу в лице бывшего наставника и обернулся к нему так, чтобы ещё раз шокировать обречённого на удивление Оби–Вана. В руках тёмного владыки находился ещё один ребёнок, мирно спавший несмотря на громкий плач того, что лежал неподалёку. — Это Люк, — сказал Энакин, погладив пухлую щёку сына нежным движением ладони. А затем аккуратно положил его на кресло рядом с вторым шевелящимся комочком, в который направил успокаивающий поток Силы, далёкой от тёмной. — А это Лея. Замерев глазами на притихшей красавице–дочке, Скайуокер улыбнулся так непосредственно и знакомо, что у Кеноби защемило в области сердца. — Падме не знала, мальчик это будет или девочка, и потому придумала оба варианта, — бывший падаван перевёл горящий ярким пламенем взгляд на Оби–Вана, выбивая у того твёрдую почву под ногами. — Пообещай, что вырастишь их, как своих собственных. Молча наблюдая за тем, как Дарт Вейдер демонстративно отложил в сторону свой световой меч, давая тем самым понять, что не планирует защищаться или каким–либо другим способом препятствовать правосудию над ним, и мягко опустился на колени перед креслом, на котором мирно спали его дети, понятия не имевшие о том, кто их отец и какие деяния он успел совершить будучи учеником Палпатина, магистр испытал ослепительную вспышку ярости. Он тяжёлой поступью направился к человеку, предавшему джедаев, Орден, Республику, Падме, его, Оби–Вана Кеноби, и занёс световой меч прямо над головой бывшего падавана, замирая в желании запомнить Энакина Скайуокера таким, каким он смог стать только рядом со своим чудом оставшимся в живых потомством. Нашедшим покой. Избранным. Восстановившим баланс Силы. Ситх не смотрел на него, но кожа его лица оросилась мокрыми дорожками слез, прорезавшими собой изгибы печальной улыбки, возникшей в ответ на то, как Люк во сне мило сморщил нос и потёр его крохотным пальцем. Закрыв глаза, Энакин, казалось, смирился с участью погибнуть от руки своего мастера, но Кеноби не смог этого сделать. Деактивировав кайбер–кристал, он медленно увёл меч за пояс и тихо проронил: — Ты всё, что у них осталось. Я не готов разрушить их жизни и отобрать единственного родного человека, способного защитить их. А затем двинулся в сторону лифта со словами: — Прощай, Энакин. Скайуокер, согнав с лица все нахлынувшие разом эмоции, подскочил на ноги и сжал ладони в кулаки, удерживая при себе неукротимое желание догнать магистра и коснуться его, чтобы остановить. — Летим с нами! Кеноби замер, проклиная нерасторопную механику лифта, двигающегося слишком медленно и не желавшего увезти его как можно быстрее от минутной слабости и неспособности убить ситха. — За мной будут охотиться все последователи Палпатина в желании отомстить за его смерть, и, если у них получится, Люк и Лея останутся совсем одни! Оби–Ван, прошу, не бросай их. — Не бросай меня, — вот, что услышал разозлившийся не на шутку магистр, тут же развернувшись и рявкнув: — Раньше нужно было думать об этом, Лорд Вейдер! — новое звание бывшего падавана пропиталось неуправляемым гневом и желчным сарказмом, не свойственным джедаю. Разбуженная его протестующим криком Лея снова зашлась в плаче, чем заставила Кеноби поморщиться от очевидных последствий своей несдержанности. — Это теперь твоя жизнь и твоя ответственность! Не я виноват в том, что их мать мертва! Энакин прожигал его просящим, полным надежды взглядом, и это распаляло магистра ещё больше с каждой секундой. — Я знаю! — Скайуокер подался вперёд, но натолкнулся на стену отчуждения и неприязни со стороны учителя, и потому остановился на полпути. — Знаю! Я видел все твои воспоминания, как и ты мои! Нас соединили узы Силы, ты не можешь вот так просто уйти! Не теперь, после всего… Тряхнув головой и упрямо поджав губы, он добавил: — Я не справлюсь без тебя! Видя твёрдую непреклонность и суровую решимость на лице учителя, Энакин прошептал надрывно: — Прошу, идём с нами. Оби–Ван полным сожаления взглядом окинул Лею, разбудившую своим оглушительно громким плачем брата, и помотал головой в отрицании, невольно вздрогнув от звука лифта, оповестившего, что он всё же соизволил подняться за ним на нужный этаж. Войдя внутрь и нажав на нужную кнопку, Кеноби зло бросил: — Тебе выпал уникальный шанс всё исправить. Постарайся не потерять и его. И удалился, не выдержав потухшего взгляда Энакина, в котором до последнего теплилась слепая вера в его милосердие и возможное прощение.

***

M83 — My Tears Are Becoming a Sea Пока быстрые шаги по направлению к ангару обретали эхо в пустынных коридорах, Кеноби всячески отбивался от лишних мыслей и сомнений в непоколебимости своего поступка. Когда он выбрал нужный ему компактный истребитель, зудящее чувство неправильности происходящего заворочалось где–то в животе, вынуждая замедлить шаг и замирать на месте в процессе привычных действий. Звук прогревшегося двигателя, готового отправить корабль в полёт, вынудил Оби–Вана зависнуть на добрую минуту глазами на штурвале, ожидая преследования Дарт Вейдера и его новой попытки остановить его насильно, но этого так и не случилось. Кивая самому себе и запуская обратный отсчёт в голове, магистр прикрыл глаза и сосредоточился на Силе, нашептывающей ему на периферии, что он совершает огромную ошибку. Зажмурившись и нащупав два маленьких, пока ещё неокрепших источника, чистых, пульсирующих несмолкаемым плачем и раздражающих тот, что рядом, вынуждая его фонить тяжёлыми, удушливыми сгустками тёмной энергии, Кеноби распахнул глаза и переключил мощность истребителя на ноль. Обратный путь к командному мостику дался ему нелегко в эмоциональном плане, зато грызущая душу совесть наконец–то заткнулась, свернувшись довольно мяукнувшим лот–котом где–то на затворках души. Залетая в огромное помещение и пугая Энакина своим воинственным настроем, Оби–ван отобрал у него плачущую навзрыд Лею с грозным видом: — Дай её мне! Она слишком чувствительна к твоим перепадам настроения. Скайуокер послушно передал ему брыкающегося младенца и одарил полным благодарности взглядом. — И не смей так смотреть на меня! — шёпотом прорычал Кеноби, на что Энакин с трудом подавил уже начавшую проявляться на губах улыбку. Успокаивая малышку потоками светлой Силы, магистр продолжил раздавать поручения так тихо, чтобы не напугать успокоившуюся принцессу: — Найди самый оснащённый боеприпасами и провизией звездолёт. Задай координаты максимально отдалённой и необитаемой планеты, которую только сможешь найти в системе, а затем удали о ней всю информацию. Прикажи штурмовикам собрать все медикаменты на корабле, и… — Я распустил их, — опасливо проронил Энакин. — Здесь нет никого, кроме нас. — О, Сила, я прибью его однажды, — подумалось Оби–Вану, но вместо этого он сказал. — Тогда у тебя много работы, пока я буду присматривать за твоими детьми. Запасись лекарствами, они нам ещё понадобятся. Недовольно сжав зубы на смиренную покорность и взбудораженные сладостным предвкушением завихрения в Силе падавана, Кеноби шикнул: — Энакин, не стой столбом! Приступай немедленно, у нас мало времени! Словно очнувшись от дивного сна, Скайуокер тут же отправился выполнять всё, что ему велел учитель, по пути сбросив мешающий чёрную мантию на тело мёртвого Палпатина. Им предстоял долгий и тернистый путь, и Оби–Ван чётко осознавал это, укачивая Лею на руках. Коснувшись её мокрых маленьких щёчек указательным пальцем, он тихо проронил: — Такая же непослушная, как и твой отец, да? Посмотрим, что с этим можно сделать. Все приготовления у Энакина заняли подозрительно мало времени, но на доскональную проверку проделанной им работы не было и лишней минуты — послушники Палпатина наверняка почувствовали смерть своего могущественного наставника, и уже неслись на всех парах к месту трагедии. Они в четыре руки пристроили в одной из служебных комнат огромного космического звездолёта, не уступавшего в размерах Злорадству, два маленьких свёртка, и Оби–Ван, оставаясь с ними, отправил Скайуокера туда, где ему было самое место — за штурвал. На вопрос, куда конкретно они летят, внятного ответа бывший падаван дать не смог или не захотел, и, не желая вступать с ним в новый конфликт, Кеноби махнул рукой, доверившись в первый раз после их последней встречи. К сожалению, он же и стал последним, так как запросто стереть память и заменить её на новый чистый лист у магистра не получилось. Он установил график дежурства в каюте, ставшей на время детской комнатой, помог Энакину в полном молчании соорудить подобие колыбелей с высокими бортами, чтобы юла по имени Лея не выпрыгнула оттуда в процессе очередной истерики, нашёл в себе силы преодолеть желание завалиться на любую плоскую поверхность и отоспаться как следует после многочасового бодрствования по соседству с орущими как вне себя детьми и даже заготовил подобие детских смесей из свежих фруктов, которые нашёл в кладовой при кухне. Но на то, чтобы обсудить с Скайуокером всё, что с ними произошло, начиная от его перехода на тёмную сторону Силы и заканчивая их слиянием в ней же, Оби–Вана попросту не хватило. Он всячески избегал блуждавших по нему внимательных и поджидающих любого удобного случая взглядов Энакина, и обрывал его на полуслове коротким: — Не сейчас. Каждый раз находя благовидный повод уклоняться от болезненного разговора, Кеноби довёл себя до полнейшего истощения, не скрывшегося от внимания пышущего энергией Скайуокера. — Тебе стоит отдохнуть, — осторожно предложил ситх, когда они вторые сутки подряд оставались на ногах, ведя корабль по направлению к их новому дому. — А тебе не следует отходить от штурвала. — Он на автопилоте. — Осторожность в нашем случае не помешает. — Оби–Ван, у меня всё под контролем, — Энакин сдержал новый всплеск негативных эмоций и прожёг наставника укоризненным взглядом. Кеноби уже открыл рот, чтобы сказать, что, когда в последний раз он слышал нечто подобное, они закончили своё мирное существование битвой на Мустафаре, но вместо этого лишь кивнул и удалился в коридор на поиски другой комнаты с кроватью. Найдя такую за поворотом и рухнув на чистую постель, он словил себя на мысли, что, если Энакин во сне всё же решит избавиться от него и прирежет световым мечом, это не станет самых худшим исходом их взаимоотношений. Не удивившись слишком негативному прогнозу длительности собственного пребывания на звёздном корабле наедине с ситхом и двумя его детьми, Оби–Ван провалился в глубокий сон и очнулся только тогда, когда почувствовал отдачу от мягкой посадки. Плеснув на себя холодной воды в раковине освежителя, магистр скептическим взглядом окинул осунувшееся, довольно бледное лицо и мешки под глазами, потерявшими свой былой задорный блеск и веселые искры, свидетельствовавшие о крепком здоровье и боевой Силе в организме джедая. Схлынувший лоск, колючая борода и заметно отросшие волосы создавали совершенно противоположный эффект, выдавая в нём угрюмого, потрёпанного жизнью и потерявшего её смысл странника, не понимающего, как его угораздило докатиться до такого ничтожного существования. Выбравшись из каюты незамеченным, Кеноби проверил состояние детей, благо спавших крепким сном, и отправился туда, где предположительно находился выход из истребителя. Долго плутая по безлюдным коридорам и уже начиная постепенно злиться на Энакина за то, что тот отдал предпочтение слишком громадному и многоярусному кораблю, магистр выбрался на трап и впустил в лёгкие свежий тропический воздух. Пройдясь по плотной ткани туники задумчивым взглядом, Кеноби осознал, что назревает новая проблема — их одеяния совершенно не подходили под слишком тёплый климат планеты. За спиной раздались шаги Скайуокера, вставшего с ним бок о бок и молчаливо разглядывающего крутые склоны гор на горизонте, усеянные диковинными зелёными деревьями и кустарниками. — Где–то там согласно предварительным отчетам бортового оборудования есть источник питьевой воды, — нехотя нарушил он долгое молчание. — Здесь жарко, — вернул короткий ответ Оби–Ван, — Не плохо бы найти его до заката. Словно извиняясь, Энакин пожал плечами и скрестил руки на груди. — Не переношу холод, ты же знаешь. И этот удар ниже пояса магистр перенёс стойко, ведь на самом деле он ничего не знал о человеке, стоявшем сейчас так непозволительно близко к нему после всего, что произошло между ними. Думал, что знал, но нет. Оби–Вану хотелось пробить дыру в прочном металле звездолёта, а ещё лучше активировать световой меч и изрубить им первый попавшийся на его пути предмет до мелких щепок только для того, чтобы выпустить наконец всё скопившееся в нём напряжение. И злость. И ярость. И гнев. — Нет, не знаю, Энакин! Понятия не имею, кто ты и кем ты стал! И мне не дано постичь, почему я вообще стою рядом, любуясь густой зеленью прекрасной планеты так спокойно и безмятежно, когда джедайский Кодекс диктует мне уничтожить ситха, которым ты предпочёл быть. Но я продолжаю стоять здесь и сейчас рядом с тем, кто когда–то был послушным падаваном, верным другом и любимым человеком, а теперь… Но вместо этой пламенной речи Кеноби, стиснув кулаки, пошёл вперёд, в самую гущу непроходимых джунглей, бросив категоричное: — Я найду источник, а ты пока присмотри за Люком и Леей. — Не думаю, что отправляться на изучение незнакомой местности в одиночку хорошая идея, — Скайуокер тут же проверил наличие меча на поясе и собрался идти следом, но невольно отошёл на несколько шагов назад, когда напоролся на убийственную волну агрессии в свой адрес. — Энакин, хватит! — магистр резко обернулся и развёл руки в стороны. — Я так больше не могу! Мы с тобой не союзники, и никогда ими больше не станем! И терплю я весь этот фарс лишь потому, что в недрах криффового корабля бьются два сердца, наделённые Силой, а я поклялся защищать её, и только! Не требуй от меня невозможного, прошу, иначе наше с тобой пребывание здесь добром не кончится! Уводя глаза, подозрительно быстро полыхнувшие золотыми оттенками, с линии огня Скайуокер вдруг осипшим голосом задал свой главный вопрос: — Ты сможешь когда–нибудь простить меня? — Я не знаю, — честность ответа поразила их обоих, вспыхнув во взгляде Энакина безумным отчаянием, а в радужках Кеноби — вселенской усталостью. — Я, правда, не знаю! Ты предал Орден, поверил в ложь Палпатина, стал тем, с кем всю жизнь боролся, и это не самое страшное из твоих деяний. Ты убил ни в чём не повинных юнлингов! — А ещё насиловал меня, и тебе это нравилось, — повисло между ними неозвученной и разрушительной по силе правдой. У Оби–Вана просто не хватило духу произнести её вслух. Вместо этого он, повышая голос на каждом слове, выдавил: — Поэтому прекрати преследовать меня! Оставь в покое и дай мне чёртово время… — И может однажды я смогу спокойно дышать рядом с тобой. А со временем и засыпать в соседней комнате без страха умереть под тяжестью собственных ошибок. Или смириться с тем, что я настолько дерьмовый учитель, что мой падаван решил переметнуться на тёмную сторону, — умолчал Кеноби, разворачиваясь и оставляя позади себя порушенные надежды на их светлое будущее и искрящуюся болью чужую Силу. Глядя пустыми глазами себе под ноги, он долго шёл, не останавливаясь ни разу на привал и растрачивая попусту всю свою выдержку на разрезание световым мечом лиан, мешавших двигаться вперёд. Яркий свет палящего солнца вынудил озлоблено сдёрнуть с себя тунику и повязать её на голову, чтобы не словить солнечный удар и не упасть плашмя на землю, а потом мёртвым грузом лежать на руках Энакина, чувствующего теперь всё, что с ним происходило. Их узы, возникшие слишком поздно по меркам Оби–Вана, теперь ощущались двумя прочными канатами, стягивающими их невидимыми путами вопреки всему. После неудачной попытки ситха отыметь его в стенах давящей клетки, Сила решила вдоволь поиздеваться над Кеноби и соединить его нерушимой связью с Дарт Вейдером, которая в обычных условиях стала бы благословением, но в их случае обернулась карой небесной. Пробираясь вверх по крутому склону, магистр ещё долго чувствовал на себе глухое отчаяние и тошнотворные приступы ненависти к себе, источником которых являлся Энакин. Не находя желания возводить между ними стены и затрачивать на это последние сгустки и без того потерянной на путешествие по труднопроходимым тропикам энергии, Оби–Ван транслировал Скайуокеру, приобретшему статус его вечного спутника, всю свою раздражительность, разочарование и враждебность. Криффов ситх заслужил. Так он думал ровно столько, сколько у него занял путь до красивейшего водопада, открывшегося восхитившемуся им взору, когда магистр наконец выбрался из непроходимых джунглей на плоскую равнину. Шумевший вдалеке и переливающийся всеми цветами радуги, он был прекрасен. Настолько, что Кеноби, перешедший с медленного шага на быстрый бег, за считанные минуты преодолел пару километров и, сбросив с себя всю мешающую и промокшую насквозь липким потом одежду, нырнул в спасительные, чарующе прохладные воды озера, скопившегося в низине под ниспадающими потоками. Джедай, как ребёнок, плескался в нём до тех пор, пока солнце на ярко–голубом небе не перешло в зенит. Почувствовав приятную усталость в мышцах, магистр омыл в воде рукоять светового меча, лёг на шёлковую траву и уставился на плывущие мимо облака, расположенные так низко к земле, что, казалось, протяни руку, и ты сможешь дотронуться до них, белогривых и пушистых, словно прилетевших из далёкого и позабытого детства Оби–Вана. Защитив глаза локтем от ослепительно ярких лучей, он выдохнул: — Квай–Гон, что я делаю не так? Несмотря на вернувшуюся Силу и возникшие с падаваном узы, Кеноби так и не смог ни разу погрузиться в глубокую медитацию и слиться с очищающим сознание потоком, чтобы отправить в него весь накопленный в плену негатив и терзавшие душу кошмарные видения. Наставник ожидаемо не отозвался, и магистр, вымочив в прохладе воды скудную одежду, облачился в неё и побрёл обратно, по дороге высматривая фруктовые деревья и живность, населявшую планету. Их запасы в скором времени должны были закончиться, и лишь изобилие флоры и фауны могли спасти их от голода и жажды. Когда он вернулся на звездолёт, мрачной махиной возвышавшийся по центру достаточно широкой поляны, окружённой со всех сторон высокими деревьями, то по достоинству оценил стратегически верное решение Энакина затеряться в море зелени и затаиться в ней на время. Скайуокер словно сквозь землю провалился и не показался ему на глаза даже тогда, когда Люк заголосил от недовольства мокрой тряпкой под ним. Забота о малышах стала приоритетной задачей Оби–Вана на неделю, плавно перетёкшую в месяц горделивого молчания, которое они оба стойко хранили, не бередя покрывшиеся рубцами, но всё ещё свежие раны. Кеноби повадился периодически сбегать на небольшом спидере к водопаду под предлогом пополнения их водных резервуаров, но на самом деле старался по максимуму избегать встреч с Энакином, который в свою очередь также не торопился попадаться ему на глаза. И лишь в минуты особой важности, такой как поднявшаяся температура у Люка или повышенная капризность у Леи, судьба их сталкивала лбами в детской. В один из таких неудачных дней состоялась их первая крупная ссора, закончившаяся весьма трагично. Шёл пятый день проливных дождей, сопровождавшихся сильнейшими грозами и сверкающими молниями, пронизывающими собой свинцом налившееся небо. Магистр решил отложить полёты до лучших времён и более стабильной погоды, всё своё время проводя на кухне, пока Скайуокер чинил вышедшую из строя панель управления кораблём на капитанском мостике, угодившей под упавшее дерево вследствие особо сильного порыва ветра, пробившего массивным стволом лобовое стекло. И пока Кеноби воевал с голубым молоком, свернувшимся при перегреве и разозлившим и без того пребывающего в постоянном раздражении джедая из–за длительного нахождения под одной крышей с не менее взбешённым их затянувшимся молчанием ситхом, Лея извела своего брата нескончаемыми рыданиями. Маленький Люк, пока ещё не контролирующий свою Силу и не понимающий, как противостоять раздражающему внешнему фактору в лице вечно недовольной чем–то сестры, новым всплеском привлёк внимание обеспокоенного Энакина, тут же отправившегося в детскую на проверку отсутствия внезапного очага возгорания или же перевернутых колыбелей, что случалось не раз, вызывая вполне обоснованный страх, что с детьми может случиться неладное, если его вовремя не окажется рядом. Оби–Ван тоже направился к малышам, доведя наконец две питательные жидкости до нужной температуры, но успев при этом получить противный ожог на ладони правой руки, пока сцеживал молоко из раскалённого ковша. Он застал Скайуокера за укачиванием на руках вопящего сиреной ребёнка, приговаривающего подавлено: — Лея, милая, ну что опять случилось? Не обратив должного внимания отчаянию, сквозившему в каждом слове падавана, слишком рано ставшего овдовевшим отцом, Кеноби сказал: — Давай, я покормлю её. — Можно, я сделаю это сам? — не обернувшись и даже не взглянув на учителя, Энакин протянул руку в желании забрать бутылочку с голубым молоком. Оби–Ван молча передал свою ношу и уже собирался тихо удалиться, когда столкнулся с раздражением ситха, вынудившего его задержаться. — Давай же, Лея! Поешь немного и замолчи уже наконец! Развернувшись и прислушавшись к Силе Скайуокера, бушевавшей внутри него татуинской пыльной бурей, не иначе, магистр взъелся не на шутку: — Может, тебе стоит немного поумерить пыл и не пугать ребёнка? — Может, тебе не стоит лезть не в своё дело? — огрызнулся доведённый непослушанием собственной дочери Энакин. — Она не понимает, чего ты от неё хочешь! А твои всплески тёмной Силы пугают её! Кеноби встал вплотную и уже собирался забрать малышку к себе на руки, когда бывший падаван, явив всю мощь ситха, впился в его горло удушением. — Не трожь её! — прошипел пребывающий не в себе Скайуокер, больше похожий на вновь пробудившегося Дарт Вейдера, чем на себя прежнего. Глядя на голубую радужку, отчаянно быстро тонущую в золотом приливе тёмной стороны Силы, Оби–Ван набрался смелости и сбил ситха с ног, выхватывая ещё пуще прежнего разошедшуюся Лею и тут же укладывая её в колыбель. Подскочив на ноги, Энакин налетел на учителя, словно пятиметровая волна на скалу, и, повалив его на пол, вцепившись пальцами в незащищённое горло. Прицельным ударом кулака по выточенной скуле бывшего падавана Кеноби действенно погасил невесть откуда взявшуюся вспышку злости, затмившую ясный взор Скайуокера, и сбросил его с себя, откашливаясь и хрипя: — Совсем спятил? Уходи немедленно и держи свою ситхову Силу подальше от них! Энакин, проморгавшись и вернув глазам привычный оттенок, в неверии уставился на Оби–Вана, потирающего противным пятном расползшуюся красноту на шее и с трудом поднявшегося в вертикальное положение. — Прости, я… — Ты разрушаешь всё, к чему прикасаешься! Лея постоянно плачет, потому что её отец не способен удержать самое худшее в себе! Убирайся, пока я не вышвырнул тебя своими руками! Глаза Скайуокера, молниеносно удалившегося из детской, тонувшей в громком плаче дочери и присоединившегося к ней Люка, подозрительно подёрнулись пеленой слёз, но Оби–Вану было на это абсолютно наплевать. Ровно до тех пор, пока он не обнаружил, что Энакин угнал один из транспортных грузовых кораблей их небольшого ангара и покинул планету.

***

NF — Paralyzed Волнение нарастало с каждым днём, натыкаясь на непроницаемую стену отчуждения, выстроенную Энакином в Силе. Кеноби периодически пытался достучаться до него, дозваться, но тщетно — бывший падаван пропал с радаров и не откликался на его просьбы не дурить и вернуться к детям. Спустя неделю Оби–Ван прекратил свои бесполезные попытки исправить то, что они оба натворили по глупости и нежелании поговорить друг с другом. Через месяц, он готов был лезть на стены от усталости, недосыпа и непрекращающихся истерик Леи. А когда три из них утекли водой сквозь пальцы, магистр решил, что пора строить свою жизнь из расчёта, что Скайуокер к ним больше не вернётся. Он старался быть заботливым блюстителем порядка и терпеливой временной заменой настоящего отца двух активных карапузов, но для джедая, столкнувшегося с потребностью постоянно кормить, убаюкивать, успокаивать, пеленать и развлекать не одного, а сразу двух младенцев, этого было уже достаточно, чтобы потерять последние остатки нервных клеток, не говоря уже об остальных обязательствах, таких как регулярный сбор фруктов и ягод, полёты за пресной водой, поддержание звездолёта в относительном порядке и периодический осмотр местности для исключения непредвиденных атак. Поэтому, когда очередной тропический шторм метким ударом молнии вызвал пожар на звездолёте, Оби–Вану захотелось опустить руки и сгореть в нём заживо. Ему до жути не хватало Энакина, но признать это означало, что он не справляется. Кеноби боролся со стихией большую половину ночи и пару раз чуть не отключился от едкого дыма, пропитавшего своим несмываемых запахом каждый волосок на коже. И, когда на пороге замаячил силуэт Скайуокера, ему показалось, что это всего лишь зрительная галлюцинация, возникшая в связи с нехваткой кислорода в лёгких. Бывший падаван, окинув учителя обеспокоенным взглядом, подошёл к нему и вцепился в предплечья своими длинными пальцами, восклицая: — Я почувствовал, что вы в беде, и прилетел так быстро, как смог. — Не думал, что скажу это, но я рад тебя видеть, — больше замученно, чем иронично выдохнул магистр, отвернувшись и закашлявшись до покалывания под рёбрами. — Тебе срочно нужно на воздух! Я здесь сам справлюсь. Оби–Ван в упрямом отрицании замотал головой, но то ли навалившееся на плечи переутомление, то ли чувство облегчения, подкосившее гудящие колени, выдали его с головой. — Не волнуйся, я не один! — кивнув за плечо, Скайуокер указал на R2D2, тепло поприветствовавший Кеноби на двоичном языке. — Подумал, помощь нам точно не помешает. Выбираясь за пределы огнём объятого верхнего яруса корабля, магистр присел на траву и устало потёр веки, оставляя на лице тёмные от копоти разводы. Энакин смотрел на него ясными голубыми глазами без намёка на присутствие тёмной Силы, отыскал где–то на космических просторах старого друга и выглядел так хорошо и гармонично в своём стремлении помочь ему, что Оби–Ван был готов разреветься от счастья. В отличие от своего обретшего гармонию падавана, потратившего все эти долгие месяцы на восстановление и поиск баланса, Кеноби продолжал разлагаться внутри, обрастая бесконечными сожалениями и неугасаемой тревогой. Он смотрел на чистое звёздное небо, сиявшее мириадами звёзд, и тихо плакал, позволяя слезам уносить за собой то, что ему было сложно облачить в слова в данную минуту. Понимая, что если продолжит заниматься самоедством и не вернётся в свою комнату до рассвета, то попросту отключится прямо здесь, на безумно мягком зелёном покрове. Магистр поднялся, пошатываясь, и отправился отсыпаться в надежде, что новый день будет лучше, чем все предыдущие. Скайуокер при помощи дроида устранил ошибки в системе пожаротушения и успешно ликвидировал главный очаг возгорания, а после навёл относительный порядок во всех помещениях, которым не повезло оказаться в огне. За время своего отсутствия он успел под умелой маскировкой заглянуть на один из торговых рынков соседней системы и обновить их гардероб, делая его более подходящим под их климат, а потому, когда Оби–Ван пробудился, его уже ждало новое одеяние, обещавшее более комфортное пребывание на знойной планете. Посетив первым делом освежитель и обрезав наскоро особо заросшие участки на скулах остро заточенным ножом, он отправился на отзвуки стука молотка и частый стрекот робота, подсказывающего своему хозяину, как точно не стоит поступать с оголённой проводкой. Всю неделю они провели за починкой звездолёта, ремонтом закоротившей электрики, созданием громоотвода и настройкой системы безопасности на случай вражеского вторжения. В детской их теперь по большей части замещал дроид, ведь после пожара дел только прибавилось, и почётная должность развлекать часто пробуждавшихся Люка и Лею досталась R2D2. Кеноби с головой погрузился в монотонную работу, находя в ней своё спасение от постоянного детского плача и назойливых попыток понять, как ему теперь реагировать на присутствие Энакина поблизости. Они обсуждали только дела насущные и не затрагивали темы, грозящиеся вызвать новый пожар на звездолёте. На исходе седьмых суток, которые Кеноби провёл под палящим солнцем, пытаясь установить в нужном месте сооружённый Скайуокером молниеотвод, их негласное соглашение о молчании было нарушено. Энакин, подловив Оби–Вана, спускавшегося по канату на землю, протянул в мирном жесте кувшин, полный чего–то отличного от воды, судя по игре цвета напитка в лучах нежно оранжевого заката. — Это охлаждённый отвар из дикой груши, — внёс ясность Скайуокер, одним своим видом и спокойствием во взгляде демонстрируя стойкую уверенность в том, что сегодня наставнику от него не удастся так просто сбежать без серьёзного разговора. — Ты весь день провёл на солнце, а он весьма неплохо утоляет жажду. — Спасибо, — коротко поблагодарил Кеноби, откинув назад мешающую тунику, которую он снял ещё пару часов назад и повязал её вместо платка на голову, больше походя теперь на какого–то разбойника с дальних планет, чем на джедая. Он принял из рук падавана заполненный до краёв кувшин и принялся жадными глотками пить отвар до тех пор, пока сухость во рту не переросла в сочность, побудившая его прикрыть глаза и насладиться дивными нотками лёгкой кислинки, задержавшейся ненадолго на языке. Осушив половину предложенного напитка, Оби–Ван облегчённо выдохнул: — Ммм, довольно вкусно, — а затем поднял глаза на Энакина и похолодел, заметив на себе его откровенно изучающий и весьма заинтересованный взгляд. Поздно осознав, что оголённый торс и еле держащиеся брюки из тонкого бежевого хлопка на тазовых косточках, ярко подчёркивающих его исхудавшую и ставшую костлявой фигуру, лишь усугубляют ситуацию, притягивая к себе, как магнитом, внимание Скайуокера, Кеноби испытал неловкость, которую раньше и не принял бы во внимание, пребывая обнажённым до пояса рядом с падаваном. Их тренировочные бои в Храме нередко прерывались тем, что Оби–Ван избавлялся от промокшей насквозь туники, нарушая установленные правила не раздеваться при посторонних, дабы не возбуждать и не провоцировать недостойные джедая чувства. Но тогда Энакин не относился к категории посторонних. А сейчас он был ему более чем чужим. И оттого магистру вдруг захотелось прикрыться хоть чем–нибудь, но он подавил в себе это мимолётный порыв, полный заметного смущения и обоснованного страха снова оказаться причиной, по которой над Скайуокером возымеет тёмная сторона Силы в лице Дарт Вейдера. Заметив реакцию наставника на свой ничем не прикрытый интерес, Энакин тут же увёл глаза в сторону, с болью отмечая, как напряглись плечи Кеноби в ответ на его малейшее движение. — Я не трону тебя, клянусь. То, чему я позволил случиться… — Энакин! — голос Оби–Вана звенел от волнения и выдавал его с потрохами. — … никогда больше не повториться. — Остановись, — магистр выронил кувшин и с горьким сожалением проследил за вытекающим на землю отваром, тут же пропитавшим собой мелкие трещины, загрубевшие на солнцепёке. — Только не молчи, прошу! Поговори со мной! Ударь меня! Прокляни или просто убей, если хочешь! — Хватит! — тихо взмолил Оби–Ван, сжимая кулаки в защитном жесте и крепко зажмуриваясь, не желая видеть, как его собственное отражение тонет в радужке небесно–голубых глаз. — Я готов умереть за твоё прощение, но только не хранить это гнетущее и невыносимое молчание! — Я же просил дать мне время, — Кеноби полным страдания и невысвобожденного отчаяния взглядом пригвоздил Скайуокера к одному месту, а затем оглушил его яростным криком. — Почему ты никогда не слушаешь меня? Больно толкнув вздрогнувшего падавана плечом, магистр быстрым шагом направился к трапу, дабы позорно сбежать от желаний Энакина, не нашедших идентичного отклика среди собственных. — Оби–Ван, позволь мне всё исправить! — Исправить? Волна выпущенной на волю Силы сбила Скайуокера с ног. Он проехался пару метров по влажной от вечернего зноя траве, а затем приложился затылком о камень, торчавший из–под земли, но Кеноби и бровью не повёл на его болезненно–протяжный стон. — Ты думаешь, что способен исправить то, что натворил? Учитель разъярённой фурией надвигался на него и ранил ядовито звучащими словами больше, чем пульсирующее место удара. — Я не могу спокойно жить, пока ты рядом! Спать, дышать, думать, принимать пищу без страха и ненависти, которые я не должен испытывать, но преисполнен ими благодаря тебе! А возможность медитировать мне более недоступна, ведь моё погрязшее в слепой ярости сознание недостойно Силы, и даже она боится коснуться этой пустоты, зияющей чёрной дырой внутри меня! Если ты думаешь, что простым обменом слов и назойливых извинений ты что–либо сможешь исправить, то я поспешу огорчить тебя! Все уже настолько сломлено во мне твоими руками, что я поражаюсь, как ещё просыпаюсь на рассвете и не падаю замертво при одном только взгляде на твою тень. Слёзы градом покатились по лицу Оби–Вана, оплакивая его умершую душу. — Ты предал меня Энакин, и я не знаю, как можно исправить желание причинить тебе такую же боль, какую ты причинил мне! Скайуокер инстинктивно потянулся к наставнику через узы Силы, в надежде успокоить хоть немного и показать, что его внутренне состояние ничем не лучше, терзаемое безутешной тоской и всепоглощающей любовью, умеющей исцелять любые раны. Он излучал готовность поделиться ею без остатка и сгореть в ней заживо, лишь бы Оби–Вану стало легче прямо сейчас, но вместо этого наткнулся на высокую невидимую стену, которую Кеноби воздвиг между ними. — Если в тебе осталось хоть немного тех чувств, что я видел в слиянии, ты оставишь меня в покое, иначе я покину эту планету, и мы больше никогда не встретимся! Ты просил помочь защитить Люка и Лею, если за тобой явятся слуги Палпатина, но я не смогу этого сделать, если ты и дальше продолжишь вторгаться в мою жизнь вот так просто и думать, что сможешь в ней что–то исправить. Оставив за спиной бывшего падавана в полном раздрае, Кеноби скрылся в своей каюте и не показывался из неё до тех пор, пока потолки и стены не начали давить на него больше, чем чувство собственной ничтожности. Он выбрался из самоорганизованного плена на третий день и сразу же умчался на спидере к озеру, на берегу которого привык находить подобие покоя. Ещё через неделю он вернулся к ежедневным обязанностям, периодически подменяя R2D2 в детской и продолжая упорно игнорировать мимолётные и взволнованные взгляды Энакина. Оби–Вану казалось, что он восстановил внутреннее равновесие, хлипким оплотом державшееся в относительном порядке до тех пор, пока Сила не завопила раньше сработавшей системы безопасности о том, что рядом с Люкой и Леей находился кто–то чужой. Незнакомец был быстрым и ловким, раз обошёл незамеченным все установленные Скайуокером датчики движения на каждом углу звездолёта, а потому особо опасным. Выбежав в коридор с уже активированным световым мечом, он тут же столкнулся глазами с Энакином, плохо маскирующим неподдельный страх за собранностью и способностью уничтожить любого, кто попытается хоть пальцем тронуть его детей. Кивнув синхронно друг другу, они знакомыми знаками на пальцах определили порядок действий и пробрались к детской, толкнув в неё дверь, ворвавшись и застыв на месте от изумления, гранитной плитой придавившего их обоих. Абсолютно спокойную и умиротворённую Лею на руках держала та, с кем они меньше всего ожидали столкнуться лицом к лицу. — Асока, — воскликнул Энакин, механической рукой деактивируя меч и с жадностью впитывая в себя образ свалившегося словно с неба на голову падавана. — Здравствуй, учитель. Её голос, повзрослевший и приобрётший более строгие женские черты, вызвал на лице Оби–Вана непроизвольную улыбку. — Магистр Кеноби, не ожидала Вас здесь увидеть. — Как и я тебя. Какими судьбами? — от его взгляда не укрылось то, с каким нежеланием тогрута уложила заснувшую принцессу обратно в её колыбель. Асока явно испытывала дискомфорт, находясь в одном помещении с Скайуокером. Впрочем, как и магистр. Тем не менее, она дала свой ответ. — Я почувствовала источник Силы, подозрительно похожий на тот, что когда–то был у моего мастера, и решила проверить, почему он тянется ко мне через несколько галактических систем. Как оказалось, малышка просто баловалась, а значит, её могут заметить и другие. Энакин побледнел от услышанного, и Оби–Ван не знал, что его шокировало больше: то, что Асока говорит о нём в прошедшем времени, или же Лея, рассеивающая свою чистую энергию по всей Вселенной, как маяк для ситхов. — Забавно, что мы выяснили это благодаря тебе, а не толпе приспешников Палпатина, не так ли? — кисло резюмировал магистр, отправляясь в коридор. — Думаю, мы обсудим решение проблемы после того, как вы поговорите. Он одарил красноречивым взглядом обоих падаванов, а затем добавил: — Только не в детской, прошу. Если вы разбудите малышей, я вышвырну вас обоих на улицу быстрее, чем вы успеете активировать свои световые мечи. В том, что бой обязательно состоится, Оби–Ван ни на секунду не сомневался. Асока вызверилась на своём горе–учителе ещё на моменте, когда узнала о жестоком убийстве юнлингов в Храме. В тот день Кеноби отправился на кухню в поисках чего–то покрепче голубого молока. Когда схлынула первая волна злости и разочарования в когда–то непоколебимом образе Избранного, тогрута снова вступила с ним в словесную схватку на тему того, что ей, по всей видимости, стоило прислушаться к увещеваниям Дарт Мола и примкнуть к нему, чтобы добраться до Палпатина ещё до того, как её наставник решил вдруг перейти на тёмную сторону. В тот вечер Оби–Ван впервые за долгое время напился. Слава Силе, его вовремя нашла и остановила Асока, отобрав почти пустую бутылку из–под коррелийского виски и сопроводив прямиком до спальни. Несмотря на захмелевшее сознание, уплывающее в далёкие дали, Кеноби чётко запомнил вопрос, который задала ему тогрута перед тем, как он провалился в сон, пугающий участившимися в последние дни кошмарами. — Магистр, я слышала в тот день Ваш сигнал бедствия. Прошу, скажите, что он с Вами сделал?! Глаза, по оттенку близкие к цвету радужек Энакина, но более глубокого василькового цвета, вынимали из него всю душу, и, похлопав джедайку по плечу, Оби–Ван допустил большую ошибку, пробормотав сонно: — Тебе лучше этого не знать, милая. Новое утро он встретил с жутким похмельем и разрывающей голову на части болью от криков, наводнивших собой весь звездолёт. Они отражались громогласным эхом от металлических стен и не угомонились даже тогда, когда раздался громкий плач Люка, а следом и Леи. Кеноби, недолго выбирая между тем, оттаскивать ли друг от друга вопящих как тайтонианские рапторы в период гона падаванов, или же идти и успокаивать первым делом малышей, склонился к второму варианту. Дети, словно почувствовав, что всегда сдерживающий и контролирующий свою Силу Оби–Ван находится на грани срыва, тут же замолкли, когда джедай вошёл в детскую. Покормив карапузов, заметно прибавивших в росте и весе, джедай устало прикрыл глаза, игнорируя обычно вызывающие у него инстинктивное умиление пухлые щёчки и глазки–бусинки, неотрывно следящие за ним, пока он их держал на руках. — Простите за то, что я собираюсь сделать, — отрешённо пробормотал Кеноби. Люк тут же потянулся к нему маленькой ручкой, а Лея зашлась в плаче от всплеска тёмного завихрения в Силе, не имевшей ранее подобных и незнакомых импульсов. Оби–Ван передал две бутылочки с молоком R2D2, проводившего его непечатным двоичным кодом, и отправился в ангар с военной техникой, минуя привычный спидер и выбирая себе увесистый по размерам звездолёт. Подняв махину в воздух, Кеноби вылетел за ворота и навёл прицел на Асоку и Энакина, выбравшихся наружу и продолжавших выяснять отношения там. Подавив в себе новый приступ тошноты, вызванный последствиями алкогольной ломки и чего–то ещё, тёмного и шевелящегося внутри болезнетворным паразитом, магистр нажал на кнопку запуска обстрела и вспорол пулемётной очередью землю в опасной близости от падаванов. Отбросивший в сторону тогруту, Скайуокер угодил бедром под линию огня, и теперь лежал на земле, истекая кровью и пребывая в полном шоке и моральном потрясении. Асока, довольно быстро подскочившая на ноги, с недоумением в глазах взирала на окончательно свихнувшегося магистра, выглядевшего сейчас так, как будто он действительно был готов прострелить дыру в своём падаване. Она тут же закрыла его своим телом, и Оби–Ван испытал резкую боль в солнечном сплетении. Если Асока несмотря на всю горькую правду, открывшуюся ей по прибытии, всё ещё находила в себе силы защищать Энакина, значит она оставалась верной и преданной ему, чего сказать о себе Кеноби, к превеликому сожалению, не мог. Он чувствовал, как дрожит рука, жаждущая нажать на спуск и положить конец его мучениям. Наказать ситха за все его грехи и отвести душу. Вскрыть этот заросший гноем и обвязанный обширным воспалением гнойник, заменивший ему сердце. Он действительно хотел этого — видеть, как на его глазах корчится от боли и умирает Дарт Вейдер, так легко отобравший у него Энакина Скайуокера. Тёмная сторона Силы затуманивала взор и нашептывала, что это его единственный шанс отомстить за всю причинённую боль, пролитую кровь и поруганное тело. Она взывала к нему, и Кеноби впервые ощутил, что готов ответить ей согласием. «Оби–Ван, нет!» Голос Энакина через узы добрался до него словно сквозь огромную толщу воды. Его падаван отчаянно бился со стеной, мастерски возведённой магистром, снося её опорные балки удар за ударом, но даже близко не подобрался к тому, кто утопал в своей беспомощности и желании сдаться, как и он когда–то. «Сопротивляйся ей!» По щеке Кеноби скатилась одинокая слеза, а рука на кнопке напряглась, готовая в любой момент приговорить к смерти любого, кто встанет у него на пути. «Борись, слышишь?! Это не ты, а тёмная сторона Сила, звучащая…» «Так знакомо, не так ли, Энакин?» Серые глаза магистра подёрнулись кроваво–красной пеленой в ответ на новую попытку успокоить его через узы. Никто не обладал мощью, достаточной, чтобы укротить идеальный шторм, бушевавший сейчас в его душе. «Прошу, спустить на землю, и мы тебе поможем!» Впустив в себя сгусток неуправляемой энергии, Кеноби развернул истребитель и разогнал его до максимальной скорости, покидая атмосферу планеты, так и не ставшей ему надёжным пристанищем в попытке найти себя. В спину врезалась оглушающе резкая и отчаянная в своём звучании мольба: «Вернись ко мне!» «Я ведь предупреждал тебя, помнишь?» Окончательно захлопывая угасающее окно в Силе, позволявшее Энакину говорить с ним, Оби–Ван скрылся в кромешной темноте космоса.

***

Lord Huron — The Night We Met Когда он очнулся от противно гудящего звука бортовой аппаратуры, корабль завершил свой выход из гиперпрыжка и готовился к посадке. Глупо было рассчитывать только на автопилот, но Кеноби и не планировал оставаться в живых в случае возникновения форс–мажорных ситуаций. Татуин встретил его жарким дыханием в лицо и палящими лучами двух солнц, тут же проявившими себя непривычным покалыванием на коже. На поиск ночлега в пещерах редких скалистых гор и путь до ближайшей кантины ушёл остаток дня, по умолчанию отнесённого в категорию дерьмовее некуда. Минуя местных жителей, заинтересованными взглядами проводивших его спину, и кровожадных разбойников, забредших на бесплодную планету в желании поживиться добром мирных путников, Оби–Ван сразу же двинулся к барной стойке и заказал себе бутылку ардиса, не затребовав стакана, разводы на котором вызывали у любого стойкое отвращение и сиюминутное желание покинуть планету в поисках более приятного места для времяпровождения. Однако, магистру хотелось находиться в той промозглой дыре, которая соответствовала его душевному настроению, и потому он, истратив последние завалявшиеся в дорожном плаще кредиты на крепкий алкоголь, отправился в самый дальний и тёмный угол заведения. Он вливал в себя жидкость, опалявшую горло своей горькостью, до тех пор, пока образ искажённого от боли красивого лица Энакина и пронзительно осуждающий взгляд Асоки не растворились в лёгкой дымке пьяного угара. Выходя на пошатывающихся ногах из кантины поздней ночью, он почти не сопротивлялся тому, что на него ожидаемо напали и отобрали световой меч. Это «почти» стоило ему сломанного носа и ярко–фиолетового фингала под глазом, которые на утро дали о себе знать острой болью. Умыв лицо в тазу доброй самаритянки, снизошедшей до его убогого внешнего вида, Оби–Ван с благодарностью принял скудный дорожный паёк в обмен на свои услуги по починке крыши и вернулся в убежище, проведя весь вечер у костра в надежде на то, что пламя дарует ему очищение и прощение всех совершённых им ошибок. Затухшие ветки пустынного кустарника не трещали и не грели больше, томясь в остывающих углях, когда джедай, почти провалившийся в тревожный сон, был разбужен голосом своего наставника. — Не припомню, чтобы ты терял свой световой меч. Веки ощущались так, будто в них щедро сыпанули песка, но Кеноби нашёл в себе силы, чтобы удержать их в открытом положении. — Я его не потерял, а добровольно отдал. — Разве этому я тебя учил? Оби–Ван увёл глаза в сторону, стараясь не смотреть в те, что сверлили его непониманием и беспощадным осуждением. — Я больше не могу держать его так же твёрдо, как и прежде, — магистр умолчал о том, что главной причиной, по которой ему уже давно хотелось избавиться от собранного его же руками джедайского оружия, являлось то, что ему постоянно мерещились на рукояти собственные потёки крови, каждый раз напоминавшие об издевательствах Дарт Вейдера над его телом. — Оби–Ван, посмотри на меня! — приказал Квай–Гон твёрдым голосом. — Не проси об этом, — еле различимо прошептал Кеноби. — Ты не знаешь, ты ничего не знаешь… — Я знаю всё! — голос наставника преисполнился сочувствием, но остался таким же непоколебимым и стойким. — Всё? — горько обронил Оби–Ван. — Тогда скажи, где ты был, когда я так нуждался в тебе?! Не успел Джинн ответить, как возмущение, полное нарастающего гнева и грызущей изнутри обиды, выплеснулось наружу. — Когда я кричал от боли и пытался зацепиться за тебя в Силе, чтобы выжить! Ты бросил меня там умирать! Я звал тогда и после много раз, но ты решил явиться только сейчас и отругать меня как нашкодившего падавана за то, что я избавился от меча, которым меня насиловал монстр, избранный тобой, Квай–Гон. Подскочивший и негодующий, он затушил своим порывом и без того догоревший костёр, погружая каменные стены во тьму, облизавшую собой его истерзанную душу в желании пожрать её без остатка. И если бы не лёгкое голубоватое свечение призрака джедая, она бы и вовсе стала беспросветной и смертельно опасной. — Ты зол и в отчаянии, я понимаю. Можешь сколько угодно обвинять меня в том, что это я принял решение забрать Энакина с Татуина и привести его в Орден. Прости, что взвалил на тебя столь нелёгкую ношу, которую должен был нести сам, но путь джедая тернист и полон непредсказуемых событий. Я умер, а ты нет, хотя сейчас тебе и кажется, что это не так. Поверь, боль, которая тебя так терзает, и есть свидетельство того, что ты жив. — Я обещал, что обучу его всему, что знаю. Сдержал слово и сделал джедаем. Воспитывал быть верным Ордену, Совету и Республике. Был рядом всегда, когда этого требовалось, и даже больше. Скажи, в чём я ошибся? Ожидая, что Квай–Гон ответит ему: — В том, что полюбил его так, как не подобает Кодексу, и тем самым запустил цепь закономерных событий. И потому искренне изумился, когда услышал: — В том, что думаешь, будто вправе решать за него. Джинн подошёл ближе и положил руку на его плечо, но Кеноби не почувствовал прикосновения, и отсутствие осязаемости отозвалось в нём давно похороненной болью. — Ты прирождённый и выдающийся учитель, Оби–Ван, — увидев ярый протест в серых глазах, Квай–Гон поспешил добавить. — И не спорь со мной! Ты не видел себя моими глазами, в то время как я следил за каждым твоим шагом. Поверь, если бы я был наставником Энакина Скайуокера, он бы перешёл на тёмную сторону Силы намного раньше. Своим светом, мудростью и верой в падавана ты долго удерживал его от неверных решений, но им всё равно суждено было случиться. И твоя неготовность принять их последствия мешает отпустить прошлое и твёрдо смотреть в новое будущее. — Не понимаю, — горько выдохнул Кеноби. — Как можно забыть то, что твой ученик убил ни в чём не повинных юнлингов и джедаев? — Что ты почувствовал, когда поддался зову тёмной стороны улетая с планеты? Квай–Гон снова поймал убегающий взгляд своего ученика, ожидая честного ответа. — Она затуманила мой взор, — признался Оби–Ван. — Я готов был убить его. — Вот и ответ на твой вопрос. — Однако я смог противостоять ей и сохранил Энакину жизнь! Он же не был столь милосерден! — Но ведь убивая их он не знал о том, что его чувства взаимны, не так ли? Оби–Ван воззрился цепким взглядом в глаза наставника, пытаясь отыскать в них отчуждение, осуждение или же упрёк, но в них не было ничего и близко похожего на страхи, терзавшие его по ночам. Джинн смотрел на него с затаённой печалью и терпеливостью, давая время на то, чтобы тщательно обдумать услышанное. — Боязнь одиночества ведёт нас во тьму. Привязанность Энакина к тебе переросла в нечто уродливое и неправильное, но она же вернула его к светлой стороне Силы. — Он всё ещё нестабилен. — Это ты так думаешь. — Я видел его глаза, когда он душил меня в последний раз. — Да, и он очень сожалеет о том, что не сдержался. Но это не значит, что Энакин снова поддастся соблазну и перейдёт на тёмную сторону, ведь теперь у него есть то, что удержит его от опрометчивых поступков. — И что же это? — Надежда. — Это несправедливо, Квай–Гон! Один раз я уже пообещал, что обучу его, и вот что из всего этого вышло. Не проси отвечать ему взаимностью только потому, что нужно сохранить баланс сил. Я не могу доверять ему. Не после того, что он со мной сделал. — Я и не прошу. Но так ли категорично в своём решении твоё сердце? Оби–Вана поразил этот вопрос. Задумывался ли он о своей любви к Энакину? Множество раз. Он засыпал и просыпался с этим вопросом даже тогда, когда казалось, что мир рушится у его ног. Сохранил ли он её в себе после пребывания в плену? Кеноби не мог найти ответа, и, возможно, именно он и травмировал его больше всего. — Не терзайся им сейчас. Ты слишком устал. Тебе стоит как следует отдохнуть и набраться сил. А завтра я вернусь, и мы вместе приступим к совместной медитации, чтобы ты освободился от тяжести своих помыслов и навязанного чувства вины. Ты должен взглянуть на всё происходящее с чистым сознанием и лёгким сердцем, Оби–Ван. Уходя, Квай–Гон предостерёг: — А затем ты соберёшь себе новый меч. Опасность близится, но не дано мне увидеть, какая. Не стоит тебе бродить здесь беззащитным, мой падаван. Глядя на то, как растворяется в воздухе призрак наставника, снявшего с его плеч по крайней мере половину из того, что так давило и душило все последние дни, Оби–Ван отправился к соломенному настилу и впервые не видел кошмаров, в которых его пытал Дарт Вейдер. А утром он уже восседал напротив Квай–Гона, наставлявшего его, как и прежде. В единении с учителем Кеноби обрёл покой. Месяц пролетел незаметно, проведённый в постоянном обучении, в котором покойный мастер поделился с ним всеми тонкостями и гранями медитации, недоступными ранее Кеноби в силу отсутствия опыта, требующего более глубокой проработки и взаимодействия с потоками Силы. Новые знания выросли на острых обломках неведения, даря осознанность и смирение, утерянные в кровавом прошлом. Ещё два месяца ушло на то, чтобы усмирить бушевавшие эмоции, переживая их заново каждый день. Оби–Ван не хотел ничего вспоминать из того, что произошло с ним в клетке, и противился делиться ими, когда речь заходила о его истинных чувствах к Энакину, но Джинн воспоминание за воспоминанием вытягивал из падавана, вынуждая облачать их в слова, пропуская при этом через призму безмятежности. Глядя на знаменательные и роковые события своей жизни со стороны, Кеноби начал понимать, что некоторым ключевым вехам суждено было сбыться вне зависимости от того, вовремя он предотвратил бы их или же нет. — Расскажи, когда ты впервые осознал, что твои чувства к Энакину стали чем–то большим, чем просто наставничество. Не так давно Оби–Ван бы вспыхнул от этого вопроса, как спичка. Раньше он не был готов к тому, что Квай–Гон станет вести диалоги с ним на подобные темы, мучаясь сомнениями и боязнью потерять поддержку наставника и его уважение. Но сейчас абсолютно спокойное и немного заинтересованное лицо Джинна лишь придало ему сил заглянуть в себя и отыскать его — тот самый момент, когда он понял, что окончательно и бесповоротно пропал в этом ярком чувстве под названием любовь. — Мы вернулись с Таласии с успешно завершённой миссией. Отчитались Совету и даже уложили свой доклад в отведённые нам пять минут. Я предложил Энакину немного помедитировать вместе, и он, пусть и нехотя, но всё же согласился, однако на Корусант прибыла Падме, и мы узнали об этом, только когда направлялись к Храму. Я уловил его взгляд, полный восхищения и радости при виде Амидалы, сдержавшей свой порыв тут же броситься к нему в объятия. И тогда я впервые понял, что на меня Энакин никогда так не смотрел. Он восторгался многими моими навыками и уважал меня как учителя. Я знал это, в том числе и о его благодарности за мою постоянную поддержку и знания, которыми я щедро делился с ним. Но чтобы так восхищённо и радостно он встречал меня — никогда. И тогда я понял, что внутри меня зародилась ревность. Чувство, не достойное истинного джедая, поклявшегося отречься от привязанностей и лишних эмоций. Вся ночь ушла на то, чтобы осознать — я ничего не могу поделать с этим. Его нельзя было вытравить, забыть или игнорировать. Оно расползлось внутри как неизлечимая болезнь, прогрессируя с каждой улыбкой, подаренной мне Энакином, с каждым его случайным прикосновением, с каждой миссией, проведённой вместе. Иногда мне казалось, что я схожу с ума от своей неправильной и неразделённой любви. Я охранял её тщательней, чем мне должно было хранить верность Кодексу, и это снедало меня. Казалось, узнай Энакин о моих запретных чувствах, и я перестану существовать. Я не смог бы пережить отвращение и ненависть в его глаза. — И тем не менее ты столкнулся с ними в плену. И даже пережил это. Видишь, Оби–Ван, всё циклично. Наши страхи лежат в основе событий, которые неминуемо происходят рано или поздно. И твоя задача, как настоящего джедая, быть готовым к этому. Кеноби глубоко задумался, но не нашёл в словах наставника должного успокоения. — Что–то продолжает волновать тебя, я чувствую это. — Разве можно любить кого–то так сильно и при этом продолжать оставаться джедаем? — наверное, этот вопрос мучил магистра дольше всех остальных. Квай–Гон внимательно посмотрел на своего ученика, успевшего вырасти и стать достаточно сильным и смелым мужчиной для того, чтобы преодолеть многие испытания, заготовленные судьбой, но становившегося порой сомневающимся на каждом шагу юнлингом, не замечающим очевидных вещей. — Разве Кодексом запрещается любовь? — Джедаи не вступают в брак, чтобы не создавать привязанности. — Если бы ты прочитал всю историю становления Ордена, когда я тебя просил это сделать во времена твоего ученичества, то ты не смог бы забыть, что браки были некоторое время разрешены в прошлом. И допускались они, потому что любовь — это не только привязанность, Оби–Ван. Она ещё и смысл жизни, источник Силы и оплот многих ценностей, таких как-то самое доверие, которое, как ты думаешь, безвозвратно утрачено к Энакину. Поэтому я обрадую и огорчу тебя одновременно. Да, ты всё ещё джедай. Воспрявший духом Кеноби нахмурил брови, не понимая, в чём же тогда обратная сторона раскрывшихся ему тайных знаний. Прочитав отразившийся на лице падавана вопрос, Квай–Гон пояснил: — Только ты решаешь, оставаться им или нет. Как и то, сможешь ли ты довериться Энакину снова. И в этом Кодекс тебе не помощник. Оби–Ван снова погрузился в медитацию, пытаясь найти нужный ему ответ в глубине своего сердца, но оно молчало. Подорванное доверие восстановлению подлежало, тем не менее он слабо представлял себе, что именно должен сделать Энакин, чтобы вернуть его. И пока он лично не докопался до истины, ему следовало оставаться на Татуине, подальше от человека, способного ввергнуть его вновь обретённую гармонию в чистейший хаос. Следующий месяц Оби–Ван потратил на поиски кайбер–кристала для нового светового меча и планомерное поглощение наставлений об узах и их использовании по назначению. Порой, мудрые и дельные знания Квай–Гона, полученные в наследство от Дуку, ему хотелось применить в моменте, однако будоражить Энакина своими сиюминутными порывами уж точно не стоило, и тогда Кеноби боролся с щемящим чувством тоски и светлой грусти по своему особенному во всех смыслах падавану. Засыпая и просыпаясь день за днём на планете, бывшей когда–то домом Скайуокера, магистр всё меньше сопротивлялся возрождению своих былых чувств из пепла и всё больше преисполнялся нелюбовью к песку, который чуть не поспособствовал его смерти. Новый день, казалось, был жарче всех предыдущих, и Оби–Ван провёл его, спасаясь от жары на местном рынке в тени натянутого над головой брезента за бокалом свежевыжатого сока из чёрной дыни после того, как он помог рано овдовевшей пожилой женщине с её домашними проблемами, требовавшими твёрдой мужской руки. Возвращаясь вечером и любуясь закатом, радующим глаз своими огненно–красными всполохами на фоне двух заходящих за горизонт солнц, он не заметил, как враг, тихо ступая по бесшумному песку следом, пробрался достаточно близко, чтобы застать его врасплох неожиданной атакой. Кеноби от мгновенной гибели спасла только тень, в последний момент проявившаяся под ногами, и его близость к пещере, в которой он оставил новый световой меч. Просвистевшее над ухом орудие вынудило немедленно сгруппироваться и уйти через кувырок влево, поближе к убежищу, из которого вылетел призванный Силой джедайский клинок. Подняться на ноги ему не дал мощный удар, пришедшийся прямо по активированному световому мечу. Проморгавшись от попавшего в глаза песка и ослепившего его на секунду красного неонового света, магистр наконец разглядел своего противника. — Ну, привет, — усмехнулся он Дарт Молу, яростно давившему Силой на рукоять, желая вонзить её в Кеноби до конца. — Оби–Ван, не скажу, что рад встрече, но обещаю сделать её короче предыдущей. — Уж постарайся, — хмыкнул позабавленный джедай и потоком светлой энергии отбросил ситха на несколько метров от себя, чтобы подняться на ноги. Мол, сделавший то же самое, закружил вокруг своей цели в диком танце, нанося меткие удары и уходя от них с поразительной изворотливостью. — Твои навыки явно улучшились. Неужели смерть учителя пошла тебе на пользу? — Видит Сила, я ненавидел Сидиуса так же сильно, как ненавижу тебя. Но мастером он был стоящим, и потому ты ответишь за его смерть. — Не я его убил, — уже без толики веселья озвучил Оби–Ван, на что Дарт Мол лишь пожал плечами, будто разминаясь. — Остатки твоей энергии я нашёл возле его трупа, значит сначала умрёшь ты, а затем Дарт Вейдер. Или он больше не ситх? — Спросить его об этом лично я тебе не позволю, а мой ответ тебя навряд ли порадует, — резко обрубил их диалог Кеноби и пошёл в атаку первым. Они бились долго и утомительно, не уступая друг другу в мастерстве. Однако, опечаленный смертью наставника ученик совершил подлость и, незаметно поддев в ладонь горсть песка при очередном кувырке, змееподобным выпадом ослепил джедая, щедро сыпанув на чувствительную радужку золота пустыни. Магистр непроизвольно ухватился за глаза и потому пропустил момент, когда в него вонзился чужой световой меч. Он прошёл насквозь, зацепив собой печень, но это не так взволновало его, как мгновенно отозвавшийся на его острую боль родной голос, зачастивший: «Оби–Ван, что происходит? Ты в порядке?» Отправив по узам короткое: «Не совсем.» Кеноби вынудил Дарт Мола отступить ненадолго и прижал ладонь к раненому боку, которая тут же окрасилась его кровью. «Я чувствую твою боль. Ты ранен?» «Жить буду, если ты прекратишь отвлекать меня своей паникой и дашь завершить бой.» «Скажи, где ты?» «На Татуине.» «Я вылетаю.» «НЕТ!» Вышло слишком громко, и Оби–Ван тут же исправил ситуацию. «Я прилечу сам, если…» Разозлившись на себя за некорректную и явно напугавшую Энакина формулировку, джедай слегка изменил её: «…когда завершу бой.» «Да прибудет с тобой Сила!» Затянув пояс потуже, перетягивая им пульсирующую болью рану, он бросился на Дарт Мола со всей яростью и жаждой выжить любой ценой, чтобы ещё хоть раз вживую услышать голос, полный трогательной заботы, неподдельного волнения и затаённой тоски. Нетерпение и страх Скайуокера за жизнь Оби–Вана транслировались по узам всё то время, пока он боролся с ситхом. Несколько прицельных подсечек и обманных маневров, припрятанных козырем в рукаве, позволили Кеноби настигнуть свою цель и обрубить жизнь Дарт Мола навсегда. Уважение к поверженному врагу побудило его упасть перед ним на колени и подхватить окровавленной ладонью шею забрака, прислушиваясь к его последним словам: — Я же говорил, что бой будет коротким. — Ты можешь собой гордиться. А теперь отправляйся к мастеру и найди в Силе покой. — Оби–Ван, — прохрипев его имя, Дарт Мол позволил чёрным векам опуститься, а рукам — окончательно ослабнуть и выронить световой меч. Кеноби на себе дотащил мёртвое тело и укрыл в пещере своим плащом, забирая с собой его клинок, чтобы разбойники не разворошили скромную гробницу и не потревожили ситха после его смерти. С Мола станется вернуться с того света и воздать всем смельчакам по заслугам. Добираться до звездолёта, припрятанного за каменными ступенями склона, было тяжело, но ещё тяжелее было услышать отчаянное: «Оби–Ван, ты угасаешь!» «Ну, знаешь, с пробитой печенью бегать по песку не так–то просто.» Гнетущее молчание, установившееся ненадолго, было громче любых слов. «Не смей умирать!» «Вы уж, ситхи, определитесь, чего вы от меня хотите.», — иронично прошептал Оби–Ван, но Энакин его всё же услышал, и шутки не оценил. Кеноби хватило сил взобраться на корабль, поднять его в воздух, задать нужные координаты планеты и войти в гиперпрыжок. Бортовое оборудование он тут же перевёл на автопилот и грузно осел на пол, проверяя состояние своей раны. Выглядело, мягко говоря, не очень. «Всё плохо, да?» Скайуокер держался из последних сил, явно сдерживая подступившие к горлу слёзы, и это вызвало грустную улыбку на губах Оби–Вана. «Да.» Просто ответил он, уставая играть в кошки–мышки со своим падаваном. Наигрались, хватит. «Я боялся этого каждый криффов день с момента, как ты покинул нас. И молил Силу, чтобы ты, если и не вернулся, то хотя бы оставался живым и невредимым в свой новой жизни без меня. А теперь ты говоришь, что умираешь, и мои страхи становятся явью.» «Страх — это путь на тёмную сторону, Энакин. Обещай, что бы со мной ни случилось, ты не погрязнешь в ней снова и будешь достойным отцом Люку и Лее.» «Я…» «Обещай, Энакин! Ради меня!» «Обещаю!» Кеноби через узы ощутил прилив бессильной ярости и такой же по силе мощной и сметающей с ног любви. Благо, он и так сидел на не успевшем прогреться полу звездолёта, рассекавшего собой космос и летящего навстречу человеку, который сможет похоронить его бренное тело достойнее, чем он пристроил Дарт Мола. Веки постепенно наливались непреодолимой сонливостью, сопротивляться которой с каждой минутой было труднее и труднее. «Я не сказал тебе. Так и не сказал, что люблю тебя.» Прикрыв наконец глаза, Оби–Ван представил контуры губ Энакина, произносящие столь желанные и заветные слова. Он испытал дикое сожаление, ведь мог их больше никогда не услышать. И, словно почувствовав, как сильно Кеноби нуждался в нём и его присутствии в Силе, Скайуокер зачастил: «Я люблю тебя. Люблю, слышишь? Люблю, люблю, люблю…» Он повторил это столько раз, сколько джедаю хватило выдержки выслушать и принять, подавляя резкую боль в грудине, то ли служащую отголоском открытой раны, то ли навеянной тяжёлым прошлым. «Я люблю тебя, Оби–Ван Кеноби, и буду любить до конца своих дней!» Это последнее, что услышало ускользающее из–под контроля сознание. Единственным, о чём сожалел магистр, отдаваясь на волю судьбы, что так и не ответил: «Я тоже люблю тебя, Энакин Скайуокер!»

***

Tom Odell — Heal Он не спал вторые сутки. И не откликался на пропитанные тревогой уговоры Асоки хоть немного отдохнуть, когда она заботливо предлагала подменить его на посту, который Энакин ей, конечно же, не отдал. Скайуокер внимательно вглядывался в вечереющее небо опухшими от слёз глазами, выискивая звездолёт Оби–Вана. Ноги еле слушались его, но он стойко держался на вере и надежде в то, что даже миллисекунды помогут ему спасти учителю жизнь. Кеноби перестал откликаться на его обращения, переросшие в отчаянные крики через узы ровно двадцать семь часов и тридцать пять минут назад. Энакин не считал, но время огромным таймером отображалось под веками, когда он прикрывал их ненадолго, чтобы затем с ещё большей пристальностью вглядываться в мигающие светом точки звёзд, постепенно загоравшиеся на ночном небе и способные коварно обмануть зрение, выдавая себя за приближающийся космический корабль. — Давай же, Оби–Ван, ты сможешь. Кто, если не ты, — успокаивал себя Избранный, еле удерживая начавшие содрогаться в нетерпении конечности от необдуманного решения запрыгнуть в транспортник и лететь навстречу Кеноби. Асока смогла убедить его, что это бесполезное занятие, так как траектория автопилота ежеминутно корректировалась с учётом любых космических объектов на пути, будь то туманность или же блуждающий пояс астероидов, и потому Скайуокер с высокой долей вероятности попросту разминулся бы с нужным ему звездолётом. За всё время безликого и гнетущего ожидания, дышащего в затылок постылой смертью, он успел проклясть всё и помолиться Силе миллиарды раз, но ничего не помогало отвлечься от единственной мысли: — Если ты не долетишь ко мне живым, я встречусь с тобой сегодня же в мире мёртвых. Энакин уже давно смирился со своими чувствами к наставнику. В Оби–Вана невозможно было не влюбиться. Жаль, он понял это не сразу. Временное помешательство на Падме немного скрасило его агонию, но не более. Любовь к Кеноби стала чем–то ярким, неугасающим и стремительным, как комета, пролетавшая прямо сейчас на иссиня–чёрном небосклоне. Приглядевшись повнимательней, Скайуокер с подкосившим колени облегчением осознал, что никакая это не комета. Он расправил лёгкие криком: — Асока, он здесь! Сбросил мантию, заботливо наброшенную падаваном на его плечи в знак поддержки, и вытянул обе руки вперёд, вставая в стойку и прислушиваясь к Силе. Энакин сконцентрировался на движущемся с большой скоростью объекте, придавая ему ускорение своими возросшими в мощи способностями, приобретёнными на тёмной стороне. Сгладить падение не получалось — нужно было или экономить драгоценное время, или аккуратно садить звездолёт, и Скайуокер выбрал первое. Вырвав герметично закрытую дверь с петель взмахом ладони, он вбежал внутрь и тут же наткнулся глазами на Оби–Вана, безжизненным кулем лежавшего в луже собственной крови. Упав перед ним на колени, Энакин подхватил заметно потерявшее в весе тело на руки и тут же попытался прощупать пульс. Слабый, нитевидный, замедляющийся с каждым тяжёлым и медленным вздохом, но он всё же был. Вбежавшая внутрь Асока воскликнула: — Чем мне помочь? — Нужно подлечить его Силой до того, как я дойду до бакта–камеры. — Но Энакин, я не умею! — испуганно проронила тогрута. И Скайуокер впился в неё непонимающим взглядом. А затем вспомнил, что Асока покинула Орден до того, как он успел научить её целебным свойствам Силы. Он опустил уплывающий взгляд на свои руки и мысленно залепил себе пощёчину, приказывая собраться и хотя бы попробовать. Ситхи не умели лечить. Только восстанавливать энергию, питаясь чужой. И потому сердце Энакина пропустило три удара и на четвёртом погнало кровь по венам в обратном направлении. Он прижал дрожащие ладони к ране Оби–Вана и сосредоточился, вспоминая, чему тот его учил когда–то в далёком, и потому кажущимся сейчас нереальным прошлом. В гудящей голове внезапно всплыло воспоминание, где в стенах Храма его учитель, прекрасный в своём праведном негодовании и упёртый, как стадо нерфов, пытался доказать юному падавану, что уроки медицины важны не меньше, чем практика боя. — Энакин, — поучительным тоном вещал Кеноби, чем заставлял его закатывать глаза и намеренно провоцировать мастера на новую волну непонимания своим несносным упрямством. — Однажды, эти знания спасут кому–то жизнь! — Зачем мне это, если я стану непобедимым джедаем и смогу предотвращать подобные ситуации отточенными навыками Соресу? Оби–Ван лишь недовольно поджимал губы, но продолжал медленно и планомерно подавлять сопротивление, вспыхнувшее в глазах его ученика, весомыми аргументами, за которые он и слыл одним из талантливейших переговорщиков среди союзных систем. А когда они не срабатывали, хитро добавлял: — Если овладеешь новыми навыками, так уж и быть, я позволю тебе поучаствовать в гонках на нижних уровнях Корусанта. Но только один раз! Небесно–голубые радужки совсем ещё юного падавана в такие моменты загорались в праведном предвкушении и готовности выучить всё, что Кеноби от него потребует. В отличие от своей детской копии, глаза взрослого Скайуокера затухали, почти похоронив в бархатных зрачках хрупкую надежду. Собравшись с духом и шепнув: — Что на этот раз ты мне пообещаешь, учитель? — чем вызвал удивление на лице Асоки, Энакин прикрыл веки и воззвал к Силе, пронизывающей его насквозь. Он сконцентрировался на её потоках и перенаправил их к ране, давно переставшей пульсировать и выталкивать из себя кровь. Он вливал её в балансирующее на грани жизни и смерти тело до тех пор, пока чужое сердцебиение не начало отзываться ритмичными ударами под ладонями. И даже тогда, когда Оби–Ван сделал глубокий судорожный вздох и тихо застонал, Скайуокер не отнял рук, выжимая все свои ресурсы на максимум. Заметив, как губ мастера коснулась неестественная бледность, Асока воскликнула: — Энакин, хватит! Остановись! Этого достаточно, чтобы донести его до бакта–камеры! Распахнув глаза, Избранный в неверии уставился на Кеноби, задышавшего более уверенно и гладко, и, подхватив его на руки, проследовал быстрым шагом, больше похожим на бег, за прямой спиной тогруты. Голова магистра, как и его руки, безвольно свисали вдоль тела, и Энакин подтолкнул его немного вверх, обхватывая живой рукой спину мастера так, чтобы голова не болталась в воздухе, а уверенно лежала на его твёрдом плече. Оставив невесомый поцелуй на лбу Оби–Вана, он аккуратно поместил его в лечебную жидкость бакта–камеры, раздев перед этим и нацепив на обескровленное, почти посиневшее лицо кислородную маску. Асока приказала R2D2 не отходить от Кеноби ни на шаг и докладывать им о любых, даже малейших изменениях в показаниях датчика, измерявшего пульс, давление и скорость восстановления. — Мы успели, Энакин! Ты успел! — воскликнула тогрута, не веря до конца в происходящее. — И спас ему жизнь! Лёгкая эйфория прошлась по враз ослабшему телу, и Скайуокер чуть не завалился на бок, если бы не Асока, вовремя подставившая свою руку и уложившая его на кушетку по соседству. Она не обманывалась насчёт того, что учитель так просто покинет бакта–камеру. Не теперь, когда магистр вернулся с того света. — Я останусь с ним, — твёрдо заявил Скайуокер, и Асока не посмела перечить или вступать в бессмысленные споры с мастером, вернувшим Оби–Вана Кеноби с того света. — Принесу плед и проверю, как там дети, — тогрута ласково провела по взмокшим кудрям ладонью и ушла, напоследок окинув магистра полным радости взглядом. Его не было с ними слишком долго по меркам Асоки. И пока она шла в детскую навстречу Лее, встретившей её привычным плачем, с несдержанной улыбкой вспоминала, как потрясающе ощущался в Силе Энакин, когда его учитель воскрес из мёртвых. Она ещё никогда не видела своего мастера настолько сильным и живым.

***

David Kushner — Daylight Через трое суток, когда на месте ранения остался лишь розовый тонкий шрам, покрывший собой зажившую плоть, джедаи приняли решение вытащить магистра из бакта–камеры и позволить ему выздоравливать в собственной кровати. Энакин наотрез отказался омыть тело от остатков желеобразной лечебной жидкости, и Асока, так и не выбившая признание, что же такого ужасного случилось между её учителем и Оби–Ваном, пока последний находился в плену, сделал всё сама, оставляя нетронутым только зону паха, прикрытую вымокшим нижним бельём, которое она высушила тёплой подачей воздуха. Скайуокер так же бережно и аккуратно отнёс Кеноби на своих руках в его комнату и, тепло поблагодарив Асоку за то, что она полностью взяла на себя присмотр за Люком и Леей, придвинул стул к кровати и уселся на него в ожидании пробуждения учителя. Подтянув тонкое одеяло повыше и подоткнув его так, чтобы тепло тела, уже способного генерить его самостоятельно, не утекало и не сливалось с прохладой комнаты, Энакин долгим взглядом ласкал каждую тонкую, еле заметную морщинку на родном лице, каждый изгиб ресниц, пушистых и еле заметно вздрагивающих на медленных вдохах, сводя его с ума своими изгибами и легкостью. Казалось, ещё немного, и Оби–Ван заиграет ими, медленно распахнёт веки и явит ему свои серые как льды далёких планет радужки. И если кто–либо в данную минуту спросил бы Скайуокера, чего он хочет больше всего на свете, он бы ответил — страстно впиться поцелуем в губы, налившиеся живым нежно–персиковым цветом, мелькая перед голодным взглядом манящим оазисом, обещающим райское наслаждение, затерянное среди колючего волосяного покрова слегка заросшей бороды, придавшей Кеноби ещё больше шарма и привлекательности. Поглазев немного на своего учителя, Энакин банально отрубился. Истощённое длительной бессонницей и запредельным напряжением сознание попросту уплыло, показывая своему хозяину дивные сны, в которых губы учителя добровольно раскрывались ему навстречу и позволяли творить такое, от чего ныло в низу живота. Пробуждаться было приятно лишь потому, что его волосы мягко перебирала чья–то рука, и он, не желая отпускать сказочные видения, не сразу понял, кому она принадлежит. Издав звук, больше похожий на урчание ленивого лот–кота, пригревшегося на солнце и изнеженного сладкой дрёмой, Энакин открыл сначала один глаз, а затем распахнул сразу оба, облегчённо выдохнув: — О, Сила, ты проснулся! Он тут же подался вперёд, утыкаясь в вздрогнувшую под ним грудь лбом и обвивая руками предплечья Оби–Вана, смотрящего на него сейчас с светлой и такой привычной ему со времён ученичества улыбкой. Хриплое: — Ну, привет, — прорвало плотину, и Скайуокер, спрятав глаза, всхлипнул, а затем дал волю слезам, выплескивая всё напряжение, страх и боль потери, грозившихся извести его на нет все эти дни. — Всё хорошо, — успокаивающе шептал Кеноби, позволяя топить своё одеяло в море солёной воды и поглаживая вздрагивающую спину падавана мягкими круговыми движениями тонких пальцев. — Я здесь, с тобой. Энакин ни за какие кредиты не смог бы объяснить, как из сидячего положения он оказался в лежащем, да ещё и на груди Оби–Вана, приложившись ухом к его сердцу и постепенно успокаиваясь с каждым размеренным ударом, монотонно убаюкивающим и дарящим выстраданное успокоение. — Мне стоит поблагодарить тебя за спасённую жизнь, — полу вопрос, полу утверждение вынудили Скайуокера тяжело вздохнуть и в отрицании мотнуть головой. Он, так и не проронив ни слова, ещё плотнее прижался к улыбнувшемуся Кеноби и крепче обхватил его длинными руками. — Печёнку мне в фарш сотрёшь своим захватом, силач, — пожурил его магистр, но вместо того, чтобы позволить падавану ослабить объятия, обхватил его своими, фиксируя на одном месте. Энакину казалось, что он в раю, или куда там попадают джедаи, побывавшие на тёмной стороне Силы, а затем вернувшиеся обратно на путь истинный. Дыхание Оби–Вана согревало ему затылок, шевеля волосы подобно лёгкому летнему ветерку, лениво гуляющему в зелёных кронах деревьев. Оно запускало табун мурашек под шёлковой туникой, будоража тело и сознание похлеще адреналина, выбросившегося в кровь в непозволительно высокой дозе после пробуждения Оби–Вана. На каждый удар сердца учителя приходилось его два, и он чувствовал себя так, словно вошёл в крутой вираж и так и не вышел из него. Он вечно бы лежал на мастере, наслаждаясь теплом его тела, пробирающего и будоражащего даже сквозь ткань одеяла, если бы не смущённое обращение: — Эни, встань пожалуйста, мне нужно в освежитель. Его давно так не называли. А Оби–Ван, казалось, и вовсе никогда. Он прикрыл глаза, запечатлевая этот момент в памяти и наслаждаясь тем, как короткая и ласковая версия его имени слетает с желанных губ. Немного нетерпеливое: — Энакин! — ударило по ушам, и он тут же поднялся на ноги, избегая до последнего прямого контакта взглядами, и всё же напоролся в самый последний момент на насмешливые искорки не сводившего с него прищуренных в знакомой усмешке глаз Кеноби. Нечто неуловимое появилось в них, и Скайуокер уже был полон готовности податься вперёд всем своим телом, чтобы впиться жарким поцелуем в призывно приоткрытый слегка рот, жаждущий сказать ему что–то ещё. Он считал в уме все известные ему названия планет, пока удерживался от соблазна и позволял учителю сделать этот важный в их отношениях шаг первым. Энакин не знал, хочет ли поцеловать его учитель прямо сейчас. Он не ведал, совпадают ли его желания с помыслами Оби–Вана, сокрытые за семью печатями выразительного взгляда. Скайуокер не понимал, что происходит с ним. Его тело одеревенело от накатившего удушливой волной жара, расплескавшегося повсюду при прикосновении к его скулам слегка прохладных пальцев, пропорхавших по чувствительной коже бабочками–убийцами, так беспощадно унёсшими за собой тот самый миг момента, когда опустились вниз. — Прости, мне действительно нужно, иначе я не переживу позора, — Кеноби привычно спрятал смущение за взмахом ресниц, и, как только стройный ряд разомкнулся, его взгляд уже был совершенно другим, нарушая своей несвоевременной сдержанностью волшебство их единения. Энакин проводил наставника взглядом, полным его малодушной несмелости, слившейся воедино с наспех подавленным возбуждением. Плотно закрытая за собой дверь освежителя позволила Скайуокеру громко втянуть резко закончившийся воздух в лёгких и рухнуть звездой на пока ещё хранившую в себе чужое тепло постель с тихим ругательством: — Ранкор меня раздери. Он трусливо сбежал из комнаты Кеноби до того, как магистр вернулся. Асока нашла его в детской обнимающим Люка и, окинув красноречивым взглядом дымящиеся ярким румянцем скулы учителя, сказала: — Ужин будет готов через полчаса, не опаздывай. А затем с блеснувшим озорством в глазах добавила: — На этот раз я, так уж и быть, магистра приглашу сама, а то ты выглядишь слишком возбуждённо. Догнавшее в спину рычание мастера она потопила в своём звонком хохоте, наигранно серьёзно обещая, что в следующий раз будет более осторожна в выражениях. Энакин с неприкрытым ничем отчаянием и обличающей его правдой посмотрел на Люка, шепнув на маленькое ушко: — Твой отец трус и слабак. Не будь таким же, когда вырастешь. Он уложил сына в колыбель, любовно погладил по отросшим тёмным волосам Лею, сосавшую во сне большой палец, и отправился в свою комнату, чтобы предать внешний вид пристальной оценке. О, он был весьма неоднозначным, бросаясь в глаза краснотой белков, покрытых мелкой сеточкой лопнувших капилляров, и искусанной нижней губой, пожёванной им же на всех доступных участках. Содрав зубами корочку на верхней, Энакин выстонал: — Да что б тебя, — рассматривая в зеркале мелкие капельки крови, тут же проступившие на месте заметной только ему ранки. Взгляд сурово пробежался по спутанным завиткам вьющихся волос, в которые так правильно вплетались пальцы учителя, массируя его падкую на прикосновения кожу головы. Он мог бы часами лежать на Оби–Ване, позволяя ему себя расчесывать и касаться там. — О, Сила, соберись, — приказ не думать о Кеноби и своей кричащей реакции на него, наверняка облачающегося сейчас после горячего и животворящего душа в одежду, приготовленную заранее Асокой, был равносилен тому, чтобы откусить все пальцы на живой руке и надеяться, что световой меч уж точно не выпадет из крепкого захвата ладони. Другими словами, бред, да и только. Энакин для храбрости щедро плеснул в лицо холодной воды, немного притушившей собой его розоватый оттенок щёк, и разгладил складки на одежде под звуки собственной брани. Он так не прихорашивался ни на одно свидание с Падме, так почему же этот ужин побуждал его к несвойственным ему действиям? Чем ближе он приближался к кухне, тем отчётливее и громче становились голоса Оби–Вана и Асоки. Быстрее стучало пугливое сердце. Медленнее становился шаг. И, переступив наконец порог комнаты, Скайуокер на мгновение замер, погружаясь с головой в тепло и непринуждённость атмосферы, воцарившейся благодаря позитивному настроению его падавана. — Магистр, мне нужна Ваша помощь с нарезкой овощей. — Я больше не магистр, Асока. Энакин почувствовал холодок, пробежавшийся по его внутренностям, но заряженная бодростью и нескончаемой энергией тогрута, как всегда, спасла положение. — Рекс как–то пошутил, что не перестанет называть меня коммандер, даже если я стану ситхом. Думаю, к Вам это тоже применимо, магистр. Обратив внимание на замаячившего на периферии зрения учителя, она воскликнула: — О, Скайрокер, ты вовремя! На тебе напитки. В уютном молчании, периодически нарушаемом стуком ножа о разделочную доску, нетерпеливым притопыванием Асоки, дожидавшейся, когда же запеканка в духовке покроется той самой золотой корочкой, и обменом коротких вопросов–ответов в стиле: — Сегодня пьём только свежевыжатый сок или что–то покрепче? — Мне ничего алкогольного, пожалуйста. — Я тоже воздержусь. Прошли приготовления к ужину. Усевшись за стол, тогрута с попеременным успехом вовлекала в разговор обоих притихших и явно испытывающих неловкость джедаев, сидевших друг напротив друга и отводивших взгляды сразу же, как только сталкивались ими. Асоку же, умело игнорировавшую детское поведение её мастеров, не останавливало ничего от подробного пересказа их текущего положения дел. Оби–Ван внимательно слушал, кивал в нужных места, а под конец ужина покинул кухню под предлогом наведаться к детям. Когда его шаги удалились, тогрута с улыбкой обратилась к Энакину, вцепившемуся по инерции мёртвой хваткой в свой стакан с напитком. — Можешь отпускать. Скайуокер огрел её недовольным взглядом, но просьбу всё же выполнил, сбрасывая уровень напряжения, охватившего его тело с момента, как он очутился в одном узком пространстве с Кеноби. — Он так смотрел на тебя, — проронила Асока, умело маскируя подколку под задумчивостью. — Не знаю, что между вами произошло, пока ты бездарно играл роль могущественного и злого ситха, но думаю, шансы у тебя всё же есть. — А не пойти бы тебе знаешь, куда, Шпилька? — озлобился Энакин. — Знаю, в свою комнату, — хмыкнула заметно повеселевшая тогрута. — Посуда на тебе, Скайрокер. Похлопав учителя по плечу, она удалилась, и Избранный, хитро прищурив глаза, впервые задумался, а не отправить ли ему зашифрованное послание тому, кто ненадолго сможет отвлечь внимание зарвавшегося падавана от его персональной драмы.

***

Machine Gun Kelly, X Ambassadors & Bebe Rexha — Home — Рекс? На Асоку было больно смотреть. И безумно приятно в то же время. Энакин уже знал, кто именно покинет компактный грузовой корабль дальнего следования, а потому не стал поднимать сигнал тревоги, позволяя бывшему капитану 501–го легиона спустится по трапу на их новую планету. Он в довольстве собой сжал руки на груди и выпрямился, задрав подбородок и смерив мельком глянувшую на него тогруту насмешливым взглядом. Что ж, теперь его падавану было, кем заняться, подумалось ему. — Асока, — в восхищении замер Рекс, и тут же словил в крепкие объятия бросившуюся ему на грудь тогруту. Скайуокер не долго думал о том, что уж больно не хватает Оби–Вана рядом, даже не подозревающего о прибытии старого друга. Выпустив из захвата джедайку, Рекс тут же подошёл к нему и протянул руку для пожатия, но вместо этого Энакин притянул его в свою мёртвую хватку, понимая, как сильно скучал по нему и мало ценил их совместно проведённое время на войне. — Рад Вас видеть в добром здравии, генерал. — О, нет–нет, только на ты, прошу. И я уже давно не твой генерал, Рекс. Зови меня просто Энакин. — Я не… — Это приказ, — зашёл с другой стороны Скайуокер, и это сработало. Тёплая улыбка на лице клона разлилась, освещая всё вокруг. — Как скажешь, Энакин. — Так–то лучше, — Избранный похлопал его по плечу и вежливо поинтересовался. — Ты наверняка устал с дороги? А затем прибавил громкости голосу: — Асока, помоги нашему дорогому гостю освоиться на базе, а я пока обрадую Оби–Вана. — Магистр Кеноби тоже здесь?! — радостно воскликнул Рекс. И Энакин улыбнулся ему в ответ, кивнув и с облегчением подумав, что теперь вся его семья в полном сборе. Пока он добирался до детской комнаты, терзания бередили его душу диким сочувствием и тоской по Падме, которая уже не могла увидеть своими глазами, как они, медленно, но верно строили свой новый дом здесь. Тихо толкнув дверь вперёд, стараясь издавать как можно меньше шума на тут же шикнувшего Кеноби, Скайуокер прислонился плечом к стене и принял привычную ему закрытую позу, с блуждающей нежностью на губах глядя на то, как учитель баюкает его дочь. — Она только уснула. Уложив девочку в её кроватку, магистр махнул рукой на выход, и они удалились в коридор, замирая друг напротив друга. Благо, у Энакина была заранее заготовлена тема для разговора, иначе он бы сгорел от смущения под пристальным взглядом серых глаз напротив. — Рекс прилетел, — он с особым удовольствием впитывал в себя искреннюю радость, отразившуюся в расширившихся чёрных зрачках Кеноби. — Это отличные новости! Магистр обогнул своего падавана и пошёл дальше по коридору в направлении к своей комнате. — Я так понимаю, Асока с ним сейчас, и мы не скоро встретимся, — блеснул озорством в глазах Оби–Ван, переглянувшись с всё понимающим взглядом Энакина, а затем невольно воскликнул, увидев своё отражение в одной из глянцевых поверхностей стен. — О, Сила, он меня, наверное, и не узнает! Думаю, стоит подготовиться к встрече как следует. — Только не трогай волосы! — сначала выпалил, а затем понял, что именно сказал Скайуокер. Удивление на лице учителя и собственное желание провалиться сквозь пол выдержать было сложно, но он справился, смущённо добавив: — Длина тебе к лицу. Сон, который снился ему уже который день подряд, где он наматывал на пальцы дюрасталевой руки копну рыжеватых волос, а затем сжимал их в стальной хватке, направляя и контролируя каждое движение Кеноби по пути к его возбуждённому и истекающему естественной смазкой члену, он, конечно же, озвучивать не стал. Не хватало испортить установившееся временное перемирие между ними. Сверкнув своими невозможными глазами, Оби–Ван приподнял кончики своих губ в намёке на улыбку и бросил: — Постараюсь учесть твои пожелания, но ничего обещать не могу. И удалился, оставляя Энакина наедине со своими вновь пробудившимся возбуждением. Спустя неделю Рекс заявил им, что: — Как–то тухло у вас здесь всё. Что думаете, если мы на самом верхнем ярусе соорудим выдвижную площадку под барбекю с навесом? Будем днём смотреть на море зелени сверху, попивать пиво и наслаждаться спокойной жизнью, греясь на солнышке, а вечером любоваться закатами. Они у вас здесь просто отвал башки. — И где мы возьмём пиво? — с значительной долей скепсиса поинтересовалась Асока. — Я буду летать за ним в соседнюю систему. Вам не стоит светиться, вы всё–таки джедаи и можете подцепить на хвост невесть кого. А моё присутствие мало кого удивит, тем более я уже давно в отставке. Идея всем понравилась, и весь следующий месяц они трудились над тем, чтобы создать собственный маленький островок счастья в огромном металлическом море звездолёта. Когда все работы были закончены, они вчетвером потягивали джоганский фруктовый бренди на мягких диванчиках и наблюдали за тем, как единственное солнце баюкает в своих закатных лучах горизонт, окрашивая его в лиловые и кораллово–розовые оттенки. — И где же твоё обещанное пиво? — без единого упрёка в голосе поинтересовался Оби–Ван, разбалтывая напиток на дне стакана. — Виноват, магистр. В этот раз было только бренди и нованианский грог. Хотите, принесу его? — Хочу, чтобы все вы перестали называть меня магистр! Что мне сделать для этого? О, зря ты это сказал, Кеноби, подумалось Энакину, и Асока тут же зацепилась за вопрос, предлагая: — Сыграйте с нами в игру! — В игру? — удивился джедай. — Нам же не по четырнадцать! — А разве возраст должен как–то ограничивать весёлое времяпровождение? — загорелась азартом тогрута. Впервые не зная, что и ответить на откровенную провокацию, Оби–Ван нашёл глазами Скайуокера, прячущего веселье за тихим покашливанием в кулак, и одним лишь взглядом сказал: — Твой падаван нарушает все дозволенные ему границы. Но вместо того, чтобы прийти учителю на помощь, он поинтересовался. — Что ты предлагаешь, Шпилька? — Игра называется «Я никогда не…» Разочарованный стон Оби–Вана и радостный хлопок в ладони Рекса одновременно нарушили секундную паузу. Тем временем Асока продолжала: — Правила простые. Объясняю для тех, кто всю жизнь провёл на войне и дорос до высоких званий, не уделяя при этом должного внимания обыкновенным радостям жизни. Я начинаю с любого утверждения. Например, я никогда не целовалась с девушкой. И так как это правда для меня, я не пью, а вы — да. Выигрывает тот, кто по итогам первых десяти раундов вылакает меньше всего алкоголя. — И почему мне кажется, что это очень плохая затея? — недовольно пробурчал Кеноби, на что Асока лишь игриво выгнула бровь. — Потому что так оно и есть, но зато будет весело. Нельзя упускать хорошую возможность узнать друг друга получше. — Куда уж лучше! — не сдавал позиций магистр. Вдохновлённый идеей Рекс, потянувшись через весь стол и хлопнувший его по плечу, сказал: — Соглашайтесь! Это будет как минимум интересно, как максимум, мы все сможем наконец–то звать Вас по имени. — Где же были ваши умения вести переговоры, когда они были так нужны? — покачал головой Кеноби, но в итоге сдался на милость своей изрядно повеселевшей при виде его поднятых вверх ладоней компании. — Итак, как я уже сказала, я никогда не целовалась с девушкой. Пригубите свои напитки, господа! Энакин, пряча блеск озорных глаз в гранях бокала, сделал глоток, как и закативший глаза и всё ещё недовольный Оби–Ван. Рекс пропустил шот, на что Асока возмущённо воскликнула: — Эй, обманывать не честно! — Я и не пытался! — острые скулы клона окрасились милым румянцем, и Скайуокер хохотнул: — Хорошая попытка, Шпилька, но не полное попадание в цель. — Зато Рекс не нарушил правила Кодекса, в отличие от вас двоих, — возмутилась Асока. — Разве целоваться с кем–то это нарушение Кодекса? — подлил масла в огонь Оби–Ван, чем удивил всех присутствующих. — Привязанности, и всё такое… — Поцелуй — это ещё не привязанность, — его глаза, сиявшие своими серебристыми переливами, тут же притянули магнитом внимание Энакина. — Ой, да ну вас! Рекс, полагаю, ты следующий, — тогрута скрестила на груди руки и насупилась, чем вызвала улыбку на лице каждого из мужчин. — Я никогда не целовался с парнем, — пожав плечами, озвучил клон. — Признайтесь уже, эту игру вы придумали, чтобы попросту напоить меня, — процедил нехотя Кеноби и, потянувшись к стакану, замер, расширившимися глазами уставившись на Асоку, готовую сделать то же самое. — Шпилька? — воскликнул удивлённо Энакин. — Видимо, я очень плохой учитель, раз только сейчас узнаю об этом! — Целовала не я! — поспешила с оправданиями тогрута, уводя стыдливый взгляд в сторону от прищурившегося Рекса. — А меня! Я даже не ожидала этого! — Хорошо, что сгорать со стыда мы будем вместе, — отсалютовал ей Оби–Ван и сделал глоток. — И кто же этот счастливчик? — продолжал издеваться Избранный, на что Асока вспыхнула ещё ярче. — Ни за что не скажу! Эта тайна уйдёт со мной в могилу, тебе ясно, Скайрокер?! Давайте лучше спросим магистра Кеноби, как он приобрёл столь уникальный опыт? — Чистая случайность, не более, — коротко оправдался Кеноби, стараясь не смотреть на Энакина, знающего про секрет одной жаркой ночи с метаморфом. — Как скажете, кто следующий? — Кто спрашивает. — Эм… — вдруг задумался Избранный, а затем метнув загоревшийся лукавством взгляд в сторону Оби–Вана, озвучил. — Я никогда не пил чай с врагом. — Кажется, ты не так понял правила игры! — бархатным голосом пожурил его Кеноби. — Твоя задача, за одно утверждение поразить как можно больше целей, а не бить точечно по одной из них. — Мы больше не на войне, Оби–Ван. Предпочту сначала разделаться с самым подкованным претендентом на победу. — Эй, — послышалось два возмущённых восклицания от Асоки и Рекса. — Что ж, твоё право, — Кеноби не выглядел недовольным, лишь немного позабавленным и чуточку раскрасневшимся. Он сделал глоток и обвёл всех ждущих его вопроса насмешливым взглядом. — Я никогда не терял световой меч, — и, обратившись отдельно к Рексу добавил. — В твоём случае, бластер. — Это удар ниже пояса! — возмутился Энакин. — Никогда?! — голос Асоки прозвучал усомнившимся и восхищённым одновременно. — Никогда, — кивнул магистр. — В отличие от некоторых, это наставление моего учителя я воспринял более чем серьёзно. Пейте, друзья мои. Ликование Кеноби потонуло в тяжёлых вздохах и звуках выпивки. Тогрута, задумавшаяся на добрую минуту, выпалила воодушевлённо: — Я никогда не носила на себе R2D2. — Вот теперь точное попадание! Молодец, Шпилька, учитель тобой гордится. — Пей, Скайрокер. — Рекс? — Дай подумать. О, я никогда не переживал, что меня не возьмут в падаваны. — Ауч, — произнесла Асока, делая глоток. Энакин, пригубивший бренди, тоже никого не удивил. Его историю знали все. А вот Оби–Ван, притянувший стакан к губам, выбил несдержанно громкое восклицание из груди у всех, кто в данный момент смотрел на него с немым и пугающим своим удивлением вопросом в глазах. Грустно улыбнувшись, он медлил с признанием, но всё же поделился давно позабытой историей. — Меня не взяли в падаваны, когда мне исполнилось тринадцать, и я был определён в Корпус обслуживания джедаев. — Не может этого быть! — Энакин подался всем телом вперёд. — Но как же Квай–Гон? — О, он соизволил согласиться стать моим учителем только после того, как я на практике доказал ему свою профпригодность. — Расскажите, как это было? — с мольбой в голосе попросила Асока, и Кеноби не смог ей отказать. — Я был совсем юным и немного взбалмошным юнлингом, — на этом моменте он заметил улыбку тогруты, успевшей провести тонкую параллель между ним и Скайуокером. — Скучному, как мне тогда казалось, обучению предпочитал ремонт сломанных машин в ангаре и проектированию новых звездолётов. В техническом отделе мне даже дали смешную кличку «Винтик» за то, что я каждый раз умудрялся находить причину поломки, ускользавшую от опытного взгляда наших астромехаников. Осознав, что никто из джедаев и знать меня не знает, потерянного в горах металлолома и мечтах о полётах, а потому мне не грозит стать чьим–то падаваном, я впервые испытал настоящий страх остаться никому не нужным и сражался на мечах с друзьями каждую свободную от времяпровождения в ангаре минуту. Оби–Ван по инерции укутался в плащ, прячась в его складках от слишком потеплевшего и трогательного взгляда Энакина. — Квай–гон явился в Храм за две недели до моего тринадцатилетия, чтобы выбрать себе падавана, и ушёл ни с чем. В желании доказать ему, что я — лучший из всех возможных вариантов, оплошно допустил ошибку, посчитав, что моя отвага, самоотверженность и показательный бой на грани истощения — это то, что точно покорит его. Однако он посчитал, что скрытые в моих действиях ярость и отчаянность граничат с опасностью, и не захотел брать меня в ученики. И тогда меня отправили на работы в корпус на Бендомире. Там же по счастливой для меня случайности оказался бывший ученик Квай–Гона, Ксанатос, решивший предать и убить его. Я помог разобраться с ним, и только тогда он смог разглядеть во мне истинный потенциал, согласившись быть моим наставником. — Вау, — тихо выдохнула Асока. — Ты никогда мне этого не рассказывал, — с нотками плохо скрытой обиды проронил Энакин. — Ты никогда не спрашивал, — опустил свой взгляд Кеноби. — Поверить не могу, что от вас могли отказаться! Вы же превосходный джедай! — воскликнул Рекс, за что магистр одарил его скромной улыбкой. — Мне повезло. Иначе, я бы не сидел здесь с вами. Они ещё немного потомились в уютной тишине, представляя, как сильно изменилась бы их текущая жизнь, если бы Оби–Ван Кеноби так и не стал неотъемлемой частью Ордена, а затем Энакин вернул их резко упавший градус настроения в нужное русло: — А я никогда не ходил в разведку с Джа–Джа. Вечер наполнился весёлыми воспоминаниями и историями про неуклюжего, но такого забавного Бинкса, плавно перетёкший в глубокую ночь. Асока сонно зевнула и с удовольствием потянулась, разминая затёкшие мышцы в теле. — Думаю, Рекс всех нас сделал, — торжественно объявила она, поднимаясь на ноги. — Молодчина, Рекс, — присоединился к похвале Энакин. — Так уж и быть, я дам вам возможность отыграться в следующий раз. — Только без меня, пожалуйста, — весело хохотнул Кеноби. — Ну уж нет, Оби–Ван, без твоих до дрожи пробирающих историй этот вечер значительно потерял бы в весе, — серьёзно заявил бывший капитан 501–го легиона. — Раз ты зовешь меня по имени, значит, они точно того стоили, — улыбнулся магистр и проводил удалившихся Асоку и Рекса тёплым взглядом. Они остались вдвоём. Энакин отставил свой опустевший стакан в сторону и подтянул к плечам чёрную мантию, спасаясь от ночной прохлады воздуха. Даже в условиях весьма тёплого климата он умудрялся продрогнуть при малейшем перепаде температур, и это знание вынуждало Кеноби каждый раз бороться с желанием подойти к нему и укутать в свою собственную робу, чтобы согреть падавана своим теплом. Контур лица Скайуокера на фоне бескрайнего неба, пронизанного мириадами звёзд, показался Оби–Вану волшебной картиной, красивой и завораживающей. Он бы и дальше любовался своим притихшим падаваном, шуршащим складками каждый раз, когда нужно было отмахнуться от мелкой навязчивой мошкары, если бы Скайуокер вдруг не посмотрел на него в упор своими горящими в тусклом освещении глазами и не сказал тихо: — То, что ты рассказал сегодня про Квай–Гона, потрясло меня. Он мило улыбнулся, поражая Оби–Вана в самое сердце своей по–детски невинной честностью и ничем не скрываемым смущением. — Я не могу представить жизнь, в которой моим наставником был бы кто–то другой. И Кеноби показалось, будто он задыхается. Левитация своего стакана в сторону Силой завершилась неудачей, ставшей причиной противного скрежета стекла о металл, заставившего их обоих вздрогнуть в защитном жесте. Магистр поднялся на ноги и подошёл к самому краю выдвижной платформы, всматриваясь в потемневшие кроны, еле шевелившиеся от попеременно накатывающих порывов шального ветра. — Возможно, другой учитель смог бы уберечь тебя лучше, чем я. За его спиной негодующе завозились, но шагов он не услышал, а значит Энакин остался на месте, прожигая его лопатки нечитаемым, но весьма ощутимым взглядом. — Не говори так, прошу! Ты тот единственный, кто смог вернуть меня к свету! — Твоя верность льстит мне, Энакин, но ты упускаешь главное, — лицо Оби–Вана исказилось в горечи и презрении к самому себе. — О чём ты? — Тогда, в клетке, ты спросил, чем бы закончилась наша битва на Мустафаре. Ты хотел знать, смог бы я навредить тебе добровольно после твоего перехода на тёмную сторону. Скайуокер замер и не издал ни звука за его спиной, потерявшей свою прямоту и согнувшейся под тяжестью непримиримой правды. — Решился ли и бросил бы тебя умирать там, в реках лавы и огня, — голос Оби–Вана звучал слишком резко и жестоко, и в первую очередь по отношению к самому себе. — Не думаю, что ты и дальше станешь благоволить мне после того, как узнаешь ответ. Энакин всё же поднялся на ноги и тихой поступью подошёл к нему, опаляя своим присутствием и вынуждая тело дрожать от жажды коснуться, но Кеноби сдержал столь тщедушный порыв. Он повернулся, ощутив весомое давление обжигающе горячей ладони на своё плечо и предал на суд падавана взгляд, полный глубокого сожаления и постыдной вины. — Зачем ты говоришь мне об этом сейчас? — Мне невыносимо видеть, как ты смотришь на меня, не зная всей правды. То, что ты делал со мной, неправильно, но и я не могу умалчивать о том, кто я на самом деле, и какую боль я готов был причинить тебе в ответ на то, что мне казалось предательством. — Не казалось, — настал черёд Энакина терзаться противоречивыми чувствами. — Я предал тебя только потому, что не мог обладать. Он обхватил лицо учителя обеими ладонями, чувствуя непривычную щекотку от колючей щетины на внутренней стороне одной из них. — И медленно сгорал внутри от невыносимого чувства любви, не зная, как рассказать о ней. Мне не хотелось делиться тобой ни с кем. Быть всегда рядом и знать, что я нужен не только как послушный ученик, верный друг или идеальное прикрытие на поле боя. Я хотел быть кем–то большим. И своё желание я возвёл в абсолют, а это удел… — Ситхов. Кеноби ухватился своими пальцами за тонкие запястья Скайуокера и опустил голову, не справляясь с подавившими его эмоциями. — Прости, что не стал идеальным учителем для тебя. — Прости, что подвёл и перешёл на тёмную сторону. Они ещё немного постояли в наступившей тишине, нарушенной их искренними взаимными извинениями и звуком кричащих в ночи птиц. Энакин поддел упрямо стремившийся вниз подбородок мастера и вынудил его заглянуть в свои глаза, полные прощения и желания быть прощённым. — Я знаю, чем бы закончилась наша битва на Мустафаре. Видел много раз в видениях и кошмарах, но ведь в этом весь ты. Доблестный рыцарь–джедай, ставящий верность и преданность Ордену превыше всего. И сейчас я хочу знать ответ на другой вопрос. Позволишь мне задать его? Кеноби не нашёл в себе сил на слова, лишь еле заметно кивнул головой, утопая в бархатной черноте зрачков, затопивших собой цвет радужек, пленивших его когда–то своей красотой. — Ты бы отрёкся от Ордена ради нас, если бы я попросил? Не сомневаясь ни на секунду и не раздумывая, он признался: — Одного твоего слова хватило бы, чтобы я выбрал тебя. Энакин, кажется, не дышал, а, услышав наконец ответ Оби–Вана, позволил довольству и радости расплыться по губам широкой улыбкой, сияющей сейчас ярче солнца, давно спрятавшегося за горизонт. — Тогда, думаю, мы всё прояснили. Не хочу держать зла за то, чего так и не случилось. Он провёл большими пальцами вдоль линии, разделявшей нежную кожу и густой волосяной покров, наслаждаясь вседозволенностью своих прикосновений и реакцией учителя на них. — И буду ждать твоего прощения за мои постыдные и непростительные поступки столько, сколько потребуется. — Я простил тебя, Энакин, но не себя. И потому прошу, дай мне ещё немного времени, чтобы разобраться с этим окончательно. — Что мне сделать? — Ничего. Просто будь рядом. А затем улыбнулся, позволяя себе немного расслабиться и насладиться близостью падавана, пробуждавшие в нём самые лучшие и худшие помыслы одновременно. — Хотя есть кое–что, в чём понадобится твоё активное участие. На Татуине Квай–Гон многое рассказал мне об узах и том, как углубить их регулярными практиками. Я хотел бы, чтобы ты помедитировал со мной, а затем присоединился к тренировкам не только обмена мыслями, но и прикосновениями, а позже и предметами, если мы будем упорны в своих стремлениях и достаточно дисциплинированны, чтобы укрепить нашу связь. Это может здорово облегчить нам жизнь в будущем. — Было время, когда я на дух не переносил наши совместные медитации. Обе ладони спустились по скулам вниз и упали на ключицы, спрятанные под тонким хлопком туники, но всё же отчётливо проявлявшиеся на ткани. — А теперь? — А теперь готов медитировать с тобой хоть до утра. — Что ж, я могу пойти на это, но сначала… Оби–Ван обхватил вспыхнувшего в своём очевидном возбуждении падавана и прижал его к себе за талию, позволяя кончику своего большого пальца пройтись по пухлой нижней губе в томной и преступно медленной ласке. — Но сначала… — приглушённым эхом повторил за ним Энакин, отдаваясь полностью моменту и не сводя пристальных глаз с учителя. — Нам нужно как следует отдохнуть. От тебя несёт бренди за версту. Скайуокер чуть не взывал от отчаяния и уткнулся лбом в плечо тихо посмеивающегося над ним Кеноби. — Запиши в список своих феноменальных достижений следом за великолепным переговорщиком профессиональный обломщик, — пробормотал угрюмо он, но тут же смягчился, почувствовав тёплый поцелуй на виске и приятную ладонь, мягко перебирающую его волосы. — Сразу же, как только проснусь утром, обещаю. Энакин ещё никогда не был так близко и при этом так далеко к желанному поцелую. Он поднял голову и пришёл в движение только тогда, когда чуть не уснул на своём мастере, не горевшем желанием тащить его в кровать на себе, а потому пришлось научиться заново переставлять ноги и выпускать Оби–Вана из объятий. И он сделал это лишь потому, что знал — их завтра будет более прекрасным, чем оставленный позади день.

***

Mr.Kitty — After Dark Всю неделю они медитировали вместе, практикуясь в укреплении уз. Кеноби показал ему своё потайное место у водопада, и Скайуокер воскликнул: — Так вот, куда ты постоянно сбегал на спидере! А затем долго любовался видами, представшими взору, и мастером на их фоне, ничем не уступавшим им в своей красоте и обворожительности. Под лучами палящего солнца кожа Оби–Вана успела покрыться лёгким бронзовым загаром и так и напрашивалась на ласку. Скайуокер познал на себе все стадии смирения и покорности, не имея возможности прикоснуться к ней так, как ему бы того хотелось. Он в буквальном смысле этого слова извёл себя ожиданием чего–то запредельно восхитительного и неумолимо надвигающегося, как огромный метеорит на подлёте к маленькой планете, обещавший одним своим видом, что такой, как прежде, жизнь после его падения уже не будет. Под осуждающим взглядом Оби–Вана, упрекающим его не таким строгим и категоричным голосом, как раньше, но всё же немного сердитым и вызывающим внутри разливающееся кипятком чувство стыда, Энакин честно пытался погрузиться в глубокую медитацию, чтобы ещё раз коснуться их уз и понять, как им достичь той самой гармонии, открывавшей больше возможностей для использования Силы. Упрямое сознание не хотело очищаться и раз за разом возвращалось в воспоминание двухдневной давности, где Скайуокер стал случайным свидетелем поцелуя Асоки и Рекса на кухне. Он застыл древним изваянием на пороге, а затем, услышав шорох за своей спиной, быстро выскользнул в коридор и припечатал к стене открывшего в приветствии рот Оби–Вана, накрыв его губы своей ладонью и шепнув еле слышно: — Ни звука. В полном недоумении брови учителя взлетели вверх. Энакин же опустил руку и позволил ему заглянуть в дверной проём, чтобы самому увидеть, кого именно пытался не потревожить его падаван. Вернувшись в исходное положение, магистр обменялся с Скайуокером насмешливыми взглядами и подозрительно быстро затих в объятиях, больше походивших на попытку вжать его тело другим, таким же стройным и упругим. Скайуокер не сразу осознал, в какую ловушку загнал себя и Кеноби, прислушиваясь к тихим стонам, доносящимся с кухни. А затем он повернул голову. И пропал. Окончательно и бесповоротно. В серых глазах. В сорванном дыхании. В чарующем моменте. Оби–Ван смотрел на него так громко и вызывающе, что его колени готовы были подогнуться и уронить своего хозяина, если бы не рука учителя, бесшумно проскользнувшая за спину и придвинувшая его ещё ближе к себе. Спокойно наблюдать за тем, как Кеноби очертил совершенно непристойным взглядом контуры его губ, а затем медленно вернул взгляд его глазам, распахнутым слишком широко, чтобы не выдавать изумления происходящим, было невыполнимой задачей. Волнение охватило весь его спокойный до этого разум. Чувствуя, как искусные пальцы прощупывают каждый позвонок, сокрытый под его шёлковой туникой, Скайуокер прикусил нижнюю губу, чтобы сдержать стон, не давая ему вырваться и напугать сладкую парочку за углом. Его учитель, невозмутимый в своих намерениях и улыбающийся только лишь глазами, полными обескураживающей шалости и озорного блеска, придержал ладонь на ямочках над ягодицами, а вторую уложил на бешено колотящееся сердце, словно пытаясь успокоить и сказать: — Тише, Энакин. А затем она двинулась вниз, вызывая чувство невесомости внутри живота, охотно отзывающуюся на уверенные нажатия кончиков пальцев. Голова, отяжелевшая и закружившаяся от близости, интимной и безумно приятной, уткнулась лбом в холодный металл позади Оби-Вана, и лица коснулись его волосы, отросшие и пребывавшие сейчас в лёгком беспорядке. О, как бы Энакин хотел коснуться их, приласкать, вдохнуть в себя их запах, но руки не слушались его, непокорно подпирая стену и захватывая собой в плен Кеноби, и не пытавшегося вырваться или куда–то сбежать, как обычно. Его ладонь, дерзкая и жалящая, неумолимо двигалась к паху, вызывая у Скайуокера желание податься ей навстречу, когда она достигнет наконец своей цели. Но вместо неё болезненного возбуждения коснулось чужое бедро, вырвавшееся подло вперёд и слишком легко втиснувшееся ему между ног. Оби–Ван, наклонившись и сократив расстояние между ними до миллиметров, коснулся губами мочки пламенно красного уха Энакина и шёпотом вынудил его раскраснеться ещё больше: — Это твой световой меч, или ты так рад меня видеть? Избранному ничего не оставалось, кроме как проглотить рвущийся наружу скулёж и сжать пальцы в кулаки, чтобы хоть немного ослабить давление на нижнюю часть живота. Он в блаженстве прикрыл глаза и позволил Кеноби и дальше исследовать его тело ладонью, когда на еле уловимом уровне слуха раздался детский плач. Желая больше всего на свете, чтобы Лея, а в том, что она проснулась как обычно раньше брата, не было никаких сомнений, спала крепким сном, Энакин призвал Силу на помощь, но Оби–Ван тут же блокировал её, качая головой. Он оставил мимолётный поцелуй на краешке губ разочарованно выдохнувшего падавана, улыбнулся ему лукаво и выпорхнул из объятий так же легко, как и угодил в них с тихими словами: — Нельзя применять Силу, Асока почувствует это. Давай не будем портить им момент. И Скайуокер послушно кивнул, желая теперь лишь одного — быстрее добраться до своего освежителя, спустить до колен штаны и усмирить похоть, объявшую всё его тело, но постепенно сосредоточившуюся в одном стратегически важном месте. Собственно, он так и сделал, пока Кеноби возился с его детьми. И теперь, сидя перед наставником в позе лотоса, он думал только о том дне, не способный и близко слиться с потоком умиротворяющей энергии. Оби–Ван, ловящий образы и отголоски мелькающего перед глазами общего воспоминания, окончательно потерял терпение и, зачерпнув Силой горсть воды из рядом мерцающего озера, плеснул ею в пытающуюся принять самое безмятежное выражение лица физиономию падавана. — Ты невозможен, Энакин! — Ах, так?! Бросившись на учителя, Скайуокер повалил его тяжестью своего тела на землю и встряхнул кудрями, ставшими влажными и разбрызгивающими капли воды при каждом движении. Кеноби, уворачиваясь от них и смеясь, пустил в ход свой главный козырь — щекотку, впиваясь пальцами под рёбра и вынуждая Энакина сползти с него с заразительным хохотом. Он тут же попытался подняться на ноги, но его обратно повалили на траву и прижали к ней, усаживаясь на бёдра и фиксируя руки над головой. Это положение тут же вспыхнуло красным цветом на обратной стороне век, и, применив Силу, Оби–Ван поменял их местами, выбив судорожный вздох из Скайуокера, оказавшегося под ним в распластанном виде. Склонившись над поверженным падаваном, он спросил нежно: — Кто–то обещал мне медитацию до самого утра. И как мне теперь доверять тебе? — Понятия не имею, — честно признался Энакин. — Знал бы я, что ты умеешь быть таким… Подбирая нужное слово, он на секунду отвлёкся, вызывая неподдельный интерес у Кеноби: — Каким же? — Развязным. — Развязным?! — Да! И чертовски соблазнительным, и я бы решился намного раньше. — На что же? — На многое, — сокрушительно признался Скайуокер, пристраивая обе ладони на оказавшейся тонкой талии учителя. Его ёрзание под телом мастера, пригвоздившего его к траве, привело к последствиям, к которым он оказался не готов. — Замри, — приказал Оби–Ван, а затем наклонился и накрыл губами его рот, не выдохнувший до конца: — Зач…? Энакин не успел закрыть глаза, и потому видел всё: как сомкнулись веки в сладостном удовольствии, как встрепенулись ресницы на изгибах, как вспыхнуло желание в серой дымке радужки. Кеноби в недоумении отлип от не отвечающих взаимностью губ и поинтересовался: — Ты всегда целуешься с открытыми глазами? — Только когда хочу запомнить, — улыбнулся Энакин, вплетая руку долгожданным захватом в оказавшиеся шёлковыми волосы и притягивая Оби–Вана обратно. Его рот, жаркий и влажный, свободно раскрылся навстречу, пропуская юркий язык внутрь, позволяя ему огладить стройный ряд зубов, а затем потянуться к такому же подвижному и жаждущему прикосновения органу. Они ласкали друг друга, не торопясь и знакомясь со вкусом, предпочитаемым наклоном головы и напором, с которым кончики давили друг на друга, вступая в дикий танец страсти, древней как мир вокруг них. Скайуокер позволил учителю вести, обхватить его лицо обеими ладонями и углубить поцелуй, делая его более упоительным и дурманящим. Он не мог вдохнуть полной грудью, задыхаясь от нежелания Кеноби выпустить его припухшие губы хотя бы на секунду на свободу. Счастливая улыбка спасла положение. Почувствовав её Оби–Ван дал им временную передышку. — Ненасытный, — восхищённо проронил Энакин, и снова припал к губам, ловя гортанно тягучий стон. Он испытал неконтролируемую дрожь по всему телу от того, как прижался к нему учитель, потираясь о него бесстыдно и выпуская на волю чувственность, всё это время искусно прятавшуюся от его зорких глаз. Скайуокер уложил обе ладони на полюбившуюся ему талию и, подтолкнув Кеноби в нужном направлении, дал им соприкоснуться выпирающими буграми через ткань штанов. Новая вспышка удовольствия ослепила обоих на мгновение, а затем протянулась ниточкой слюны, соединившей их губы и порвавшейся, когда Оби–Ван прикусил свою, а Энакин облизал собственную. — Звучишь лучше, чем в моих снах, — он подбросил бёдра вверх, вырывая ещё один несдержанный стон из утробы учителя. — А ты меня с ума сводишь, — лихорадочно прошептал Кеноби и уткнулся горячим лбом в лоб подавшегося навстречу падавана. Они неотрывно смотрели в глаза друг другу, пока их тела соприкасались внизу, потирались друг о друга и стремились достичь такой нужно сейчас разрядки вместе. Не удержавшись, Энакин облизал местечко под кадыком на вытянувшейся шее мастера и пробормотал: — Ты прекрасен в своей несдержанности, — а затем осторожно прикусил тонкую кожу, лишь намекая на то, что, если приложит больше усилий, то может оставить засос на самом видном месте. — Давно мечтал испытать твою выдержку на прочность. Оби–Ван, толкнувшись особенно плавно и напористо, окатил падавана животрепещущим взглядом, выдавливая через силу: — Много болтаешь. Слишком возбуждён или же просто любишь, когда тебя заставляют заткнуться? — Есть идеи, как сделать это? — нарывался Энакин, прижав ладонью учителя к себе. Протолкнув большой палец в непослушный рот, Кеноби потянул налившуюся цветом губу Скайуокера вниз и сполна насладился её мягкостью и податливостью. Затуманенными похотью глазами он проследил, как длинный язык его падавана кончиком прошёлся по подушечке и облизал её со всех сторон, поддевая и призывая снова окунуться в манящую влагу. — О, их очень много. Как у тебя с коленями? От замелькавших в голове волнующих образов Скайуокер застонал и откинулся на траву, ловя запредельный кайф от того, как прильнул к нему Оби–Ван, методично и планомерно приближая их обоих к оргазму. Он зажал губами юркий палец и принялся пошло сосать его, вынуждая учителя неотрывно наблюдать за ним и облизывать свои губы в жажде почувствовать на своём члене такое же прикосновение. Выпустив тонкую конечность из захвата с неприличным звуковым сопровождением, Энакин переплёл их пальцы вместе и, перед тем как утянуть своего мастера в новый поцелуй, пообещал: — Ты не останешься разочарованным, Оби–Ван. Кеноби, уловив приближающуюся разрядку, впился сарлакком в рот падавана и пил его вздохи и стоны до тех пор, пока напряжение, прострелившее пах, не излилось на внутреннюю сторону брюк и не расплылось по ним мокрым пятном. Скайуокер немного запаздывал, и Оби–Вану ничего не оставалось, кроме как уложить свою ладонь поверх длинного выпирающего члена и помочь достичь долгожданной разрядки дополнительно стимуляцией. Смотреть на то, как выгнулось дугой изящное тело падавана под ним, было фантастически приятно. Он помог продлить удовольствие, припав губами к шее, открывшейся вследствие запрокинутой назад головы. Кеноби с молчаливой жадностью обласкал покрывшуюся мурашками кожу жалящими поцелуями и добился сладкой мольбы: — Прошу, остановись. В противном случае, Скайуокер за себя не ручался. Его границы дозволенного простирались чуть дальше того, к чему был готов его мастер в данную минуту, и он бы не раздумывая продолжил исследовать границы их терпения и тестировать на прочность выдержку. Кеноби ласкал его лёгкими поглаживаниями, начиная с бровей и заканчивая острыми скулами, не особо торопясь покидать расслабившееся тело под собой. — Понравилось быть сверху? — Энакин таял под нежностью прикосновений и теплом взгляда серых глаз. — Одного раза как–то маловато для окончательного принятия решения, — хмыкнул Оби–Ван. — А как же та ночь с метаморфом? Разве ты не… Избранный не закончил предложение, позволяя учителю догадаться, что именно он имел в виду. — Я не… — пошутил джедай, и, заметив убегающий от него взгляд небесно–голубых глаз, добавил. — Энакин, мы не занимались с ним сексом. Он соблазнил меня на минет, и только. Быстро определив глубинные истоки обиды, продолжавшей отравлять медленным ядом лишних сомнений и неуместных сравнений впечатлительный разум его падавана, магистр прогнал ранящее чужие чувства веселье из голоса и попросил: — Эй, посмотри на меня! Дождавшись, когда Скайуокер поборет нежелание демонстрировать собственную уязвимость и поднимет на него свои невозможные глаза, Оби–Ван признался: — Я не посмел бы перешагнуть эту черту и не стал бы спать с ним. Он не ты, всего лишь качественная копия моей тайной влюблённости. — Но всё же ты согласился на близость, — упрекнул его Энакин, не заметив, как Кеноби впервые признался ему в любви. — Ты себя видел? — уткнувшись в золото волос, переливавшихся на свету причудливыми бликами, джедай ласково воскликнул. — Я не смог устоять перед совершенством. — Мой учитель тот ещё романтик, — улыбнулся Скайуокер, позволяя чужим зубам играть с мочкой его уха. — Твой учитель тот ещё развратник, — Оби–Ван скатился на траву и прикрыл глаза, разочарованно выдыхая. — Мы должны были медитировать, а не заниматься непотребствами средь белого дня. — Эй, — тут же приподнялся на локте Энакин, нависая над магистром в возмущении. — Ты жалеешь?! — Совсем нет, но для таких занятий и предназначены длинные ночи в укромных каютах. Нам не стоит заниматься этим там, где нас в любой момент могут найти Асока, Рекс или любые другие незваные гости. — А ещё ты немного сноб, — улыбнулся Скайуокер, прищурившись на солнце. — Совсем малость. Он накрыл собой слабо сопротивляющегося Оби–Вана, и остаток обеда они провели в непрерывной неге ленивых поцелуев и далеко не дружеских объятиях, узнавая друг друга заново.

***

Arctic Monkeys — I Wanna Be Yours Энакин стоял под ниспадающими струями воды в освежителе и сражался с бритвой. От одной только мысли о том, что именно он запланировал на грядущую ночь, кожа покрывалась мурашками размером с мелкие песчинки, а пальцы на ногах поджимались в нетерпении. Избранный раз за разом проводил острым лезвием по промежности, желая избавиться от лишней растительности и быть достаточно гладким во всех своих интимных зонах, чтобы сделать их первый раз с Оби–Ваном особенным. Он хотел удивить его. Насладиться неподдельно яркой реакцией учителя на то, как тщательно он готовил себя и до мелочей продуманно подошёл к их первой близости. Первому сексу. Первому проникновению. О, Сила, ему требовалось стараться лучше. И с бритьём, и с попыткой подавить возбуждение, вспыхнувшее от наводнивших голову образов и воспоминаний их последнего месяца, сумасшедшего во всех смыслах этого слова. После того, как им удалось преодолеть все свои страхи из прошлого, они стали заметно чаще сталкивались лбами в детской, на кухне и в коридорах, словно гравитационные поля планеты поменяли свои полюса, завязав их туго друг на друге. Но было среди этого моря нежности и взаимного притяжения особенное событие, давшее, наконец, Энакину зелёный свет для дальнейших действий и смелых планов. Посреди одной из особенно душных ночей ему захотелось выпить чего–нибудь прохладительного, так что он, сонный и оттого немного дезориентированный в пространстве, побрёл на кухню к холодильной установке, нисколько не удивившись, обнаружив там же Кеноби, выглядевшего умилительно своим лохматым видом со следом от подушки, отпечатавшимся на правой щеке. — Не спится? — поинтересовался Энакин, потянувшись за голубым молоком, к которому успел пристраститься после появления в его и без того нелёгкой жизни двух годовалых детей. — Думаю, нужно проверить конденсатор, он явно барахлит. Иначе мы сгорим заживо в этом пекле. — Займусь им завтра, — кивнул Избранный и глотнул приятно холодившей внутренности жидкости прямо с горла бутылки, не затрачивая лишних усилий на поиски стакана. А затем перевёл глаза на Оби–Вана, почти успевшего увести свой откровенно заинтересованный взгляд в сторону, но в последний момент пойманного с поличным на разглядывании движений его кадыка, двигавшегося завораживающе гулко при каждом жадном глотке. — Будешь? Приняв в руки бутылку, Кеноби использовал её не по назначению. Приложив покрывшееся прозрачными каплями стекло к лицу, он сладко протянул: — О, Сила, как же хорошо! Спокойно наблюдать за блаженством, скользнувшим по лицу мастера, Скайуокер не мог. Он желал коснуться разгорячённой кожи, покрывшейся влагой и поддеть её указательным пальцем, чтобы смахнуть. Энакин облизнулся и, неотвратимо наступая, выдохнул: — А может быть ещё лучше. Он сверлил своим полным желания взглядом Оби–Вана, согнавшего с себя остатки сонливости, попрощавшегося с надеждой вернуться в кровать без давящего на нервы стояка в штанах и пятившегося назад до тех пор, пока не уткнулся бёдрами в края стола. — Если ты понимаешь, о чём я. — Энакин, притормози. Кеноби уложил ладонь на упругий живот, ничем не прикрытый и соблазнявший своими изгибами. Скайуокер продолжал игнорировать его увещевания прекратить бродить ночами по звездолёту в одних шёлковых чёрных штанах, сводя этим магистра с ума и нарушая его внутреннее спокойствие. Отобрав бутылку с молоком и отставив её в сторону, Энакин вжался в тело, которое успел за все дни их случайной близости изучить досконально. Он закрытыми глазами мог воспроизвести по памяти все контуры и эрогенные точки чувствительного к прикосновениям Оби–Вана. — Мы с тобой и так уже потные. Давай станет ещё и мокрыми. Судорожно вздохнув, Кеноби прикрыл глаза и посетовал: — Ты опять пользуешься Силой не по назначению, стремясь получить желаемое. Твоё поведение недостойно джедая. Скайуокер понял, в чём именно обвинял его учитель. Не так давно они значительно продвинулись в своих занятиях по укреплению уз и научились не только обмениваться мыслями, но и образами. Это был верный путь к тому, чтобы однажды коснуться друг друга через Силу, и умение правильно транслировать нужные видения стало тем самым промежуточным звеном на пути к полной гармонизации их связи. И Оби–Ван наивно полагал, что в данную минуту Энакин наслал на него одну из своих грязных фантазий об их соитии. Вот только он этого не делал, и от того, в каком направлении думал его учитель, становилось сладко на языке и жарко в паху. — Как хорошо, что я не джедай больше. Скайуокер решил пока не выдавать себя, чтобы ещё немного насладиться самообманом Кеноби, в который тот успел загнать сам себя. — Это запрещённые ситховские инсинуации, Энакин, — его губы машинально приоткрылись в ожидание поцелуя, а ресницы вздрогнули, до последнего защищая охваченные похотью серые радужки от представшего перед глазами образа сплетённых вместе тел. — Ох, бедный мой учитель, — сокрушительно громко выдохнул Избранный, вдавливая собой тело мастера в стол до упора. — Ты даже представить себе не можешь, что бы ты сейчас видел, если бы я действительно воспользовался этими запрещёнными… Он прижался горячими губами к аккуратной мочке уха. — …ситховскими… И оставил поцелуй–укус в потайном местечке за ним, зная, что именно он как спусковой механизм бластера запустит заряд чистейшего наслаждения по венам Кеноби. — …инсинуациями. Вкусив истинное удовольствие от распахнутых в неверии глаз, в которых вязкая туманность сменилась полным осознанием, Избранный больше не сдерживал проявившуюся на губах победную улыбку, которая вынудила Оби–Вана стукнуть его с предельно возмущённым: — Ты. Злостный. И. Несносный. Провокатор. Энакин. Скайуокер. После каждого слова пауза становилась всё длиннее, а дыхание Кеноби — тяжелее и сбивчивей, распаляя неугомонного падавана до критичной отметки прилившего к члену возбуждения. — Я тебя такому не учил! И где только понахватался?! Он уже собирался подавить бунт более приятным способом и разложить учителя прямо на их кухонном столе, чтобы показать, насколько стойкими бывают его колени в совокупности с умелым ртом, но в коридоре раздались испуганные крики Асоки. Они едва успели привести себя в порядок до того, как взволнованная чем–то тогрута ворвалась в их уютное пространство и выдавила: — У Леи жар. Я не могу ничем сбить его! То, какой внимательной и заботливой становилась его верная ученица, когда речь заходила о его детях, трогало Энакина до самых потаённых уголков души. Её неконтролируемая паника передалась и ему, сметая собой былой оптимистичный настрой на их с Оби–Ваном новый этап в интимной жизни и вовлекая в череду событий, которые он бы с удовольствием забыл. Лея проболела две недели, доведя всех чуть ли не до нервного срыва бессонными ночами, нескончаемыми криками и всплесками боли в Силе. Асока, прислушиваясь к ней и не выпуская измученную загадочной болезнью малышку из рук, одной фразой поставила финальную точку в их страданиях: — У неё непереносимость молока. Изменения в питательном рационе Лея встретила более чем положительно, наконец–то успокоившись и надолго уснув впервые за последние дни, которые ощущались всеми словно пытки Палпатина. Вымотанный изнуряющим волнением Энакин, державший на руках пробудившуюся дочь, ухватившую его за прядь волос и не желавшую отпускать её, поинтересовался у тогруты, как она догадалась, что именно так не нравилось его маленькой принцессе, на что та вспыхнула от возмущения: — Не догадалась, а узнала, вообще–то! Она — мой будущий падаван. Мы научились общаться через Силу. То, какими мечтательными и счастливыми стали её васильковые глаза, навсегда запомнилось Избранному. — С чего ты взяла, Шпилька, что я доверю тебе обучение своей дочери? — хмыкнул он, уже зная наперёд, что не откажет Асоке в удовольствии быть мастером Леи, но и удержаться от привычной подколки не смог. — А кто тебя будет спрашивать, Скайрокер?! Мы, девочки, должны держаться вместе! — А как же Люк? — Думаю, Оби–Вану придётся по душе его природная сдержанность и удивительное послушание, которые ему явно достались от матери. — Вот чертовка, — про себя пожурил не изменявшую себе тогруту Энакин. Он оставил её и дальше баловать своим излишним вниманием улыбавшуюся Лею. Малышка звонким детским смехом реагировала на фигурки зверей, поднятые Силой над её головой и медленно кружившие по воздуху. Их не так давно выточил Рекс из местной породы разноцветных хризолитов и подарил любимице Асоки, загадочно пообещав, что для Люка он приготовит нечто особенное. Избранный ещё немного пробыл в детской и отправился отсыпаться в комнату Кеноби, стойко выдержавшего ночное дежурство у кроватки дочери и принявшего его в свои цепкие объятия, сонно пробормотав: — Как она? — В порядке, — выдохнул Скайуокер, зарывшись носом в шёлк любимых волос. — Асока научилась понимать Лею через Силу, и теперь мы знаем, что ей не нравится голубое молоко, представляешь? — Такая же привередливая, как и её отец, — тихо посмеялся Оби–Ван, оставляя нежный поцелуй на прохладной щеке своего внезапного ночного гостя, не имевшего сил встретить его реплику привычным негодованием. Все эти разные, и оттого драгоценные воспоминания, проносились в голове Энакина со скоростью света, пока он с дрейфующей по губам улыбкой на лице отирался пушистым полотенцем, терзаясь дилеммой, использовать ли душистый лосьон с ненавязчиво тонким шлейфом ладалума, позаимствованный тайно у Асоки, или же не стоит. Затратив на это больше времени, чем планировал, он чертыхнулся, выпалив: — Ведёшь себя как застенчивая девственница, — и всё же нанёс легко втираемую кремовую массу на выпирающие ключицы и низ живота в месте, где до посещения освежителя было целое скопление вьющихся волос. Успокаивая себя тем, что своими действиями всего лишь притушил непривычное покалывание кожи после бритья, он облачился в иссиня–чёрную тунику и бежевые льняные брюки. Зеркало вовремя подсказало, что его кудри, влажные после мытья и сбившиеся в колтуны, следовало бы привести в порядок расчёской, и Энакин не на шутку рассердился, когда на месте привычной шевелюры появилась пышная причёска, не поддающаяся укладке. Кажется, он перестарался с количеством шампуня, плеснув на голову больше обычного. Уже представляя, каким всепонимающим взглядом одарит его учитель, способный подмечать мельчайшие изменения в его облике и заставлять этим краснеть и бледнеть в строгой очередности друг за другом, Скайуокер задавил в зародыше трусливую мысль немедленно снять с себя кажущиеся слишком вычурными шмотки, запрыгнуть в кровать и накрыться одеялом по макушку, чтобы не выглядеть полным кретином, решившим именного сегодня распрощаться со своей анальной невинностью. Он не помнил, как добрался до нужной комнаты, и неуверенно постучал в дверь Оби–Вана, ловя маленький сердечный приступ на каждом приближающемся шаге. Его учитель выглядел, как и всегда. Собранно, гармонично и прекрасно. Прислушавшись к мнению падавана, Кеноби не стал убирать длину заметно отросших волос, позволяя им обрамлять лицо и контрастировать с аккуратно стриженной бородкой, уже не такой изящной в своей форме, как во времена войны клонов, но не менее привлекательной. Энакин обожал прикасаться к ней, зная, что только он имеет на это право. Напоровшись на лучики морщинок в уголках век, свидетельствовавшие о том, что Оби–Ван улыбается одними лишь глазами, Скайуокер закономерно вспылил: — Может, ты уже пригласишь меня войти?! — Когда это тебе требовалось приглашение? — продолжал откровенно изгаляться Кеноби. — Действительно, — нервно одёрнув края туники, и без того идеально сидевшей на нём, Энакин подвинул собой в сторону давящегося весельем учителя и вошёл внутрь, молча ругая себя за напрягшиеся в ответ на звук захлопывающейся двери плечи. Не выдерживая неловкой паузы, терзавшей его волнительной неопределённостью, Скайуокер постарался напустить в свой вопрос как можно больше равнодушия: — Чем занят? Оби–Ван не спешил отвечать, и своим молчанием заманил падавана в ловушку, вынуждая того обернуться и заметить смешинки, пляшущие в серых глазах. — Любуюсь, — просто ответил он, не меняя своей позы заведённых за спину ладоней, уткнувшихся в стену лопаток и скрещенных ног. Понимая, что стремительно краснеет под откровенно восхищённым, беззастенчиво блуждающим по его телу и весьма позабавленным взглядом, Скайуокер всплеснул руками, закатил глаза и вцепился двумя пальцами в переносицу. — О, Сила, мне не стоило приходить! — Глупости, — парировал неистовому в своём возмущении всплеску Оби–Ван, подбираясь к неспокойному в Силе бывшему ученику медленно, чтобы не спугнуть раньше времени. — Я выгляжу, как идиот… — Так ты для меня так прихорошился?! Я польщён! — И чувствую себя так же! — Напрасно, — Кеноби встал к нему настолько близко, насколько глаза позволяли увидеть, как смешно морщится нос Энакин в попытке оправдаться. — Ты замечательно выглядишь. Он отвёл руку вцепившегося в своё лицо молодого мужчины и поймал его судорожно бегающий по комнате взгляд. — Эни, расслабься, ты — восхитителен! Магистр кончиком носа повёл по коже шеи, задрожавшей в ответ на приятное касание, и с показательно громким вдохом втянул в себя тонкий шлейф чего–то свежего и цветочного. — И пахнешь превосходно. Это орхидея? — Нет, — недовольно выдохнул Скайуокер, а затем окончательно запутался в своих желаниях податься вперёд и сиюминутно накрыть губы мастера с целью прекратить бесконечный поток смущавших его вопросов, или же попятиться к выходу, чтобы спастись от прошившей всё тело воспламеняющей неловкости. — Наверное… Увидев слишком довольную происходящим улыбку на губах Оби–Вана, Энакин совсем взбеленился. — Не знаю, сарлакк бы побрал этот лосьон! Он даже не мой! Его падаван, за доли секунды превращавшийся из сдержанного невинного пай–мальчика в злобного и могущественного ситха, выглядел сейчас особенно соблазнительно, и Кеноби начал теснить его в сторону своей кровати. — А чей же? — Ты издеваешься, да? В этом чистейшем негодовании был весь Энакин. Его любимый Эни. — Совсем чуть–чуть. — Нравится изводить меня? Хлеставшие через край эмоции не позволили Скайуокеру вовремя заметить, что именно задумал его учитель, уверенно наступавший на него и вынуждавший шагать назад. — Это правда немного забавно. — Смеёшься надо мной??? Конечно, глупый падаван всё стерпит! Мягко толкнув в грудь нехарактерно пискнувшего бывшего ученика, ставшего роскошным мужчиной, на свою кровать, Оби–Ван позволил себе лёгкое промедление, проведённое в лицезрении пышущего яростью и расхристанного Избранного. — Наболтался? — нависнув над Энакином, поинтересовался джедай, смахивая с губ былое веселье и выпуская на волю свои истинные желания. — А теперь позволь показать моему далеко не глупому падавану, как мне не терпится подпортить его шикарный внешний вид. — Ты — невыносимая задница, Оби–Ван Кеноби! — Это комплимент, м? — мягко посмеиваясь, он начал распутывать завязки тёмно–коричневого пояса, чтобы пробраться наконец ладонями под тунику и прикоснуться к этому манящему жару взбудораженного приливом эмоций тела. — Я больше не мальчишка, которого можно высмеять! — Определённо, нет, — магистр, наконец, ослабил пояс и задрал шёлковую ткань, проводя по гладкой молочной коже покалывающими в нетерпении кончиками пальцев. — И у меня тоже есть чувства! — Замечательно, Энакин, и какие же? Он склонил голову, оставляя порхающий поцелуй чуть выше пупка, ухватился за упругие ягодицы, пока ещё спрятанные от него за тканью лёгких брюк, и потянул их на себя. — Оооо, Сила, помоги мнеее, — простонал Скайуокер, умоляя. — Поцелуй меня там ещё. — Здесь? — судорожно выдохнул Оби–Ван и обвёл языком границы пупка, окунаясь в него кончиком и запечатлевая на нём ещё один след от влажных губ. — Или тут? — он оставил после себя волну мурашек, пробирающихся следом за алчным ртом, ушедшим по косой мышце живота влево, прикусывая зубами напрашивающуюся на ласку тазовую косточку. Энакин шумно задышал и вцепился живой рукой в его плечо, а дюрасталевой — в простенькую простынь, недостойную того, чтобы на ней возлежал его особенный во всех смыслах падаван. И Кеноби обязательно бы сменил её на нечто стоящее, если бы знал заранее о намерениях Избранного. Ещё немного подразнив чутко реагировавшую кожу на каждое его прикосновение, Кеноби неохотно поднялся на ноги и сказал: — Давай я помогу тебе раздеться. Скайуокер, не найдя в себе сил ответить что–либо вразумительное, лишь послушно кивнул и позволил учителю стянуть с себя мешавшую тунику, но, когда его завязок на штанах коснулись уверенные пальцы, судорожно вцепился в них и начал покрываться пятнами багрового румянца, столь яркого и броского на светлой коже, что его джедай заметил раньше, чем почувствовал сопротивление мешавших ему чужих ладоней. — Мы можем остановиться, если хочешь, и… — Нет, просто… — Энакин тряхнул вьющейся копной волос и уткнулся глазами в пол так, как если бы там было что–то воистину интересное. — Я кое–что сделал, и теперь мне немного неловко. Оби–Ван испытал мощный всплеск в Силе падавана, а потому не рискнул снова дразниться или как–либо провоцировать его на новый приступ внезапного стеснения. Он поддел упрямый подбородок Энакина указательным пальцем и, глядя в светлые и такие притягательно смущённые глаза, мягко произнёс: — Покажи. Я не стану больше смеяться, клянусь. И он действительно не смог бы, ведь то, что он увидел, когда избавил наконец Скайуокера от штанов, по очереди вытягивая из них длинные ноги, захватило весь его дух. — Крифф, Энакин, ты явно смерти моей хочешь! Восклицание с твёрдо прозвучавшим в нём утверждением и придыханием, слившимся воедино с тихим стоном Оби–Вана, побудило тут же прикрыть ладонями оголённый пах в защитном жесте. И Кеноби не стал его останавливать, лишь прикрыл веки в попытке обуздать прилив возбуждения, равного по мощи с тёмной стороной Силы. Видя то, как Энакин, взволнованный и безумно красивый в вечернем тусклом свете комнаты, поддаётся мелкой дрожи от остроты его реакции, джедай поспешил притянуть его к себе и сиплым голосом обронил: — Ты готовился для меня? Уткнувшись раскалённым лбом в подставленное плечо и ныряя носом в удобную под такие случаи выемку на шее, Скайуокер тщательно пытался скрыть взлелеянную уязвимость и то, какой жалкой она выглядела, по его мнению, в стремлении быть обласканной восторженным одобрением учителя. — Хотел сделать эту ночь особенной для нас обоих, — честно признался он. — Ох, Эни… Оби–Ван утянул его в умопомрачительно затяжной поцелуй, больше похожий на животный секс, только исполненный их губами, языками и неспособностью оторваться друг от друга. И пока мастер терзал его рот, Избранный несколько раз чуть не потерял равновесие, а потому подтянул немного влажные от волнения ладони к плечам Кеноби и вцепился в них как в спасательный круг. Первое прикосновение пальцев Оби–Вана к непривычно нагому паху прошило его электрическим разрядом тока, вырывая болезненно страдальческий стон, демонстрировавший его состояние лучше любых неуместных слов. Мастер разорвал их жаркий поцелуй и уронил взгляд вниз, проводя по голой и гладкой до потемнения в глазах коже ладонью, впитывая в себя чужое предвкушение и сладкие колебания в Силе. Скайуокер капризно дёрнул его за край туники, и магистр на его глазах избавился от пояса, с которым больше минуты чуть ли не рыча бился под звуки тихого смеха. Затем позволил снять с себя тунику и дрожащими руками ослабил завязки, хлопнув пару раз по мешавшим ему пальцам падавана, отправляя последнюю часть своего гардероба на пол. Энакин пожирал его горящими как пламя глазами и практически не дышал, заворожённо провожая каждое действие учителя затуманенным похотью взглядом. Оби–Ван вновь прильнул к нему, скользя языком по нижней пухлой губе в глубины призывно распахнутого рта, и медленно уложил несопротивляющегося ученика на свою кровать, пристраиваясь сверху. Скайуокер недолго игнорировал кричащие потребности своего тела, извиваясь под Кеноби лианной змеёй, прося дать ему больше. Разорвав их дивный танец страсти, Кеноби шепнул: — Дай мне как следует рассмотреть тебя, — а затем сжал одну из упругих ягодиц в своей ладони и добавил пылко. — Повернись. Полыхнув как вспышка сверхновой, Энакин ловко перекатился на живот и уткнулся в собственный локоть, чтобы позволить учителю делать с ним всё, что тому захочется. И его безропотная покорность распалили мастера достаточно, чтобы он поднырнул ладонями под его бёдра и дёрнул их наверх. Этот рывок стоил Избранному громкого и несдержанного: — Аааххх… Он не мог видеть в такой позиции, каким взглядом его обвёл Оби–Ван, но уже представлял, что за вид открылся ему на раскрытую и обнажённую плоть. Скайуокер непроизвольно прикусил нижнюю губу, подавив очередной стон, и принялся покорно ждать своей участи. Кажется, Кеноби решил его совсем извести долгим ожиданием и ухающими вниз внутренностями от одной только мысли, как сжимающийся от волнения анус напарывается на оценивающий взгляд мастера. — Что–то не так? — взволнованно обратился он к своему учителю и тут же испытал трепет во всём теле, когда его внутренней стороны бёдер коснулись чужие ладони, вынуждая раздвинуть ноги шире. — Ещё немного, — рука на пояснице подтолкнула его грудь ближе к простыне, вынуждая прогнуться сильнее. Смелее. Откровеннее. — А теперь не двигайся, я скоро вернусь, — приказ мастера огрел Энакина подобно хлысту, оставляя по всему телу невидимые раскалённые полосы дикого возбуждения и свербящее чувство щекочущей нутро несдержанности. Он вцепился зубами в костяшку большого пальца и судорожно прикрыл глаза, не понимая, за чем именно Кеноби отправился в освежитель. Коварное ожидание и шум льющейся воды привлекли всё его внимание, выбивая дыхание похлеще меткого удара под рёбра. Когда Оби–Ван вернулся и поставил на пол рядом с кроватью что–то явно нужное ему, Скайуокер шумно выдохнул и непроизвольно дёрнулся, когда чужие губы оставили поцелуй слишком близко к его анальному входу. — Ты весь дрожишь, — благоговейно произнёс Кеноби, стуча каким–то металлическим предметом по краям чаши, если судить по звуку. — Потому что ты меня дразнишь, — надсадно жалобным голосом протянул Энакин, пряча подозрительно блестевшие глаза в изгибе локтя. — И в мыслях не было. Всего лишь хочу сделать тебя ещё идеальнее. Оголённой как электрические провода кожи коснулась острая бритва, проводя немного левее отверстия, тут же сжавшегося от поглотившего тело стыда. — Что ты… — поперхнулся Скайуокер, подрываясь в желании подняться и ускользнуть от прикосновения, противоречивого и воспламенявшего его взвывшее от беспомощности сознание. — Тшш… — Оби–Ван успокаивающе погладил взмокшую от напряжения поясницу, призывая быть послушным мальчиком и выполнять всё, о чём он его попросит. — Только уберу то, что ты пропустил. Ты ведь так старался для меня. И пока Кеноби своими руками брил его в месте, оставшимся без внимания по оплошности Энакина, оказавшегося недостаточно терпеливым, чтобы гарантировать полную гладкость кожи в стратегически важных для их вечера местах, он хотел умереть от жгучего прилива невыносимого смущения. — Оби–Ван, пожалуйста… — Скайуокер умолял остановиться и пытался хоть немного глотнуть воздуха, резко покинувшего лёгкие. А когда учитель остался абсолютно равнодушным к снедавшим его заживо чувствам, то, заломив брови, воскликнул: — О, Сила, зачем ты делаешь это со мной? Кеноби отложил в сторону орудие пыток и накрыл собой изведённое яркими эмоциями тело, шёпотом лаская ухо: — Для этого. А после начал прицельно точными и опаляюще горячими поцелуями спускаться вниз по спине, считая языком позвонки и не пропуская ни единого шрама на безупречной коже, приобретённых в бесконечных боях за свободу Республики. Энакину казалось, что его превратили в кубик льда и беспощадно швырнули на раскалённую печь, где он таял так же быстро, как и собственная выдержка. И пока Оби–Ван был где–то в области грудного отдела заледеневшего от изысканной ласки позвоночника, он ещё держался. Однако, как только мастер пересёк линию поясницы, Скайуокер осознал, что живым сегодня из этой комнаты он точно не уйдут. Кеноби добрался до ямочек над ягодицами и огладил их большими пальцами, вжимаясь в них до упора и с упоением отмечая, что они были просто идеально созданы для его рук. Он уже представлял, как будет удерживать извивающегося на его члене и стонущего на пределе голосовых связок Энакина, окунаясь в его филигранно выточенные на бархате тела выемки. Оби–Ван прикусил кожу на одной из упругих ягодиц, чем привёл мужчину под собой в движение и вызвал у него новый стон, совсем не похожий на человеческий. Собрав на языке слюну, Кеноби раздвинул половинки в сторону, открывая себе лучший доступ к анальному отверстию, и коснулся его, наслаждаясь первой реакцией Скайуокера, взорвавшего Силу пронзительным и оглушительно громким криком. В реальности же ученик вцепился зубами в свою ладонь и простонал что–то граничащее с проклятием по–хаттски. — Мне стоило бы как следует наказать тебя за сквернословие, Энакин, но лучше я сделаю вот это, — произнёс Оби–Ван и протолкнул кончик языка в едва раскрытую дырочку. Подавшись всем вытянувшимся телом вперёд, не выдерживая ослепительной яркости момента и неимоверного давления на пробудившийся от возбуждения член, Скайуокер промычал что–то только ему понятное, но был притянут обратно, чтобы быть нанизанным на длинный и горячий язык, ласкавший его вход. Кеноби, не жалея своей истерзанной противоречивыми чувствами жертвы, борющейся с желанием избежать прикосновений к чувствительному местечку и одновременно насадиться поглубже, направил влажный орган вперёд, поддевая края пульсирующего отверстия и упрашивая его языком раскрыться. Расслабиться. Отпустить себя навстречу удовольствию. Он посылал падавану, охваченному сладостной агонией, всю свою поддержку и любовь через узы, с наслаждением отмечая сведённые вместе лопатки на каждый такой отклик. Оби–Ван вылизывал его с особой тщательностью и усердием. Собственное возбуждение вынуждало как следует позаботиться о партнёре и показать, как же сильно Кеноби его любит. Хочет. Жаждет разделить их наслаждение вместе. Новый толчок гибкого языка спровоцировал Скайуокера на то, чтобы вцепиться живой ладонь в истекающий естественной смазкой член, и его учитель это заметил. Позволив падавану немного облегчить собственную участь и потрогать себя парочкой резких рывков, он отправил по узам грозное: «Нет!» А затем более властное: «Убери руку, Энакин!» «Я не могууу… Так хочется закончить эту пытку!» «Делай, что велено!» Недовольство Оби–Вана прошило Избранного через их связь новой ударной волной, и он неохотно отвёл руку в сторону, цепляясь ею за край кровати. «Да, учитель!» «Вот и умница.» Скулёж, прорвавший ряд плотно стиснутых зубов, был усладой для ушей Кеноби. Он впился в дырочку с особой страстью, всасывая её в себя и тем самым превращая падавана в дикое необузданное животное. «Я могу ласкать тебя так до утра…» «Прошу…» «Такой податливый…» «Пожалуйста…» «Отзывчивый…» «Замолчи, иначе я…» Громкий всхлип подсказал мастеру, что Скайуокер очень близко к разрядке. Он помог подтянуть вверх разъехавшиеся в стороны бёдра и продолжил экзекуцию над мужчиной, теряющим себя в этом опьяняющем наслаждении. «Сладкий…» Длинный ровный член, перевитый сетью выпирающих вен, набухших и налившихся кровью, вытянулся во весь рост, привлекая к себе внимание блестящей от смазки глянцевой головкой, которую Кеноби захотелось взять в рот и пососать не меньше, чем отзывающуюся на его жалящие движения языка дырочку. Энакин наконец–то с дурманящим сознание стоном раскрыл её полностью и позволил проникать туда так глубоко, как учителю того хотелось. «Ты так волнующе пахнешь. Неужели трогал себя здесь тоже?» Представляя, как его падаван, бывший когда–то послушным, милым и скромным юнлингом, трогал себя надушенными ароматным лосьоном пальцами, проталкивая их внутрь и преодолевая сопротивление непослушных мышц в стойком желании понравиться своему мастеру, магистр утробно зарычал, за что был вознаграждён сполна. «ДА, КРИФФФ, ДААА…» Яички поджались, как и напрягшийся низ живота, давая Оби–Вану чёткий сигнал оставить с смачным звуком дырочку в покое и нырнуть головой под член, успевший выпустить вязкую прозрачную нить предсеменной жидкости, которую джедай с особым удовольствием поддел языком, а затем облизнул головку. «Я близко…» Прошелестел Энакин, и Кеноби лишь сильнее втянул в себя дёрнувшийся в предоргазменной истоме орган, проталкивая первую фалангу указательного пальца в раскрытое анальное отверстие, буквально заглотившее его внутрь. «Давай же, покажи своему учителю, как тебе с ним хорошо.» И с протяжным стоном, потонувшим в гортанной вибрации Оби–Вана, Скайуокер больше минуты содрогался, щедро изливаясь в подставленный под его сперму гостеприимный и такой жаркий рот. Кеноби высосал его досуха, не расплескав ни капли, чем привёл своего ученика в неописуемый восторг. — Твою ж мать, — сорванным голосом проронил Энакин, откатываясь в сторону. — Что это было?! — А ты как думаешь? — не менее сипло поинтересовались у него. Отдышавшись, Избранный мечтательно улыбнулся: — Я надеялся, что сегодня мы займёмся сексом, но так мне тоже нравится. — А с чего ты взял, что я с тобой закончил? — ювелирно изогнутая медная бровь дала понять Скайуокеру, что у его учителя на него особые виды. Оби–Ван подтянул своё тело так, чтобы оказаться на одном уровне с заворожённым взглядом размякшего после фееричного оргазма мужчины, а затем придвинул его к себе за талию для поцелуя. Энакин охотно отвечал ему, вплетая свои ноги между коленей мастера, желая слиться с ним и стать единым целым. Ощутив, как в его пах уткнулся не достигший разрядки член Кеноби, он опустил на него свою ладонь и принялся поглаживать чутко отзывающуюся плоть. — Не торопись, — учитель ласковым прикосновением к запястью отвёл его руку и Силой призвал к себе маленький флакон с вязкой жидкостью. — У нас вся ночь впереди. — Твоя выносливость не имеет границ? — поиграл бровями Скайуокер и охнул, когда мастер коснулся чувствительного местечка под его яйцами. — Виноват, засмотрелся на твои мило краснеющие ягодицы. Восхитительно страстный шёпот Кеноби прокатился от ушей до низа живота, вспорхнув там испуганными бабочками. Оби–Ван мягкими прикосновениями снова побудил его развести бёдра в стороны и предоставить ему свободный доступ мокрых от смазки пальцев к анальному отверстию. Они всего лишь кружили вокруг входа, дразня и обещая, а Энакин уже стонал и извивался в нетерпении, желая почувствовать их внутри себя. Кеноби отвлёк его от навязчивых мыслей очередным завлекающим поцелуем, лаская его языком в том же темпе, что и снизу. Скайуокер пытался унять нарастающий зуд, охвативший всю его дырочку, сжимавшуюся при каждом слегка надавливающем касании, и насадиться на бьющие по его нервным окончаниям пальцы, но тщетно. Оби–Ван претворял в жизнь задуманный им план, не поделившись с Энакином деталями, такими нужными ему сейчас. Без них он слепо парил в облаках, позволяя себе быть ведомым, уязвимым и открытым к любым утончённым пыткам. Однако его выдержка не была железной. В очередной раз не ощутив глубоко в себе пальцев мастера, ускользнувших от подавшихся им навстречу нетерпеливых бёдер, Скайуокер лихорадочно выдохнул: — Хватит дразниться! — Ещё немного, — улыбка Кеноби ощущалась в каждом слове, и Энакин захныкал как ребёнок. — Изверг! — Хочу убедиться, что ты готов принять меня, — Оби–Ван покрыл его тонкую шею жадными поцелуями, плавно переходящими в будоражащие кровь мягкие покусывания. На одном из таких, отозвавшихся в его ученике блаженным стоном и затвердевшими сосками, манящими к себе своим соблазнительным видом, Кеноби надавил указательным пальцем на тугое колечко мышц и протолкнул внутрь половину пальца аккуратно и без резких движений. Энакин откинул голову назад, утыкаясь затылком в простынь и прикусывая нижнюю губу чуть ли не до крови. Оби–Ван вытянулся вдоль поджарого тела и лизнул заточённую в зубах пленницу, утягивая её в новый тягуче сладкий поцелуй. Вытащив мокрый палец из горячего нутра, он вывернул запястье под нужным углом и принялся вводить сразу два — средний и безымянный, вырывая болезненный стон из грудной клетки падавана. — Не напрягайся, Эни, — магистр прикусывал задранный к верху подбородок, успокаивающе шепча. — Ну же, расслабься и почувствуй, как это может быть приятно. — Там так… — Знаю, — Оби–Ван отыскал совершенно поплывший взгляд падавана своим и установил между ними утерянный контакт. — Туго и плотно. Хочется вытолкнуть их из себя как можно быстрее. — Дааа… — судорожно вторили ему. — Но если я добавлю ещё немного смазки, — Кеноби щедро вылеснул на пальцы половину флакона, вводя их обратно в манящую глубину. — И буду ласкать тебя там медленно и нежно… Круговыми мягкими движениями он ввинчивал их, сминая нежными поглаживаниями изнутри упругое сопротивление стенок миллиметр за миллиметром, вынуждая их призывно раскрываться навстречу и трепетать под давлением своей деликатной настойчивости. — То скоро ты почувствуешь, как жжение постепенно проходит, уступая место чему–то более острому. Он учил его. Ранкор раздери, Оби–Ван Кеноби продолжал учить его! Как постичь своё тело, познать всю его чувственность и прелесть прилившего к паху возбуждения, прожить этот момент и не захлебнуться в сладострастной неге. Его мастер был идеальным воплощением чуткого и отзывчивого любовника, продолжавшего заботиться о нём и наставлять его, Энакина Скайуокера, падшего джедая, назвавшего себя в прошлом Дарт Вейдером и не проявившим по отношению к нему и близко столько доброты и нежности, когда насиловал его. Рыдания подступили к горлу, удушая непролитыми слезами и непритворными сожалениями. Оби–Ван почувствовал зарождающуюся истерику в Силе Энакина и тут же обвёл задрожавшую скулу цепью мелких поцелуев, пробираясь горячими губами к пылающему уху: — Тише, родной, не думай об этом! — Мне так жаль… Тонкие дорожки слёз прочертили виски и затерялись в локонах золотых кудрей. — Это сейчас не важно! — Я причинил тебе столько боли! — Скайуокер крепко зажмурил глаза и отвернулся, позволяя солёной воде омыть его сгорающее от стыда лицо. — Как ты можешь быть таким невероятным после всего, что я с тобой сотворил?! Огладив любимого и такого трогательного в своих терзаниях Энакина по взмокшим волосам, Оби–Ван лучезарно улыбнулся и откровенно признался: — Потому что люблю тебя. Его учитель никогда не говорил ему этих слов. Избранный тут же нашёл блестящими от слёз глазами сияющий обожанием взгляд напротив и утонул в нём, прося: — Скажи ещё раз. — Я люблю тебя, Энакин Скайуокер, — Кеноби сладко поцеловал его, а когда его губы отпрянули от податливого мягкого рта Избранного, просто добавил: — Больше жизни. Дарящие искупление и приносящие радость слова мастера затушили вспыхнувший пожар внутри, и он, словно мучимый жаждой, припал губами к внутренней стороне ладони, коснувшейся его лица в желании успокоить и подарить долгожданное прощение. Он не сказал в ответ тех же слов, но постарался передать их через поцелуй, пылкий и интимный в своём порыве. Оби–Ван в удовольствии прикрыл глаза и шепнул: — Позволь показать, как сильно это чувство во мне? На что Скайуокер лишь кивнул, продолжая обводить языком линию жизни на ладони своего учителя. Кеноби вернул выскользнувшие пальцы к ставшей влажной дырочке и снова погрузился в неё, подавляя собственный тягучий стон от ощущения тесноты и гладкости стенок, обхвативших его со всех сторон. Он раздвигал фаланги, сводил их вместе и проталкивал вперёд мягко и терпеливо, реагируя на каждый несдержанный стон Энакина и распределяя смазку по горячему нутру, чтобы проникновение принесло как можно меньше болевых ощущений. Его ученик так прелестно сводил вместе брови на каждом толчке его пальцев и издавал звуки, столь волнующие и эротичные, что Оби–Ван, не выдержав, выругался: — Крифф, ты чертовский горячий! А затем свободной ладонью обхватил оба возбуждённых члена и принялся резкими рывками доводить их до разрядки. Скайуокер распахнул отяжелевшие от пролитых слёз ресницы и вопрошающе посмотрел на учителя. — Разве тебе не хочется быть внутри меня, когда…? Он не договорил, захлебнувшись новым вскриком удовольствия от того, что Кеноби размазал выступившую смазку по головке его члена большим пальцем. — Хочется, и я сделаю это, но мне нужна передышка. Иначе я кончу, как только войду в твой жаркий и чертовски узкий вход. Энакин не сразу понял, что его словно молнией ударило не от будоражащих откровений, а от того, что Оби–Ван наткнулся на его простату и огладил её, а затем мягко надавил, вынуждая выгнуться дугой. — О, Сила, сделай так ещёёё… — Вот так? — Да, ооо, даааа… Бёдра Скайуокера, взлетевшие и до упора насадившиеся на пальцы, рухнули на смятую их обоюдной страстью простынь. Длинные ноги, не найдя опоры, уткнулись пятками в поверхность кровати, возводя напряжение в низу живота в абсолют. — Оби–Ван, я… Аххх… — Да, я тоже, — обжигающий выдох в губы приблизил к нему его мастера и соединил с ним в неистовом поцелуе, заглушившим два протяжно пылких стона, когда оба члена с запозданием в несколько секунд выстрелили спермой и залили ею животы извивающихся друг на друге мужчин. Кеноби выжимал из ставших сверхчувствительными органов всю лишнюю жидкость, продлевая посторгазменное удовольствие, добравшееся, кажется, до самых кончиков пальцев на ногах. Энакин, видевший звёзды на обратной стороне закрытых век, облизнул пересохшие губы и устало простонал: — Я умру в этой кровати, да? — Ну что ты, мой дорогой?! Как бы я посмел?! Они лежали на влажных от пота спинах в уютной тишине с закрытыми глазами и едва касались друг друга мизинцами, чувствуя тепло друг друга и позволяя сперме медленно покрываться тянущей корочкой на коже. — Я весь липкий, и это твоя вина! — Могу вылизать тебя до блеска, если хочешь, — пригрозил Кеноби, уже приподнимаясь на локти для того, чтобы свершить обещанное, но заразно смеющийся Скайуокер повалил его обратно, придавив тяжестью своего тела к кровати. Он заглянул в любимые серые глаза и сказал: — О, не стоит! Мне хватило и в первый раз. Чуть ноги не отказали, пока ты творил настоящую магию своим языком. Энакин боднул лбом колючую бороду и прошёлся зубами по ключице притихшего под ним мастера. — А мне они ещё понадобятся, если мы хотим сегодня довести задуманное до конца. Он шаловливо прикусил розовую мочку уха Оби–Вана и шепнул в него: — Не терпится почувствовать тебя в себе, учитель. — И это меня ты назвал ненасытным?! — Кеноби уложил ладони на прильнувшего к нему разгорячённого мужчину и начал водить пальцами по его спине. Скайуокер ластился к нему, словно лот–кот, переевший угощений, и не переставал ёрзать, пока Оби–Ван не оставил розовый след от хлёсткого удара на ягодице. — Неугомонное создание! — Хочу тебя! Энакин вцепился губами в горошину призывно торчащего соска на твёрдой как кремень груди мастера. — Имей совесть! Я уже не так молод, и мне нужен отдых. — Знаю, — продолжая терзать выпирающую плоть, пробормотал Избранный. — Но ничего не могу с собой поделать, прости. Наигравшись с маленькими комочками, налившимися цветом спелой вишни от игривых ласк, он двинулся вниз, собирая языком сперму и не сводя потяжелевшего взгляда от жадно наблюдавших за каждым его действием глаз Кеноби. Нырнув ещё ниже и уткнувшись носом в дорожку тёмно–рыжих завитков волос, ведущих к паху, Скайуокер втянул в себя терпкий мускусный запах пота и секса, выдохнув: — Ты очень выразительно пахнешь, — чем вынудил мастера рассмеяться и с гортанный восклицанием накрыть ладонями глаза. — Что тебя так насмешило? — Ты пытался флиртовать или оскорбить меня? — Ничего подобного! Я просто сказал, что у тебя отличный природный запах. — О, Сила, — вспыхнул смущением Оби–Ван, обречённо раскидывая руки в стороны. — Стойкий аромат неукротимого жеребца. — Энакин, прекрати! — его мастер содрогался в смехе, и Скайуокеру это безумно нравилось. — Ничего глупее я в своей жизни ещё не слышал. — Знаешь, что было действительно глупым? — Избранный оставил на паховой складке влажный поцелуй. — М? — Думать, что минет в исполнении метаморфа будет лучше, чем мой. Самоуверенность его падавана всегда поражала Оби–Вана в самое сердце. Он банально не успевал восхититься ею как следует, ведь Скайуокер тут же рвался в бой первым или бесстрашно нырял в зияющую чернотой пропасть с падающего звездолёта. Вот и сейчас, не медля и не церемонясь, он поддел вялую головку губами и втянул её, выдирая острый крик из рта своего мастера. — Я так не думал! — задушено воскликнул Кеноби, борясь с двумя противоречивыми друг другу желаниями приподняться на локти и своими глазами увидеть, как заглатывают его член, или же откинуться на спину и полноценно расслабиться, наслаждаясь опьяняюще приятной лаской своего ученика. «Ох, если бы ты дождался меня в тот вечер и попросил встать на колени, я бы не раздумывая сделал это для тебя, Оби–Ван.» Только лишь от одной мысли, что реальный Энакин, а не его качественная подделка, уводит его в скрытую от чужих глаз комнату кантины, медленно раздевает, а затем прикасается жарким ртом к члену, вот как прямо сейчас это делал его неугомонный падаван, внутренности обожгло похотью. Магистр издал тихий стон и прикрыл глаза, позволяя Скайуокеру делать с ним всё, а именно дразняще проходиться зубами по всей длине, облизывать чувствительную головку по кругу, водить пухлыми губами по набухшим венам, пытаться заглотить всю плоть целиком до упора в глубокую и давящуюся спазмами глотку, ласкать кончиком языка раскрывшуюся дырочку уретры, текущей естественной смазкой и оставляющей после себя солёный привкус во рту. Энакин и дальше пытал бы его, если бы Оби–Ван не вцепился в его взмокшие кудри длинными пальцами и буквально силой не отодрал от колом стоявшего члена. Поманив к себе пальцем увлёкшегося падавана, он отполз по кровати до стены и притянул на колени распалившегося мужчину. Кеноби, не отрывая взгляда от потонувших в черноте зрачка радужек, нащупал рукой флакон, вылил остатки жидкости на свой член, растёр её по всей немаленькой длине и той же влажной от смазки ладонью коснулся слегка приоткрытого от вторжения пальцев входа, увлажняя его и подготавливая. Скайуокер неотрывно наблюдал за всеми действиями своего мастера и соблазнительно томно прикусывал губу в нетерпении, даже не представляя, какие чувства он вызывал этим невинным действом у Оби–Вана. — В первые минуты будет больно, — лекторским тоном, вынудившим падавана тут же закатить глаза, проронил магистр. — Энакин, посмотри на меня! — вернув убежавший взгляд, полный страсти и мучительного предвкушения, он продолжил. — Останавливайся каждый раз, как только будешь испытывать малейший дискомфорт, ты меня понял? — Да, учитель, — усмехнулся Скайуокер и попытался отвлечь Кеноби поцелуем, но тот перехватил его подбородок и зафиксировал на месте. — Я серьёзно! Если замечу колебания в Силе от боли, то… — Накажешь меня? — томным выдохом Избранный огрел непослушные губы, не желавшие дарить ему головокружительные поцелуи. Впрочем, лёгкого ощущения нереальности происходящего ему вполне хватило, чтобы насладиться щекочущим внутри чувством невесомости. Энакин смело обхватил дюрасталевой ладонью горячий член мастера и направил его к своему анальному отверстию. В полной тишине, нарушаемой лишь его тяжёлым дыханием и тихим стоном Оби–Вана, он медленно опустился, позволяя толстой головке раскрыть тугой вход и оказаться внутри, обжигая режущей болью. — Ммм… Его несдержанные стенания больше не казались чем–то постыдным или неправильным. Кеноби, замерев и не дыша, восторженно прошептал: — Ох, Эни… И Скайуокер качнул бёдрами на пробу, стараясь подстроиться под незнакомое распирающее чувство в заднем проходе и хоть как–то облегчить щиплющее до слёз жжение. — Ты слишком большой, — сквозь зубы процедил он, стремясь глубже насадиться на член, но цепкие пальцы Оби–Вана вовремя остановили его, придержав за бёдра. — Не торопись, любовь моя! Кеноби облизал ладонь и уложил её на слегка опавший член, привлекая к своим действиям внимание напрягшегося от боли тела. — Дай себе время привыкнуть. А затем двигайся плавно и без резких движений. И старайся не выпускать головку, только скользить по длине. У Избранного перед глазами плясали круги от непередаваемых ощущений и своевременных советов учителя. — Давай же, прелесть, вверх… И Энакин послушно приподнялся на коленях, сжимаясь и удерживая член внутри. — И так же медленно вниз, — вильнув бёдрами с щадящей амплитудой, он поморщился от нового приступа боли, менее режущей, но всё ещё весьма ощутимой. Кеноби не сводил с него горящих беспокойством глаз, страхуя ягодицы своими изящными и горячими ладонями. — И снова вверх… Скайуокер почувствовал, что обратное скольжение выполнилось легче, чем в первый раз. Изобилие смазки стало тем самым спасением, постепенно сглаживающим неприятные последствия проникновения. О, мастер мог гордиться своими размерами. Энакин слабо представлял, что его достоинство целиком поместится в нём и не питал надежд услышать, какими приятно пошлыми звуками они будут соударяться друг о друга. Однако, ещё парочка движений под монотонно бархатные и ласковые наставления мастера, и вот он уже опустился до половины длины с хриплым выдохом и запрокинул голову назад, демонстрируя во всей красе усеянную малиновыми засосами шею резко замолчавшему Кеноби, впившемуся в один из них зубами и тут же зализавшему место укуса языком. Скайуокер вздрогнул от остроты ощущений и проехался по всей длине члена, охнув от того, как резко расступились непокорные шёлковые стенки его отверстия и пропустили в себя пышущий жаром орган. Жжение постепенно улетучилось, уступая место приятной наполненности, тянущей низ живота и выливающейся в слишком затяжной и несдержанный стон, полный страсти и желания. Оби–Ван увёл свои ладони с бёдер на его талию, сверкая серебром глаз, и откинулся лопатками на стену, облегчённо выдыхая: — Ты отлично справляешься! Мастер отпустил на волю всё напряжение, сковавшее тело, пока Энакин тисками обхватывал его изнутри. Он поглаживал спину, шептал всякие нежности и прижимал к себе, чтобы хоть как–то облегчить ту боль, которую Скайуокер испытывал в процессе. Но его падаван был весьма талантливым и способным, а потому ещё несколько плавных движений бёдер, и он уже не морщился от простреливающей поясницу боли, а плавился от наслаждения. Не сжимал, а поглощал. Не сдерживал страдальческие вскрики, а во всё горло утробно стонал на каждом новом скольжении вдоль ставшего каменным члена. Скайуокер вцепился в его плечи в желании найти ту самую опору, от которой можно было бы оттолкнуться навстречу истинному удовольствую. Ускорившийся темп отозвался приторно сладким послевкусием, угрожая завершить их половой акт быстрее, чем изначально планировалось. Оби–Ван с благоговейным ужасом чувствовал, как возведённые в его душе высокие стены, пропитанные постоянными ограничениями Кодекса и его многочисленными запретами, покрываются мелкой крошкой под напором его целеустремлённого падавана. Взмолив: — Эни, притормози. Он прикрыл глаза и огладил большими пальцами гладкие бока извивающегося на нём любовника. — Нееет! — простонали ему в ответ. — Это так хорошооо… Заломив брови на очередном толчке вниз, Скайуокер прохрипел: — Почему ты не говорил, что это так приятно?! Его ученик отчаянно искал ту самую точку, которая могла ускорить приближение оргазма. Оби–Ван чувствовал это по тому, как резко порой менялся наклон вздрагивающего на его члене тела. — Потому что не знал, — честно признался он, а потом взволновался. — Ты навредишь себе, сбавь темп! Но услышал отрицательное мычание сквозь плотно прикушенную губу, и предпринял последнюю попытку сдержать своего падавана рычащим: — Энакин, нет! — Энакин, да! И себя. Подхватив его под скользкие от растёкшейся смазки бёдра и опрокинув вскрикнувшего Скайуокера спиной на постель, Кеноби прорычал: — Не стоило будить во мне тёмную сторону, дорогой, — а затем позволил всем отголоскам прошлой затворнической жизни кануть в лету и толкнулся особенно глубоко и сильно в манящую глубину. Его ученик, истомившийся в ожидании бурной реакции своего учителя на его провокационные движения, довольно выдохнул и вцепился обеими ладонями в простынь, шире разводя ноги. Сменив угол проникновения, Оби–Ван вырвал из него надрывный вой, плавно перетёкший в скулёж, давший понять, что простата успешно найдена и жаждет быть обласканной твёрдой головкой члена. Кеноби впился кровожадным поцелуем в призывно подавшиеся навстречу губы, вдавливая пальцы одной руки в бедро до посиневших следов от ногтей, а вторую — укладывая на текущее естественной смазкой достоинство Энакина. Смотреть, на то, как призывно раскрывалась дырочка навстречу его таранящим толчкам было не просто приятно, а изумительно хорошо. Оби–Ван откинулся на пятки и провёл подушечками больших пальцев по натруженным краям анального отверстия, раскрытого достаточно, чтобы плотно обхватить его толстый член. Скайуокер вздрогнул от столь откровенного и дразнящего прикосновения, моля: — Прошу, не останавливайся. И Кеноби снова подался вперёд, проезжаясь по стенкам, влажным и отзывающимся звоном в ушах пошло хлюпавшими звуками совокупления. Кажется, он переборщил с количеством смазки, но для первого раза это было вполне простительно. Впереди их ждали долгие и длинные ночи, где он сможет насладиться тем, как всего лишь слегка увлажнит податливую дырочку и будет пить жалобно протяжные стоны с губ Энакина, туго сжимающегося вокруг его естества, а в эту, особенную и знаковую, его бесподобный падаван заслуживал, чтобы первое соитие прошло с максимальным комфортом, утопающим в море смазки. Оби–Ван еле сдержался, чтобы не перейти на совсем бешеный ритм, стараясь сделать движения более мягкими, плавными, скользящими, точными и прицельно бьющими по простате. При этом он не переставал ласкать затвердевший член Скайуокера, доводя их обоих до исступления. Тело ученика, поражавшее своими гармонично правильными пропорциями и скульптурно грациозное, подавалось встречу так, словно они проживали последний день на этой планете. Кеноби толкнулся вперёд и языком слизал покрывшуюся испариной острую ключицу, чем вырвал ещё один сдавленный всхлип. Его Эни был таким чувствительным и преисполненным эмоциями, что он нисколько не удивился, когда заметил новые дорожки слёз, медленно покидавших едва прикрытые и трепетавшие веки. Почувствовав, как судорожно сжимается на его члене анальное отверстие и ощутимо пульсирует в ладони готовый к извержению орган, Оби–Ван прильнул к влажному виску, собирая влагу губами и загнанно произнёс: — Посмотри на меня, Энакин. Не без усилий поддавшись на уговоры, Скайуокер явил ему свои лазурные глаза, сквозившие одержимостью и покрасневшие от разъедающей белки солёной воды. И не отводил взгляд до тех пор, пока не излился на крепко сжатую ладонь с еле слышным стоном. Кеноби с особым наслаждением впитал в себя затухающий в чужих радужках оргазм и позволил себе в несколько толчков освободиться от напряжения тугими и горячими выстрелами спермы. От его внимания не ушло то, как отзывалось тело Энакина на его собственную разрядку, прижимаясь всем телом и непроизвольно стремясь стать ещё ближе. Опустошённый и вымотанный, Оби–Ван рухнул на охнувшего падавана и пролежал на нём до тех пор, пока их сердечные ритмы не пришли в норму и не начали звучать в унисон. Взлохмаченный, а оттого ещё более милый Скайуокер задумчиво пробормотал: — Не знаю, чего мне хочется сейчас больше: пить, смахнуть тебя на пол или умолять никогда не вытаскивать свой умопомрачительный член из меня. Кеноби улыбнулся и зарылся кончиком носа в кудрявое облако волос, не проронив ни слова. Иногда его ученик был такой язвой. — Нет, правда, ты весишь как банта! — Вот уж не думаю, — хмыкнул мастер и пошевелил нижней частью тела, чтобы проверить, как отреагирует на извлечение жаркая дырочка, полная его спермы. Энакин едва слышно застонал, и Оби–Ван пожурил его: — Терпи, красавчик. Я ведь предупреждал! — А я не послушал и ни о чём не жалею несмотря на то, что твой огромный бур наверняка просверлил во мне чёрную дыру! — Дай–ка посмотреть, — Кеноби отсмеялся и аккуратно вытащил свой обмякший член. Он потерялся во времени, зачарованно наблюдая, как жемчужного цвета жидкость вытекает на простынь из воспалённого отверстия. А затем не удержался и снова коснулся его, хриплым голосом интересуясь: — Больно? — Немного, — честно признался Скайуокер, и Оби–Ван практически насильно увёл свои пальцы, желавшие нырнуть внутрь и втирать сперму в растерзанный анус до тех пор, пока его любовник не потеряет голос. — Схожу за полотенцем и мазью с бактой. Кажется, я сохранил немного у себя в освежителе. Избранный облегчённо выдохнул и вытянул согнутые в коленях ноги, наслаждаясь заботой своего учителя и сладкой негой, объявшей всё тело. Прикосновения влажной ткани, очистившей его от всех следов их безумной ночи, были очень приятными и волнующими. Кеноби сменил измятую и осквернённую их потом и спермой простынь на чистую и уложил на неё Энакина животом вниз, раздвигая его бёдра и щедро смазывая края ануса лечебной мазью. — Признай, тебе это нравится. — Что именно? — Дразнить меня каждый раз своими умелыми пальцами. — Мне много чего нравится, если дело касается тебя. Оби–Ван прикусил лопатку, заставляя своего падавана смешно выругаться. — Например то, как ты напрягаешься всем телом, когда я делаю вот так, — один из его пальцев аккуратно толкнулся внутрь, осторожно втирая густую консистенцию в воспалившиеся стенки заднего прохода. Болезненный стон стал ему ответом, но он продолжил мягко оглаживать изнутри гладкую как шёлк и мягкую как бархат дырочку. — Твою пухлую нижнюю губу, которую ты прикусываешь прямо сейчас в попытках сдержать стоны, которые я бы слушал бесконечно. Скайуокер покрылся бордовым румянцем, и Кеноби поспешил успокоить его. — Не ограничивай себя, Энакин, ты звучишь прекрасно. Так томно и соблазнительно, что мне порой хочется съесть тебя целиком. Вытаскивая наконец–то палец и отирая его полотенцем, Оби–Ван склонился к нему и доверительно шепнул: — Оставлю, пожалуй, только твой длинный язык. Без него мне будет скучно одинокими ночами. Толкнув посмеивающегося мастера кулаком в плечо, Скайуокер подвинулся на кровати и позволил ему лечь рядом. Так близко, чтобы видеть все оттенки серого в глазах напротив. — А ещё? — Хм, дай подумать… Твои родинки. — Родинки? — Да. Ими усеяна вся твоя спина. Одна из них, особенно привлекательная и отбившаяся от остальных, находится прямо по центру твоей правой ягодицы. — Так вот почему ты укусил меня туда?! — Прости, не смог отказать себе в удовольствии. Теперь буду делать так постоянно. Отсмеявшись, Энакин провёл по шёлковым волосам в излюбленном жесте и по–детски невинно поинтересовался: — И много этих «постоянно» у нас будет? — Столько, сколько захочешь, — Оби–Ван довольно прикрыл глаза, наслаждаясь вниманием любимого мужчины, разделившего с ним сегодня постель и не только. Ответ Скайуокеру более чем понравился. Он позволил притянуть себя в тёплые объятия и уже на периферии уплывающего сознания ощутил, как Кеноби Силой призвал одеяло, укрывая их и шепча: — Спокойных снов, Эни. Буркнув что–то похожее в ответ, Избранный улыбнулся. Он обожал, когда его учитель так обращался к нему.

***

Tom Odell — Can’t Pretend «Хочу кое–что попробовать.» Оби–Ван вздрогнул от проникновенного голоса в своей голове. Энакин вдруг решил потревожить его медитацию своим присутствием в Силе. «И что же?» «Сейчас узнаешь! А если я всё правильно сделаю, то ещё и почувствуешь.» Мягкое прикосновение чужих губ к его собственным побудили Кеноби широко распахнуть глаза, ожидая натолкнуться на Скайуокера, подкравшегося к нему незаметно, но он увидел лишь ниспадающие воды водопада. «Это…» «Да.» Дыхание замерло в неверии, а пальцы затрепетали, взметнувшись ко рту и накрыв его своим теплом, пытаясь сберечь и сохранить приятную фантомную влагу на губах. Он сделал это! Невероятный Энакин Скайуокер покорил узы своей несгибаемой настойчивостью и научился касаться своего сверкающего от счастья мастера через расстояние. «Только представь, что я смогу теперь с тобой делать…» — О, Сила, — выдохнул Оби–Ван, возводя глаза к небу и пытаясь проигнорировать безобразный поток фантазий, нахлынувших на него подобно тем водам, что бурлили неподалёку. Их первая ночь сорвала пломбу с запретов и любых ограничителей, позволяя разнообразить интимную сторону жизни до своего максимума. Кеноби узнал, каково это, впиваться в очаровательные ямочки на спине своего падавана, пока тот стоял, оперившись ладонями о кровать, и с незабываемо громким криком принимал его в себя. А Энакин проверил на прочность колени во всех доступных на звездолёте местах. Внимательная тогрута уже на следующий день ввела их обоих в краску своим колким замечанием, уходя из кухни: — Скайрокер, если лосьон ещё понадобится, то ты найдёшь его на полке слева. Там же я держу бакта–мазь, так, на всякий случай, если твоя шея вдруг снова покроется неизлечимыми гематомами. Два возмущённых: — АСОКА! Ничуть её не смутили. — Это ведь прямая обязанность падавана — защищать своего учителя. Поэтому так уж и быть, сегодняшнюю тренировку на мечах мы отменим. — Ты невыносима! — рявкнул Энакин, швырнув в взвизгнувшую ученицу каким–то переспевшим фруктом, размазавшимся по стенке некрасивыми пятнами. — Не оскверняйте кухню! — весёлый хохот Рекса раздался из коридора. — Они уже, и не раз! — ответила ему Асока. — Кто бы говорил, любители целоваться за завтраком! — выкрикнул Оби–Ван, еле сдерживаясь, чтобы сохранить остатки поруганного достоинства и не поддаться общему игривому настроению. — Это тебе так с рук не сойдёт, Шпилька! — пригрозил Скайуокер, негодуя и пунцово краснея. Он ещё немного побурчал в ответ на удалившихся шутников, а затем переглянулся с Кеноби и утопил всю комнату в заливистом смехе, разделяя его со своим мастером. А через полгода Энакин заглядывал в сияющие теплом и радостью глаза Асоки и держал ладонь на её еле заметном животе, затаив дыхание. Они отпраздновали это знаменательное событие шумной вечеринкой на платформе, в которой пили все, кроме тогруты. В тот день они чуть не уронили Рекса, подбрасывая его в воздух Силой и уворачиваясь от возмущённых тумаков его любимой. Скайуокер долго прижимал к себе свою ученицу, которая в скором времени планировала стать матерью. Их жизнь, размеренная, спокойная и восстановленная после событий, которым не было больше места ни в душе, ни в памяти, бежала дальше, навстречу восхитительно завораживающим рассветам и не менее прекрасным закатам. Оби–Ван, дождавшись, когда Асока покинет объятия Энакина и отправится в руки Рекса, занял её место, прижавшись к любимому и умиротворённо вдохнув тёплый вечерний воздух. Заметив на себе полный удивительной гармонии взгляд, он поинтересовался: — Ты так и не сказал, как называется наша планета. — Скоро узнаешь, — загадочно сверкая глазами ответил Скайуокер, крепче прижимая к себе Кеноби. И ничто не омрачало их сказочное существование по соседству с двумя маленькими генераторами счастья в лице Люка и Леи, которые в скором времени должны были потесниться и позволить новому источнику их поделённой на всех радости занять третью колыбель, уже собранную предусмотрительным Рексом. Однако Энакин продолжал терзаться недостойными их райского уголка воспоминаниями, тайно желая попробовать то, на что Оби–Ван навряд ли бы согласился. Не после всех тех ужасных дел, которые он натворил, будучи учеником Палпатина. Не то, чтобы их личная жизнь была скучной или утомительной. О, нет! Он не смог бы пресытиться своим учителем и за вечность. Но прочувствовать, каково это быть внутри Кеноби, заглядывая в его глаза и слизывая с губ стоны несдержанной страсти в ответ на свои толчки, хотелось до медленно сводящего с ума безумия. Каждый раз, когда они стояли под душем, позволяя тёплой воде заливаться в неистово целующиеся рты, чтобы сбить их дыхание ещё больше, или же в кровати, где Оби–Ван любил проводить время верхом на нём, Энакин касался его ягодиц, но не смел опустить руки ниже, боясь навредить. Спугнуть. Испортить то, что им с таким трудом удалось вернуть. Поэтому, когда его учитель, неожиданно поменял их местами на кровати, удержав Скайуокера от желания насадиться на его член, сердце замерло. И не отмерло обратно на моменте, в котором Кеноби плавно развёл колени в стороны и прожёг его таким призывным взглядом, что Энакин забыл, как его зовут и зачем он вообще родился на свет. Подавив вспыхнувшее во всём теле волнение и ощутив непривычную сухость во рту, он тихо спросил: — Ты уверен? — Более чем, — просто ответили Оби–Ван, продолжая ласкать своей ладонью его вздрогнувший от прилива эмоций детородный орган. Скайуокер растерялся, забегав по кровати взглядом в поисках флакона с смазкой и своей смелости. Герой без страха сейчас трясся как листок тростника на холодном ветру. До ужаса спокойный Кеноби перехватил его запястья и уложил на свою грудь, взывая: — Эни, посмотри на меня! — аквамариновый взгляд столкнулся с стальной уверенностью в серых радужках, и мастер продолжил. — Я всё подготовил, тебе не понадобится смазка. Резко притянув охнувшего падавана на себя так, чтобы их носы почти столкнулись друг с другом, Оби–Ван томно выдохнул: — Она уже во мне. — Вот же ж… Огладив непослушные скулы, сжавшиеся до боли от уткнувшегося в губы указательного пальца, Кеноби цокнул языком: — Тшш… Ты же не хочешь осквернить момент своей хаттской бранью, мой дорогой?! — Оби–Ван, я… — Просто возьми меня, — перебил его горячечный шёпот, опаливший щёку и оставивший на ней красный след от прилива крови, устремившейся к паху. Молча огладив внутреннюю сторону чужих бёдер ладонями, Энакин всмотрелся в лицо мужчины, которого любил до безумия, пытаясь выискать на нём хотя бы малейшие признаки сомнения или страха, но их там не было. Его мастер смотрел на него так открыто и понимающее, давая время на то, чтобы побороть собственное беспокойство и приступить к той части, где они окончательно потеряются друг в друге. Скайуокер не удержался и коснулся горячего входа, уже влажного и готового встретить его изнывающий в истоме член. — Если что–то пойдёт не так… — Я сразу дам тебе знать. Оби–Ван ухватился за запястье ладонью, блуждавшей вокруг его заднего прохода, и ввёл один палец Энакина внутрь с тихим несдержанным стоном. — Но зная тебя, мне не придётся этого делать. Избранный хотел сказать что–то ещё, однако возмущённо громкое шипение остановило бесконечный поток его мыслей: — Ох, Сила, двигайся! Скайуокер вздрогнул и повёл рукой на пробу пару раз, отмечая про себя, как же жарко и мокро внутри Кеноби, прикрывшим в наслаждении свои невозможные глаза. Сглотнув накопившуюся слюну, он подрастерял все заготовленные для такого случая эффектные фразочки, которые должны были спасти его от неловкости и собственного идиотизма, ведь держать наполненную мешающим гулом голову в трезвом уме и кристально чистом сознании не получалось. То, как вспыхивал в Силе мастер на каждое касание подушечек его робеющих пальцев к стенкам анального отверстия, просто потрясало и выбивало воздух из лёгких. Она, светлая, яркая и обволакивающая в своей мощи, дарила ему нужный покой и уверенность в том, что он всё делал правильно. Прикусив губу, Энакин продел внутрь ещё один палец и выбил из Оби–Вана восхитительный стон, непривычный слуху и ломкий, как тонкая корочка на воде зимой. Кеноби умудрялся медленно ласкать его запястье, подталкивая и направляя, и Скайуокер вдруг испытал невыносимый прилив нежности к джедаю, сумевшему довериться ему после стольких испытаний, посланных ему судьбой. — Хватит, иди ко мне, — магистр поманил к себе, но Избранный упрямо мотнул головой, сопротивляясь. — Нет, ты не готов. Ещё немного! — Ещё немного, и я кончу от твоей руки, а не члена. — Оби–Ван, — хрипло выдохнул он, — Я не могу. Усевшись на пятки и аккуратно вытянув пальцы из тесного входа, Скайуокер зажмурился до пляшущей черноты перед глазами и закрылся в Силе, на что Кеноби тут же поднялся и заключил его в крепкие объятия, находя плотно сжатые губы своими. Не дождавшись отклика, он грустно проронил: — Ты многого требуешь от себя. — Ты не понимаешь! — Так объясни. — Не хочу, чтобы ты видел его, когда я… Дарт Вейдер остался пережитком прошлого, но умудрялся всё портить, отбрасывая огромную тень на их чувства друг к другу. — Энакин! Оби–Ван разгладил морщинку, проступившую между бровей от недовольства падавана собой, напрасно бередившего свою душу, и завёл непослушную прядь волос ему за ухо. — Я буду шептать твоё имя столько, сколько нужно, ведь я вижу только тебя. Прикоснувшись к кончику носа невесомым поцелуем, заставившим Избранного смешно поморщиться и уклониться от щекочущей бороды, Кеноби предпринял повторную попытку разомкнуть прямую линию губ и пробиться внутрь языком, мягко проталкивая кончик в сдавшийся на его милость рот. — Энакин, — его имя прозвучало просяще и чувственно, трогая тот самый лёд внутри, который давным–давно должен был растаять. Обхватив напряжённые плечи, Оби–Ван утянул Скайуокера на себя, медленно опускаясь спиной обратно на постель и обнимая его бёдра своими с обеих сторон. Не отводя прямого и открытого взгляда от ошеломлённо округлившихся глаз ученика, он скользнул ладонью вниз и направил слегка опавший член к своему влажному и жаждущему соития входу. Трением разгорячённой кожи о бархат головки Кеноби старался вернуть падавану былой настрой, простонав: — Энакин, пожалуйста. Таким преисполненным готовности довериться кому–то полностью Скайуокер ещё не видел своего мастера. Он толкнулся в мягкое нутро своим воспрявшим духом органом и не смог разобрать, когда его возбуждение из сдавленного стона перетекло в жалобный всхлип. Вдев скользкую от проступившей смазки головку в сжавшееся анальное отверстие, он непроизвольно воскликнул: — О, Сила, какой же ты узкий! — Энaaa… Aaaxxx… Оби–Ван поперхнулся на новом вздохе, дёрнувшись навстречу обжигающему наслаждению, чем не на шутку перепугал своего ученика, замершего в вопросе: — Тебе больно?! Подтолкнув себя ногами и проехавшись по внушительной длине вперёд, Кеноби усмехнулся: — А похоже, что мне больно?! Он вплёл цепкую ладонь в копну вьющихся волос и слегка сжал её, потянув на себя и вынудив тем самым Энакина войти в него ещё глубже. — Я провёл в освежителе целый час, представляя, как ты будешь ощущаться внутри… Выпив до дна стон, сорвавшийся с потрескавшихся губ Скайуокера, он продолжил: — А ещё трогал себя, представляя, что мои пальцы — это твой дивный член… Он расслабился достаточно, чтобы бывший ученик насадил его на всю длину, и охнул от ослепляющей вспышки удовольствия перед глазами. — Поэтому если ты сейчас же не трахнешь меня как следует, Энакин Скайуокер, я буду вынужден перейти к более агрессивным мерам. Подаваясь назад плавно и толкаясь вперёд до упора, Избранный сдержал стон и нашёл в себе силы на безобидную шутку: — Хорошо, что не к переговорам. Которая слетела с губ сразу же, как только Оби–Ван обхватил его талию обеими ногами, раскрываясь ещё больше, и подтолкнул его пяткой под пятую точку. Полностью сосредоточившись на реакции партнёра в ответ на взятый им быстрый темп, Энакин поддел запястья Кеноби и прижал их над головой, фиксируя тело под собой так, как ему давно хотелось в своих самых постыдных мечтах. Так, как тогда. — Ты мой… Полушёпот потонул в новом поцелуе, длившемся столько, сколько Скайуокер вбивался в податливое нутро, обволакивающее отзывчивую плоть плотно словно перчатка его дюрасталевую руку. Приятное трение о мягкие стенки сносило его терпение подчистую, не давая наладить своевременное снабжение кислородом разгулявшейся грудной клетки. Оби–Ван выглядел не лучше, закатив глаза от истомы и уведя всегда спокойные брови вверх от наслаждения. Они полностью растворились друг в друге, стремясь со скоростью света навстречу подступающему оргазму. Энакин почувствовал, как дёрнулась одна из ладоней, пленённых его захватом. Соблазнительно и коварно улыбнувшись, он шепнул на ухо Кеноби, взявшего после услышанного новую ноту в звучании своего голоса. — Ты кончишь без рук, Оби–Ван, я помогу тебе. Немного изменив угол так, чтобы каждый раз проезжаться головкой по ощутимо набухшему бугорку простаты, Скайуокер ускорился, загнанно дыша и пытаясь изо всех сил не кончить раньше от одного лишь вида облизнувшего губы мастера. — Ох, Энакин! — Да, это я. — Быстрее! — Вот так? — Да! О, дааа… Тело под ним натянулось тонкой струной, отзываясь на собственное возбуждение так правильно и хорошо, что Скайуокер не стал их пытать более, тремя жёсткими толчками загоняя свой член так глубоко, что Кеноби, выкрикнув его имя, залил спермой весь живот, сжавшийся от взрывного удара оргазма. Энакин рухнул вниз, уткнувшись горящим огнём лбом в прохладу простыни прямо над плечом дрейфующего по волнам чистейшего блаженства и дрожащего от накатившей слабости Оби–Вана, чувствуя, как влага растекается по его члену. — Ну, привет! — шепнул Скайуокер, расплываясь в солнечной улыбке. — Злостный узурпатор! — недовольно завозились под ним. Кеноби вернул себе контроль над осипшим голосом и хмыкнул: — Это было круче, чем твои полёты. — Пожалуй, на этот раз соглашусь, — Энакин с пошло хлюпнувшим звуком покинул задний проход своего мастера и откатился на спину. — И даже спорить не будешь?! Удивительно. — Иди ты. — Теперь я буду чаще использовать этот приём, чтобы заткнуть тебя. — В следующий раз буду комментировать каждое своё действие! Эй, куда ты?! — Мне нужно в освежитель, если ты хочешь, чтобы следующий раз наступил как можно быстрее. — Я с тобой! Счастливый донельзя Скайуокер подорвался с кровати и умчался следом за учителем, подозрительно быстро проскользнувшим в душ. — Постой–ка, — Энакин подтолкнул к стене слабо сопротивляющегося Кеноби и втиснул колено между его ног, призывая расставить их на ширине плеч. — Ещё не наигрался, неутолимое ты создание? — Дай полюбоваться плодами своей работы! — он коснулся блестящего от спермы входа, поддевая её и размазывая по всей внутренней стороне вздрогнувшего от щекотки бедра. — Ох, Вы прекрасно порочны, магистр Кеноби! Как насчёт того, чтобы я осквернил Вас ещё больше? Скайуокер одним рывком развернул Оби–Вана к себе, охотно принявшего новые правила игры, и, глядя в подёрнутые серой дымкой глаза, плавно опустился на колени, поддевая губами болезненно чувствительный член. Они ласкали друг друга до рассвета, оставив позади то, что больше не способно было их покалечить. Энакин только под утро измотался настолько, чтобы притихнуть наконец на груди своего мастера, гладившего его волосы, плечи и спину так, как ему нравилось. Без остановки и до полного онемения в пальцах. — Знал бы я, что ты лот–кот, а не джедай, и твоё обучение прошло бы намного легче. — Оно таким и было. Извини, если тебе со мной было сложно. — Сложно — это твоё второе имя. — Ох, да прибудет со мной Сила, я сейчас искусаю тебя! Раскатистый смех Кеноби потонул в звуке поцелуя, в очередной раз сказавшего больше, чем любые слова. Их любовь освещала собой всю Вселенную, и даже больше. Она дала начало новому Ордену. Ордену без страха и сожалений. Без пороков и слабостей. Без утрат и скорби. Без ограничений Кодекса и тёмной стороной Силы.